Милетские мыслители

РОЖДЕНИЕ ФИЛОСОФИИ. УЧЕНИЯ ИОНИЙСКИХ НАТУРФИЛОСОФОВ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ВСЕГО СУЩЕГО

Родиной древнегреческой философии является город Милет, основанный на побережье Малой Азии греческими колонистами.

Милет — один из очагов античной цивилизации, крупный хозяйственный и культурный центр, расположенный на путях мировой торговли. По преданию, здесь жил Фалес (конец VII — первая половина VI в. до н. э.) — первый греческий мыслитель, основоположник европейской философии и науки. В эпоху Фалеса еще не было чистых теоретиков, любителей мудрости, отрешенных от повседневных запросов практической жизни. Поэтому милетский философ соединял в себе многогранную практическую деятельность с глубокими познавательными запросами. Во время своих торговых поездок по странам Востока он встречался с египетскими жрецами и вавилонскими халдеями, которые познакомили его со своими достижениями в области математики и астрономии.

Фалесу приписывают несколько сочинений, но они до нас не дошли. О его взглядах мы можем судить лишь на основании доксографических источников. Так, согласно Диогену Лаэртскому, Фалес первым стал рассуждать о природе. Началом всего он полагал воду, а мир считал одушевленным и полным божеств. Приписывая душу даже неоду­шевленным телам, он ссылался на магнит и янтарь, которые способны притягивать к себе другие тела.

Следующий представитель милетской школы философов — Анаксимандр (610—546 гг. до н. э.), младший современник Фалеса и его ученик. О нем известно, что он написал первое в Греции натурфилософское прозаическое произведение «О природе», сохранившееся в немногих фрагментах.

Анаксимандр ввел в философию слово «архэ», под которым подразумевается «первое начало», «первая причина», «принцип», т. е. то, что является основой всего, источником всего сущего. Таким первоначалом он считает «апейрон» — беспредельное. Апейрон — ни вода, ни воздух, ни какая-либо другая стихия. Напротив, он есть нечто бескачественное, некая неопределенная природа, прародительница всех вещей. Но при всей неопределенности она все же телесна, есть некоторое живое тело, ибо греки еще не мыслили дух и материю в их обособленности друг от друга.

Процесс образования мира Анаксимандр представлял себе следующим образом: сначала из апейрона выделяются тепло и холод. Из их смешения возникает вода. Сгущаясь, она превращается в твердое тело. Так возникла Земля, которая имеет форму цилиндра и покоится в центре Вселенной. Первоначально она была влажной, наподобие ила или грязи. Из нее исходили испарения, которые однажды воспламенившись, образовали небесные светила. Первые живые существа зародились во влаге и были покрыты чешуей. Когда они вышли на сушу, их чешуя лопнула, и они изменили свой образ жизни. Эволюцию претерпел также и человек. Первые люди были рождены и вскормлены рыбами. Когда они обрели способность к самостоятельной жизни, рыбы извергли их из себя, и человек вышел на сушу.

Рождаясь из апейрона, мир вещей, погибая, снова возвращается в апейрон. Как гласит фрагмент из Анаксимандра, из чего все вещи получают свое рождение, в то все они и возвращаются, следуя необходимости.

Учеником Анаксимандра был Анаксимен (588—525 гг. до н. э.), третий представитель милетской школы. В передаче Симплиция, Анаксимен, как и его учитель Анаксимандр, говорит, что существует некое лежащее в основании всего единое начало, но оно не бескачественно, как учит Анаксимандр, а имеет определенную природу. Анаксимен называет это начало воздухом. По Анаксимену, все вещи возникают путем сгущения или разрежения воздуха. Сгущаясь, воздух образует облака. Еще большая степень его сгущения превращает его в воду и, наконец, в землю. Разрежаясь, он превращается в огонь. Душа тоже есть воздух, и служит она сохранению тела. Анаксимандр, вероятно, имеет в виду необходимость для жизни процесса дыхания: дыхание сохраняет жизнь. Подобным образом бесконечный воздух объемлет Вселенную и сохраняет ее. Согласно Аэцию, Анаксимен утверждает, что так же, как наша душа, будучи воздухом, скрепляет каждого из нас, так и дыхание и воздух объемлют все мироздание.

Учения первых греческих мудрецов получили в научно-философской литературе различные интерпретации и оценки. Спор идет о том, что же в действительности они представляют собой — мифологию, философию или начатки положительной индуктивной науки. Особенно это касается взглядов Фалеса. К позитивистской интерпретации взглядов милетского мудреца склоняются такие авторитетные историки философии, как Эдуард Целлер и Вильгельм Виндельбанд, исследования которых, пожалуй, обрели статус классических. Так, в «Истории древней философии» Виндельбанда Фалес выступает «первым физиком», ибо к своему принципу он пришел индуктивно, «эмпирическим путем», путем отыскивания его среди многих других веществ[17].

Фалесу Виндельбанд противопоставляет Анаксимандра как «первого метафизика», «апейрон» которого нельзя было эмпирически обнаружить.

Аналогичную характеристику воззрений Фалеса встречаем и в «Очерке истории греческой философии» Эдуарда Целлера. По утверждению автора «Очерка…», первую попытку «научного миропостижения» предпринял среди греков Фалес из Милета[18].

Тот же самый подход имеет место и у Теодора Гомперца. По Гомперцу, «греческий гений» является творцом «истинной, обобщающей науки», а «родоначальником всего этого направления называют Фалеса Милетского»[19]. Элементы позитивной науки Гомперц вполне в духе контовской схемы исторического развития находит уже в гомеровском эпосе. «Здесь, — по его словам, — отголоски древнейшего фетишизма сливаются с предвестиями положительного естественнонаучного знания»[20]. Однако, повествует далее Гомперц, к моменту появления на исторической сцене милетских мыслителей эти стародавние представления утрачивают «всякую мифическую оболочку». «На свет выступают две основные идеи современной химии… идеи элементов и постоянства материи»[21]. Как видим, под пером Гомперца древнегреческий мудрец становится первым европейским химиком.

Все вышеизложенные оценки милетского философа страдают тем недостатком, что в них образ Фалеса лепится по модели новоевропейского ученого-эмпирика, которого не было и быть не могло в эпоху древней античной культуры. Против подобного рода модернизаций еще в двадцатые годы прошедшего века решительно выступал А.Ф. Лосев. В своих фундаментальных «Очерках античного символизма и мифологии» русский ученый отмечал, что нужно раз и навсегда отбросить ту «искажающую» точку зрения, которая видит везде в греческой философии только «научные методы и их несовершенство». Лосев подчеркивает, что греческая философия представляет собой «неповторимое» и «давно умершее» мироощущение, которое не имеет ничего общего с «механистической» новоевропейской наукой. Греческая мысль, пишет Лосев, «никогда не была наукой» в нашем смысле слова.

Руководствуясь этими положениями отечественного исследователя, мы и постараемся проследить особенности греческой философии вообще и учений первых ее представителей в частности.

Указанные учения возникли в полисное время, в эпоху формирования гражданского общества, идеологией которого становится гилозоизм с его критическим отношением к первобытной мифологии. Появляются аллегорические интерпретации мифа. Но если спросить, в чем состоит существенное различие между родовой мифологией и гилозоизмом, то оказывается, что последний есть тот же самый миф, но уже без антропоморфизма. Гилозоизм тоже видит в мире всеобщее одушевление. Вода Фалеса или воздух Анаксимандра не есть вещество в нашем сегодняшнем понимании, а суть живые, одушевленные стихии, ибо только живое способно рождать. И конечно же, рожденное тоже может быть только живым. Но в представлении древних началом одушевления, жизни выступает душа. Поэтому все милетские мыслители совершенно в духе первобытного мифа говорят о наличии души у каждого предмета — от магнита и янтаря до самого космоса. Однако суть их учений не исчерпывается одними мифологическими чертами. Поскольку гилозоизм— неантропоморфное мировоззрение, постольку он есть уже начало абстрактного мышления. Правда, абстракциями в нем являются еще не логические категории, а отвлеченно взятые материальные стихии — вода, апейрон, воздух и т. д.

Действительно, в мифе началом всего являются боги. Природа представлена через деятельность антропоморфных богов, выступающих олицетворением ее сил и процессов. Все их поступки мотивированы сиюминутными желаниями, капризами, произволом. Но если божество и природа суть одно и то же, то, следовательно, и в природе не может быть порядка, внутренней меры, какой-либо объективной логики. В мифе может случиться все, что угодно. Любой предмет может превратиться в любой другой предмет. А поскольку в беспорядке и хаосе проявляется тоже своего рода порядок и логика, то это будет, так сказать, логика наоборот, или, по терминологии Лосева, «оборотническая логика».

Но что можно противопоставить иррациональной логике мифа? Только рациональную логику, логос, что означает «разумное слово», «разумную мысль». Гилозоизм и есть такой логос. В качестве рационального мышления логос, в отличие от мифа, ориентирован на познание меры самих вещей, их собственной внутренней логики. Эта логика ведет человеческую мысль от поисков отдельных причин к самой первой причине, к основе всего. И не столь уже важно, что за эту основу принимается еще нечто сугубо частное и случайное, то, что чаще всего бросается в глаза, — вода, воздух и т. п. Важно то, что данный частный, эмпирический предмет понимается в аспекте некой универсальной функции, в качестве начала всего, а все остальное следовательно есть уже лишь его модификации, видоизменения. Таким образом, вся пестрота эмпирического многообразия мира, весь калейдоскоп вещей и явлений оказывается сведенным к единой основе. Все единичное воспринимается теперь в свете этой всеобщей основы. Последняя и субъективно и объективно становится мерой единичного: каждая единичная вещь есть та или иная мера воды или воздуха, степень их сгущения или разрежения и т. д. Учение о такой всеобщей, универсальной основе вещей есть философия. Всеобщее — её стихия. «Предметом философии, — пишет Гегель, — является, например, положение: "сущность, или первоначало, вещей есть вода, огонь, мысль"»[22].

В историко-философской литературе милетских мыслителей принято называть натурфилософами или физиологами (от греч. «фюзис» — природа), подчеркивая подобными наименованиями предметную направленность их размышлений. Известный историк философии неокантианец Виндельбанд называет их материалистами. Повод к материалистической интерпретации учений раннегреческих философов дал, вероятно, еще Аристотель. В своей «Метафизике» он пишет, что «большинство первых философов считало началом всего одни лишь материальные начала»[23].

Слово материя, как и всякое другое, употребляется в различных значениях. У Аристотеля под материей понимается «то, из чего состоят все вещи»[24], т. е. то, что в русском языке называется материалом.

Особое значение и специфическую интерпретацию категория материи приобрела в марксистской философии. Так, в работе Ф. Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» вся философия в зависимости от решения вопроса об отношении мышления к бытию, названного Энгельсом «высшим вопросом всей философии», делится на «два больших лагеря» — материализм и идеализм. К идеалистам он отнес всех тех мыслителей, которые за первоначало всего принимают мышление. Соответственно материалистами он называет тех, кто видит это начало в материи, телесной природе.

Следуя своей схеме, Энгельс всю раннегреческую философию считает первоначальным материализмом, который он характеризует как наивный и стихийный. Указанные особенности, по его мнению, и послужили причиной последующего раскола философии, разделения ее на два лагеря. «При всем наивно-материалистическом характере мировоззрения в целом,— пишет он в «Диалектике природы», — уже у древнейших греков имеется зерно позднейшего раскола. Уже у Фалеса душа есть нечто особое, отличное от тела»[25].

Схема Энгельса имеет определенный смысл в применении к философии Нового времени. Новоевропейская философия действительно склоняется к поляризации на материализм и идеализм. В ней нетрудно заметить как решительных материалистов, так и не менее убежденных и последовательных сторонников идеалистической линии. Но уже в средневековой философии вряд ли можно отыскать что-либо напоминающее материализм. А к учениям раннегреческих философов категория «материализм» приложима не более чем противоположная ей категория — «идеализм», ибо в гилозоистическом мировоззрении, как и в древнем мифе, все телесное по-прежнему остается вместе с тем и духовным, а все духовное — телесным.

Стремление Энгельса видеть в учении Фалеса материализм, да еще и обремененный «зерном» будущего раскола, выглядит так же достаточно надуманным, как и противоположная интерпретация, осуществленная Гегелем. Последний в «Лекциях по истории философии» доказывал, что вода Фалеса «не чувственная вода», а «вода как мысль»[26]. Оба исследователя, и Гегель, и Энгельс, «подтягивают» представления древнего мудреца под схемы своих абстрактных новоевропейских теорий: первый — под абстрактный идеализм, второй — под абстракцию материализма. Но вся греческая философия, тем более ранняя, ещё не знает бестелесного духа и бездуховной, мертвой материи.

Дата добавления: 2017-01-14