Тухлобол и полная путаница

Таня не запомнила самого столкновения. Открыв глаза, она осознала, что лежит щекой на белом песке драконбольного стадиона, а рядом муравьи волокут куда-то дохлого жука. Некоторое время Таня бездумно разглядывала муравьев. Она не помнила, ни кто она, ни зачем она здесь – да и вообще все стало вдруг как-то безразлично и серо.

И лишь некоторое время спустя, когда содранная щека внезапно заныла, девочка с трудом присела и застонала. К ней с носилками уже бежали санитары и Ягге. Пытаясь подняться и падая, Таня случайно увидела на песке какие-то обломки. Если они на чем-то ещё и держались, то лишь на провисших струнах. Остальное едва ли могло сгодиться даже для растопки печки.

Таня еще, кажется, с сочувствием подумала, как кому-то не повезло. Как бы узнать, что это было? Скрипка? Бас-гитара? Виолончель? И лишь увидев переломленный гриф, из которого торчали растрепанные края веревки, она все поняла и заплакала.

К ней подбежала Ягге. Решив, что девочка плачет от боли, она поспешно достала пузырек с какой-то вонючей зеленой жижей и стала смазывать ею щеку. Тане почудилось, что ссадину обожгло холодным огнем, а потом она вдруг перестала ныть.

– Не пытайся сама встать! Мы отнесем тебя в маг-пункт, – сказала Ягге, давая знак санитарам. Те бестолково засуетились, раскладывая носилки.

Таня с трудом оторвала взгляд от того, что было её контрабасом.

– А где Пуппер? Ему же тоже надо помочь. После такого удара он не смог бы остаться в воздухе, – сказала она.

– О чем ты? Какой Пуппер? – удивилась Ягге.

– Гурий Пуппер! С которым я столкнулась! Он уже в магпункте? И где драконы?

Ягге заморгала.

– Никакого Пуппера не было и нет. И драконов нет. Ты сильно ударилась головой. Не плачь, это пройдет, – ласково сказала она.

– Как Пуппера нет? А драконы? А все невидимки? Что вообще происходит? – не поняла Таня.

Теперь, когда она лежала спиной на носилках, ей было отлично видно, что внутри купола нет ни Гоярына, ни Кенг-Кинга. Разве что какие-то нелепые корзины в форме гигантских черепов, между которыми мелькали фигурки игроков, казавшиеся с земли крошечными.

Ягге молчала.

– А... понятно... пока я была без сознания, драконбольный матч закончился и драконов увели. Да? А кто победил? – все больше беспокоясь, спросила Таня.

Санитары-джинны переглянулись. Их маленькие аккуратненькие ушки внезапно увеличились в два или три раза и, точно локаторы, повернулись в её сторону.

– Драконы? Драконбол? О чем ты, девочка? Сегодня был обычный недружеский матч между темными и очень темными, – сказала Ягге.

Тане почудилось, что старушка испугалась. Ягге зачем-то щелкнула пальцами, и у обоих санитаров в ушах оказались плотные затычки из желтоватой, не слишком приятной на вид ваты. Ягге слишком спешила, чтобы позаботиться о её чистоте.

Убедившись, что им ничего больше не удастся подслушать, джинны подхватили носилки. Старушка семенила рядом, то и дело заглядывая Тане в лицо.

– Бедная девочка! Ты так сильно ударилась головой, что у тебя произошло помрачение рассудка! Умоляю, не говори ничего лишнего. Это может дорого тебе стоить. Разве ты не знаешь, что драконбол запрещен уже больше десяти лет, а в мире не осталось больше ни одного дракона? – озабоченно бормотала старушка.

– Не осталось драконов? Драконбол запрещен? Что за чушь! А во что же мы играли? – недоверчиво спросила Таня.

Она никогда не подозревала, что у Ягге такое чувство юмора. Хотя, с другой стороны, должен же был Ягун в кого-то уродиться?

– Как? Ты и это забыла! Вы играли в тухлобол!

– В тухлобол? – улыбнулась Таня. – Что за бредовое название! И как же играют в этот тухлобол?

– Ну, правила не очень сложные, – внимательно наблюдая за лицом девочки, сказала Ягге. – Мячами служат десять кусков червивой говядины. Выигрывает команда, которая сумеет забросить больше мячей в черепа-корзины и не испугается грифов, которые пытаются выклевать игрокам глаза. Я уверена, скоро ты сама все вспомнишь. Тем более что ты – лучший игрок команды очень темных! Госпожа очень тебя ценит. Когда ты столкнулась с черепом, она даже хотела приостановить матч...

– Я столкнулась с черепом? – удивилась Таня. Конечно, Пуппер не был писаным красавцем, но на череп он точно не походил.

Ягге озабоченно закивала, наблюдая, как санитары, мешая друг другу, проталкивают носилки в узкий проход магического купола.

– Осторожнее! Не дрова несете, Сарданапал вас побери! – крикнула она. – Да, ты врезалась в череп. Причем ни с того ни с сего. У тебя даже не было мяча. Все это, признаюсь, довольно странно. Наверняка не обошлось без сглаза этих мерзких белых магов! Госпожа дель-Торт так и сказала! Даже послала Поклепа проверить охранные заклинания.

Если Таня не упала, то лишь потому, что выпасть из глубоких носилок не так уж и просто.

– Госпожа?

– Да, несравненная и прекраснейшая госпожа Чума-дель-Торт, глава Тибидохса! А теперь спи! Сон – лучшее лечение! У тебя явное сотрясение мозга, – Ягге извлекла из мешочка пучок травы, сплетенный в маленькую метелку, и, прошептав заклинание, провела метелкой по Таниному лицу.

"Хорошо хоть не «Пундусом-храпундусом» – сонно подумала девочка. Ей вновь становилось все безразлично.

Она даже не удивилась, когда сверху с гортанным криком спикировал Мертвый Гриф с куском зловонного мяса в когтях. За грифом гнался Баб-Ягун на ревущем пылесосе. Догнав грифа, он огрел его трубой и выхватил мясо.

– Эй, малютка Гроттер, держись! Мы этих темных доконаем, не будь мы очень темные! – ободряюще крикнул он и помчался к крайнему из черепов-корзин. Опомнившийся гриф метнулся следом, пытаясь клюнуть его в лицо.

«Обычный недружеский матч между темными и очень темными...» – закрывая глаза, пробормотала Таня.

Теперь она была даже благодарна Ягге, что та её усыпила. В противном случае, девочка бы просто сошла с ума.

Очнулась Таня уже в магпункте. За окном была ночь. Дрожал лишь красноватый огонек ночника на тумбочке да по потолку ползали мерцающие зеленые светлячки. Выплывая из темноты, над кроватью навис портрет старухи с высохшим желтым лицом. Кожа так обтягивала его, что Тане невольно вспомнился тухлобольный череп. К тому же девочка никак не могла отделаться от ощущения, что пылающие глазницы портрета неотрывно следят за ней.

Решив убедиться, что это действительно так, Таня поджала ноги, одновременно отодвинувшись как можно ближе к спинке кровати. Да, она не ошиблась, Голова на портрете чуть повернулась, а глаза по-прежнему были устремлены на нее.

Таня облизала губы. Во рту все пересохло. Язык был словно из наждака. Девочке захотелось завопить громче дочки дяди Германа и, катаясь по кровати, колотить подушку. Куда она, в конце концов, попала? Что произошло с Тибидохсом? Почему в школе волшебства над каждой кроватью висит Чума-дель-Торт в рамке? Что это – безумие, кошмарный сон или реальность?

Портрет следил за ней огненными глазницами. Казалось, старуха стремится заглянуть ей в душу. Выжечь все внутри. Таня не выдержала. Она схватила одеяло и завесила им Ту-Кого-Нет.

– Я человек застенчивый, Терпеть не могу, когда на меня пялятся, особенно ночью, – пояснила она и спрыгнула с кровати.

Кости как будто были целы, хотя вся правая сторона тела неприятно саднила. Заглянув под ночную рубашку, Таня увидела длинную запекшуюся царапину, повторявшую форму струны. Ягге уже ухитрилась обработать её пахучей мазью. Девочка поняла, что, падая, приземлилась на контрабас, который принял на себя основной удар.

– Растяпа! Какой инструмент раздолбала! Жареный петух и тот лучше летает! – ворчливо проскрипел магический перстень.

От прадедушки, как обычно, не стоило ожидать сострадания. Таня с досадой подумала, что чувствительных линий на ладони у Феофила Гроттера было небось меньше, чем у табуретки.

– Дед, не скрипи! Лучше скажи, куда я попала? Что они тут, все с ума посходили, или я правда головой стукнулась? – обратилась она к перстню.

Перстень задумался и выбросил одиночную искру. Искра попала в подушку. Запахло паленым пером.

– Упыри боятся яркого света и осиновых кольев. Зато они не нуждаются в услугах стоматолога, – туманно ответил прадед Феофил, вновь погружаясь в пучину маразма.

Таня вздохнула и осторожно остудила разогревшееся кольцо, опустив его в бутылку с какой-то микстурой Ягге.

«У меня что ни родственник – редкий сухофрукт. Взять ту же Пипу или тетю Нинель... Ладно, сама все узнаю! Только надо сообразить, у кого», – сказала она сама себе и осторожно выглянула из-за ширмы.

Остальные кровати пустовали. Это было очень кстати, тем более что задерживаться на всю ночь в магпункте она не собиралась. Опасливо косясь на низенькую дверцу, за которой, как ей было известно, была спальня Ягге, девочка стала рыться в шкафу. Своего комбинезона она так и не нашла, зато после некоторых поисков обнаружила длинный темный плащ с капюшоном и давно вышедшие из моды лапти-самоходы – деревенский, лыкоплетенный вариант сапогов-скороходов.

Правда, от лаптей после короткого испытания пришлось отказаться. Правый лапоть бежал в одну сторону, а левый, видно, назло ему, строго в противоположную. Осознав, что рассорившиеся лапти запросто могут разорвать её надвое, Таня загнала их обратно в шкаф.

Закутавшись в плащ, она ещё раз прислушалась и, прошептав «Туманус прошмыгус», не касаясь ручки, спиной скользнула сквозь дверь. Кольцо Феофила Гроттера брезгливо выбросило красную искру. Заклинание из списка ста запрещенных, как всегда, сработало без сбоя.

Таня огляделась. Прямо перед ней начинался прямой коридор с высокими арками и витражными стеклами, в которые пробивался лунный свет. Она узнавала его и одновременно не узнавала. Из ниш исчезли все сундуки, все берестяные лари и древние, проеденные молью ковры-самолеты, которые обычно при чьем-либо приближении начинали барабанить мягкими кистями по полу.

Теперь повсюду стояли каменные языческие истуканы. Их тонкие губы походили на длинные шрамы, вымазанные чем-то темным и запекшимся. Возле каждого истукана в плиты был вбит кол. К некоторым кольям пристали белые голубиные перья.

Впереди, за поворотом коридора, кто-то пронзительно завизжал. Таня прижалась к стене. Навстречу ей призрачным видением пронеслась Недолеченная Дама, Всегда цветущая и розовощекая, теперь Дама выглядела изможденной. В спине у неё торчало четыре шприца, а по руке змеилась трубочка капельницы. Даму преследовали поручик Ржевский и Безглазый Ужас. Один тащил чудовищную зубодробильную дрель, а другой размахивал скальпелем. Вид у обоих призраков был ненормальный.

– Погоди! Тебе на операцию! – вопили они.

– Не надо меня оперировать! Я здорова! – втягиваясь от них в стену, взвизгивала Дама.

Прежде чем броситься в погоню, поручик Ржевский завис в воздухе и приветливо помахал Тане дрелью.

– Привет, малютка Гроттер! Ты классно играешь в тухлобол. Если надо будет кого-нибудь просверлить – только свистни! – заявил он.

– Ага, Свистну, – пообещала Таня, с ужасом глядя на дрель.

Больше никого не встретив, девочка спустилась в Зал Двух Стихий. Единорог исчез. Исчезли сияющие жар-птицы. Без пестрого хаоса их перьев зал казался тусклым и каким-то погасшим.

Оберегая глаза от нетопырей и перешагивая через змей, Таня поднялась на жилой этаж. Все уже спали. Русская печь, в которую она так любила подбрасывать березовые дрова, исчезла без следа. Зато в общей гостиной появился массивный каменный склеп, из узких щелей в котором били красноватые лучи. Таня случайно поднесла к одному из них ладонь и охнула. Лучи обжигали.

– Туманус прошмыгус – снова сказала Таня и проскользнула в свою общую с Гробыней комнату.

Гробынину кровать, похожую на перевернутый гроб, она узнала сразу. Склепова спала, укрытая пуховым одеялом в мелкую виселичку. Черные Шторы злорадно раздувались и отражали такую галиматью, которая вызвала бы недоумение даже у бывалого фрейдиста. Скелет тоже был на месте. Правда, если раньше зубы у Пажа были вполне нормальные, то теперь два главных выдавались чуть ли не на палец.

«Упыри боятся яркого света и осиновых кольев. Зато они не нуждаются в услугах стоматолога», – вспомнила Таня бредовую фразу Феофила Гроттера. Или, возможно, в ней все же был какой-то смысл?

Но самое большое удивление поджидало её, когда она перевела взгляд на ту половину комнаты, которую прежде считала своей. Нет, она и теперь была её, но как изменилась! На тумбочке, где раньше лежали оживляющие волшебные фломастеры и набор самопишущих гусиных перьев – подарки Ваньки и Ягуна ко дню рождения, – теперь скорбно горели кривые черные свечи и стоял стаканчик с зубочистками из крысиных костей.

«Гадость какая! Неужели я могла совать это в рот?» – скривилась Таня.

Увидев выглядывающий из-под кровати край кожаного футляра, девочка вздохнула. Она вспомнила про контрабас, которого у неё больше не было. Замочек с оттиснутыми на нем рунами открылся с прежним звуком.

На дне футляра негромко похрапывал дневник. Машинально щелкнув ногтем по обложке, Таня увидела проступившие на ней яркие буквы:

ТАТЬЯНА ГРОТТЕР

Дневник успеваемости.

Очень темное отделение

Школа смертоносной магии «Тибидохс»

Открыв последнюю страницу дневника, девочка ознакомилась со своим табелем успеваемости. С немалым удивлением она обнаружила, что была почти круглой отличницей. По таким предметам, как «Наложение проклятий», «Отравления», «Магическое убийство», «Порабощение лопухоидов» и «Теория зомбирования» у неё были пятерки. Четверки были по «Азам сквернословия», «Основам ведьмачества» и «Гаданию на кофейной гуще». Единственная тройка была по предмету с мерзким названием «Червеедение».

– Лучше бы двойка! Тогда бы я точно знала, что никаких червей не ела, – поморщившись, проворчала Таня.

В конце табеля одна под другой стояли три подписи, Первые две она узнала. Они были ей хорошо знакомы и принадлежали завучу школы Поклепу и Медузии Горгоновой. Зато увидев третью, Таня ощутила, что её сердце сдавила ледяная рука. Эта острая, угловатая подпись, похожая на прыжки кардиограммы, могла принадлежать только одному самому мерзкому и злобному существу на свете – черной волшебнице Чуме-дель-Торт.

Отложив дневник, Таня продолжила поиски. Под кипой тетрадей, в которые она предпочла не заглядывать, обнаружился большой фотографический снимок в рамке, На снимке – обычном, неоживающем лопухоидном снимке – было запечатлено все семейство Дурневых, включая вредоносную таксу Полтора Километра, С обратной стороны фото была подклеена глянцевая бумажка, на которой круглым каллиграфическим почерком тети Нинели было написано:

"Танюше на долгую память

Обожающие тебя

дядя Герман, Пипочка и тетя Нинель".

– Ого-го! Да я у них теперь в любимицах! Просто хоть лопайся от счастья! – поражение воскликнула Таня.

Кажется, от удивления она произнесла это слишком громко. Гробыня заворочалась во сне и, зевая, села на кровати.

– Привет, родная! Вернулась? Мы с Гунькой жутко переволновались, когда ты упала!.. Представляю, какой был бы облом, если б очень темные не выиграли у темных!.. Не возражаешь, если я ещё посплю? – Гробыня снова зевнула и зарылась щекой в подушку.

– О нет! Только не говорите мне, что Гробыня моя лучшая подруга! Спятить можно! – простонала Таня.

Это была последняя капля. Ванна терпения переполнилась и залила соседей. Толчком ноги Таня зафутболила под кровать возмущенно заскрипевший футляр, выскочила из комнаты и решительно направилась в библиотеку.

«Надо, наконец, понять, кто из нас спятил! Или я, или весь остальной мир! Ягге сказала, что все началось десять лет назад. Просмотрю подшивку магзет за последние одиннадцать, лет!» – решила Таня.

* * *

Джинн Абдулла никогда не спал и никогда не ел. От этих вредных привычек он был абсолютно свободен. Зато Абдулла в полной мере страдал от третьей, не менее пагубной привычки: день и ночь, в любое свободное время он строчил длинным пером из хвоста гарпии, то и дело обмакивая его в ядовитую слюну подземного пса Цербера.

Фундаментальный труд, на который древний джинн расходовал все свои старческие силы, был озаглавлен очень просто и непритязательно – «Поэма тысячи проклятий». Поэма эта, как следовало уже из её названия, состояла из тысячи самых роковых, самых убийственных стихотворных проклятий, которые могло породить только иезуитское воображение древнего джинна.

Увязая в поэтической трясине, составленной из имен древних духов и черномагических реминисценций, Абдулла порой так увлекался, что не замечал даже того, что происходило у него перед носом. Тот, кому посчастливилось попасть в библиотеку в такой час, мог сколько угодно бродить между стеллажами и брать книги даже из закрытого доступа. Невозможно было только вынести их: на дверях стояли слишком мощные опознающие заклинания. Но опять же такое благословенное время наступало лишь тогда, когда Абдулла бывал укушен своей злоречивой музой, у которой вместо языка было осиное жало.

Но, увы, в этот раз Тане не повезло. Муза джинна Абдуллы явно зудела где-то в другом месте. Стоило девочке, использовав «Туманус проишыгус», осторожно просочиться сквозь запертую дверь, затрещал зудильник.

Массивный светильник под потолком вспыхнул. В тот же миг, появившись неизвестно откуда, перед Таней возник джинн Абдулла. На его плоском, сотканном точно из тумана лице проявлялся то прищуренный глаз, то усмехающийся рот. Бородавки отсутствовали вовсе – похоже, их дружная стайка успела уже уплыть под чалму.

– Ночные гости? – захихикал он, потирая влажные ладошки. – Разве ты не читала табличку: «Охраняется аспидами и василисками?» Жаль, я не успел выпустить моих малышей из террариума. Ну, ничего, так даже лучше. Я немедленно прокляну тебя самым жутким проклятием!.. Рад сообщить, что ты будешь первой, па кого оно будет наложено. Правда, тебе придется потерпеть минут пять – мое проклятие очень длинное! Я начинаю!.. Кстати, я советовал бы наслаждаться его музыкальностью, потому что после ты, естественно, умрешь... Поехали!

И Абдулла закружился на месте, бормоча:

Эриус финдис крунтас трак демокритус ареопаг

Клио сферус гуртус шмякус каматозус психотапус...

– Эй-эй! Постойте! – крикнула Таня, но остановить непризнанного поэта, работавшего в редком жанре кладбищенской поэмы, было невозможно.

Шипус резус гирькус ребус жиромокрус ешьбез-хлебус

Тренти-бренти сыротряхус семь пелъменус из собакус

– увлеченно стонал Абдулла.

«Что же делать? Надо как-то спасаться! Но как? Убежать? От проклятия не убежишь...» – озабоченно размышляла Таня.

Почему-то ей совсем не было страшно: слишком уж нелепой была сама ситуация – чокнутый джинн, размахивающий короткими ручками, и сотни стеллажей с книгами. Не верилось, что здесь может оборваться её жизнь.

– Склеробус... Тьфу, не то... Как же это? Ага! Склеротикус маразматикус! – воскликнула она, вспоминая один из уроков Медузии.

Перстень Феофнла Гроттера выплюнул зеленую искру, скользнувшую джинну в ухо. Абдулла внезапно осекся и принялся тереть лоб. Бедный библиотечный джинн! Его, как всегда, погубила протяженность собственных проклятий. Ни у кого просто не хватало терпения дослушать их до конца.

– Э-э... Так дело не пойдет! На чем я там остановился? Гундобус стыдобу с вонючкас бульонус? Нет? – растерянно переспросил он. – Погоди, я сейчас сбегаю за книжкой, из которой использовал цитату! Кстати, не напомнишь, где она лежит? А, кажется, где-то на полках! Давай сделаем так! Ты стой здесь, а я пойду найду её и прокляну тебя потом! Лады? Только, чур, никуда не уходи!

Библиотечный джинн сложился в вопросительный знак и, идиотски хихикая, потек к стеллажам. Таня проводила его задумчивым взглядом. Учитывая, что в библиотеке было двести тысяч книг, а Абдулла явно не помнил уже, где что стоит, поиски грозили затянуться до бесконечности. К тому же со временем заклинание «Склеротикус маразматикус» только прогрессировало. Иными словами, примерно через час Абдулла вообще должен был забыть, кого он собирался проклясть.

Отыскав кипу магзет, Таня начала с самой старой подшивки одиннадцатилетней давности. Вначале магзеты долго пестрили ерундовыми заголовками, вроде; «Астрокактус Параноидальный и формула абсолютной магии», или: «У кого усы длиннее? Усыня и академик Сарданапал», или: «Грызиана Припятская и Синяя Борода – новая звездная пара. Кому не повезет на этот раз?»

Прикинув, что она не так давно видела и слышала Грызиану Припятскую по зудильнику, Таня предположила, что на сей раз не повезло именно Синей Бороде, Невольно улыбнувшись, она взглянула на заголовок следующей магзеты, и – внезапно буквы запрыгали у неё перед глазами: «Академик Сарданапал злодейски убивает Леопольда Гроттера и его жену Софью. Младенца берет на воспитание волшебница Чума-дель-Торт. „Лео Гроттер был моим лучшим другом“, – утверждает она».

– Этого не может быть! Чушь какая-то! – пробормотала Таня.

Разорвав магзету, она отшвырнула её, но следующая же магзета сообщила ей: «Мир спасен от злодея Сарданапала! Талисман Четырех Стихий у Чумы-дель-Торт».

Буквы в заголовках ехидно прыгали, как на черных надгробиях, Кажется, магзеты, к которым долго никто не обращался, успели соскучиться без читателей и теперь поспешно выпаливали все новые гадости:

«Белые маги проходят принудительное лечение от вируса доброты».

«Новые правила драконбола: без мячей и драконов».

"Профессор Клопп: «Гадить ближнему – есть оснофф отличный настроений. Не нагадиль ближнему – прожиль день зря!»

«Убийца Гроттеров академик Сарданапал навеки заточен в подвалах Тибидохса».

«Белое отделение Тибидохса закрыто. Белая магия запрещена. Ученики волшебных школ отправляются на добровольное зомбирование».

«По многочисленным просьбам болельщиков драконбол переименован в тухлобол».

В следующей магзете Таня увидела жуткую оживающую фотографию. Костлявая старуха в плаще и младенец у неё на руках, которого старуха прячет в футляр от контрабаса. Надпись под фото поясняла:

«Чума-дель-Торт со слезами отдает сиротку Гроттер на воспитание лопухоидам. Уж кто-кто, а Дурневы сумеют дать девочке достойное воспитание».

После этого в магзетах надолго наступило затишье. Лишь через девять годовых подшивок она наткнулась на жирный заголовок: «Танечка Гроттер возвращается в Тибидохс. Трогательное прощание с родственниками (на фото: Таня целует Г. и Н. Дурневых)».

– Ой, нет! И Пипа тоже растрогана! Дарит мне коробку конфет! А тут что? Мамочки, пристрелите меня, чтобы я не мучилась! – простонала Таня, рассматривая следующую магзету: «Дочь Гроттера поступает на очень темное отделение (на фото: Та-Кого-Нет и Поклеп Поклепыч принимают у новой ученицы клятву на черепе)».

– Мерзость какая! И где они такой череп выкопали? Впрочем, лучше не спрашивать, – сказала Таня.

Просмотрев ещё сорок магзет, она обнаружила в сорок первой небольшую заметку: «Таня Гроттер делает успехи в темной магии (на оживающем фото слева-направо: Баб-Ягун, Т.Гроттер, Г.Склепова)».

– Брр! – поежилась Таня, – Я обнимаюсь с Гробыней! Что на меня нашло? Может, меня гнилыми помидорами обкормили?

Несколько месяцев магзеты молчали, а затем вновь запестрили крупными заголовками:

«Чума-дель-Торт: эта девочка рождена для тухлобола».

«Победа в тухлобольном турнире. Грифы отдыхают. Татьяна Гроттер забрасывает семь кусков гниющего мяса в череп темным».

«Т.Гроттер отказывается от дополнительных занятий по червеедению. „Спортивные нагрузки слишком велики“, – говорит она».

– Уф, хоть одна хорошая новость! – буркнула Таня, возвращая магзеты на место.

Она уже поняла, что магзеты, набитые всякой чушью и однодневными сенсациями, не собираются сообщать ей главного: как произошло, что изменилась реальность. Причем не просто изменилась, а на одиннадцать лет вглубь!

Почему академик Сарданапал был обвинен в убийстве её родителей? Отчего Чума, завладевшая талисманом, не убила её, даже не завладела её телом, а сделала своей любимой ученицей? Почему белые маги сдались почти без боя? И наконец, если Чума достигла желаемого и получила талисман, отчего она не открыла Жуткие Ворота и не выпустила духов хаоса?

Из-за стеллажей донеслось старческое хихиканье.

«Интересно, что он там делает?» – подумала Таня и прокралась к стеллажам. Джинн Абдулла сидел на полу и увлеченно перелистывал дебильные журнальчики для подростков, выстригая ножницами фотографии подмигивающих полуодетых ведьмочек. Он явно вознамерился составить себе целый гарем.

Заметив Таню, Абдулла пугливо оглянулся и прижал журналы к груди.

– Уходи, а то укушу! Не отдам мои картинки! – закричал он.

Таня попятилась, подумав, что переборщила с заклинанием.

«Ну и ладно! От „Склеротикус маразматикус“ ещё можно излечить, чего уж точно не скажешь про проклятия самого Абдуллы», – успокаивая себя, решила она и пошла между стеллажей.

Тысячи книжных корешков нависали со всех сторон и пытались давить своей многочисленностью на неустоявшуюся детскую психику. Некоторые книги были прикованы к полкам цепями. Другие неуклюже шевелились и шуршали. Третьи на глазах раздувались до невероятных размеров.

Что-то с писком выскочило у Тани из-под ног. Это, высоко подскакивая и отталкиваясь от пола залистанными страницами, мчалась тоненькая книжонка. На обложке у неё значилось: «Клавдия Яузник и граф Фоманов. Теория доносительства».

«Нет, так я точно ничего не найду. А что, если попытаться иначе?» – подумала Таня.

Остановившись, девочка сосредоточилась, выпустила из кольца искру и громко произнесла:

– Квасис грасис отыскатис. Я хочу хоть что-то понять!

Не успела зеленая искра погаснуть, как послышался шорох. К Тане катился смятый бумажный ком – вырванная страница из какой-то книги. Снаружи ком был покрыт толстым слоем пыли. Похоже, ему много лет пришлось пролежать где-то под стеллажом.

Разворачивая бумажку, Таня ощутила внутри что-то твердое. К ней на ладонь упал старинный перстень с печаткой. Девочке почудилось, что когда-то ей уже приходилось его видеть, но вот где и у кого? Кольцо Феофила Гроттера ревниво проворчало что-то невразумительное.

Таня уже хотела отбросить бумажку, в которую был завернут перстень, но случайно взглянула на неё и узнала... свой собственный почерк.

Точнее, её рукой здесь были выведены лишь некоторые строки. Другие же строки и отсутствующие слова приписывал явно кто-то другой, обладающий старомодным почерком со множеством завитушек.

От яростных молний дрожат небеса -

Не скроются в толще стены чудеса.

Никто не обманет мрака стекло -

Во зле отразится безликое зло.

Старая печь натоплена жарко -

И в щель торопливо вползает Пиявка.

Расставлены сети злодейские ловко

Столкнутся два первых – и лопнет веревка.

Свершится проклятие древних могил.

И встанет Чума во главе темных сил.

Лишь тот победит, кто забу...

И это все, что можно было разобрать. Нижний край страницы – теперь Таня поняла уже, что это была последняя страница из книги исчезнувшего Гуго Хитрого – отсутствовал. Вероятно, в последний момент, уже понимая, что улизнуть ему не удастся, Гуго торопливо вырвал лист и, завернув в него свой перстень, его магией телепортировал расшифрованное пророчество под стеллаж в библиотеке. Он был уверен, что там его рано или поздно найдут.

«Дух, Пиявка и веревка. Когда происходит последнее событие, высвобождается древнее проклятие. Неудивительно, что мир перевернулся с ног на голову. Я подружка Пипы, приятельница Гробыни и любимая ученица Чумы-дель-Торт... Просто крыша едет!» – подумала Таня.

Она попыталась припомнить конец пророчества, его оторванную самую важную теперь строку, но в памяти уже все смазалось. Кажется, Древнир предлагал куда-то шагнуть, но вот куда? Единственным, кто, возможно, мог ещё ответить на этот вопрос, был Сарданапал, томящийся в подвалах Тибидохса. Вот и не верь после этого пророческой жиже профессора Клоппа!

Витражное окно библиотеки залилось нежным поросячьим румянцем. Рассветало. Малютка Гроттер, как тут, похоже, многие её называли, сообразила, что пора возвращаться в магпункт. Спрятав перстень Гуго Хитрого и лист с пророчеством в карман, она выскользнула из книгохранилища.

Джинн Абдулла млел от счастья в объятиях бумажных красоток и заливался визгливым смехом. Журнальный гарем пугливо косился на дрожащие ножницы в старческой руке.

Прежний мир безмятежно летел в тартарары...

Глава 12

Дата добавления: 2015-06-28