Баскское заклятие 2 страница

— Тесновато будет, — с сомнением пробормотал плечистый Прохор, разглаживая усы, — Ты, хлопец, когда сам туда лез, не робел?

— Не-а, — пришлось соврать мне. — Чего ж робеть-то, всех делов на два поворота, один раз винтом закрутило, один подкинуло, да и на месте!

— Ну так давай первым.

— Запросто!

— Чего ж встал?

— Просто… на небушко полюбоваться, — тихо вздохнул я, — А то мало ли когда ещё его увидим. Там, под землёю, тоже свой свет есть, но всё равно не то, не та атмосфера, во всех смыслах не та…

— Эх, ваше благородие, — с пониманием откликнулся мой задумчивый денщик, — И смерть не сладость, и гроб не в радость, кто поплачет, а кто и иначе, помянуть казака честь не велика — перекрестится случайный прохожий, вот тебе и Царство Божие…

— Так, стоп, всё! Перейдём на более жизнеутверждающую тему, например, как весело лететь в трубе. Я — первый! И пожалуйста, не забудь, Прохор, крышку за собой прикрой.

— Добро, — пообещал он, помогая мне спуститься в трубу и для пущей надёжности пристукнув меня тяжёлой рукой по папахе.

Я даже ахнуть не успел, как оказался внизу. Давненько мне не придавали ускорения таким внушительным подзатыльником, вот сейчас он спустится, и мы тут на месте серьёзно побеседуем о субординации.

* * *

Я огляделся. Вроде на первый взгляд никто из засады на спину бросаться не собирался. Выход из трубы не охранялся никем, а до арки ещё дойти надо, впрочем, опыт общения с тамошними бесами у меня есть, думаю, договоримся. Вот только сейчас дождусь этого поэтического зануду — и вперёд, к Катеньке, тянуть не будем, дел полно. Я задрал голову вверх, краешек трубы был не очень высоко, в прыжке запросто дотянусь кончиками пальцев. А чего ж моего заботливого денщика так долго нет? Тут сверху вниз, пожалуй, меньше минуты и…

— Эй! Э-ге-ге, Прохор! Ты что, застрял?!

Из зева трубы донеслись приглушенные стоны, поскрёбывания и жалобный мат. Естественно, застрял, надо же было ему за мной лезть?! Нет, он не толстый, но крепкий, плечи вдвое шире моих, и вот результат — сам не пролез и мне назад выход закупорил!

— Держись, лезу!

Я не придумал ничего умнее, как действительно прыгнуть вверх, со второй попытки поймать край трубы и ценой невероятных усилий попробовать туда ввинтиться. Результат огорчительный — я из неё выпал. Прямо на пятую точку. Больно, досадно, обидно, но логично. Внутри всё было гладко, зацепиться не за что, до сапог моего денщика не добраться, да и не факт, что его бы удалось выволочь за ногу, скорее всего застрял бы ещё крепче…

— Прохор, ты держись там, ладно? — попросил я, морщась от боли в отшибленной заднице. — Катенька что-нибудь придумает, мы тебя спасём. Я быстро. Ты только не уходи никуда!

Ласкового ответа из трубы мне дослушать не пришлось, я по первым двум рыкам понял, о чём пойдёт речь, и успешно смылся, чуть прихрамывая на правую ногу. Благо тут идти недалеко…

Но всё равно приключения начинались как-то не так. Прохор застрял, друзей-упырей рядом не было, как пройти к Хозяйке, неясно, для всех местных жителей, кроме неё, я — просто свежий кусок мяса в поисках подходящей кастрюли. А это не радует…

Разумеется, мне дважды довелось быть в Оборотном городе, попадая в подземный мир без особых проблем, да и, более того, по приглашению и под охраной. Живым людям здесь не место, я уверен, но, с другой стороны, ведь мало кому выпадает такая невероятно редкая возможность воочию увидеть загробный мир русской нечисти. Мне, например, жутко интересно.

Может, я, конечно, чего и путаю, традиционно считается, что те же упыри — умершие не своей смертью люди и ставшие кровососами — уже мертвы по сути, но Моня и Шлёма очень даже живы! Бегают, болтают, плачут, смеются, не всё так страшен чёрт, как его у нас размалевали. Я даже почувствовал некую скуку без этих двух лысых умников. Надеюсь, они сегодня в городе и мы пересечёмся…

— Стой, кто идёт? — грозно остановил меня тонкий голос беса, охраняющего проход через арку.

— Свои!

— Это какие такие «свои»? — В мою сторону мигом выставилось допотопное дуло фитильного ружья.

Ну просто слов нет, из какой антикварной старины меня здесь уже в третий раз застрелить собираются. Ладно бы хоть раз убили, а так смысла нет…

— Я кому сказал, стоять?!

— Не знаю. — Я честно пожал плечами, озираясь вокруг, — Мне, что ли?

— Минуточку. — Из-за арки, отложив ружьё и уперев руки в боки, вышел невысокий рыженький бес штампованных мозгов и типового физического развития. — Ой, чё-то я не понял, это типа понты? Ты тут на меня наезжаешь, что ли? Самый борзый, да?!

Я не отвечал. Смысла никакого, это же бес — босота, шушера, одна распальцовка, ноль реалий, словесный запас на грани, умственный резерв вообще в минусе! Бес — это судьба или, правильнее, приговор природы. Да пусть себе потешится, какие у паренька радости в жизни…

— Ты чё молчишь, а? Ты туг хоть близко понимаешь на кого нарвался? Ты, ваще, понял, чё я те щас оторву и ни одна курица не компенсирует?!

Я терпеливо ждал, пока этот наглый сморчок, ростом мне по пояс и с самомнением выше Московского Кремля, приблизится на расстояние короткого, беспроигрышного пинка. Мы практически схлестнулись, но из-за арки навстречу мне бодренько показалась высокая деревенская красавица (она же бабка Фрося) и, ахнув, едва не припустила назад:

— Мать мою растудыть в кучеря, куды и меня почти два раза, да ить это ж сам Иловайский!

— Врёшь, бабка, — недоверчиво остановился бес.

— Да тю! А то я этого супостата по всем интимностям как облупленного не знаю, — возмущённо вспыхнула девица, — Ща устроит какую ни есть пакость. Обманет всех, нас с тобой меж собою драться заставит, а сам по своим делам пойдёт. Такая курва!

— Да с чего нам драться-то?!

— Так я про то и в неведенье! Но ить он же Иловайский, сам понимаешь, хотим не хотим, а придётся…

— А он?

— А он завсегда выкрутится!

— Ты меня, бабка, не путай, — уже всерьёз начал заводиться бес, — Ежели он сам Иловайский, так чё молчит-то? Пущай нарывается, пущай скажет чё, пущай мне в рыло рискнёт, пущай тебя земноводным поставит… Он же казак, ему оно тока в радость!

— Ах ты охальник! — Красавица, не сдержавшись, влепила охраннику полновесную плюху, — Да откуль в твоей башке такие фантазии на неприличные темы?! Да я те щас сама, без поддержки русского казачества, рога поотшибаю и по одному в такое место завинчу, куда ты тока зеркалом с подсветкой и…

Это была последняя капля. Как я уже упоминал, бесы особым умом не отличаются и на драку ведутся легче ёжиков на кактус. Обещанная драка вспыхнула с поразительной лёгкостью, свидетельствующей о потенциальной готовности обеих сторон. Дожидаться результата было глупо, бес упрям и юрок, но бабка Фрося тоже отступать не умеет, дерётся грязно, и дыхалка у неё будь здоров, так что это надолго.

Я попытался хотя бы помахать на прощанье дерущимся, но они были слишком заняты друг другом. На душе было даже как-то неловко, вроде стоит мне появиться в Оборотном городе, и местным ничего не остаётся, кроме как мутузить друг дружку. Но я-то в чём виноват? Я их провоцировал? Я, вообще, хоть слово сказал?! Ладно, пойду отсюда, раз им меня больше даже есть не хочется, сами виноваты, а меня Катя ждёт…

Или не ждёт?

— И впрямь чего ей меня ждать-то? Но по волшебной книге-компьютеру она хоть точно знает, что я тут. Глядишь, и не прогонит, — сам себе под нос бормотал я, широким шагом проходя под аркой.

Задержался буквально на секундочку, выдернул из ружейного замка тлеющий шнур от греха подальше, и продолжил путь. Но не прошёл и трёх шагов, как сзади раздался сдвоенный топот — торжествующие бес с бабкой в четыре руки настраивали мне в спину ствол ружья…

— Гаси хорунжего, бесюганушка!

— Прицел взял, палю, бабуля!

Ага. Улыбайтесь, ребята, в два ряда кривых зубов на ширину ширинки. Не промахнитесь только, пока я тут на закате в красивой позе постою. Сухой щелчок! Ещё один. Даже оборачиваться неинтересно.

— Иловайский, это ты фитиль спёр, что ли?! Не, ну энти казаки вообще совесть потеряли… Всё тырят, всё!

Фальшивые стенания красавицы перекрыл обиженный всхлип рогатого охранника:

Стой, казачок, погоди! Ну ты чё сразу?! Чё, шуток не понимаешь, да? Это ж табельное оружие, меня за неисправность начальство по головке не погладит, а по башке настучит!

Я продолжал идти.

Маленький стройный гусар, а бесы любят оборачиваться в яркое, подпрыгивая, заглядывал мне в глаза, не прекращая нудного нытья:

— Ну виноват, обманулся, погорячился, и чё? Чё сразу ружьё-то портить, а? Меня ж теперь как вольноопущенного…

— Кого?! — не сдержавшись, переспросил я.

— Вольноотпущенного, — поправился бес, пуская слезу. — Уволят из рядов, а дома жена-стерва, дети сопливые, батяня-пьянь, тёща (ваще молчу кто!). Отдай фитиль, чё ты как этот…

— Скажи: Иловайский — казак, а я дурак.

— Иловайский — казак, а я дурак! — закатив глаза, во всю глотку проорал бес, и я торжественно вручил ему фитильный шнур. После чего мы дружно помирись-мириськались мизинцами, и он счастливо умёлся чинить свой длинноствольный самопал.

А за поворотом буквально через десять — пятнадцать шагов моему взору наконец-то открылся Оборотный город. Красивый он всё-таки, если смотреть обычным человеческим зрением. Дома высокие, до четырёх этажей, шпили и флюгера золотые, черепица красная и синяя так и горит, площадь широкая, улицы чистенькие, а народ по ним гуляет такой нарядный да счастливый, как в сказке!

И смотрят все на меня так ласково, что… О господи!

— Хватай его, тёпленького-о-о!!!

— Да ну вас к мамонту в дупло, — столь же душевно пожелал я, давая ходу.

Побегать в избытке сил и молодости по хорошей погоде с разными интересными препятствиями, уворачиваясь от неповоротливых сельских вурдалаков и доводя до визга молоденьких чертовок с задранными на ветру юбками, — это и сердцу весело, и здоровью полезно. За дедовскую саблю даже не хватался, смысла ни на грош, тут на каждой улице по десятку кровососов, если начну рубить — увязну на пятом-шестом, а остальные со спины навалятся. Впрочем, и бегать долго тоже особенно не получится, один против целого города — не намарафонишься!

— Так… до церкви далеко… до Хозяйкиного дворца… ещё дальше… кабак… Кабак годится! Там тесно, все сразу не заскочат, а там и… Катенька подоспеет. Не может не подоспеть…

И, не тратя больше ни минуты на размышления, я пулей-дурой влетел в гостеприимно распахнутые двери ближайшего питейного заведения. В два прыжка добрался до стойки, хлопнул по ней кулаком и на весь зал потребовал:

— Водки!

* * *

На меня нервно уставились два-три завсегдатая, то ли опухшие мертвецы, то ли перекормленные утопленники. Но высокий бородач внешности Ильи Муромца (наделе низкий косой тип с неопрятной щетиной и невероятно широкими плечами) безропотно налил мне довольно чистую стопку и кивнул:

— На закуску чего-с пожелаете-с? Грибки-мухоморы, огурчики с плесенью, расстегаи покойницкие, икра лягушачья али просто рукавчиком занюхаете?!

— Рукавчиком, — чуть отдышавшись, решил я. Знаем мы, из чего готовят на их кухнях, тут даже чисто вегетарианское в рот брать не стоит. Отравишься, к нежной радости повара, и будешь подан на блюде уже следующим посетителям…

— Ага! Вот где он! Думал в кабаке спрятаться, ан не выйдет! — В двери вломились три рогатых обормота с нечищеными рылами. — Вот те и хана пришла, казачок! Вот те и…

— Он, у меня водку кушает-с, — как-то необычайно спокойно заметил кабатчик, и в его руках из ниоткуда появились длинные изогнутые ножи.

Троица побледнела пятачками, затруднённо дыша розовыми сопелками.

— А-а… когда докушает?

— Торопить не буду-с.

— Ни-ни, и в мыслях не было, мы за дверью подождем, — понятливо кивнули мои преследователи, скромно выходя задом.

Плечистый хозяин, не убирая ножей, обернулся ко мне, я быстро выпил, так же молча достал саблю, положил её перед собой и указал пальцем на опустевшую стопку. Мгновение спустя она была наполнена. Вот и ладушки, куда мне спешить, водка тут вполне приличная, Прохор из трубы не убежит, так что отдохну-ка я пока здесь, дождусь, пока Катерина сама меня найдёт…

— А вы, поди, сам Иловайский будете-с?

— Не без этого, — уклончиво ответил я. Ибо «сам Иловайский» — это мой дядя, а я так, всего лишь двоюродный генеральский племянник.

— Фамилия известная, вторая рюмка за счёт заведения-с.

— Знатно, — с уважением кивнул я. — Присядете?

— За честь почту-с, — Косой кабатчик выволок высокий табурет из-за стойки и, усевшись рядом, охотно налил себе такую же ёмкость. — Смею полюбопытствовать: какими судьбами в наших краях-с?

— По личному делу.

— Углублять не будем-с, понятие имеем-с. — Он чинно чокнулся и первым опрокинул стопку. — За ваше здоровье и удачу-с!

Я на секунду прикрыл глаза, раздался скрип двери, тихий вздох, и что-то мягкое садануло меня по руке, расплескав водку на пол…

— Хорунжий, мать твою! Ты чё ж творишь, а?! — На пороге впритык стояли мои старые друзья (знакомые упыри, приятели, бывшие враги, нынешние товарищи по счастью и несчастью) Моня и Шлёма. Последний в одном лапте, второй валялся рядом со мной, судя по всему, им в меня и швыряли.

— Я с лёгким раздражением отставил пустую стопку и демонстративно вытер капли с рукава.

— Ты с кем энто пьёшь? Это ж Вдовец! Ему человека отравить — раз плюнуть! «Вторая рюмка за счёт заведения»… Жить надоело, чё ли?!

— Палёная… — прозрел я.

Кабатчик с ненавистью глянул на упырей, высморкался на пол и без объяснений вернулся за стойку. Моня кинулся ко мне, а Шлёма к лаптю. Ну и что прикажете делать православному казаку, когда нечистая сила спасает его от верной смерти? И рад бы сразу в морду, по традиции, да ведь нельзя таким неблагодарным быть, пришлось пожать руки…

— А нас за тобой Хозяйка навострила, мы-то в другом трактире сидели, поскромнее, но зато и побезопаснее. Чинно сидим, пироги с хрящами кладбищенскими трескаем, да тут из рога на стене как заорёт девичьим голосом: «Эй там, на барже, менеджеры по связи с общественностью, аллё! А ну резво ноги в руки и в марш-бросок за Иловайским!» Моня говорит: да где ж мы его найдём? А нам: «В последний раз видела, как он к Вдовцу забежал!» Ну, думаем, раз к Вдовцу, так это, может, и впрямь уже последний…

— Катенька-а, — умилённо пробормотал я, чувствуя, как сердце наполняется весенним теплом. Всё-таки не забыла, не бросила на произвол судьбы, прислала хоть кого на подмогу.

Хозяин заведения вышел к нашему столику и молча поставил три рюмки. Упыри залихватски хлопнули не чокаясь!

— А вы… оно… отравлено же?! — вздрогнул я.

Спохватился, — хитро улыбнулся Моня. — У Вдовца, всем известно, кажная чётная водка — травленая, а кажная нечётная — чиста, ровно слеза цыганская! Тебе третью налили, нам по первой, чё бояться-то? Пей смело!

— Воздержусь, пожалуй. — Интерес к алкоголю пропал мигом, играть на этом поле краплёными картами больше не было никакой охоты. — Расплачусь, и валим отсюда, у меня к Хозяйке два срочных дела. Во-первых, Прохор застрял, во-вторых, тут кое-что ценное надо бы выкопа…

Все присутствующие быстренько навострили уши, но я вовремя закрыл рот на замок. И так сболтнул лишнего из-за водки, будь она неладна, выложил на стойку медный пятак, сунул клинок в ножны и первым направился к дверям. Моня и Шлёма поднялись следом.

— Иловайский, ты тока обиду на сердце не держи, — тихо напутствовал вслед кабатчик. — У всякого трактира свои правила, теперича и ты мои «чётные-нечётные» знаешь, заходи, коли душа попросит…

Я подумал, обернулся и кивнул.

— Эт ты правильно, — тихо поддержал Шлёма. — Вдовец — мужик неплохой, да не свезло ему по жизни. Ты при случае отца Григория расспроси, он те всё про него распишет…

Ответить я не успел, да и надо ли было? Какая мне, по совести говоря, забота о трагичных судьбах русской нечисти, по тем или иным причинам не успевшей меня съесть?! Тут только начни углубляться с состраданием… Бдительности терять нельзя ни на минуту — они же будут рыдать у вас на груди, пока не подберутся поудобнее к горлу, и всё, пропал! А мне рисковать нельзя, у меня служба, дядюшка ждёт с заданием…

При мысли о моём дражайшем дяде-генерале я невольно взялся за рукоять сабли, но ожидаемой засады за дверями кабака почему-то не оказалось. Ни той троицы кровососов с рожками, ни догонявшей меня толпы, практически вообще никого. Ну так, пара прохожих, спешащих по своим делам и не обращающих на меня, живого казака, ровно никакого внимания. Подозрительно до икоты.

— Да не тронет тебя никто, Хозяйка распорядилась, недогада! Видать, всё ж таки глянулся ты ей, хорунжий…

Я подкрутил усы, забекренил папаху и ускорил шаг. Да здравствует чёрное наполеоновское нашествие «дву- надесяти языков», давшее возможность битым французам закопать клад, крестьянам принести карту, а мне повод обратиться за помощью к самой красивой и замечательной девушке на всём белом свете!

Разумеется, это аллегорическое преувеличение: весь белый свет я не обошёл, да и на фиг надо столько топтаться, когда совсем рядом, буквально в двух-трёх кварталах кривыми улочками, за высоким забором, под охраной адских псов живёт та, которая всех милей певучему казачьему сердцу…

Моня и Шлёма честно сопроводили меня до ворот, по пути предлагали заглянуть на чашушули к отцу Григорию, но я отказался. У хлебосольного грузинского батюшки меньше чем на час нипочём не задержишься, а уйти не выпив — обида страшная, а время не ждёт, и мой денщик тоже, так что заскочу в другой раз.

— Ну гляди, казачок, была бы честь предложена. Мы тя тут подождём, на нас Хозяйка охранные грамоты не выписывала.

И это, кстати, разумно. Катерина чётко блюла субординацию — её должны бояться, а демократичное появление пары болтливых, услужливых упырей в её высоких хоромах могло привести к самым неприятным последствиям. Мне можно, меня приглашали, меня даже ждут. Я поднял руку, чтоб постучать, и в тот же момент над воротами поднялись две кованые львиные морды…

— Ложись!

Мы все трое плюхнулись на пузо, прикрывая друг друга руками. Однако ожидаемого палящего огня на наши бедные головы так и не обрушилось. Вместо этого львы, насмешливо фыркнув, выпустили чёрную струйку дыма из ноздрей, а знакомый голосок, заливисто рассмеявшись, объявил:

— Купился-а! Так тебе и надо, я, между прочим, еще с прошлого раза не отошла, когда ты с меня после душа полотенце содрал.

— Чё?! — не поверили своим ушам мои кровососы, — Да ты хват, Иловайский! А чё ты ещё с Хозяйкой содеял?

— Не драл я её полотенце! — вспыхнул я.

— Полотенце-то не драл, а вот саму…

Я вовремя успел отвесил Шлёме оплеуху, Моня тоже добавил со своей стороны, не дожидаясь, пока Хозяйка включит что-нибудь более смертоубийственное. Впрочем, она сделала вид, что не поняла намёка, и открыла мне калитку в воротах.

Я шагнул внутрь, медная дверь тут же захлопнулась следом. Злобные псы, кошмарное порождение безумных фантазий ада, приветствовали меня радостным лаем и счастливым щенячьим визгом, как старого доброго знакомого. Я тоже не отказал себе в удовольствии просунуть руку сквозь прутья и потрепать их по колючим, как у ежей, холкам. Приятно, когда тебя любят домашние питомцы той, кого любишь ты…

— А-а, заходи, Иловайский! — Катенька приветливо помахала мне рукой, не вставая из-за своего диковинного стола с волшебной книгой-ноутбуком.

Она была одета в длинную облегающую юбку и шерстяную кофту с таким вырезом, что я чуть не утонул там, как в проруби. По крайней мере, дыхание перехватило также, как при самом глубоком погружении…

— Ау-у! Гули, гули, арам зам-зам! Я здесь, смотреть в глаза, дышать носом, ничем непроизвольно не шевелить, — строго напомнила моя красавица, чуточку подтягивая кофту, которая, впрочем, тут же сползла обратно. — Ты чего припёрся-то, просто в гости или, так сказать, исключительно по делу?

— Здравствуй, зазнобушка. — Я отвесил поясной поклон.

Катя с лёгкой улыбкой ткнула себя пальчиком в щёчку. Я тоже улыбнулся. Катя задумчиво сдвинула бровушки и поджала губки и опять потыкала себя в щёку.

— Зуб болит? — неуверенно уточнил я.

Она выдохнула сквозь сжатые зубы и уже с повышенной нежностью переспросила:

— У тебя проблемы или ты чисто приколоться?

* * *

Я не стал многозначительно наводить тень на плетень, быстро и со всеми подробностями рассказав ей о таинственной французской карте и наполеоновском кладе. Вынужден признать, что слушала она меня крайне невнимательно, пару раз прерывая нездоровым скептическим фырканьем, зевками и даже глупым хихиканьем. Ей, как трезвомыслящей девушке, занимающейся серьёзной научной работой, вся эта байда с поиском исчезнувших сокровищ казалась абсолютно бесперспективной. А вот когда я случайно проговорился о застрявшем в трубе Прохоре, то огрёб уже по полной программе…

— Илья, у тебя вообще мозги под папахой есть?! — бешено орала моя прелестница, топая ножками и потрясая перед моим носом сжатыми кулачками, — Ты как посмел в Оборотный город левого человека вести? Ты что, туристский маршрут сюда застолбил, экскурсии водить будешь, экстремальный шоп-тур за сувенирными чашками из черепушек?! Сюда людям НЕЛЬЗЯ!!! Запомни, запиши, вытатуируй себе на лбу и ещё на паре мест, чтоб всегда видел!

Я молча кивал, опустив взгляд, потому что её грудь накатывала на меня из выреза, как морской прибой, полностью вытесняя все покаянные мысли о моём забытом денщике…

— Так, сию же минуту метнулся вниз, сгрёб в охапку своих корефанов и отправил их с верёвками наружу, извлекать твоего Прохора! А мы тут пока… Эй, ты куда опять уставился? Ой, блин, ну до чего вы, мужики, однолинейные, прям как дождевые черви!

Я сообразил не вступать в бессмысленный диспут на вечную тему: «Почему чем больше бюст у девушки, тем

сложнее запомнить цвет её глаз?», а быстренько сбегал вниз, высунул нос за калиточку, с ходу обрисовал Моне и Шлёме бедственное положение моего денщика, и оба упыря бодро отправились изображать «службу спасения». Наверное, стоило бы ещё напомнить, что поубиваю на фиг, если они у Прохора хоть что-нибудь откусят, но, думаю, об этом парни и сами догадаются. После чего спокойно вернулся к Катеньке, которая тоже уже чуточку подуспокоилась…

— Садись, у меня тут чипсы, шоколад, арахис и даже кофе нашёлся. Ты растворимый пьёшь?

— Из твоих ручек и яду приму, отчего ж кофею не выпить…

— Вот только давай без фанатизма. Тебе стрихнину, пургену или сахаром обойдёшься?

Вместо ответа я сунул руку за пазуху, извлекая чистую тряпицу со своим скромным продовольственным запасом и выкладывая всё на стол. Не то чтоб было достойно в такой ситуации, но…

— Вобла-а?! — непередаваемо громким шёпотом выдохнула Хозяйка, повисая у меня на шее, словно кошка на связке краковской колбасы. — Это всё мне, Иловайский? Хочу, хочу, хочу!

Я разомлел от изумления (неужели такой восторг из-за сухонькой рыбёшки?) и, быть может, только поэтому не успел чмокнуть её в белую шейку. А хитрая Катерина выкрутилась майским ветром, вспрыгнула с ногами на свой вертящийся стул и с таким аппетитом взялась за дело, что только серебряные чешуйки под потолок взлетели! Прочие продукты подобного воодушевления не вызвали, но, по крайней мере, теперь я точно знал, какой гостинец может её порадовать…

— Так мне бы совет какой по поводу кладбищ местных. Думаю, их тут в округе не одно, да и, поди, в лесу заброшенные есть или могилы случайные. Если эти французы зимой на такое расстояние от своих же отбиться умудрились, то явно с головой не дружили, мало ли чего они тут понаписать могли? Может, тот клад и вырыт уже?

— Карту оставь у меня на сегодня, сканирую, посмотрю, что восстановить можно, но чудес не обещаю, — подумав, решила моя разумница. — Завтра приходи, включим мозговой штурм, хотя лично я во все эти «золотые лихорадки» не верю. Сколько помню институтский курс российской истории, то драпали от нас наполеоновцы со страшной силой, но при правильно организованном отступлении. Не могли твои лягушатники вместо Парижа направиться на тихий Дон! Бред это, полный бред…

— Я ж не спорю. Но и ты меня пойми, краса ненаглядная, службу мне такую генерал наш вручил. А от службы казака только заслуженная старость спасает, да мне до неё далеко…

— Это факт. — Катя с сожалением отложила обсосанный рыбий хвостик и ни к селу ни к городу поинтересовалась: — А ты чего неженатый? У вас ведь по-станичному вроде венчаются лет в семнадцать-восемнадцать, а то и ещё раньше, чтоб потомство успел оставить.

— Не сложилось как-то, — Я отвёл взгляд. Чего ж объяснять ей, что младшему брату в семье поперёд старших сестёр семьёй обзаводиться не принято, а маменька ещё двух не выдала, уже все сроки в девках пересидели…

— Короче, не ты бракованный, а просто ситуация несвежим попахивает? Ладно, не парься, это я так, к слову… О, глянь-ка, кто у нас тут стоит — бабка Фрося!

Я поднялся, вглядываясь из-за Хозяйкиного плеча в голубоватое свечение компьютера. Действительно, на горизонтальной странице было отчётливо видно, как рослая деревенская красотка, подпрыгивая и стуча себя кулаком в лоб, о чём-то стенает у высоких ворот.

— Врубаю звук. Зацени качество!

В тот же миг из чёрного ящика со стенкой в мелких дырочках, завывая, полилось:

— А-а вот и разобидели бабушку, маркитантку горбатую, кровопийцу заслуженную! А-а и чтоб он провалился, жмот в лампасах вместях с эполетами всмятку! А-а и где ж правда на свете, нет её, а кушать хочется-а!

Катенька упрекающе сдвинула брови в мою сторону, в смысле — твоя работа? Я отрицательно покачал головой, для пущей гарантии осенив себя крестным знамением — не брал, не давал, пальцем не трогал.

— Сейчас отвечу, — Моя красавица пододвинула к себе нечто вроде мягкой груши на ножке, прокашлялась и громогласно заявила: — Во-первых, цыц, курица старая, не то — испепелю! Во-вторых, кто же тебя, бедную, обидел? Хоть пальцем на него укажи — не скроется злодей от гнева Хозяйского!

— Охти ж, матушка-заступница, — мигом прекратила дешёвый слезоразлив и соплеразмаз неутомимая бабка. — Да кто ж, как не Илья Иловайский!

Мы с Катериной, вздохнув, уставились друг на друга. Можно подумать, оба ожидали услышать какое-то другое имя…

— Так ведь мало того что и сам от ягодиц бесполезных ни кусочка откусить не позволил, ещё ж и денщика своего откормленного в трубе запаял — ни себе ни людям! А упыри того денщика сверху верёвками извлекли! Ну дык тот их самих в жилу и вытянул!

— В каком смысле? — не сговариваясь, одновременно спросили мы.

— Да в заложники взял! — пояснила бабка Фрося и настороженно уточнила: — А ты сама в порядке ли, матушка? Чёй-то голос у тебя двоится…

— Закусывай, Фросенька, так и двоиться перестанет, — чуть нервно огрызнулась Катя и, отключив «грушу», повернулась ко мне: — Ну и чей это косяк? Скажешь, опять мой?!

— Нет, сам виноват, — согласился я. Встал, нахлобучил папаху и коротко поклонился: — Прощай, гордость моя непреклонная, вершина непокорённая, крепость неприступная, ду…

…ра недоступная?! — не хуже Прохора срифмовала Хозяйка и надулась как белка.

— Вообще-то я хотел сказать «душа неумолимая», — тупо оправдываясь, вздохнул я. И ведь это была правда, разве могло мне в голову прийти хоть чем-то её сознательно обидеть? Я бы ей и сердце под ноги выложил, и честь казачью, и усы бы сбрил, попроси только! Лишь бы улыбнулась, лишь бы взглянула поласковее, лишь бы…

— Тогда чего встал, как суслик, столбиком? Беги давай, верни нам наших упырей и урезонь своего сослуживца!

Нет, насчёт усов я, видимо погорячился. Этой чёрной жертвы моя кареокая любовь пока ещё точно не дождётся. Я, не оборачиваясь, припустил вниз по лестнице…

— Баба Фрося, цигель, цигель! — громогласно раздалось вслед. — Отправляю к тебе на решение проблемы хорунжего Иловайского! Сама проводишь, объяснишь, дождёшься результата. Через час — ко мне с докладом! А узнаю, что опять на него слюни распускала, ой я тогда назверствую-усь…

— Ась?

— Не провоцируй!

— Поняла, матушка!

…По пути мне пришла в голову мысль взять с собой пару адских псов. Даже не столько для охраны, а так, чтоб собачки толком размяли лапы, но передумал. И кстати, ни разу об этом не пожалел. Но кто бы мог предположить, что старая нищенка будет охранять моё благородие покруче любого цепного пса?!

Она сразу сгребла меня под руку, повисла на локте и, угрожающе размахивая во все стороны клюкой на ни в чём не повинных прохожих, потащила меня боковой улочкой в обход площади. Типа так короче, места малолюдные, значит, народу меньше искушений. «По городу хорунжего водили. Зачем, почём? Как видно, напоказ…» — наверное, тут же бы сочинил Прохор.

Хотя нет, у него строфы короче и рифмуются не через одну, а сразу, попроще, без изысков и выкрутасов. Интересно, а как именно он умудрился застрять в трубе? В смысле «руки вверх» или «руки по бокам»? По идее, вверх. Раз уж упыри сверху кинули ему верёвку и так вытащили. Но старый казак вполне мог закусить её зубами и держать, пока его тянут, он у меня и не на такие фокусы способен.

А знаете ли вы, что во время взятия нашими донцами Парижа мой денщик вместе с конём провалился под мостовую, попав в жуткий тоннель, наполненный их любимым зелёным сыром с плесенью. Запа-ах… Жуть! Жеребцу пришлось срочно замотать платком ноздри, чтоб не умер от разрыва сердца, а коварные французишки ещё и спустили следом шесть бочек самого молодого вина, чтоб он растворился в кислоте. Но отважный Прохор выплыл сам, вынес на руках боевого друга и, вскочив ему на спину, продолжил бой, гнав противника аж до Тюильри! Это сущая правда, он мне сам рассказывал, причём в стихах…

Дата добавления: 2015-07-13