АГРЕССИЯ Конрад Лоренц 17 страница

чтобы избавиться от своей потребности в движении. Серый

гусь, не имеющий партнера, с которым можно триумфаль-

но кричать, сидит или бродит печальный и подавленный.

Если Йеркс однажды так метко сказал о шимпанзе, что

один шимпанзе - это вообще не шимпанзе, то к диким гу-

сям это относится еще в большей степени, даже тогда -

как раз, особенно тогда, - когда одинокий тусь находится

в густонаселенной колонии, где у него нет партнера по три-

умфальному крику. Если такая печальная ситуация пред-

намеренно создается в опыте, в котором одного-единствен-

ного гусенка выращивают, как Каспара Хаузера, изолиро-

ванно от сородичей, то у этого несчастного создания наблю-

дается ряд характерных поведенческих отклонений. Они

* Каспар Хаузер (1812-1833) - его происхождение загадочно.

Объявился в Нюрнберге в мае 1828 г. Назвался Каспаром

Хаузером; рас-

сказывал о себе, что сидел один в темном помещении, сколько

себя по-

мнит. Его история послужила сюжетом целого ряда литературных

про-

изведений, поэтому немецкому читателю "К.Х." говорит о многом.

-относятся и к неодушевленному, и - в еще большей степе-

ни - к одушевленному окружению; и чрезвычайно много-

значительно похожи на отклонения, установленные Рене

Шпицем у госпитализированных детей, которые лишены

достаточных социальных контактов. Такое существо не

только лишено способности реагировать должным образом

на раздражения из внешней среды; оно старается, по воз-

можности, уклониться от любых внешних воздействий. По-

за лежа лицом к стене является при таких состояниях "па-

тогномической", т.е. она уже сама по себе достаточна для

диагноза. Так же и гуси, которых психически искалечили

подобным образом, садятся, уткнувшись клювом в угол

комнаты; а если поместить в одну комнату двух - как мы

сделали однажды, - то в два угла, расположенные по диа-

гонали. Рене Шпиц, которому мы показали этот экспери-

мент, был просто потрясен такой аналогией между поведе-

нием наших подопытных животных и тех детей, которых он

изучал в сиротском приюте. В отличие от детей, про гусей

мы еще не знаем, насколько такой калека поддается лече-

нию, ибо на восстановление требуются годы. Пожалуй, еще

более драматично, чем такая экспериментальная помеха

возникновению уз триумфального крика, действует на-

сильственный разрыв этих уз, который в естественных ус-

ловиях случается слишком часто. Первая реакция на исчез-

новение партнера состоит в том, что серый гусь изо всех сил

старается его отыскать. Он беспрерывно, буквально день и

ночь, издает трехслоговый дальний зов, торопливо и взвол-

нованно обегает привычные места, в которых обычно бывал

вместе с пропавшим, и все больше расширяет радиус своих

поисков, облетая большие пространства с непрерывным

призывным криком. С утратой партнера тотчас же пропа-

дает какая бы то ни было готовность к борьбе, осиротевший

гусь вообще перестает защищаться от своих сородичей, убе-

гает от более молодых и слабых; а поскольку о его состоянии

сразу же "начинаются толки" в колонии, то он мигом ока-

зывается на самой низшей ступени иерархии. Порог всех

раздражении, вызывающих бегство, понижается; птица

проявляет крайнюю трусость не только по отношению к со-

родичам, она реагирует на все раздражения внешнего мира

с большим испугом, чем прежде. Гусь, бывший до этого руч-

ным, может начать бояться людей, как дикий.

Иногда, правда, у гусей, выращенных человеком, мо-

жет случиться обратное: осиротевшая птица снова привя-

зывается к своему опекуну, на которого уже не обращала

никакого внимания, пока была счастливо связана с други-

ми гусями. Так произошло, например, с гусаком Копф-

шлицем, когда мы отправили в ссылку его друга Макса.

Дикие гуси, нормальным образом выращенные их собст-

венными родителями, в случае потери партнера могут

вернуться к родителям, к своим братьям и сестрам, с кото-

рыми они перед тем уже не поддерживали каких-либо за-

метных отношений, но - как показывают именно эти на-

блюдения - сохраняли латентную привязанность к ним.

Несомненно, к этой же сфере явлений относится и тот

факт, что гуси, которых мы уже взрослыми переселили в

дочерние колонии нашего гусиного хозяйства - на озеро

Аммерзее или на пруды Амперштаувайер в Фюрстен-

фельдбрюке, - возвращались в прежнюю колонию на

Эсс-зее именно тогда, когда теряли своих супругов или

партнеров по триумфальному крику.

Все описанные выше симптомы, относящиеся к вегета-

тивной нервной системе и к поведению, очень похоже про-

являются и у скорбящих людей. Джон Баулби в своем ис-

следовании грусти у маленьких детей дал наглядную трога-

тельную картину этих явлений; и просто невероятно, до ка-

ких деталей простирается здесь аналогия между человеком

и птицей! В точности как человеческое лицо при длитель-

ном сохранении описанного депрессивного состояния быва-

ет отмечено постоянной неподвижностью - "убито го-

рем", - то же самое происходит и с лицом серого гуся. В

обоих случаях за счет длительного снижения симпатиче-

ского тонуса особенно подвержены изменениям нижние

окологлазья, что характерно для внешнего проявления

"опечаленности". Мою любимую старую гусыню Аду я из-

дали узнаю среди сотен других гусей по этому скорбному

выражению ее глаз; и я получил однажды впечатляющее

подтверждение, что это не плод моей фантазии. Один очень

опытный знаток животных, особенно птиц, ничего не знав-

ший о предыстории Ады, вдруг показал на нее и сказал:

"Это гусыня, должно быть, хлебнула горя!"

Из принципиальных соображений теории познания

мы считаем ненаучными, незаконными любые высказы-

вания о субъективных переживаниях животных, за иск-

лючением одного: субъективные переживания у живо-

тных есть. Нервная система животного отличается от на-

шей, как и происходящие в ней процессы; и можно при-

нять за аксиому, что переживания, идущие параллельно с

этими процессами, тоже качественно отличаются от на-

ших. Но эта теоретически трезвая установка по поводу

субъективных переживаний у животных, естественно,

никак не означает, что отрицается их существование. Мой

учитель Хейнрот на упрек, что он будто бы видит в живо-

тном бездушную машину, обычно отвечал с улыбкой:

"Совсем наоборот, я считаю животных эмоциональными

людьми с очень слабым интеллектом!" Мы не знаем и не

можем знать, что субъективно происходит в гусе, который

проявляет все объективные симптомы человеческого горя.

Но мы не можем удержаться от чувства, что его страдание

сродни нашему!

Чисто объективно - все поведение, какое можно на-

блюдать у дикого гуся, лишенного уз триумфального кри-

ка, имеет наибольшее сходство с поведением животных,

очень привязанных к месту обитания, когда их вырыва-

ют из привычного окружения и пересаживают в чужую

обстановку. Здесь начинаются те же отчаянные поиски, и

так же пропадает всякая боеготовность до тех пор, пока

животное не найдет свои родные места. Для сведущего че-

ловека характеристика связи серого гуся с партнером по

триумфальному крику будет наглядной и меткой, если

сказать, что гусь относится к партнеру так же - со всех

точек зрения, - как относится к центру своей террито-

рии чрезвычайно привязанное к своему участку живо-

тное, у которого эта привязанность тем сильнее, чем боль-

ше "степень его знакомства" с нею. В непосредственной

близости к этому центру не только внутривидовая агрес-

сия, но и многие другие автономные жизненные проявле-

ния соответствующего вида достигают наивысшей интен-

сивности. Моника Майер-Хольцапфель определила парт-

нера по личной дружбе как "животное, эквивалентное до-

му", и тем самым ввела термин, который успешно избега-

ет антропоморфной субъективизации поведения живо-

тных, но при этом во всей полноте охватывает значение

чувств, вызываемых настоящим другом.

Поэты и психоаналитики давно уже знают, как близко

соседствуют любовь и ненависть; знают, что и у нас, лю-

дей, объект любви почти всегда, "амбивалентно", бывает

и объектом агрессии. Триумфальный крик у гусей - я

подчеркиваю снова и снова - это лишь аналог, в самом

лучшем случае лишь яркая, но упрощенная модель чело-

веческой дружбы и любви; однако эта модель знамена-

тельным образом показывает, как может возникнуть та-

кая двойственность. Если даже - при нормальных усло-

виях - во втором акте церемонии, в дружеском привет-

ственном повороте друг к другу агрессия у серых гусей со-

вершенно отсутствует, то в целом - особенно в первой

части, сопровождаемой "раскатом", - ритуал содержит

полную меру автохтонной агрессии, которая направлена,

хотя и скрытно, против возлюбленного друга и партнера.

Что это именно так - мы знаем не только из эволюцион-

ных соображений, приведенных в предыдущей главе, но и

из наблюдения исключительных случаев, которые высве-

чивают взаимодействие первичной агрессии и ставших

автономными мотиваций триумфального крика.

Наш самый старый белый гусь, Паульхен, на втором

году жизни спаривался с гусыней своего вида, но в то же

время сохранял узы триумфального крика с другим таким

же гусаком, Шнееротом, который хотя и не был ему бра-

том, но стал таковым в совместной жизни. У белых гуса-

ков есть обыкновение - широко распространенное у на-

стоящих и у нырковых уток, но очень редкое у гусей -

насиловать чужих самок (особенно тогда, когда они нахо-

дятся на гнезде, насиживая яйца). Так вот, когда на сле-

дующих год супруга Паульхена построила гнездо, отло-

жила яйца и стала их насиживать, возникла ситуация,

столь же интересная, сколь ужасная: Шнеерот насиловал

самку постоянно и жесточайшим образом, а Паульхен ни-

чего на мог против этого предпринять! Когда Шнеерот яв-

лялся на гнездо и хватал гусыню, Паульхен с величайшей

яростью бросался на развратника, но затем, добежав до

него, обходил его резким зигзагом и в конце концов напа-

дал на какой-нибудь безобидный эрзац-объект, например

на нашего фотографа, снимавшего эту сцену. Никогда

прежде я не видел столь отчетливо эту власть переориен-

тирования, закрепленного ритуализацией: Паульхен хо-

тел напасть на Шнеерота, - тот, вне всяких сомнений

сомнений, возбуждал его гнев, - но не мог, потому что

накатанная дорога ритуализованного действия проносила

его мимо предмета ярости так же жестко и надежно, как

стрелка, установленная соответствующим образом, посы-

лает локомотив на соседний путь.

Поведение этого белого гуся показывает совершенно

однозначно, что даже стимулы, определенно вызываю-

щие агрессию, приводят не к нападению, а к триумфаль-

ному крику, если исходят от партнера. У белых гусей вся

церемония не разделяется на два акта так отчетливо, как

у серых, у которых первый акт содержит больше агрессии

и направляется наружу, а второй состоит почти исключи-

тельно в социально мотивированном обращении к партне-

ру. Белые гуси вероятно вообще сильнее заряжены агрес-

сивностью, чем наши дружелюбные серые. Так же и их

триумфальный крик, который в этом отношении прими-

тивнее у белых гусей, чем у их серых родственников. Та-

ким образом, в описанном ненормальном случае смогло

возникнуть поведение, которое в механике побуждений

полностью соответствовало исходному переориентиро-

ванному нападению, нацеленному мимо партнера, какое

мы уже видели у цихлид. Здесь хорошо применимо Фрей-

дово понятие регрессии.

Несколько иной процесс регрессии может внести опре-

деленные изменения и в триумфальный крик серых гусей,

а именно - в его вторую, неагрессивную фазу; и в этих

изменениях отчетливо проявляется изначальное участие

агрессивного инстинкта. Это в высшей степени драматич-

ное событие может произойти лишь в том случае, если два

сильных гусака вступают в союз триумфального крика,

как описано выше. Мы уже говорили, что даже самая бое-

способная гусыня уступает в борьбе самому слабому гуса-

ку, так что ни одна нормальная пара гусей не может вы-

стоять против двух таких друзей, и потому они стоят в

иерархии гусиной колонии очень высоко. С возрастом и с

долгой привычкой к этому высокому рангу у них растет

"самоуверенность", т.е. уверенность в победе, а вместе с

тем и агрессивность. Одновременно интенсивность триум-

фального крика растет и вместе со степенью знакомства

партнеров, т.е. с продолжительностью их союза. При этих

обстоятельствах вполне понятно, что церемония единства

такой пары гусаков приобретает степень интенсивности,

которая у разнополой пары не достигается никогда. Уже

неоднократно упоминавшихся Макса и Копфшлица, ко-

торые "женаты" вот уже девять лет, я узнаю издали по су-

машедшей восторженности их триумфального крика.

Так вот, иногда бывает, что триумфальный крик таких

гусаков выходит из всяких рамок, доходит до экстаза, -

и тут происходит нечто весьма примечательное и жуткое.

Крики становятся все громче, сдавленнее и быстрее, шеи

вытягиваются все более горизонтально и тем самым теря-

ют характерное для церемонии поднятое положение, а

угол, на который отклоняется переориентированное

движение от направления на партнера, становится все

меньше. Иными словами, ритуализованная церемония

при чрезмерном нарастании ее интенсивности утрачива-

ет те двигательные признаки, которые отличают ее от не-

ритуализованного прототипа. Таким образом происходит

настоящая Фрейдова регрессия: церемония возвращается

к эволюционно более раннему, первоначальному состоя-

нию. Впервые такую "разритуализацию" обнаружил

И.Николаи на снегирях. Церемония приветствия у само-

чек этих птиц, как и триумфальный крик у гусей, возник-

ла за счет ритуализации из исходных угрожающих жес-

тов. Если усилить сексуальные побуждения самки снегиря

долгим одиночеством, а затем поместить ее вместе с сам-

цом, то она преследует его жестами приветствия, которые

принимают агрессивный характер тем отчетливее, чем

сильнее напряжение полового инстинкта.

У пары гусаков возбуждение такой экстатической

любви-ненависти может на любом уровне остановиться и

вновь затихнуть; затем развивается хотя еще и крайне

возбужденный, однако нормальный триумфальный крик,

завершающийся тихим и нежным гоготаньем, даже если

их жесты только что угрожающе приближались к прояв-

лениям яростной агрессивности. Даже если видишь такое

впервые, ничего не зная о только что описанных процес-

сах, - наблюдая подобные проявления чрезмерно пыл-

кой любви, испытываешь какое-то неприятное чувство.

Невольно приходят на ум выражения типа "Так тебя люб-

лю, что съел бы" - и вспоминается старая мудрость, ко-

торую так часто подчеркивал Фрейд, что именно обиход-

ная речь обладает надежным и верным чутьем к глубочай-

шим психологическим взаимосвязям.

Однако в единичных случаях - за десять лет наблюде-

ний у нас в протоколах всего три таких - разритуализа-

ция, дошедшая до наивысшего экстаза, не поворачивает

вспять; и тогда происходит событие, непоправимое и влеку-

щее чрезвычайно тяжелые последствия для дальнейшей

жизни участников: угрожающие и боевые позы обоих гуса-

ков приобретают все более чистую форму, возбуждение до-

ходит до точки кипения, - и прежние друзья внезапно

хватают друг друга "за воротник" и ороговелым сгибом

крыла обрушивают град ударов, грохот которых разносится

по округе. Такую смертельно серьезную схватку слышно

буквально за километр. Обычная драка двух гусаков, кото-

рая разгорается из-за соперничества по поводу самки или

места под гнездо, редко длится больше нескольких секунд,

а больше минуты - никогда. В одной их трех схваток меж-

ду бывшими партнерами по триумфальному крику мы за-

протоколировали продолжительность боя в четверть часа,

после чего бросились к ним встревоженные шумом сраже-

ния. Ужасающая, ожесточенная ярость таких схваток лишь

в малой степени объясняется, пожалуй, тем обстоятельст-

вом, что противники слишком хорошо знакомы и потому

испытывают друг перед другом меньше страха, чем перед

чужаком. Чрезвычайная ожесточенность супружеских ссор

тоже черпается не только из этого источника. Мне кажется,

что, скорее, в каждой настоящей любви спрятан такой за-

ряд латентной агрессии, замаскированной узами партне-

ров, что при разрыве этих уз возникает тот отвратительный

феномен, который мы называем ненавистью. Нет любви без

агрессии, но нет и ненависти без любви!

Победитель никогда не преследует побежденного, и мы

ни разу не видели, чтобы между ними возникла вторая

схватка. Наоборот, в дальнейшем эти гусаки намеренно из-

бегают друг друга; если гуси большим стадом пасутся на бо-

лотистом лугу за оградой, они всегда находятся в диамет-

рально противоположных точках. Если они случайно -

когда не заметят друг друга вовремя - или в нашем экспе-

рименте оказываются рядом, то демонстрируют, пожалуй,

самое достопримечательное поведение, какое мне приходи-

лось видеть у животных; трудно решиться описать его, рис-

куя попасть под подозрение в необузданной фантазии. Гу-

саки - смущаются\ В подлинном смысле этого слова! Они

не в состоянии друг друга видеть, друг на друга посмотреть;

у каждого взгляд беспокойно блуждает вокруг, колдовски

притягивается к объекту его любви и ненависти - и отска-

кивает, как отдергивается палец от раскаленного металла.

А в добавление к тому оба беспрерывно через что-то пере-

прыгивают, оправляют оперение, трясут клювом нечто не-

существующее и т.д. Просто уйти они тоже не в состоянии,

ибо все, что может выглядеть бегством, запрещено древним

заветом: "сохранять лицо" любой ценой. Поневоле стано-

вится жалко их обоих; чувствуется, что ситуация чрезвы-

чайно болезненная. Исследователь, занятый проблемами

внутривидовой агрессии, много бы дал за возможность по-

средством точного количественного анализа мотиваций ус-

тановить пропорциональные соотношения, в которых пер-

вичная агрессия и автономное, обособившееся побуждение

к триумфальному крику взаимодействуют друг с другом в

различных частных случаях такой церемонии. По-видимо-

му, мы постепенно приближаемся к решению этой задачи,

но рассмотрение соответствующих исследований здесь уве-

ло бы нас слишком далеко.

Вместо того мы хотели бы еще раз окинуть взглядом

все то, что узнали из данной главы об агрессии и о своеоб-

разных механизмах торможения, которые не только иск-

лючают какую бы то ни было борьбу между совершенно

определенными индивидами, постоянно связанными друг

с другом, но и создают между ними особого рода союз. С

примером такого союза мы подробнее познакомились на

триумфальном крике гусей. Затем мы хотим исследовать

отношения между союзом такого рода и другими механиз-

мами социальной совместной жизни, которые я описал в

предыдущих главах. Когда я сейчас перечитываю ради

этого соответствующие главы, меня охватывает чувство

бессилия: я сознаю, что мне не удалось воздать должное

величию и важности эволюционных процессов, о кото-

рых - мне кажется - я знаю, как они происходили, и

которые я решился описать. Надо полагать, более или ме-

нее одаренный речью ученый, который всю свою жизнь

занимался какой-то материей, должен бы быть в состоя-

нии изложить результаты трудов своих таким образом,

чтобы передать слушателю или читателю не только то,

что он знает, но и то, что он при этом чувствует. Мне ос-

тается лишь надеяться, что чувство, которое я не сумел

выразить в словах, повеет на читателя из краткого изло-

жения фактов, когда я воспользуюсь здесь подобающим

мне средством краткого научного резюме.

Как мы знаем из 8-й главы, существуют животные, ко-

торые полностью лишены внутривидовой агрессии и всю

жизнь держатся в прочно связанных стаях. Можно было

бы думать, что этим созданиям предначертано развитие

постоянной дружбы и братского единения отдельных осо-

бей; но как раз у таких мирных стадных животных ничего

подобного не бывает никогда, их объединение всегда со-

вершенно анонимно. Личные узы, персональную дружбу

мы находим только у животных с высокоразвитой внут-

ривидовой агрессией, причем эти узы тем прочнее, чем аг-

рессивнее соответствующий вид. Едва ли есть рыбы агрес-

сивнее цихлид и птицы агрессивнее гусей. Общеизвестно,

что волк - самое агрессивное животное из всех млекопи-

тающих ("bestia senza pace" у Данте); он же - самый

верный из всех друзей. Если животное в зависимости от

времени года попеременно становится то территориаль-

ным и агрессивным, то неагрессивным и общительным, -

любая возможная для него персональная связь ограниче-

на периодом агрессивности.

Персональные узы возникли в ходе великого становле-

ния, вне всяких сомнений, в тот момент, когда у агрессив-

ных животных появилась необходимость в совместной де-

ятельности двух или более особей ради какой-то задачи

сохранения вида; вероятно, главным образом ради заботы

о потомстве. Несомненно, что личные узы и любовь во

многих случаях возникли из внутривидовой агрессии, в

известных случаях это происходило путем ритуализации

переориентированного нападения или угрозы. Поскольку

возникшие таким образом ритуалы связаны лично с пар-

тнером, и поскольку в дальнейшем, превратившись в са-

мостоятельные инстинктивные действия, они становятся

потребностью, - они превращают в насущную потреб-

ность и постоянное присутствие партнера, а его самого -

в "животное, эквивалентное дому".

Внутривидовая агрессия на миллионы лет старше

личной дружбы и любви. За время долгих эпох в истории

Земли наверняка появлялись животные, исключительно

свирепые и агрессивные. Почти все рептилии, каких мы

знаем сегодня, именно таковы, и трудно предположить,

что в древности это было иначе. Однако личные узы мы

знаем только у костистых рыб, у птиц и у млекопитаю-

щих, т.е. у групп, ни одна их которых не известна до поз-

днего мезозоя. Так что внутривидовой агрессии без ее

контр-партнера, без любви, бывает сколько угодно; но

любви без агрессии не бывает.

Ненависть, уродливую младшую сестру любви, необ-

ходимо четко отделять от внутривидовой агрессии. В от-

личие от обычной агрессии она бывает направлена на ин-

дивида, в точности как и любовь, и по-видимому любовь

является предпосылкой ее появления: по-настоящему не-

навидеть можно, наверно, лишь то, что когда-то любил, и

все еще любишь, хоть и отрицаешь это.

Пожалуй, излишне указывать на аналогии между опи-

санным выше социальным поведением некоторых живо-

тных - прежде всего диких гусей - и человека. Все про-

писные истины наших пословиц кажутся в той же мере под-

ходящими и для этих птиц. Будучи эволюционистами и

дарвинистами с колыбели, мы можем и должны извлечь из

этого важные выводы. Прежде всего мы знаем, что самыми

последними общими предками птиц и млекопитающих бы-

ли примитивные рептилии позднего девона и начала ка-

менноугольного периода, которые наверняка не обладали

высокоразвитой общественной жизнью и вряд ли были ум-

нее лягушек. Отсюда следует, что подобия социального по-

ведения у серых гусей и у человека не могут быть унаследо-

ваны об общих предков; они не "гомологичны", а возник-

ли - это не подлежит сомнению - за счет так называемо-

го конвергентного приспособления. И так же несомненно,

что их существование не случайно; вероятность - точнее,

невероятность - такого совпадения можно вычислить, но

она выразилась бы астрономическим числом нулей.

Если в высшей степени сложные нормы поведения -

как, например, влюбленность, дружба, иерархические ус-

тремления, ревность, скорбь и т.д. и т.д. - у серых гусей

и у человека не только похожи, но и просто-таки совер-

шенно одинаковы до забавных мелочей - это говорит

нам наверняка, что каждый такой инстинкт выполняет

какую-то совершенно определенную роль в сохранении

вида, и притом такую, которая у гусей и у людей почти

или совершенно одинакова. Поведенческие совпадения

могут возникнуть только так.

Как подлинные естествоиспытатели, не верящие в "без-

ошибочные инстинкты" и прочие чудеса, мы считаем само-

очевидным, что каждый такой поведенческий акт является

функцией соответствующей специальной телесной струк-

туры, состоящей из нервной системы, органов чувств и т.д.;

иными словами - функцией структуры, возникшей в ор-

ганизме под давлением отбора. Если мы - с помощью ка-

кой-нибудь электронной или просто мысленной модели -

попытаемся представить себе, какую сложность должен

иметь физиологический аппарат такого рода, чтобы произ-

вести хотя бы, к примеру, социальное поведение триум-

фального крика, то с изумлением обнаружим, что такие

изумительные органы, как глаз или ухо, кажутся чем-то со-

всем простеньким в сравнении с этим аппаратом.

Чем сложнее и специализированное два органа, анало-

гично устроенных и выполняющих одну и ту же функцию,

тем больше у нас оснований объединить их общим, функци-

онально определенным понятием - и обозначить одним и

тем же названием, хотя их эволюционное происхождение

совершенно различно. Если, скажем, каракатицы или голо-

воногие, с одной стороны, и позвоночные, с другой, незави-

симо друг от друга изобрели глаза, которые построены по

одному и тому принципу линзовой камеры и в обоих случа-

ях состоят из одних и тех же конструктивных элементов -

линза, диафрагма, стекловидное тело и сетчатка, - то нет

никаких разумных доводов против того, чтобы оба орга-

на - у каракатиц и у позвоночных - называть глазами,

безо всяких кавычек. С таким же правом мы можем это себе

позволить и в отношении элементов социального поведения

высших животных, которое как минимум по многим при-

знакам аналогично поведению человека.

Высокомерным умникам сказанное в этой главе долж-

но послужить серьезным предупреждением. У животного,

даже не принадлежащего к привилегированному классу

млекопитающих, исследование обнаруживает механизм

поведения, который соединяет определенных индивидов

на всю жизнь и превращается в сильнейший мотив, опре-

деляющий все поступки, который пересиливает все "жи-

вотные" инстинкты - голод, сексуальность, агрессию и

страх - и создает общественные отношения в формах,

характерных для данного вида. Такой союз по всем пунк-

там аналогичен тем отношениям, какие у нас, у людей,

складываются на основе любви и дружбы в их самом чис-

том и благородном проявлении.

12. ПРОПОВЕДЬ СМИРЕНИЯ

Рубанок не проходит здесь -

В доске сучки торчат везде -

Дата добавления: 2015-07-13