Хроники Хранителей 1 страница. Таймлесс. Трилогия драгоценных камней – 3

Пролог

Изумрудная книга

Таймлесс

Керстин Гир

Таймлесс. Трилогия драгоценных камней – 3

Таймлесс. Изумрудная книга

Керстин Гир

Всем девочкам с марципановыми сердцами в этом мире.

И я имею в виду действительно всех девочек. Потому что, на самом деле, чувства одинаковы, вне зависимости от того, сколько вам лет – 14 или 41.

Hope is the thing with feathers

That perches in the soul

And sings the tune without words

And never stops at all.

Emily Dickinson [1]

Белгравия, Лондон, 3 июля 1912 года

– Останется уродливый шрам, – сказал врач, не поднимая головы.

Пол криво улыбнулся.

– В любом случае, это лучше, чем ампутация, которую предсказывала миссис Супер‑трусиха.

– Очень смешно! – накинулась на него Люси. – Я не супер‑трусиха, а ты… мистер Легкомысленный‑Дурак! И давай без шуток. Ты сам хорошо знаешь, как легко занести инфекцию в такую рану, и потом радоваться, что остался живым в те времена: никаких антибиотиков вообще, а все врачи – невежественные неумехи.

– О, большое спасибо, – сказал врач, нанося коричневую мазь на только что зашитую рану.

Мазь жгла ужасно, и Пол с большим трудом сдерживался, чтобы не скривиться. Он от всей души надеялся, что не оставил пятен на нарядных шезлонгах леди Тилни.

– Это не ваша вина. – Пол заметил, что Люси изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал дружелюбно, даже попыталась улыбнуться. Улыбка получилась гневной, но она хоть постаралась. – Я убеждена, что вы делаете всё, что можете, – сказала она.

– Доктор Харрисон – лучший врач, – заверила леди Тилни.

– И единственный… – пробормотал Пол.

Внезапно он почувствовал страшную усталость. Наверное, в той сладковатой микстуре, которой его напоил доктор, было снотворное.

– В первую очередь самый молчаливый, – добавил доктор Харрисон. Руку Пола украшала белоснежная повязка. – И, честно говоря, не могу себе представить, что резаные или колотые раны через восемьдесят лет будут иначе обрабатывать, чем я сейчас.

Люси сделала вдох, и Пол догадывался, что за этим последует. Из подобранных наверх волос выбилась прядь, и она с воинственным выражением на лице убрала ее за ухо.

– Ну, в общих чертах, может быть, и нет, но если бактерии… это такие одноклеточные организмы, которые…

– Прекрати, Люси! – прервал ее Пол. – Доктор Харрисон прекрасно осведомлен о бактериях!

В ране еще чувствовалось ужасное жжение, но Пол был так утомлен, что ему хотелось лишь закрыть глаза и немного подремать.

Его возражение только раздразнило Люси еще больше. И хотя ее глаза гневно сверкали, в них пряталось беспокойство, и – еще хуже – страх; он точно это знал. Ради нее он должен был скрыть свое плохое самочувствие и собственное отчаяние. Так что он продолжил:

– Сейчас же не средние века, а двадцатый век, столетие новаторских открытий и быстрого развития. Первая ЭКГ – уже вчерашний снег, уже несколько лет известен возбудитель сифилиса и уже найдено средство для его лечения.

– О, кто‑то хорошо учился на уроках мистерии. – Сейчас Люси выглядела так, будто могла в любой момент взорваться. – Хорошо тебе!

– А в прошлом году Нобелевскую премию по химии получила эта Мария Кюри, – внес свою лепту доктор Харрисон.

– И что она еще открыла? Атомную бомбу?

– Иногда ты бываешь совершенно неграмотной. Мария Кюри открыла радио…

– Ах, закрой рот! – Люси скрестила руки на груди и яростно уставилась на Пола. Осуждающий взгляд леди Тилни она не замечала. – Засунь свои лекции сам знаешь куда! Ты! Мог! Умереть! Можешь мне объяснить, как я могла бы предотвратить катастрофу без тебя? – В этом месте у нее дрогнул голос. – Или как я могла бы вообще жить без тебя?

– Я виноват, принцесса. – Она даже не знала, насколько он был виноват.

– Пфф! – выдохнула Люси. – И не надо принимать вид побитой собаки.

– Абсолютно излишне рассуждать о том, что могло бы случиться, – сказала леди Тилни, качая головой, помогая доктору Харрисону сложить инструменты обратно в саквояж. – Все кончилось хорошо. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

– Только потому, что могло быть еще хуже, нельзя утверждать, что все закончилось хорошо, – закричала Люси. – Ничего не закончилось хорошо. Абсолютно ничего! – Ее глаза наполнились слезами, и у Пола при виде их почти разорвалось сердце. – Мы здесь три месяца, но ничего не достигли из того, что запланировали. Наоборот: мы все ухудшили! Наконец‑то у нас были в руках эти чертовы документы, а Пол их просто отдал!

– Может быть, я поступил несколько поспешно. – Пол опустил голову на подушку. – Но в тот момент я был уверен, что поступаю правильно. – И всё потому, что именно в тот момент, он чувствовал себя как никогда близко к смерти. Нужна была самая малость, чтобы шпага Аластера доделала свое дело. Но это Люси ни в коем случае не должна знать. – Если бы Гидеон был на нашей стороне, у нас появился бы какой‑то шанс. Как только он прочтет документы, он поймет, в чем тут дело. – Надеюсь, поймет.

– Но мы сами точно не знаем, что в этих документах написано. Может быть, они зашифрованы или… ах, ты вообще не знаешь, что именно ты дал Гидеону, – сказала Люси. – Лорд Аластер мог тебе подсунуть что угодно: старые счета, любовные письма, пустые листы…

Эта мысль пришла Полу в голову уже давно, но что случилось, то случилось.

– Иногда нужно просто немного полагаться на правильный ход вещей, – пробормотал он, и ему захотелось, чтобы он сам мог в это поверить.

Но больше, чем мысль о том, что Гидеон мог получить бесполезные листки бумаги, его мучило представление, что парень может сразу отправиться к графу Сен‑Жермену, со всеми полученными документами. Это означало бы, что они потеряли единственный имеющийся у них козырь. Но Гидеон сказал, что любит Гвендолин, и то, как он это сказал, было… убедительно.

– Он мне обещал, – хотел сказать Пол, но из его рта послышался неразличимый шепот.

Кроме того, это все равно было бы ложью. Он так и не услышал ответ Гидеона.

– Это была дурацкая идея – сотрудничать с Флорентийским Альянсом, – услышал он голос Люси.

Его глаза закрылись. Что бы ни дал ему доктор Харрисон, зелье действовало очень быстро.

– Да, я знаю, я знаю, – продолжала Люси. – Это была моя дурацкая идея. Лучше бы мы взяли дело в свои руки.

– Но вы не убийцы, дитя мое, – сказала леди Тилни.

– Какая разница с точки зрения морали, убивает ли человек сам или дает кому‑то задание убить? – Люси тяжело вздохнула, и хотя леди Тилни энергично возражала («Девочка, что ты такое говоришь?! Вы не давали никакого задания убить, вы только передали некоторую информацию!»), голос ее звучал теперь безутешно: – Мы действительно всё сделали неправильно, что только можно было сделать неправильно. За три месяца мы растратили кучу времени и денег леди Маргрет и втянули в дело слишком много людей.

– Это деньги лорда Тилни, – поправила ее леди Тилни. – Ты бы сильно удивилась, узнав, на что он обычно тратит свои деньги. Бега и танцовщицы – это еще самое безобидное. Ту малую толику, которую я выкраиваю для нашего дела, он вообще не замечает. А если и замечает, то он в достаточной степени джентльмен, чтобы не проронить ни слова по этому поводу.

– А я лично пожалел бы, если бы меня не втянули в это дело, – заверил доктор Харрисон и ухмыльнулся. – Я как раз начинал считать жизнь слишком скучной. В конце концов, не каждый день можно встретить путешественников во времени из будущего, которые всё знают лучше. И между нами: стиль руководства господ де Вилльеров и Пинкертон‑Смит вынуждают к тайному мятежу.

– Совершенно верно, – сказала леди Тилни. – Этот самовлюбленный Джонатан угрожал своей жене запереть ее дома, если она и дальше будет симпатизировать суфражисткам. – Она изобразила брюзгливый мужской голос: – А дальше что? Выборное право для собак?

– Ну, не зря же вы пригрозили ему пощечиной за эти слова, – сказал доктор Харрисон. – Наконец‑то чаепитие, где я не скучал!

– Нет‑нет, все было не так. Я только сказала, что не могу гарантировать, что в следующий момент сделает моя правая рука, если он и дальше будет выдавать безоговорочные высказывания такого рода.

– Если он и дальше будет выдавать слабоумные высказывания такого рода – так звучали ваши слова, – поправил ее доктор Харрисон. – Я запомнил так точно, потому что был весьма впечатлен.

Леди Тилни рассмеялась и протянула врачу руку.

– Я провожу вас к двери, доктор Харрисон.

Пол попытался открыть глаза и сесть, чтобы поблагодарить врача. Но ему не удалось ни то, ни другое.

– Ббше… сссбо, – пролепетал он из последних сил.

– Что было намешано в вашем зелье, черт побери? – крикнула Люси вслед доктору.

Он обернулся в дверях.

– Всего пару капель настойки морфия. Абсолютно безобидно!

Возмущенный крик Люси Пол уже не услышал.

~~~

30 марта 1916 года

Пароль дня: «Potius sero quam numquam» (Libius)

Поскольку согласно данным наших источников в тайной полиции Лондон в следующие дни снова ожидают налеты немецкой военно‑морской эскадры, мы решили объявить первую степень безопасности. Хронограф на неопределенное время будет помещен в архив и леди Тилни, мой брат Джонатан и я будем там же элапсировать, ограничив дневную необходимость тремя часами. Путешествия в 19‑й век в этот период не должны доставить проблем; ночью редко кто оставался в этом помещении и в Хрониках нет упоминаний о каком‑либо визите из будущего, из чего можно предположить, что наше присутствие никогда не было замечено. Как можно было ожидать, леди Тилни воспротивилась необходимости менять свои обычные привычки и, по ее словам, не могла «найти никакой логики» в нашей аргументации, но в конце концов должна была подчиниться решению Великого мастера. Военное время требует особых мероприятий.

Элапсация сегодня после обеда в 1851 год прошла на удивление мирно, возможно, в связи с тем, что моя заботливая супруга завернула нам с собой свой неповторимый пирог к чаю, а мы избегали таких тем как выборное право для женщин, памятуя о горячих дебатах в других случаях.

Леди Тилни сожалела, что мы не сумели посетить Всемирную выставку в Гайд‑Парке, но поскольку мы разделяли ее сожаление по этому поводу, наш разговор не перерос в скандал. Предложив с завтрашнего дня проводить время элапсации за игрой в покер, леди Тилни снова продемонстрировала свою эксцентричность.

Погода сегодня: легкий моросящий дождь при весенней температуре 16° Цельсия.

Отчет: Тимоти де Вилльер, Внутренний круг

Глава первая

Острие меча было направлено точно мне в сердце, и глаза моего убийцы были двумя черными дырами, грозящими поглотить все находящееся вблизи. Я знала, что мне не убежать. Неуклюже я сделала пару шагов назад. Мужчина преследовал меня.

– Я смету с лица Земли то, что неугодно Богу! Земля пропитается твоей кровью!

У меня на языке было минимум два метких возражения (земля пропитается? – алё! у нас тут кафель на полу!), но паника не позволила мне произнести ни слова. Да и мужчина не выглядел так, будто мог оценить мой юмор в этой ситуации. Или он просто не ценил юмор.

Я нетвердо ступила еще на шаг назад и уперлась спиной в стену. Мой противник громко засмеялся. Ну ладно, он ценил юмор, но немного другой.

– Сейчас ты умрешь, демон! – закричал он и без промедления вонзил меч в мою грудь.

С громким криком я вскочила. Я была мокрой от пота, и у меня болело сердце, как будто кто‑то его действительно проткнул мечом. Какой отвратительный сон. Но если честно – неужели я действительно должна быть удивлена?

Переживания вчерашнего дня (и дней до него) не располагали к тому, чтобы уютно пригреться под одеялом и спать сном праведника. Скорее было так, что в мою голову заползали нежелательные мысли и вились там, как разрастающиеся плотоядные растения.

Гидеон только делал вид. Он не любит меня.

«Наверное, ему вообще ничего не надо делать – девичьи сердца и так слетятся к нему!» – я так и слышала мягкий, глубокий голос графа Сен‑Жермена, повторяющий эти слова снова и снова. – «Ничего нет, что было бы более предсказуемо, чем реакция влюбленной женщины».

М‑да, а как реагирует влюбленная женщина, если ей становится известно, что ей лгали и ею манипулировали? Правильно: она часами висит на телефоне с лучшей подругой, а потом сидит – сна ни в одном глазу – в темноте и спрашивает себя, какого черта она поддалась чарам этого типа, рыдая при этом от тоски… Действительно, легко предсказуемо.

Светящиеся цифры будильника показывали 3:10; это означало, что я задремала и проспала больше двух часов. Кто‑то – мама? – зашел и укрыл меня, потому что мне помнилось, что я сидела на кровати с поджатыми коленками и слушала слишком быстро бухающее в груди сердце. Странно вообще‑то, что разбитое сердце может еще биться.

– У меня такое чувство, что мое сердце собрано из красных острых осколков, которые изнутри режут меня, и я истекаю кровью, – так я попыталась описать состояние своего сердца Лесли (окей, звучит как минимум так же пафосно, как речь хрипящего мужика из моего сна, но иногда правда может быть… китчем).

А Лесли сочувствующе ответила:

– Я знаю, как ты себя чувствуешь. Когда Макс сказал, что между нами все кончено, я сначала думала, что умру от горя. А точнее – от множественных отказов внутренних органов. Потому что во всех этих присказках есть частичка правды: любовь достает до печенки, сжимает желудок, разбивает сердце, раздирает грудь и… и… действует на нервы… Но, во‑первых, это проходит, во‑вторых, положение не так безнадежно, как тебе кажется, и в‑третьих, твое сердце – не из стекла.

– Из камня, а не из стекла, – поправила я ее сквозь всхлипывания. – Мое сердце – драгоценный камень, который Гидеон разбил на тысячи кусочков, точно как в видении бабушки Мэдди.

– Звучит красиво, но – нет! В действительности сердца сделаны из другого материала. Можешь мне поверить. – Лесли откашлялась и торжественным тоном, будто открывая мне самую большую тайну в истории человечества, сказала: – Они сделаны из намного более прочного, небьющегося и способного постоянно принимать новую форму материала. Изготовлены по секретному рецепту. – Еще откашливание, чтобы усилить напряженность. Я непроизвольно затаила дыхание. – Как марципан! – провозгласила Лесли.

– Марципан? – на какой‑то короткий момент я перестала всхлипывать и ухмыльнулась.

– Да, марципан! – повторила Лесли абсолютно серьезно. – Хорошего качества, где много миндаля.

Еще немного, и я бы захихикала. Но потом вспомнила, что я самая несчастная девочка во всем мире, и сказала, тяжело вздохнув:

– Ну если из марципана, то Гидеон откусил кусок моего сердца! И обгрыз весь шоколад вокруг! Если бы ты видела, как он смотрел, когда…

Прежде чем я начала рассказывать опять все сначала, Лесли подчеркнуто вздохнула.

– Гвенни, мне не хочется тебя расстраивать, но я скажу: твои жалобы никому не помогают. Ты должна перестать ныть!

– Но я же не специально, – заверила ее я. – Оно само ноется. Только что я была самая счастливая девочка во всем мире, и тут он мне говорит, что…

– Окей, Гидеон вел себя как мерзавец, – быстро перебила меня Лесли. – Даже если невозможно понять, зачем ему это. Я имею в виду: ку‑ку? с чего бы это влюбленными девушками легче управлять? Я бы сказала – как раз наоборот. Влюбленные девушки, как заведенный часовой механизм у бомбы. Никто не может угадать, что они сделают в следующий момент. Боюсь, что Гидеон и его друг‑шовинист граф, совершили колоссальную ошибку.

– Я ведь думала, он правда меня любит. То, что он только притворялся, это так…

Подло? Жестоко? Не было слова, которое могло бы в полной мере описать мои чувства.

– Ах, дорогая. В других обстоятельствах я бы утешала тебя в твоем горе неделями. Но сейчас ты не можешь себе этого позволить. Твоя энергия нужна для других вещей. Например, для выживания. – Лесли звучала непривычно строго. – Так что, будь добра, возьми себя в руки!

– Ксемериус говорил то же самое. Перед тем как удрал и оставил меня одну.

– Маленький невидимый монстр прав! Мы должны сохранить сейчас ясную голову и собрать в кучу все известные факты. Фу, что это такое? Подожди, я должна открыть окно. Берти устроил очередную «газовую атаку»… Плохой пес! Так, где я остановилась? Да, точно, мы должны выяснить, что спрятал твой дедушка в вашем доме. – Голос Лесли несколько повысился. – Рафаэль оказался довольно полезным, можно сказать. Может, он и не так уж глуп, как можно было подумать.

– Как ты думаешь, ты имеешь в виду.

Рафаэль был младший брат Гидеона, он с недавнего времени ходил в нашу школу. Он сообразил, что в коде, который мне оставил дедушка, указаны географические координаты. Эти координаты указывали точно на наш дом.

– Мне было бы очень интересно узнать, насколько Рафаэль осведомлен о тайнах Хранителей и путешествиях во времени Гидеона.

– Возможно больше, чем можно предположить, – сказала Лесли. – Во всяком случае он не поверил моей версии, что, якобы, мистические игры в Лондоне сейчас очень популярны. Но он был достаточно умен, чтобы не задавать вопросов. – Тут она сделала небольшую паузу. – У него очень красивые глаза.

– Согласна.

У него действительно были красивые глаза, что напомнило мне, что у Гидеона были точно такие же. Зеленые, обрамленные густыми ресницами.

– Не то чтобы меня это сильно впечатлило, просто констатация факта…

«Я влюбился в тебя». Гидеон сказал это очень серьезно и смотрел при этом мне прямо в глаза. А я смотрела в его глаза и верила каждому его слову! У меня снова полились слезы, и я едва слышала, что говорила Лесли.

– …но я надеюсь, что это длинное письмо или что‑то типа дневника, в котором твой дедушка объясняет всё, о чем молчат остальные, и много другое. Тогда нам не придется больше идти наощупь, и мы сумеем разработать настоящий план…

Такие глаза следует запретить. Или нужно издать закон о том, что юноши с такими красивыми глазами могут ходить по улицам только в солнцезащитных очках. Кроме случаев, если у них в виде возмещения оттопыренные уши или что‑нибудь в этом роде…

– Гвенни? Ты что, опять рыдаешь? – Сейчас Лесли звучала точно, как миссис Каунтер, наша учительница географии, когда кто‑нибудь ей говорит, что забыл домашнее задание дома. – Дорогая, это неправильно! Ты должна перестать снова и снова проворачивать кинжал в своей груди. Нам нужна…

– …ясная голова! Ты права.

Хотя мне это стоило огромных усилий, я постаралась выбросить из головы воспоминания о глазах Гидеона и вложить немного убежденности в голос. Лесли это заслужила. В конечном счете, это именно она поддерживала меня много дней, причем абсолютно безоговорочно.

Перед тем как она повесила трубку, я обязательно должна была сказать, как я рада, что она есть у меня. (Даже если я при этом снова начала плакать, на этот раз растрогавшись.)

– А я как рада! – заверила меня Лесли. – Как скучна была бы моя жизнь без тебя!

Наш разговор закончился незадолго до полуночи, и я действительно несколько минут чувствовала себя лучше, но сейчас, в десять минут четвертого, мне снова хотелось ей позвонить, чтобы поговорить обо всем с самого начала.

По своей природе я вовсе не была склонна к нытью, просто это был первый раз в моей жизни, когда у меня были любовные переживания. Я имею в виду, настоящие любовные переживания. Тот вариант, когда по‑настоящему больно. Всё остальное стало далеким фоном. Даже выживание стало второстепенным делом. Положа руку на сердце: мысль о смерти в настоящий момент не была так уж неприятна. В конце концов, я не была бы первой, умершей от разбитого сердца, у меня было бы отличное общество: Русалочка, Джульетта, Покахонтас, Дама с камелиями, мадам Баттерфляй – и я, Гвендолин Шеферд. Положительным моментом было то, что кинжал мне не понадобится, потому что так скверно, как я себя чувствовала, означало, что я давно заболела чахоткой, – и умереть можно будет намного живописней. Бледная и красивая, как Белоснежка, я буду лежать на своей кровати, разбросав волосы по подушке. А Гидеон будет стоять рядом на коленях и горько сожалеть о том, что сделал, когда я тихо прошепчу свои последние слова…

Но до этого мне срочно нужно в туалет! Мятный чай с сахаром и лимоном считался в нашей семье лекарством от всех переживаний, и я выпила целый чайник чая. Мама, конечно, заметила, что я плохо себя чувствую, как только увидела меня в дверях. Большого умения для этого не требовалось, потому что от долгого плача я выглядела как кролик‑альбинос. Она бы мне не поверила, если бы я рассказала, что по дороге домой из штаб‑квартиры Хранителей я в лимузине резала лук, как предложил Ксемериус в виде отговорки.

– Что они сделали тебе, эти проклятые Хранители? Что случилось? – спросила она, умудрившись при этом выглядеть одновременно и сочувствующе и очень яростно. – Я убью Фалька, если…

– Никто мне ничего не сделал, мам, – поспешила я успокоить ее. – И ничего не случилось.

– Так она тебе и поверила! Почему ты не сказала про лук? Ты никогда не слушаешь меня! – Ксемериус топнул лапами.

Он был маленьким каменным демоном‑горгульей с большими ушами, крыльями летучей мыши, длинным чешуйчатым хвостом дракона и двумя маленькими рожками на кошачьей голове. К сожалению, он был не таким милым, как его внешность, и, тоже к сожалению, никто, кроме меня, не мог слышать его нахальных замечаний и, соответственно, дать отпор. Тот факт, что я могла видеть демонов‑горгулий и других призраков и с детства с ними разговаривала, было только одной из многих странностей, с которыми я должна была жить.

Другие были еще более необычными, я сама узнала о них всего пару недель назад, а именно, что я принадлежу к – тайному! – Кругу двенадцати путешественников во времени и ежедневно должна прыгать куда‑нибудь в прошлое. Вообще‑то, это проклятие, пардон, этот дар – возможность путешествовать во времени – должен был достаться моей кузине Шарлотте, которая намного лучше подходила для него, но в действительности выяснилось, что неудачницей оказалась я. Что, честно говоря, должно было быть само собой разумеющимся, так как я постоянно вытягивала «черную метку», ну, в переносном смысле, конечно. Когда мы в классе разыгрывали, кто кому дарит на Рождество подарки, я вытянула бумажку с именем учительницы (и что, по‑вашему, можно подарить учительнице?), если у меня были билеты на концерт, я накануне обычно заболевала (на выбор – в каникулы), а если я хотела особенно хорошо выглядеть, у меня на лбу выскакивал прыщ величиной с третий глаз.

Может быть, на первый взгляд путешествия во времени и нельзя сравнивать с прыщами, и может даже быть, что они выглядят чем‑то вызывающим зависть и предполагают веселье, но это не так. Они скорее утомительны, действуют на нервы и опасны. И, чтобы не забыть: если бы мне не достался этот дар, я бы никогда не встретила Гидеона, что означает, что мое сердце – из марципана или нет – было бы еще целым. Этот придурок был одним из двенадцати путешественников во времени. Один из немногих, которые еще жили. Других можно встретить только в прошлом.

– Ты плакала, – сразу распознала мама.

– Видишь? – закричал Ксемериус. – Теперь она выжмет тебя, как лимон, и ни на секунду не спустит с тебя глаз, а значит, мы не сможем отправиться сегодня ночью искать клад.

Я скорчила ему гримасу, чтобы он понял, что мне сегодня ночью совершенно точно не до клада. Ну, как это делают с невидимыми друзьями, если не хотят, чтобы другие считали тебя сумасшедшим, потому что ты разговариваешь с воздухом.

– Скажи, ты попробовала баллончик со слезоточивым газом и случайно попала себе в глаза, – прокаркал воздух.

Но я была слишком уставшей, чтобы лгать. Я посмотрела на маму заплаканными глазами и решила сказать правду. Я храбро сделала первый шаг.

– Мне… это… я плохо себя чувствую, потому что… ну… девичьи переживания, знаешь?

– Ах, золотко…

– Я поговорю с Лесли, и мне тут же станет лучше.

К огромному удивлению Ксемериуса, и моему тоже, этого объяснения оказалось достаточно. Мама заварила мне чай, поставила на прикроватную тумбочку чайник и мою любимую чашку с кружочками, погладила по голове и оставила в покое. Даже обычных указаний на время («Гвен! Уже позже десяти, ты разговариваешь больше сорока минут! Вы же завтра увидитесь в школе!») не было. Иногда она была в самом деле самой лучшей мамой в мире.

Со вздохом я перекинула ноги через край кровати и поплелась в сторону ванной комнаты. Вдруг холодное дуновение коснулось меня.

– Ксемериус? Это ты? – спросила я негромко, нащупывая выключатель.

– Смотря по обстоятельствам. – Ксемериус раскачивался, вися вниз головой на люстре в коридоре, и щурился от яркого света. – Только если ты не превратишься снова в комнатный фонтан! – Он передразнил меня высоким и плачущим голосом, к сожалению, очень похоже: – И тогда он сказал, я понятия не имею, о чем ты говоришь, и я тогда сказала, да или нет, и он тогда сказал, да, но, пожалуйста, не плачь… – Он театрально вздохнул. – Девочки – самый утомительный вариант людей из всех существующих. Сразу после финансовых работников на пенсии, продавщиц в чулочных отделах и председателей садово‑огородных товариществ.

– Ничего не могу гарантировать. – Я шептала, чтобы не разбудить остальных членов моей семьи. – Лучше всего будет, если мы вовсе не будем говорить о ты‑сам‑знаешь‑ком, потому что иначе… ну… комнатный фонтан может снова заработать.

– Я все равно не могу уже слышать его имя. Не хочешь заняться чем‑то полезным? Например, поискать сокровище?

Вероятно, самым полезным было бы поспать, но у меня, к сожалению, сна не было ни в одном глазу.

– Если хочешь, можем начать искать. Но сначала я должна избавиться от чая.

– Э‑э‑э?

Я показала на дверь в ванную комнату.

– А, вот оно что, – сказал Ксемериус. – Я жду тебя здесь.

В зеркале в ванной комнате я выглядела лучше, чем можно было ожидать. Ни малейшего следа чахотки. Веки немного отекли, как будто я нанесла слишком много розовых теней.

– Где ты был все это время, Ксемериус? – спросила я, вернувшись в коридор. – Случайно не у…?

– У кого? – Мордочка Ксемериуса приняла возмущенное выражение. – Не спрашиваешь ли ты меня о том, кого нельзя называть?

– Хмм… да. – Я бы так хотела знать, чем занимался Гидеон вечером. И что с его раненной рукой? И говорил ли он с кем‑нибудь обо мне? Что‑то типа: «Это ужасное недоразумение. Конечно, я люблю Гвендолин. Я никогда не притворялся».

– Не‑е‑е‑ет, на эту удочку ты меня не поймаешь. – Ксемериус расправил крылья и спланировал на пол. Сидя на полу, он был чуть выше моего колена. – Я вообще не уходил. Я основательно осматривался в доме. Если кто‑то и может найти сокровище, то только я. Хотя бы потому, что никто из вас не может проходить сквозь стены. Или перерыть содержимое ящиков в комоде твоей бабушки и не попасться на этом.

– Ну, какие‑то преимущества должны же быть, если ты невидим, – сказала я и удержалась от замечания, что Ксемериус ничего перерыть не может, потому что его лапы не в состоянии открыть никакой ящик. Ни один из призраков, с которыми я до сих пор была знакома, не мог двигать предметы. Большинство из них не было в состоянии создать даже легкое холодное дуновение. – Но ты знаешь, что мы ищем не сокровище, а только подсказку от дедушки, которая нам должна помочь в дальнейшем развитии ситуации?

– В доме полно барахла, которое могло бы быть сокровищем. Не говоря уже о всевозможных тайниках, – продолжал Ксемериус невозмутимо. – На втором этаже стены сделаны двойными, между ними есть проходы, которые однозначно не были построены для толстозадых, уж очень они узкие.

– Правда? – До сих пор я ничего не знала об этих проходах. – И как туда можно попасть?

– В большинстве комнат двери просто заклеены обоями, но до сих пор есть вход через шкаф твоей бабушки Мэдди и еще один за тяжеленным буфетом в столовой. И в библиотеке, там классический вариант – вход спрятан за вращающейся полкой. Из библиотеки, кстати, есть проход на лестницу к комнатам мистера Бернхарда и еще один – наверх на третий этаж.

– Что объясняет, почему мистер Бернхард вечно появляется как будто ниоткуда, – пробормотала я.

– Но это еще не все: в большой каминной трубе на стене дома № 83 есть лестница, по которой можно забраться на крышу. Из кухни в нее нельзя залезть, там камин замуровали, но в шкафу в конце коридора на втором этаже есть откидная крышка, которая достаточно велика для Деда Мороза. Или для вашего жуткого дворецкого.

– Или для трубочиста.

Дата добавления: 2015-07-13