В. Г. Белинский о трех периодах в истории народного сознания

В поисках базовых категорий.

Углубляясь в эту историю, мы приходим к наследию В. Г. Белинского. Читая его работы, замечаешь, что с Пушкина и Гоголя для Белинского началось нечто большее, чем то, что мы теперь называем литературным направлением, нечто большее, чем “критический” реализм. Критик не раз высказывает мысль о том, что с Пушкина началась русская литература, что до Пушкина литературы не было, а была “письменность” или “словесность”. В создаваемом в 1842 — 1844 гг. теоретическом труде, не законченном Белинским и позднее озаглавленном Н. Х. Кетчером как “Общее значение слова литература”, критик писал, что “словесность, письменность и литература суть три главные периода в истории народного сознания, выражающегося в слове”1. В разные годы в разных работах Белинский по-разному определял хронологические рамки каждого из этих периодов. Так, в “Литературных мечтаниях” он пишет: “Литература наша, без всякого сомнения, началась в 1739 году, когда Ломоносов прислал из-за границы свою первую оду “На взятие Хотина”. Нужно ли повторять, что не с Кантемира и не с Тредьяковского, а тем более не с Симеона Полоцкого, началась наша литература? Нужно ли доказывать, что “Слово о полку Игоревом”, “Сказание о донском побоище”, красноречивое “Послание Вассиана к Иоанну III” и другие исторические памятники, народные песни и схоластическое духовное красноречие имеют такое же отношение к нашей словесности, как и памятники допотопной литературы, если бы они были открыты, к санскритской, греческой или латинской литературе?”2. Позднее в статье “Русская литература в 1840 году” критик утверждает, что русская литература “начинается... с Пушкина, а до него решительно не было русской литературы; вместо ее была словесность — ряд отдельных, ничем не связанных между собою явлений, вышедших не из родной почвы русского духа, а их подражания чужим образцам”3. Еще позднее в названном нами выше теоретическом труде Белинский отмечает: “...период нашей словесности до времен письменности для нас погиб невозвратно, а период нашей письменности, совпадая в своем начале с эпохою изобретения Кириллом и Мефодием словенской азбуки... совпадает в своем конце с эпохою начала русской литературы, то есть с эпохою появления первых светских русских писателей. Период русской письменности ознаменовался несколькими (весьма немногими) сочинениями, если не совсем литературными, то и не подходящими под разряд ни теологических, ни летописных произведений словесности”1. В 1845 г. в рецензии на издание “Портретная галерея русских писателей. Кантемир” критик пишет: “Кантемир не столько начинает собой историю русской литературы, сколько заканчивает период русской письменности”2.

Придавая словам “словесность”, “письменность”, “литература” терминологическое значение, видя в них ка-чественно различные состояния словесности, Белинский стремился выявить своеобразие словесности на каждом из этих этапов ее истории. В его незавершенном теоретическом труде читаем: “Органическая последовательность в развитии — вот что составляет характер литературы и вот чем отличается литература от словесности и письменности....Литература, которая не может иметь своей истории, то есть литература, явления которой не состоят в живой органической связи между собою, не есть литература, но только словесность или письменность. Правда, и словесность и письменность могут иметь свою историю, но какую — вот вопрос! История словесности или письменности есть не что иное, как более или менее обширный каталог произведений, хранящихся в памяти народа или в его письменности, — каталог с необходимыми объяснениями и учеными комментариями. Но каталог может служить только материалом для истории, но сам историею быть не может”3. В этом рассуждении В. Г. Белинский подмечает одну из важнейших особенностей средневековой литературы. Вот как эту особенность характеризует Д. С. Лихачев: “...в средние века историческое отношение к литературе отсутствует: произведение существует само по себе, независимо от того, когда оно создано....Все произведения располагаются как бы на одной плоскости — старые и новые. “Современная литература” для каждого времени в средние века — это то, что читается сейчас, старое и новое, переводное и оригинальное. Поэтому отправной точкой движения литературы вперед служат не только что появившиеся, “последние” произведения, а вся сумма литературных произведений, наличествующих в читательском обиходе. Литература не уходит вперед от самой себя — она растет, как растут плоды, питаясь соками всей существующей в читательском обиходе литературы”1. Вот почему полтора столетия назад В. Г. Белинский говорил об отсутствии исторической связи между произведениями “словесности” или “письменности”. Остается лишь удивляться тому, как глубоко понимал критик природу и современной ему литературы, и литературы прошлого.

Мы не раз еще вернемся в дальнейшем к приведенным здесь высказываниям В. Г. Белинского, ибо в них с проницательной точностью названы многие главные черты, определяющие специфику “больших эпох” в истории русской литературы. Сейчас же отметим: данная Белинским характеристика понятий “словесность”, “письменность”, “литература” позволяет понять, что “три главных периода в истории народного сознания, выражающегося в слове”, — это не только хронологические этапы истории литературы, это и три качественно различных ее состояния. Такой “период” — это нечто совсем иное, чем классицизм и сентиментализм, романтизм и “натуральная школа”, о которых часто говорит в своих работах Белинский, но о которых даже не упоминает, когда речь идет о гораздо более широких понятиях — об этапах развития духовной культуры народа.

Эти идеи Белинского не были сведены им в стройную завершенную концепцию, что, думаю, едва ли было возможно на тогдашнем уровне развития литературоведения. Но фундамент такой концепции литературного процесса был заложен критиком. Можно лишь сожалеть о том, что во 2-й половине XIX века и в 1-й половине XX века она не получила существенного развития. Такого рода идеи мало интересовали русское дореволюционное литературоведение, развивавшееся под знаком господства культурно-исторической методологии, и во многом противоречили методологии марксистско-ленинской. Последняя позволяла представить литературный процесс в виде смены лишь литературных направлений, но никак не более крупных единиц его членения. Литературное направление и соответствующий ему художественный метод с большими или меньшими усилиями могут быть обусловлены и объяснены конкретными социально-историческими обстоятельствами, практикой классовой борьбы, тогда как с более крупной единицей литературного процесса это совершенно невозможно. Поэтому, наверное, поиски нового понятия возобновились лишь в период “хрущевской оттепели” — в период либерализации гуманитарного мышления.

Дата добавления: 2015-07-13