Из стенограммы заседания Международного военного Трибунала от 28 января 1946 Г. 3 страница

Обвинитель: Среди вас были только француженки из вашей партии, которые остались в живых?

Свидетель: Да, это были только француженки, оставшиеся в живых из нашей партии. От прибывших из Франции примерно в июле 1944 года евреек мы узнали, что лондонское радио сообщило о нашей партии заключенных, причем были упомянуты Майя Политцер, Даниэль Казанова, Элен Соломон и я. Мы узнали, что после этого из Берлина был отдан приказ поместить француженок, входивших в эту партию заключенных, в лучшие условия, нежели остальных заключенных. Так мы попали в карантин. Это был блок, находившийся перед лагерем по другую сторону колючей проволоки. Я должна сказать, что мы — 49 человек, которые остались в живых, обязаны жизнью этому карантину, так как через четыре месяца после нашего прибытия в лагерь нас осталось лишь 52 человека. Поэтому, несомненно, мы не смогли бы перенести 18 месяцев лагерной жизни, если бы десять месяцев мы не провели в карантине. Карантин этот был создан в связи с тем, что в Освенциме свирепствовал сыпной тиф. Поэтому для того, чтобы выйти на свободу или быть переведенным в другой лагерь, или же для того, чтобы предстать перед судом, надо было предварительно пробыть в течение двух недель в карантине, так как две недели длится инкубационный период при заболевании сыпным тифом.

Также в тех случаях, когда приходили бумаги, в которых говорилось о возможном освобождении какого-либо заключенного, его отправляли в карантин, где он находился до тех пор, пока приказ о его освобождении не был подписан. Иногда это длилось в течение многих месяцев. Минимальный срок пребывания там был две недели.

В течение этого периода проводилась политика освобождения уголовников и антиобщественных германских элементов в целях направления их в качестве рабочей силы на германские заводы. Поэтому невозможно себе представить, чтобы во всей Германии могло быть неизвестно, что существуют концлагери, могло быть неизвестно, что в этих лагерях происходит, потому что трудно предположить, что все женщины, возвращавшиеся из этих лагерей, никогда о них не рассказывали. Кроме того, на заводах, на которых работали заключенные, были «форарбейтериннен», т.е. немки-мастера — гражданские лица, которые общались с заключенными и могли с ними разговаривать. «Ауфзеериннен», работавшие в Освенциме, приехали на заводы Сименса в Равенсбрюке, чтобы работать на той же должности. Они работали прежде в качестве работниц по вольному найму на заводах Сименса в Берлине, и в Равенсбрюке они встретились с мастерами-немками, которых знали по Берлину. При нас они рассказывали последним о том, что увидели в Освенциме. Поэтому нельзя предположить, что в Германии не знали о том, что происходит в концентрационных лагерях.

Когда мы оставляли лагерь Освенцима, мы не верили самим себе, и у нас сжимались сердца при виде того, что из всех нас, т.е. из общего числа — 230, когда мы прибыли туда 18 месяцами ранее, осталась маленькая группа в 49 человек. Мы испытывали такое чувство, как будто мы оставляем ад, и впервые у нас зародилась надежда на то, что мы выживем и вновь увидим мир.

Обвинитель: Г-жа Вайян-Кутюрье, куда вас затем отправили?

Свидетель: Из Освенцима нас отправили в лагерь в Равенсбрюке. Там нас поместили в блок «НН», т.е. «нахт унд небель», что означает «секретный блок». В этом блоке вместе с нами находились польские жен-шины; некоторых называли «кроликами», потому что их использовали в качестве подопытных существ. Из партий польских женщин отбирали здоровых девушек со стройными ногами и производили над ними операции, у одних удаляли из ноги часть кости, другим делали впрыскивания, для чего именно, я не знаю. Среди подвергавшихся операциям была большая смертность.

Тех, кто отказывался идти в «лазарет», где над ними должны были произвести операцию, силой отправляли в карцер, где их оперировал приехавший из Берлина профессор. Он производил операции в военной форме, не принимая никаких антисептических предосторожностей, не надевая халата, и не вымыв рук. Среди этих «кроликов» были такие, которым удалось выжить, и они испытывают страшные страдания до настоящего времени.

Обвинитель: Ставили ли на заключенных по их прибытии в лагерь клеймо?

Свидетель: Нет. В лагере в Равенсбрюке клейма не вытатуировывали, но подвергали гинекологическому осмотру, и, так как при этом не принимали никаких предосторожностей, пользовались одними и теми же инструментами, это приводило к распространению заболеваний, причем следует учесть, что уголовные и политические заключенные находились вместе.

В блоке №32, в котором мы находились, были также русские военнопленные, которые отказались работать добровольно на заводах по производству боеприпасов. В связи с этим они были помещены в лагерь в Равенсбрюке. Поскольку они продолжали отказываться работать, их подвергали всяческим преследованиям: заставляли стоять целый день перед бараком, не давая пищи. Часть из них потом была отправлена в Барт, другая была использована при переноске ведер. В «штраф-блоке» и «бункере» также были помещены заключенные, которые отказались работать на военных предприятиях.

Обвинитель: Вы имеете в виду тюрьмы лагеря?

Свидетель: Да, тюрьмы лагеря. Впрочем, тюрьма лагеря, я ее посетила, была гражданской тюрьмой, настоящей тюрьмой.

Обвинитель: Сколько французов было в лагере?

Свидетель: От 8 до 10 тысяч.

Обвинитель: Каково общее число женщин, которые там находились?

Свидетель: К моменту освобождения, в соответствии со списками, общее число равнялось 105 тысячам с лишним человек.

В лагере производили и казни. Утром на перекличке вызывали по номерам, после этого женщин направляли в комендатуру, и их больше не видели. Спустя несколько дней их одежду помещали в вещевой склад — «эфектенкаммер», где хранили вещи заключенных.

Обвинитель: Вся система содержания в лагере была такой же, как в Освенциме?

Свидетель: В Освенциме преследовалась совершенно определенная цель — уничтожение. Производительность труда заключенных не представляла интереса. Их убивали безо всякой причины. Было достаточно заставить их стоять на ногах с утра до вечера, что же касается того, носят заключенные один или десять кирпичей, этому не придавали значения. Там полностью отдавали себе отчет в том, что людей — человеческий материал — использовали как рабов, чтобы заставить их умереть. Это и было целью, тогда как в Равенсбрюке вопрос о производительности труда играл большую роль. Это был распределительный лагерь. Когда в лагерь прибывали партии заключенных, их спешно направляли либо на предприятия по производству боеприпасов, либо на пороховые заводы, либо на строительство аэродромов, а в последнее время на рытье окопов. Отправка на заводы производилась следующим образом: промышленники, или мастера, или же уполномоченные ими лица сами приходили в лагерь в сопровождении эсэсовцев, чтобы произвести отбор. Создавалось впечатление невольничьего рынка: щупали мускулы, изучали выражение лица, после чего останавливались в своем выборе на ком-либо. Затем отобранные проходили в раздетом виде перед врачом, и тот принимал решение, могут или же не могут они работать на заводе. В последнее время врачебный осмотр был только проформой, так как брали кого бы то ни было.

Работа была непосильная, особенно потому, что не хватало пищи и было мало времени для сна, т.е. приходилось напряженно работать по 12 часов и утром и вечером выходить на перекличку. В самом Равенсбрюке был завод Сименса, на котором производились телефонное оборудование и радиоаппаратура для самолетов.

Кроме того, внутри самого лагеря находились мастерские по производству камуфляжа, военного обмундирования и всевозможных предметов, используемых солдатами...

Обвинитель: Сможете ли вы сообщить суду, в каком состоянии находился в момент освобождения лагерь, в котором содержались мужчины, и сколько осталось в живых?

Свидетель: Когда немцы покинули лагерь, они оставили в нем 2 000 больных и некоторое число добровольцев, в том числе и меня, для того, чтобы ухаживать за больными. Нас оставили без воды и без света. К счастью, на другой день прибыли русские. Таким образом, мы смогли отправиться в лагерь, где помещались мужчины, и там мы увидели неописуемое зрелище. В течение пяти дней у заключенных не было воды. В лагере находилось 800 человек тяжело больных, три врача и семь медсестер, которые не успевали выносить мертвых из помещений, в которых лежали больные. Благодаря содействию Красной Армии мы смогли перевезти этих больных в чистые блоки, оказать им необходимую помощь и покормить их. К сожалению, я могу назвать лишь число французов. Когда мы прибыли в лагерь, в нем находилось 400 французов, но только 150 вернулось во Францию. Что касается остальных, то было слишком поздно, несмотря на оказанную им помощь...

Обвинитель: Присутствовали ли вы при казнях, и при каких обстоятельствах они совершались в лагере?

Свидетель: Я не присутствовала при казнях. Я знаю лишь, что последняя казнь имела место 22 апреля, за неделю до прихода Красной Армии. Как я уже говорила, заключенных отправляли в комендатуру, затем возвращалась только их одежда, а их карточки вынимали из картотеки.

Обвинитель: Являлось ли положение в этом лагере исключением, или вы полагаете, что такова была система?

Свидетель: Трудно дать точное представление о концентрационных лагерях, когда лично сам в них не побываешь, так как можно только привести примеры зверского обращения, но невозможно дать почувствовать это медленное, монотонное существование. Когда спрашивают, что являлось самым ужасным, невозможно на это ответить, так как все было ужасным; ужасно умирать от голода, от жажды, быть больным, видеть, как умирают вокруг товарищи по заключению и не иметь возможности что-либо сделать. Ужасно думать о своих детях, о своей стране, которых никогда больше не увидишь. Иногда наступали такие моменты, когда мы сомневались, не кошмар ли это, так эта жизнь нам казалась по своему ужасу нереальной.

В течение месяцев и годов у нас было одно желание: чтобы несколько из нас осталось в живых и мы рассказали всему миру о том, что такое нацистская каторга, так было всюду — в Освенциме и в Равенсбрюке. А те, которые были в других лагерях, рассказывают же самое— всюду систематически проявлялась беспощадная воля к тому, чтобы использовать людей в качестве рабов и, когда они больше не в состоянии работать, убивать их.

Дюбост: вы больше не можете ничего рассказать?^[349]

Вайян-Кутюрье: Нет.

Дюбост: Я закончил допрос.

Руденко: Я вопросов не имею.

Максвел Файф: Я вопросов не имею.

Маркс: Я говорю от имени защитника организации СС адвоката Бабеля. Доктор Бабель не может присутствовать на сегодняшнем утреннем заседании, так как ему предложено явиться на совещание к генералу Митчеллу. Господа Судьи! Я позволю себе задать свидетелю несколько вопросов.

Госпожа Кутюрье, Вы заявили, что Вы были арестованы французской полицией?

Вайян-Кутюрье: Да.

Маркс: На каком основании Вы были арестованы?

Вайян-Кутюрье: За участие в движении Сопротивления.

Маркс: Теперь следующий вопрос... Какое у Вас образование, и какие должности Вы занимали?

Вайян-Кутюрье: Где?

Маркс: Например, были ли Вы учительницей или лектором?

Вайян-Кутюрье: До войны?

Маркс: До войны.

Вайян-Кутюрье: Я не могу понять, что имеет общего Ваш вопрос с настоящей темой. Я была журналисткой...

Маркс: Как же можно объяснить то, что Вы сами так легко отделались и что Ваше состояние здоровья настолько хорошее?

Вайян-Кутюрье: Во-первых, я была освобождена год тому назад, а год достаточный срок для восстановления своих сил. Затем я была в течение 10 месяцев, как я об этом уже говорила, в карантине и мне посчастливилось не умереть от сыпного тифа, хотя я и болела им три с половиной месяца.

С другой стороны, так как я знаю немецкий язык, в Равенсбрюке я в последнее время работала на перекличке в лазарете, и поэтому мне не пришлось страдать от непогоды...

Маркс: Вы здесь сообщали только свои личные наблюдения или же и сообщения из других источников?

Вайян-Кутюрье: Каждый раз я указывала в моем заявлении, о чем идет речь; я ничего не сказала кроме того, что было проверено по первоисточникам, причем несколькими лицами, но большинство моих показаний основывается на личных наблюдениях.

Маркс: Как можно объяснить тот факт, что у Вас есть точные статистические сведения, например, что 700 000 евреев прибыло из Венгрии?

Вайян-Кутюрье: Я вам сказала, что работала в канцелярии, а что касается Освенцима, то я сказала, что была знакома с секретарем, фамилию и адрес которой я называла суду.

Маркс: Утверждают, что только 350 000 тысяч евреев прибыло из Венгрии, по данным начальника гестапо Эйхманна.

Вайян-Кутюрье: Я не желаю спорить с гестапо. У меня есть веские основания считать, что то, что заявляет гестапо, не всегда бывает точно

(Смех а зеле).

Маркс: Как с Вами лично обращались, с Вами хорошо обращались?

Вайян-Кутюрье: Как и с другими.

Маркс: Как и с другими. Вы ранее сказали, что немецкий народ должен был знать о происходящем в Освенциме? На чем Вы основываетесь, утверждая это?

Вайян-Кутюрье: Во-первых, на том факте, что когда мы направлялись в лагерь, солдаты германской армии, уроженцы Лотарингии, говорили нам в вагоне, что если бы мы знали, куда мы едем, мы не спешили бы туда прибыть.

Во-вторых, на том факте, что немки, которые выходили из карантина и направлялись на работу на заводы, знали об этих фактах и все они заявляли, что расскажут об этом вне лагеря. И, в-третьих, на том факте, что на всех заводах, где работали заключенные, они общались с немецким гражданским населением. Кроме того, надзирательницы также общались со своими семьями и друзьями и часто хвастались тем, что они видели.

Маркс: Еще один вопрос. До 1942 года Вы могли наблюдать поведение немецких солдат в Париже. Разве немецкие солдаты вели себя там непристойно, и разве они не платили за все, что они отбирали?

Вайян-Кутюрье: Я не имею об этом ни малейшего представления. Я не знаю, платили ли они за то, что отбирали. Что касается достойного обращения, то слишком много из моих было убито или истреблено, чтобы мое мнение не отличалось от Вашего по этому вопросу.

Маркс: У меня нет больше вопросов к свидетельнице...

Дата добавления: 2017-01-14