Я уничтожу вас. 1 страница. Чтобы определить свой размер обуви нужно измерить длину стопы ноги

МУЖСКАЯ ОДЕЖДА

ЖЕНСКАЯ ОДЕЖДА

КАК ОПРЕДЕЛИТЬ СВОЙ РАЗМЕР ОБУВИ?

Чтобы определить свой размер обуви нужно измерить длину стопы ноги. ВНИМАНИЕ - не подошву обуви!

Поставьте обе ноги (в носках) на лист бумаги и обведите карандашом. Карандаш должен находиться под прямым углом по отношению к поверхности бумаги. На полученном рисунке измерьте расстояние между самыми удаленными точками. Измеряйте обе ноги и выберите большее значение. Полученный результат следует округлить до 5 мм.

Стандарт	Размер
Европа	34-36		40-42		46-48
США	6-8		12-14		18-20
Китай	160-165	165-170	167-172	168-173	170-176
84-86	88-90	92-96	98-102	106-110
Международный	XS	S	M	L	XL
СНГ		46 - 48	50 - 52	54 -56
Ширина плеч(см.)	33-34	35-36	37-38	39-40	41-42
Длина рукава(см.)	52-53	54-56	56-58	59-61	62-64
Объем груди (см.)		92 - 96	100 - 104	108 - 112
Рост (см.)	< 164	164 - 170	170 - 176	176 - 182	182 >

Стандарт	Размер
Европа	46-48	48-50	50-52	52-54	54-56
США	36-28	38-40	40-42	42-44	46-48
Китай
88-90	96-98	108-110	118-122	126-130
Международный	S	M	L	XL	XXL
СНГ
Ширина плеч(см.)	40-42	43-45	46-49	49-51	52-4
Длина рукава(см.)	58-59	60-61	62-63	63-64	65-66
Обхват груди (см)
Рост (см)	164 - 170	170 - 176	176 - 182	182 - 188	188 >

Это была последняя мысль, отпечатавшаяся в голове. Потом все шестеро единой волной бросились вперед, на меня. Медленно закипающая ярость достигла предельного градуса и перелилась через край котла благоразумия. Я сжала кулаки и кинулась вперед. А потом разум подошёл к памяти и прикрыл ей ладошкой глаза. Перебирая в голове обрывки остаточных мыслей, я провалилась в тяжелую и болезненную пелену беспросветного яростного безумия.

Глава 2.

Больше тебя никто не тронет!

Кто ты? Наказанье или милость?

Кто ты? Отрекаться не спеши!

Может, за душой моей явилась?

Только

нет

души.

(Ария)

Я шевельнула рукой. Где-то внизу что-то глухо лопнуло, будто кто-то сильный слишком крепко сжал в руке стеклянный стакан, и спеленавшая меня темнота вдруг взорвалась, разлилась по всему телу жидкой болью. Особенно по лицу.

Первым, что я увидела, открыв глаза, был кулак. Прямо перед моим носом. В моей крови. Так вот что там такое с лицом... Я дернулась с беззвучным стоном и вдруг с удивлением поняла, что стою, а не лежу. Стою перед каким-то мужиком, который трясет передо мной перепачканным кровью кулаком и что-то орёт. Ничего не слышу...

Звуки обрушились внезапно, словно волна вдруг накрыла с головой и утопила в себе. Крики, холод, боль, кровь, бессилие – всё вдруг смешалось в одном стакане, том самом, который только что лопнул в голове. Раз – и ноги не удержали тело. Я села на снег. Прямо там же, где стояла. Господи, как же больно… Кулаком в лицо со всего размаху – это вам не шуточки.

-… ты чо, совсем что ли больная, ты соображаешь вообще, чо делаешь, щас менты приедут и не посмотрят, что ты малолетняя!

У меня не было сил что-либо объяснять этому человеку. С одной стороны, я прекрасно понимала его, просто проходившего мимо и увидевшего, как явно больная на всю голову девчонка яростно накидывается на мальчишек младше неё (хотя со стороны это, наверное, было больше похоже не на драку, а на избиение младенцев). С другой стороны, он ведь не видел, из-за чего всё это началось. И даже сейчас почему-то в упор не замечал малышку, которая буквально вжалась от страха в стену школы, всё так же судорожно сжимала свой рюкзачок, но никуда не убегала. Он же просто стоял и орал на меня, поливая всевозможной словесной грязью. А до этого он меня ударил. Очень сильно и больно. Мне ужасно хотелось врезать ему в ответ, но я слишком ясно понимала – сил не хватит даже кровь себе из-под носа вытереть. К тому же (что опять-таки идёт в плюс этому человеку), такой жёсткий способ приведения в чувство в моём случае был единственно верным. Пока я не успела натворить настоящей беды.

Суммировав едва шевелящимся мозгом все эти выводы, я решила, что он всё-таки ни в чём не виноват. Но что-либо объяснять и пытаться хоть как-то остановить поток оскорблений я была не в силах. Поэтому от избытка эмоций просто показала ему средний палец и тут же повалилась в снег. Чёрт вас всех подери, как же больно....

Мужик на секунду замолчал, уставившись на нехитрую пальцевую конструкцию, а потом молча сделал шаг и занес надо мной ногу.

“О-о-о, второго удара мой нос точно не переживет”, - вихрем пронеслось где-то в жидком, окружённом темнотой сознании. Но прежде, чем он успел меня ударить, сразу две тени метнулись к моему телу с коротким возгласом «НЕТ!!!». Макс грубо, с силой оттолкнул мужчину, а малышка встала рядом со мной, выронив рюкзачок и раскинув руки, словно желая закрыть своим тельцем. Глупенькая... Разве ты можешь меня защитить? Что ты вообще можешь? А я что могу?

Что Я могу в этом мире? В мире, где всё так хрупко, непрочно, где нет ничего святого, где из ангела-спасителя ты за секунду можешь превратиться в исчадие ада, сам того не желая. И кто виноват в этом? Ты, потому что «позвала» меня?

Я, потому что пришла на помощь? Макс, потому что не удержал меня? Этот человек, потому что не увидел того, что должен был увидеть? Мы все. Все виноваты и невиновны. У каждого из нас есть свой порок. А если ты чист, как утреннее предрассветное небо, то люди сделают пороками твою доброту, милосердие и жалость. Поверь мне, это совсем не сложно.

-Не смейте! Не смейте трогать её! - голос Макса звенел в морозном воздухе, словно два стальных клинка в руках сошедшихся в бою воинов. - Я убью вас, если вы её еще хоть раз ударите!

Макс всегда понимает меня не только с полуслова, но и с полумысли. Он тоже не стал никому ничего разъяснять. Мы ведь живем в нецивилизованное время, где царят жестокие законы «дубины и клыка» (как бы ни смешно это звучало в двадцать первом веке). Только попробуй начать объяснять свои поступки, что-то там доказывать, и тебя затопчут. Хочешь быть правым – бей. Сразу. И ничего никому не разжевывай, не оправдывайся. Если ты выиграешь, тебя сразу поймут и поддержат все. Проиграешь, и о тебе тут же забудут, каким бы хорошим и правильным ты ни был. Вам, никогда не стиравшим кровь с разбитых рук, не закрывавшим лица от града ударов, никогда не знавшим ужаса и отчаяния зверя, загнанного в угол, вам легко называть всё это дикостью и жестокостью. А для нас это – жизнь. И для меня тоже. Это – моя жизнь.

Мужчина отпрянул, словно волна незримой силы, вложенной Максимом в слова, оттолкнула его. Он почему-то смотрел на нас как на фашистов, расстреливающих детей в лагерях смерти: на лежащую в снегу девушку, цветом лица слившуюся с тем, на чём она лежит; на малышку, закрывающую её обеими руками и совсем позабывшую про свой цветной рюкзачок; и на парня со сжатыми кулаками и яростно сверкающими глазами, готового уничтожить любого, кто хоть пальцем тронет эту девушку. Я по глазам прочла, что он трижды проклял всех нас и пожелал в душе самой страшной смерти. Но отступил. Молча и со страхом. Даже с какой-то нерешительностью, словно бы вдруг разуверился в своей правоте... Но тут же отвернулся, не выдержав этого противостояния, и пошел к мальчишкам. Все они были живы и более-менее здоровы, хотя досталось им вполне так прилично. Прямо сейчас еще несколько человек помогали им выбраться из сугробов, в которые я, по-видимому, успела их запихать. На меня все старались не смотреть, а если и пробегали случайно глазами по моему распластанному телу, то взгляды эти неизменно были полны отвращения и неприязни. Но мне было всё равно.

За происходящим я наблюдала безучастно, лишь изредка моргая и почти не дыша. И только когда вся процессия скрылась наконец за углом, постоянно на меня оглядываясь, я позволила себе глубоко-глубоко вдохнуть, не обращая внимания на боль в ребрах.

Макс медленно опустился рядом со мной на колени.

-Аня... Анька... Ой-ей-ей-ей-ей, - только и смог сказать он.

-Сама знаю, что ой-ей-ей, - я осторожно поднялась, переходя в сидячее состояние. На то, чтобы поддерживать тело в вертикальном положении, казалось, уходили все оставшиеся силы. - Дай зеркальце, - тихо попросила я наконец.

Макс только головой покачал.

-Не надо, Аньк. Не надо.

Я опустила голову. Раз не надо, значит, совсем всё плохо...

-Идти сможешь?

-Да, - я попыталась вынырнуть из тёмного омута, в который меня упорно тащило еще мутное сознание. - Я сейчас... Сейчас...

Попыталась приподняться, но не получилось: тело перевесило, и я уселась обратно в снег. И какое гадкое ощущение внутри... Во рту сплошная горечь. Разве кровь – горькая?..

-Почему ты ей не помог?! - тоненький, звенящий возмущением голосок ворвался в наши с Максом обращенные друг к другу мысли. Он недоумевающе глянул на меня, я – на него, и только потом мы одновременно повернулись к хозяйке этого детского голоса. Девочка по-прежнему стояла рядом со мной, слегка раскинув руки, будто продолжая оберегать от чего-то. На лице её можно было прочесть множество ярких, буквально кричащих о себе эмоций. Широко распахнутые глазищи, прозрачно-серые, словно хрупкий мутный кристалл, приоткрытый ротик, выгнувшийся подковкой, и больно ударившая по моим глазам неровная блестящая дорожка на щеке... Она плакала. Совсем еще маленькие, детские кулачки сжимались и разжимались в своём бессилии.

-Почему ты не помог?! - снова закричала она на ошалевшего от такого напора Макса. - Ты такой большой и сильный, ты мальчик! Это мальчики должны драться! А девочки не должны! Нельзя трогать девочек! Нельзя! Нельзя! Нельзя! - она яростно топнула ножкой и вдруг села в снег прямо передо мной, закрывшись покрасневшими ладошками. - Не надо было меня защищать! Это всё из-за меня, из-за меня! - она оторвалась от мокрых ладоней, мельком глянула мне в лицо и от увиденного снова уткнулась в руки, сжимая виски уже с силой.

Пару мгновений мы молча смотрели на неё, не понимая, что происходит. И лишь через какое-то время позволили себе глубоко вздохнуть и взглянуть друг на друга. Я по глазам увидела – Максу было стыдно. Хотя мы уже тысячу раз говорили об этом: когда вместе – тогда вместе, но если вперед выхожу я, значит, нужно тихо стоять сзади и не мешать, что бы ни случилось. Почему? А очень просто. Я в таком состоянии своих от чужих не отличаю. И если вы думаете, что Максим трус, который спрятался за мою спину, то сильно ошибаетесь. Ибо я сама когда-то чуть ли не на коленях просила его больше никогда не вмешиваться и не помогать мне вот так. Это было после того, как однажды, когда он попытался закрыть меня собой, я в своей ярости, ничего не видя, не слыша и не понимая, ударила его кулаком по виску. И если бы удар не прошёл тогда слегка вскользь, никто бы сейчас не сидел рядом со мной на холодном и мокром снегу, кроме этой девчушки.

Сколько же раз мы с тобой говорили об этом... Я хотела коснуться его ладони, но Макс вымученно улыбнулся и помотал головой, мол, не нужно. Тогда я взглянула на девочку, которая плакала всё сильней и сильней. Неужели... Неужели ты, маленькая, меня пожалела? Меня?! Я смотрела, как соленые капли просачиваются сквозь растопыренные пальчики, и что-то внутри переворачивалось, двигалось, просыпалось... Я закусила губу и едва не вскрикнула – больно. Рот снова наполнился кровавым привкусом, но я вдруг перестала его чувствовать. И ощутила что-то другое. Что-то, похожее на жалость и... нежность.

-Не плачь, - тихо попросила я. - Пожалуйста, не плачь. Всё хорошо. Никто тебя больше не тронет.

-А тебя?..

Мне захотелось расхохотаться и расплакаться одновременно.

-Меня тоже. Нас с тобой больше никто никогда не тронет.

Она отняла ладошки от лица и серьезно взглянула на мой рот. Видимо, что-то с ним всё же было неладно. Не поднимаясь на ноги, малышка подползла ко мне. Покрасневшей от холода рукой она взяла горсточку снега и крепко сжала её в кулаке, спрессовывая. Я хотела было отстраниться, но не успела – она уже приложила льдинку к моему лицу и стала аккуратно, как могла, его протирать. Было больно, но я не шевелилась, лишь молча сидела и смотрела в её глаза, сосредоточенные и внимательные. Я видела, как она изо всех сил пыталась не сделать мне больно и как кусала губы, понимая, что не получается. А глаза у неё были совсем серые. Как мои...

Я коснулась её запястья, слегка сжала и отстранила маленькую ручку. Она покорно подчинилась, и льдинка выпала из пальцев. Ужасно не хотелось смотреть на неё, но взгляд всё равно зацепил кровавые разводы. Меня чуть не вывернуло. Ненавижу смотреть на кровь, смешанную со снегом. Особенно если эта кровь – моя.

Я снова попробовала встать, но ногам такая задача оказалась не под силу. Тогда Макс крепко обнял меня – я ухватилась за его шею – и поднял на ноги. Осторожно расцепив руки, я медленно прошлась туда-сюда, прислушиваясь к ощущениям внутри тела. Вроде всё было в порядке, ничего особенно не болело. Вот только сил совсем не было. Всё ушло, вылилось, вытекло тропическим ливнем. Я чувствовала себя совершенно пустой, разбитой, выпитой до дна оболочкой. Слепая ярость приносит много вреда. Она грубо и неумело разрушает равновесие внутри тела. И что самое страшное, не только физическое, но и духовное. Ладно, бог с ним, с телом. Силы восстановятся, синяки заживут, кровь можно смыть. Но вот то, что творилось в душе... Даже мне, её хозяйке, было тяжко сейчас туда заглядывать. Всё аккуратно разложенное по полочкам варварски сгребли в одну емкость и перемешали до состояния осколков. Я собирала их в горсти и пересыпала, словно песчинки, раня ладони, но пытаясь хоть что-то из них собрать, найти нечто важное и не желая осознавать, что очень нескоро теперь это крошево соберется в нечто более-менее осмысленное.

-Анька, - Макс осторожно тронул меня за плечо. Я вынырнула из глубин души на свет божий и оглянулась. То, как на меня смотрели эти двое – едва дыша, словно боясь, что если они сделают чуть более глубокий вдох, сознание окончательно покинет мой взгляд, – мне абсолютно не понравилось. Даже если я умираю, это не касается никого, кроме меня! Надеюсь, это всем ясно – отныне и впредь.

Я подошла к девочке и осторожно присела перед ней на корточки. Взяла её ладошки в свои. Они у нас были абсолютно одинаковые – красные, дрожащие и мокрые от снега. Мне захотелось сжать их крепко-крепко и отдать им всё тепло, которое во мне еще оставалось.

-Как тебя зовут? - спросила я очень тихо.

Серьёзный взгляд. Слегка нахмурившийся лобик. И имя тебе...

-Лея...

Ле-я. Я перекатываю три буквы на языке, словно маленький прохладный шарик. Как красиво и необычно... Ну не смотри на меня так, пожалуйста, не смотри! Ну не надо ни этой жалости, ни этого скрытого восторга. Мне лишь только больнее, когда я ловлю на себе вот такой вот взгляд. Лея, малышка... Как же я завидую тебе... Да, да, ребенок, ты не ослышалась – завидую. Самой наичернейшей из всех чёрных завистей. Потому что меня никто вот так не держал за ладони. Никто не закрывал меня собой, не отодвигал за свою спину. Никто не вытирал мне кровь с разбитых губ. Никто никогда не обещал меня защитить. Кроме одного человека, да и того уже много лет как нет рядом. Никто... Никогда... И от этой вереницы воспоминаний я лишь крепче сжала маленькие ладошки, словно через них хотела защитить ту себя, которая где-то внутри до сих пор корчилась на грязном асфальте, судорожно хватая ртом вытекающий из лёгких воздух, и негнущимися пальцами всё пыталась ухватить рукоятку ножа...

Я вздрогнула и веками придавила подступившие к самому краю слёзы. Хватит. Почему, ну почему я каждый раз напоминаю себе об этом? Прав Максим. Я же самая настоящая мазохистка, раз за разом насаживающая сердце на одно из самых острых, самых больных воспоминаний. Хватит уже.

Я поднялась на ноги, не обращая внимания на ломоту в костях – твердо, уверенно. И вместе с этим подняла привычную броню холода, отчужденности и самостоятельности. Собрала с земли рассыпанные маски, стряхнула с них пыль и со вздохом надела. Улыбнулась обычной своей полуухмылкой – кончиками губ. А то некоторые тут что-то слишком уж пристально начали в меня вглядываться.

-Я отведу тебя домой. Пойдём.

Кажется, они одновременно открыли рот и тут же закрыли, пытаясь подыскать подходящие слова возражения. Но резкое движение моей руки сразу пресекло все попытки.

-Со мной всё в полном и абсолютном порядке. Я могу ходить, говорить, думать, дышать, а кроме того, если сейчас рассержусь, смогу даже надрать кому-нибудь уши, - это было сказано Максу. Затем я повернулась к Лее.

-Малышка, если тебе хоть немножко хочется отблагодарить меня, то пожалуйста... Не спорь.

Уж не знаю, чего в моём голосе было больше, мольбы или стали, но в ту же секунду бесполезные попытки отговорок прекратились, и меня крепко сжали с двух сторон. Лея ловко прицепилась к руке слева, Макс взял под локоть с правой стороны, и наша странная троица зашагала куда-то по мягкой, белоснежной дорожке.

Шли мы молча. Да и о чём было говорить? Мысли Леи я прочитать не могла, а вот раздумья Макса отпечатывались прямо на лбу – два диких желания прижать меня к себе покрепче и заодно от всей души надавать по шее. Ни одно из них меня не устраивало, поэтому я старалась поменьше смотреть на него, и это мне вполне удавалось. Хоть и не было никакой возможности упасть, при такой-то поддержке, но ребра всё еще тихо ныли, и я полностью сосредоточилась на тупой сверлящей боли, пытаясь её прогнать. Получалось плохо, ибо сил не хватало даже на простые мысли, но зато я и заметить не успела, как мы подошли к месту назначения.

Самый обыкновенный десятиэтажный дом в самом обыкновенном районе. Самый обыкновенный дворик с заснеженными скамеечками и покосившимся “грибком” песочницы. Не так уж далеко от моего дома. И одновременно безумно далеко. Словно бы в другом мире.

Я осторожно, но твердо высвободила руку, которую Макс чуть ли не судорожно прижимал к себе.

-Подожди здесь. Пожалуйста.

Почему-то мне было тяжело смотреть ему в глаза. Ах, как тяжело... Как же я ненавижу вот это чувство вины, перед человеком, которому ты дорога. Который порой ненавидит тебя за то, что ты делаешь себе больно. Даже помимо своей воли, в силу сложившихся обстоятельств. Это очень тяжело, когда тебя любят. Когда хотят оберечь от всего, что только можно, спрятать в хрустальную коробочку и даже не дышать на тебя. Кто-то мечтает об этом всю жизнь, а для меня это ужасно, мучительно больно. Чем крепче объятия, тем больше я задыхаюсь в них. Потому что по моим венам вместо крови течет свобода. И по-другому жить я не умею. Наверное, поэтому всегда одна. Наверное, поэтому у меня почти никогда не было друзей. Потому что для меня невыносимо связать себя чем-то большим, чем тонкая ниточка мимолетного знакомства... Ну не смотри же ты так на меня, не смотри!

Я крепко держала Лею за руку и изо всех сил старалась не оглядываться. Странно, теперь уже я вела её, не наоборот. Но ведь я понятия не имею, в каком подъезде она живет.

-Мы пришли!

Голос привел меня в чувство, и я резко остановилась. Свободная ладонь сжалась в кулак, и я сильно, с какой-то злостью тряхнула головой, выметая из неё всё плохое, накопившееся за день. Плохое, конечно же, никуда не ушло, но всё же мне немного полегчало.

Мы подошли к ступенькам подъезда.

-Поднимешься сама?

-Ага.

Лея смотрела на меня снизу вверх, не моргая, и что-то такое читалось в её глазах, отчего мне уже не первый раз за день захотелось заплакать. Я присела перед ней на корточки, смутно вспоминая, что уже сидела так сегодня. Двумя руками обхватила маленькую ладошку.

-Всё будет хорошо.

-Правда? - невеселый голос, совсем-совсем нерадостный, в котором недетская безнадёга смешана с наивной надеждой.

-Я обещаю тебе, - произнесла я с нажимом. - Больше тебя никто и никогда не тронет. Если что-то случится... Ты просто найди меня, ладно? - я вспомнила, что Лея ведь тоже учится в моей школе. Просто раньше я не обращала на неё особого внимания. Так, еще одно яркое пятнышко из разноликой толпы малышей.

-Зд о рово, - Лея явно обрадовалась, даже постаралась улыбнуться. Как просто, оказывается, сделать человека счастливым, всего лишь сказав о том, что теперь у него есть надежный щит.

-А-а-а, - Лея вдруг вскинула голову, будто вспомнила о чём-то очень важном. - А как... как тебя зовут?

Я даже глаза прикрыла, так больно по мне ударил этот простой вопрос. Словно хлыстом по самому чувствительному и больному месту. Нет, малышка, не вини себя, ты тут не причём. Видишь ли, у меня нет настоящего имени. Меня никак не зовут. Потому что некому звать. С некоторых пор для меня существуют лишь пустота и моё абстрактное «я». И всё. И ничего больше.

Да и вообще я не люблю своё имя. Оно нравилось мне до определенного возраста, когда можно было хранить его у самого сердечка, и слушать, как взрослые произносят его, нежно-нежно. А н е ч к а. А потом, когда я стала старше и поняла, что моё драгоценное имя принадлежит каждой пятой из ныне живущих девчонок в нашей стране, я его почти возненавидела. Из сокровенного оно вдруг стало обыденным, общим и неприятным. Я постаралась забыть о нём, и мне удалось, потому что как раз в это время открыла для себя свои драгоценные маски.

Ах, маски, мои прилипчивые светонепроницаемые подружки! Сколько же времени я потратила, пока не поняла, что вы меня разрушаете, от глупой головы до самого основания. А когда всё-таки поняла, было уже слишком поздно. До сих пор я так и не смогла от вас избавиться, и когда я с кем-то настоящая больше получаса, меня начинает ломать, словно наркоманку. Только никто этого не видит. Того, что моё истинное лицо почти совсем стерлось под масками, от былого счастья и наполненности смыслом осталась лишь пустота, а имя мне стало – н и к т о. Никто и звать меня никак.

Губы дернулись было в болезненной усмешке, но я вовремя остановила их. Незачем пугать девочку. Она-то ни в чём не виновата.

-Если я буду тебе нужна, и ты не сможешь меня найти, - слова подбирались медленно, с трудом, - скажи кому-нибудь из старших ребят, что тебе нужна Ниакрис. Они передадут мне.

-Ни-а-крис, - тихо повторила Лея, совсем как я недавно, перекатывая на языке её имя. Сказала, и сразу вокруг будто стало еще холоднее. Словно смертью повеяло. Лея, конечно, ничего не почувствовала, а я лишь зябко повела плечами. Самая привычная и самая прочная маска, что тут еще скажешь?.. Только то, что я понятия не имею, кто из нас живет в этом теле дольше – Ниакрис или я настоящая. Ну да это неважно.

Я положила руку ей на плечо и слегка сжала. Ровно настолько, чтобы не было больно, но чтобы можно было понять, что ты попала в надежные руки. Именно так. Сжала и улыбнулась. По-настоящему.

-Иди домой, Лея. Уже поздно.

И вправду было уже поздно. Небо потемнело, и из серого стало глубоко синим. Вернувшиеся домой люди зажигали свет, каждый в своём окне. И только мы всё еще стояли в царстве зимы и снега и не знали, что еще сказать друг другу.

Я встала на ноги и слегка подтолкнула Лею. Девочка нехотя сделала шаг назад, другой, повернулась и пошла к двери подъезда. Я глубоко вздохнула и досчитала до трех. Всё. Наконец-то всё закончилось.

И на этой успокаивающей мысли девочка вдруг обернулась.

... Этот взгляд снился мне потом еще очень долго, много ночей подряд. И на протяжении этих ночей я задавала и задавала себе один и тот же вопрос – зачем?Зачем ты обернулась, Лея? Ведь ты же видела мои глаза. Ведь я же показала тебе свою душу. Пусть не всю, пусть только часть. Но разве этого не достаточно? Разве мало для того, чтобы понять, кто я? Я – Тень. Я – Призрак. Я – Одиночка. Я – Никто. Нет меня, понимаешь? Настоящей – нет! Такие, как я, не способны заботиться даже о себе, что уж говорить о других? Нам наплевать даже на нас самих, и в данном случае обидные слова «равнодушная тварь» будут всего лишь сухой констатацией факта.

Зачем ты так посмотрела на меня? Словно на человека, которого выбрала своей защитой и опорой. Я только сейчас поняла, почему ты тогда так улыбнулась. Ты увидела во мне вовсе не щит, о нет! Ты подумала, что я сумею стать твоим Другом. Наивная маленькая дурочка.

Я не умею дружить. Я не в ладах даже с собственным разумом, а ты хочешь поставить передо мной столь сложную задачу. И что самое ужасное, я так и не смогла отвести взгляд. Не смогла сказать тебе «нет» и уберечь тебя от себя. Дала надежду. Прости меня, Лея. Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь понять, за что я прощу прощения, но... Прости.

Глядя в эти огромные серые глазищи, копии моих, только с капелькой надежды внутри, я еще не знала, о чём буду думать следующей ночью, и той, что придет за ней. Но знала, что сейчас произошло нечто такое, что перевернуло игральные кости жизни на другой бок и стерло с них накопившуюся пыль. Я что-то изменила в своей жизни. Может быть, эти изменения проявятся не сейчас. Может, когда-нибудь потом. Но проявятся.

Лея, казалось, могла стоять так вечно. А я... Я просто была не в силах первой порвать эту тоненькую ниточку незримой связи между нами. Но вот она моргнула и зябко поежилась – вечерний морозец, должно быть, забрался под тонкую куртку. Лея нехотя отвела взгляд, коротко взмахнула ладошкой и скрылась наконец во тьме своего подъезда. Железная дверь хлопнула, и снова все звуки исчезли из моего мира. Я стояла и смотрела куда-то в пустоту. Мою пустоту, которая вся была истоптана детскими следами и усыпана осколками зеркала.

Снова пошел снег, лёгкий, пушистый. Он кружился в свете зажегшихся фонарей и тихо падал на мои плечи и волосы. Вокруг сгущались чёрные зимние сумерки, а я смотрела на ярко-жёлтые окна и не могла сделать ни шагу. Я просто не могла.

-Ань.

Я вздрогнула. Чёрт возьми, Макс! Совсем забыла, что ты здесь, рядом.

Я обернулась.

Максим стоял прямо позади меня. Свет от ближайшего фонаря освещал его полностью, с головы до ног, позволяя мне, стоявшей за гранью света, внимательно разглядеть его. В глазах Макса всё еще боролись те самые два желания, с которыми он пытался определиться по дороге к Леиному дому. Я зажмурилась и слегка втянула голову в плечи с полной уверенностью, что уж сейчас-то всё-таки получу по шее. И, как всегда, полностью буду в этом виновата только сама. Ну давай же, давай!

Устав ждать, я осторожно приоткрыла глаза. И чуть не упала замертво. Потому что впервые увидела, как плачет мой единственный друг.

И эти слезы вдруг ранили меня намного сильнее, чем все сегодняшние удары. Потому что причиной двух солёных дорожек из уголков глаз была я.

-Анька.

Первый раз в жизни я услышала, как у Макса дрожит голос. И мне показалось, что сердце сейчас не выдержит груза разрывавшей его вины. Просто возьмет и остановится.

-Анька, - с трудом произнес Макс через предательскую дрожь, и вдруг протянул ко мне руки.

И столько мольбы было в этом простом жесте, что я не смогла себя больше сдерживать. Я шагнула к нему навстречу, в очерченный фонарём желтый круг. Макс схватил меня обеими руками и судорожно прижал к себе, словно боясь, что я сейчас исчезну, испарюсь, или упаду мертвой. Измученные нервы не выдержали одновременно с ногами, которые просто подкосились и позволили нам приземлиться на выбеленный темнотой снег.

... Не знаю, довелось ли выглянуть кому-нибудь тем вечером из своего окна на тот самый двор. Но если довелось, то должно быть, этот человек увидел очень странную картину: двух подростков, сидящих на холодном снегу, обнявшихся тесно, до боли, и тихо плачущих друг у друга на плече.

Дата добавления: 2015-06-28