КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Вытеснение зла в современной социальной науке
Если принять во внимание эти философские и религиозные корни20, едва ли удивительно, что, 20 Фуко показался бы очевидным и в некоторых отношениях крайне важным исключением из данного правила, как уже упоминалось ранее. Фуко и постмодернистские археологи современности - его последователи - обнаружили, что производство зла в форме подавления и осквернения другого находится в самом центре современной мысли и практики. Несмотря на это, Фуко в своей интерпретации не реконструировал «ценности зла» в том ключе, к которому я призываю в данной книге. Он скорее считал, что подавление и осквернение являются продуктами «нормальных» процедур научного рационального знания и «нормализующего» социального контроля, их сопровождающего. Иными словами, Фуко следовал традиции, более близкой к господствующей точке зрения, рассматривая зло как следующее в качестве незапланированного последствия из нормативно вдохновленной попытки институционализировать добро (как бы сильно ни уклонилась от курса эта попытка). В этом отношении Фуко, возможно, рассуждал в духе Батая, но он не следовал позднедюркгеймианским истокам его мысли. 21- ГЛАВА 4 как уже отмечалось ранее, современная социальная наука воспринимает культуру как состоящую из ценностей, которые устанавливают достойные всяческого почтения общие (general) обязательства, а нормы - как устанавливающие конкретные (specific) моральные обязательства стремиться к добру. Это справедливо и в отношении социологов, таких как Роберт Белла (1985) и Кристофер Лаш (1978), которые занимаются критикой культуры, и в отношении трудов, более близких к общепринятым точкам зрения. Хотя эти критики культуры занимаются изматывающими нападками на современные ценности, называя их вырождающимися, склонными к самолюбованию и жестокими, они воспринимают их как неверно направленные формулировки добра - глупые, оскорбительные и жалкие, но в то же время чрезвычайно проясняющие процесс того, как в самых опустившихся современных обществах формулируется «желаемое».
Исходя из этого отождествления ценностей с добром, как специалисты в области социальных наук, придерживающиеся господствующего направления, так и критики культуры утверждают, что разделяемая приверженность ценностям имеет положительное значение и благотворна для общества. Функционализм являет собой самый поразительный пример данной тенденции, а Толкотт Парсонс является классическим его представителем. По Парсонсу, интериоризация ценности приводит не только к социальному равновесию, но и к взаимному уважению, солидарности и сотрудничеству. Если общие ценности не интериоризируются, то социальная система не ГЛАВА 4 регулируется ценностью, и вероятными результатами такого положения дел являются социальный конфликт, принуждение и даже насилие21. В этой социологической версии республиканской традиции Парсонс следует за Дюркгеймом раннего и среднего периода, который полагал, что разделяемые ценности необходимы для солидарности и здоровья общества. Отсутствие привязанности к ценностям характеризует состояние, которое Дюркгейм определял как эгоизм, и именно на основе этого стандарта он определял социальную патологию. Дюркгейм подчеркивал роль образования, потому что он рассматривал его как основное средство привязать индивидуумов к ценностям. Поскольку простая привязанность к культуре ценится столь высоко, очевидно, что ни Дюркгейм, ни Парсонс не рассматривали всерьез теоретическую или эмпирическую возможность того, что зло может цениться с такой же силой и энергетикой, что и добро22.
21 Это, конечно же, стандартная критика «сверхсоциализиро-ванного понимания человека» Парсонса, но здесь она связана не с его функционализмом, а с гораздо более общим несоответствием в трактовке природы культуры - эта проблема, как я предполагаю, объединяет Парсонса не только с его критика-ми-антифункционалистами, но и практически со всем спектром ; представителей социальной и политической мысли. Для ознакомления с утверждением о том, что Парсонса можно рассма- ' тривать в рамках республиканской традиции, см. Alexander (2001а). и См. Niklas Luhmann, "Durkheim on Morality and the Division of < Labor" in The Differentiation of Society (1982: 9-10). «Согласно Дюркгейму... мы не имеем дела с фактически нравственными и фактически безнравственными действиями.... Вместо этого в рамках понятийного осмысления заранее решается, что, по сути, есть только нравственность и солидарность, но в определенных печальных обстоятельствах у них может не быть возможности полностью реализоваться. Дюркгейм... воспринимает отрицание просто как лишение, и в этом отношении его теория остается аристотелевской. Несмотря на все понимание испорченности и неполноты общества, Дюркгейм выражает утвердительное к нему отношение» (Luhmann, 1982: 9-10). ГЛАВА 4 Так как в социологическом фольклоре функ-ционалистская теория «равновесия» так часто сталкивалась с более критической теорией «конфликта», стоит задаться вопросом, является ли в действительности функционализм Парсонса единственной виноватой стороной в этих столкновениях. Предложили ли теоретические альтернативы функционализму действительно другой подход к проблеме зла? Рассмотрим, например, то, как Карл Маркс теоретически осмыслял порочную суть капитализма. Он не указывал на социальные последствия дурных ценностей, а утверждал, что капитализм разрушил самую их возможность. Как он весьма красноречиво заявил в «Манифесте Коммунистической партии»: «Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется». Структурное давление капитализма порождает отчуждение и эгоизм; они, в свою очередь, вынуждают к инструментальному и стратегическому подходу к деятельности, который подавляет ценности и разрушает идеалы. Так как материализм разрушает нормативность, исчезает возможность для совместного понимания, солидарности или общности. Только после того, как социализм устранит разрушительные силы капиталистической конкуренции и алчности, станет возможной приверженность ценностям и расцветет солидарность.
Представление о том, что не ценности зла, а отсутствие ценностей создает плохое общество, продолжает влиять на неомарксистов ранней Франкфуртской школы. Для Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно (например, 1972 [1947]) поздний капитализм устраняет подлинные ценности. Культура существует только как вид индустрии; ГЛАВА 4 это совершенно случайный набор выразительных символов, подвергающихся постоянному манипулированию в соответствии с материалистическими потребностями. Хотя поздняя теория этики дискурса Юргена Хабермаса избегает такого рода механистичности и редукции, она все равно строится вокруг прагматического представления о том, что порождаемая в процессе коммуникации приверженность ценностям ведет к взаимному пониманию, терпимости и солидарности. Апофеозом такого «критического» подхода к злу-как-отсутствию-ценности - злу как вытеснению культуры властью - является трактовка Холокоста, предложенная Зигмунтом Бауманом в его получившей высокую оценку книге «Современность и Холокост» (1989). Он пишет о том, что учиненный нацистами геноцид был по большей части оставлен без внимания социальной теорией, и утверждает, что данный факт подразумевает тревожные выводы в отношении любой положительной оценки современности. В этом отношении Бауман прав, но прав по неправильным причинам. Он приписывает социальное зло Холокоста не мотивированному культурному действию, а эффективности нацистской бюрократической машины убийства. В его объяснении нет указания на то, что этот геноцид был также вызван оценками зла, общими репрезентациями оскверненного другого, которые были в культурном отношении основополагающими для Германии и ее фольклорных и романтических традиций, и конкретной репрезентацией другого-еврея, которая изначально присутствовала не только в немецком, но и в христианском обществе. Но только если тщательно обдумать такое допущение, можно увидеть в
ГЛАВА 4 Холокосте преднамеренное действие, нечто желаемое, а не просто навязанное, можно распознать в нем событие, которое действительно произросло из систематических тенденций в культуре современности. Представляется важным как в нравственном, так и в эмпирическом отношении подчеркнуть вместе с Даниэлем Гольдхагеном (1996), что нацисты и их сторонники-немцы желали убивать евреев23. Они очень старались сделать иудаизм символом зла, и в свою очередь уничтожали евреев, чтобы очиститься от этого зла. Акт убийства миллионов евреев и людей нееврейского происхождения во время Хо-локоста необходимо рассматривать как нечто ценимое, как нечто желаемое. Это было злое событие, движимое не отсутствием ценностей - отсутствием, порожденным разрушительной колонизацией жизненного мира экономическими и бюрократическими системами, - но наличием омерзительных ценностей. Эти оскверненные культурные репрезентации были такой же неотъемлемой частью целого, как и положительные идеализации, исключительно на которых эти репрезентации якобы и покоились. Воздание должного злу Нам необходимо разработать модель социального добра и зла, более сложную, более серьезную и более реалистичную, чем натуралистические или идеалистические модели. В символическом отношении зло не является остаточной категори- 23 Для ознакомления с более ранним обсуждением в историческом исследовании, где показывается укорененность нацизма в «злых» ценностях, которых весьма твердо придерживались, см. George L. Mosse, The Crisis of German Ideology: Intellectual Origins of the Third Reich (1964), весьма близко связанное с темой и гораздо более раннее историческое исследование. ГЛАВА 4 ей, даже если те, кто категоризируется через понятие зла, относятся к маргинальной социальной группе. Зло, в вариациях от просто вульгарного и тошнотворного до по-настоящему омерзительного, глубинным образом подразумевается в символическом формулировании и институциональном поддержании добра24. По этим причинам институциональная и культурная жизненная сила зла должна постоянно сдерживаться. Граница, отделяющая сакральное от профанного, должна проводиться и повторно проводиться снова и снова; эта демаркационная линия должна сохранять свою жизнеспособность, иначе все будет потеряно25. Зло не только подвергается символизации когнитивным образом, но и переживается живо и эмоционально -о чем я говорю практически в каждой главе этой книги. Посредством таких явлений, как скандалы, моральные паники, публичные наказания и войны, общества получают возможности вновь пережить и вновь вычленить в окончательной форме врагов добра26. Изматывающие переживания ужа- 24 Как предполагает это предложение, представленный здесь социологический взгляд не стремится выделять различные качества зла, как это делают философы, например, когда проводят различие между банальностью зла и радикальным злом. С социологической точки зрения, институциональные и символические структуры и процессы, имеющие отношение к установлению различных качеств зла, суть одни и те же. Каждый из них включает в себя установление и поддержание резкого различия между чистым и нечистым. 25 Как пишет Алессандро Феррара, «критерий определения того, насколько радикальным является радикальное зло, возможно, должен находиться внутри нас, нравственного сообщества, а не вне нас, как если бы он был объективным. Следовательно, зло, возможно, лучше всего понимать как горизонт, который движется вместе с нами, а не как нечто, что над нами довлеет» (2001: 189). 26 Для ознакомления с другими эмпирическими исследованиями таких событий, являющихся репрезентацией зла, их социологической ценности и их последующего воздействия на общество см. Jacobs (2000), Smith (1996, 1991), Alexander (1987). Для оз- ГЛАВА 4 са, резких перемен и страха создают возможности для очищения, которые поддерживают жизнь в том, что Платон называл «памятью правосудия». Только с помощью таких непосредственных переживаний - обеспечивающихся взаимодействием или символической коммуникацией - члены общества познают зло и научаются его бояться. Эмоционально-нравственный катарсис, который Аристотель описывал как основу трагического опыта и знания, также занимает центральное место в таких опытах познания зла и ощущения страха перед ним. Такое знание и страх запускают процесс разоблачения зла в других и признания наличия злых намерений у себя самого, а также ритуалы наказания и очищения в сообществах. В свою очередь, эти процессы и ритуалы вдыхают новую жизнь в сакральное, нравственное и доброе. Иными словами, зло производится не просто для того, чтобы поддерживать господство и власть, как заявили бы Фуко и Маркс, но чтобы сохранять возможность выносить положительные оценки. Зло необходимо кодировать, превратить в нарратив и воплотить в каждой социальной сфере - в интимном кругу семьи, в мире науки, в религии, в экономике, в правительстве, в первичных сообществах (primary communities). В каждой сфере и в каждом национальном обществе, которое рассматривается как единое целое, существуют хорошо разработанные нарративы о том, как зло развивается, и о том, где можно ожидать его появления, о решающих сражениях между злом и добром, и о том, как добро может вновь восторжествовать над злом. накомления с обзором явления моральных паник см. Kenneth Thompson, Moral Panics (1997). ГЛАВА 4 Такая точка зрения имеет очень важные последствия для нашего способа рассмотрения как культурных, так и институциональных процессов в современных обществах. В различных, независимых друг от друга очерках, составляющих данную книгу, я рассматриваю культурный процесс в терминах «бинарных репрезентаций» ("binary representations"). Сейчас я бы хотел рассмотреть процесс институционализации зла в терминах «наказаний». Наказание: социальный процесс и институты Хотя очень важно понимать, что культурное измерение общества построено на основе зла в той же мере, что и на основе добра, это никоим образом не означает, что проблему социального зла можно понять просто посредством рассуждений (in discursive terms). Напротив, организации, власть и прямые столкновения лицом к лицу имеют решающее значение для определения того, как и по отношению к кому применяются бинарные репрезентации добра и зла. Хотя эти социальные процессы и институциональные силы не изобретают категории зла и добра - одна из основных моих мыслей как раз состоит в том, что они не реагируют исключительно на интерес, власть и потребность, - они все же оказывают сильное влияние на то, как эти категории понимаются. Однако важнее всего то, что они определяют, какими будут «реальные» последствия зла для общества во времени и пространстве. Социальные процессы и институциональные силы, которые конкретизируют и применяют ре- ГЛАВА 4 презентации, касающиеся реальности зла, можно назвать «наказанием». В своей книге «О разделении общественного труда» (1933) Дюркгейм впервые предположил, что преступление «нормально» и необходимо, потому что только наказание позволяет обществу отделить стандартное поведение от такого, которое считается отклонением от нормы. В моей терминологии, я утверждаю, что наказание есть социальный посредник, с помощью которого практики акторов, групп и институтов осмысленным и действенным образом соотносятся с категорией зла. Именно через наказание зло натурализируется. Наказание придает злу «существенность», приводит к тому, что зло кажется проистекающим из фактического поведения и фактических идентичностей, а не навязанным с помощью культуры и общества27. Наказание принимает как обыденные, так и более спонтанные формы. Бюрократические итерации зла называются «преступлениями». В терминах организаций, в каждой конкретной ситуации примеры преступных действий четко определены гражданским и уголовным правом, и применимость этого права к определенной ситуации твердо устанавливается судом и полицией. Оскверняющий контакт с гражданским правом ведет к денежным штрафам; нанесение ущерба своей репутации посредством контакта с уголовным правом 27 Это не значит, что приписывание зла какому-либо действию и последующее наказание действующего лица не является оправданным либо в эмпирическом, либо в нравственном смысле. Мое утверждение заключается в том, что такие приписывания и наказания являются условными с социологической точки зрения, то есть они не произрастают «естественным образом» из качеств действий как таковых. Установление зла и его наказание в той же степени обусловлены социальными и культурными процессами — контекстом, — в какой они обусловлены сущностью собственно действий, хотя последняя, очевидно, играет важную роль. ГЛАВА 4 ведет к заключению под стражу, полной изоляции от общества и иногда даже к смерти. Далекие от обыденности итерации зла понимаются и оцениваются не столь широко. Они скорее связаны с процессами «заклеймения позором», чем с преступлениями28. То, что Стэнли Коэн впервые обозначил как моральные паники, представляет собой текучие, быстро формирующиеся кристаллизации понятия зла в отношении неожиданных событий, акторов и институтов. Например, принадлежащие истории ведьмовские процессы и более современная охота на ведьм, направленная против коммунистов, стимулируются неожиданным переживанием слабости в пределах группы. В противоположность этому, паники по поводу «волн преступлений» развиваются в ответ на хаотическое и дезорганизовывающее появление новых, ранее считавшихся непорядочными социальных акторов в гражданском обществе29. Какой бы ни была конкретная причина моральных паник и несмотря на их явно иррациональную сущность, они тем не менее имеют очевидные последствия как в культурном, так и в социальном смысле. Сосредоточиваясь на новых источниках зла, паники проводят чересчур резкую границу между осквернением общества и добром. Это культурное прояснение подготавливает почву для очистительного организационного 28 Это представление восходит к обсуждению табу в антропологической литературе, например, в: Franz Steiner, Taboo (1956). У Ирвинга Гофмана (Stigma (1963)) приводится самое обобщающее и убедительное исследование этого феномена в современной социальной науке. 29 См. Stanley Cohen, Folk Devils and Moral Panics: The Creation of the Mods and Rockers (1972) и, в общем плане, Thompson (1997). Для ознакомления с понятием «границы в опасности» ("boundary danger") см. Kai Erikson, Wayward Puritans: A Study in the Sociology of Deviance (1966). ГЛАВА 4 ответа, для процессов по делам преступников, для изгнания и для заключения под стражу. Скандалы представляют собой менее эфемерную, но все же далекую от обыденности форму социального наказания. Скандалы суть публичные принижения отдельных лиц и групп за поведение, которое считается оскверняющим для их положения или должности. Чтобы поддерживалось различие между добром и злом, поведение отдельного лица или группы «проясняется» посредством его символизации как движения от чистоты к опасности. Благодаря религиозному наследию западного гражданского общества такое уклонение обычно выглядит как «отпадение от благодати», как личное прегрешение, как упущение, вызванное индивидуальной испорченностью и утратой личной ответственности. В дискурсе гражданского общества самый большой «грех» - это неспособность достичь и поддерживать собственную автономию и независимость30. В контексте настоящего обсуждения скандал создается, потому что гражданское общество требует более или менее постоянных «возрождений» ("revivifications") социального зла. Эти ритуалы принижения варьируются от по видимости банальных (бульварные газеты, которые тем не менее требуется систематически принимать во внимание с социологической точки зрения) до глубоко серьезных, граж-данско-религиозных событий, порождающих судорожный отклик во всей стране: дело Дрейфуса, которое чуть не подорвало Третью республику во Франции, и «Уотергейтское дело», которое опро- 30 Эта идея была мне предложена Стивеном Дж. Шервудом в ходе личного общения. ГЛАВА 4 кинуло режим Ричарда Никсона в Соединенных Штатах Америки, представляли собой попытки закрепить и наказать социальное зло на уровне системы. Повторю: скандалы, как и моральные паники, имеют не только культурные, но и глубокие институциональные последствия, и их отголоски варьируются от лишения определенных лиц их должности или общественного положения до глубоких и систематических изменений в организационной структуре и режиме. В скандалах и моральных паниках нет ничего фиксированного или определенного. Культурные демаркационные линии необходимы, но не достаточны для их появления. Будут ли то или иное лицо или та или иная группа наказаны, определяется исходом борьбы за культурную власть, борьбы, которая зависит от неустойчивых коалиций и мобилизации ресурсов материального, а не только идеального свойства. Это справедливо не только в отношении создания паник и скандалов, но и в отношении их развязки. Паники и скандалы заканчиваются тем, что очистительные ритуалы проводят новую резкую границу между злом и добром, переход к которой становится возможен вследствие акта наказания.
Дата добавления: 2017-01-14; Просмотров: 144; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |