КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Лекция 9 (часть 1). Материал и прием. Язык произведения. Художественная речь и ее элементы. 3 страницаГерои литературы разных стран и эпох бесконечно многообразны. Персонажной сфере явственна повторяемость: существуют своего рода литературные «сверхтипы» — надэпохальные и интернациональны. Человек авантюрно-героический, который твердо верит в свои силы, в свою инициативу, в способность добиться поставленной цели. Диапазон этих целей весьма широк: от служения народу, обществу, человечеству до эгоистически своевольного и не знающего границ самоутверждения, связанного с хитрыми проделками, обманом, а порой с преступлениями и злодействами (вспомним шекспировского Макбета и его жену): герой, романтически настроенные бунтари и духовные скитальцы в литературе XIX—XX вв., «Новые рыцари», авантюристы-трикстеры, житийно-идиллический герой. Л итературные персонажи могут представать не только «носителями» ценностных ориентации, но и воплощениями безусловно отрицательных черт либо средоточием попранной, подавленной, несостоявшейся человечности. Многие персонажи русской «послегоголевской» литературы всецело подчинены безжизненной рутине, омертвевшим стереотипам среды, подвластны собственным эгоистическим побуждениям. Человек, у которого ценностные ориентиры пошатнулись либо отсутствуют вовсе, стал предметом пристального внимания писателей нашего столетия. Портрет персонажа — это описание его наружности: телесных, природных и, в частности, возрастных свойств (черты лица и фигуры, цвет волос), а также всего того в облике человека, что сформировано социальной средой, культурной традицией, индивидуальной инициативой (одежда и украшения, прическа и косметика). Портрет может фиксировать характерные для персонажа телодвижения и позы, жесты и мимику, выражения лица и глаз. Для традиционных высоких жанров характерны идеализирующие портреты, которые сохранились в литературе вплоть до романтизма. Так, героиня пушкинской «Полтавы» «свежа, к вешний цвет», стройна, «как тополь киевских высот», в повести Гоголя «Тарас Бульба» о красавице полячке, в которую влюбился Андрий, говорится, что она была «черноглазая и белая как снег, озаренная утренним румянцем солнца», и что глаза ее, «глаза чудесные, пронзительно ясные, бросали взгляд долгий, как постоянство». Портреты в произведениях смехового, комедийно-фарсового характера иные. Центром реальности для писателя становится человеческое тело, подаваемое гротескно. При всей их противоположности идеализирующие и гротескные портреты обладают общим свойством: в них гиперболически запечатлевается одно человеческое качество: в первом случае — телесно-душевное совершенство, во-втором — материально-телесное начало в его мощи, говоря современным языком — витальная энергия. Со временем (особенно явственно в XIX в.) в литературе возобладали портреты, раскрывающие сложность и многоплановость облика персонажей. Здесь живописание наружности нередко сочетается с проникновением писателя в душу героя и с психологическим анализом. О Печорине: «глаза не смеялись, когда он смеялся <...> Это признак — или злого нрава, или глубокой постоянной грусти»). А вот слова повествователя-автора об Обломове в начале романа И.А. Гончарова: «Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица <...> Ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души». Портрет героя, как правило, локализован в каком-то одном месте произведения. Чаще он дается в момент первого появления персонажа, экспозиционно. Но литература знает и иной способ введения портретных характеристик в текст. Его можно назвать лейтмотивным: неоднократно повторяющиеся на протяжении романа «Война и мир» упоминания о лучистых глазах княжны Марьи. В литературных портретах внимание авторов нередко сосредоточивается более на том, что выражают фигуры или лица, какое впечатление они оставляют, какие чувства и мысли вызывают, нежели на них самих как на живописуемой данности. Портреты запечатлевают не только статическое во «внешнем» человеке, но и жестикуляцию, мимику, которые динамичны по своей сути. Татьяна в 7- главе «ЕО»: безыскусственность и изящество облика (мужчины «ловили взор ее очей», хотя «Никто, не мог прекрасной / Ее назвать») сопоставлены «с блестящей Ниной Воронскою,/ Сей Клеопатрою Невы», которая «Затмить соседку не могла,/ Хоть ослепительна была». Нечто аналогичное — в «Войне и мире» (глава, изображающая петербургский бал). Психологизм. Облик персонажа создается также с помощью воссоздания писателем человеческого сознания, что именуется психологизмом. Интерес к сложности внутреннего мира человека упрочился в литературе последних 3-4 столетий. Но уже у Шекспира мы находим индивидуализированное воспроизведение переживаний в их взаимосвязи и неповторимости. Психологизм знаменует воспроизведение процессов формирования мыслей, чувств, намерений. Существует открытый и подтекстовый психологизм, когда импульсы и чувства героев лишь угадываются. Диапазон словесно-художественных средств, позволяющих запечатлевать внутреннюю жизнь человека, весьма широк: формы ощущения героев (думает, чувствует, хочет), характеристики автора, несобственно-прямая речь (слияние голосов автора и героя), внутренние и внешние монологи,, задушевные беседы, дневники, сновидения, галлюцинации. Психологизм проявляется также в рефлексии персонажа. П стал явлением всех родов, видов и жанров в литературе. Монолог и диалог. Персонажи неизменно проявляют себя в словах, произнесенных вслух или про себя. Способ, манера, характер «говорения» нередко выдвигаются в центр произведения и творчества писателя. «Говорящий человек» проявляет себя в речи диалогической и монологической. Диалоги (от др--гр. dialogos — разговор, беседа) и монологи (от др.-гр. monos — один и logos — слово, речь) составляют наиболее специфическое звено словесно-художественной образности. Они являются своего рода связующим звеном между миром произведения и его речевой тканью. Диалоги и монологи - это речевые образования, обнаруживающие и подчеркивающие свою субъективную принадлежность, свое «авторство» (индивидуальное или коллективное), так или иначе интонированные, запечатлевающие человеческий голос, что отличает их от документов, инструкций, научных формул и иного рода эмоционально нейтральных, безликих речевых единиц. Диалог слагается из высказываний разных лиц (как правило, двух) и осуществляет двустороннее общение людей. Здесь участники коммуникации постоянно меняются ролями, становясь на какое-то время (весьма малое) то говорящими (т.е. активными), то слушающими (т.е. пассивными). В ситуации диалога отдельные высказывания возникают мгновенно. Каждая последующая реплика зависит от предыдущей, составляя отклик на нее. Посредством диалогов люди ориентируются в повседневной жизни, устанавливают и упрочивают контакты друг с другом, общаются интеллектуально и духовно. Но наиболее полно и ярко диалогическая форма речи проявляет себя в атмосфере непринужденного контакта немногих людей, которые ощущают себя друг другу равными. При этом высказывания в составе диалога нередко оказываются сбивчивыми, грамматически неправильными и аморфными. Они могут выглядеть «недомолвками», которые, однако, вполне понятны собеседнику. Слушающий нередко перебивает говорящего, вмешиваясь в течение его речи, и это усиливает «сцепленность» реплик: диалог предстает как сплошной поток речи двух, а иногда и большего числа лиц (речевую коммуникацию, в которой «на равных» участвуют более двух-трех человек, называют полилогом). Значительна роль диалогов в художественной литературе. В драматических произведениях они доминируют безусловно, в эпических (повествовательных) тоже весьма значимы и порой занимает большую часть текста. Взаимоотношения персонажей вне их диалогов не могут быть выявлены сколько-нибудь конкретно и ярко. Мир вещей составляет существенную грань человеческой реальности, это — сфера деятельности и обитания людей. Вещь впрямую связана с их поведением, сознанием и составляет необходимый компонент культуры: «вещь перерастает свою «вещность» и начинает жить, действовать, «веществовать» в духовном пространстве». Во всех гранях вещи, являющие собой либо ценности, либо «антиценности», способны представать в искусстве (в частности, в литературных произведениях), составляя их существенное звено. «Литература, — отмечает А.П. Чудаков, — изображает мир в его физических и конкретно-предметных формах... никогда художник слова не может отряхнуть вещный прах со своих ног и освобожденной стопой вступить в царство имматериальное; внутренне-субстанциальное, для того чтобы быть воспринятым, должно быть внешностно-предметно воссоздано». Один их лейтмотивов литературы XIX—XX вв. — вещь, сродная человеку, как бы сросшаяся с его жизнью, домом, повседневностью. Например, вещи в доме Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны («Старосветские помещики»): связки сушеных груш и яблок на частоколе, содержащийся с опрятностью глиняный пол, сундуки, ящики в комнатах, поющая дверь. Вещи, обозначаемые в ряде произведений, как бы источают поэзию семьи и любви, уюта, и одновременно — высокой одухотворенности – рояль и лампа с абажуром, кремовые занавески в «Белой гвардии». Многие из подобных вещей, обжитых человеком и знаменующих его благую связь с миром, — житейские украшения, призванные радовать глаз и сердце (чаще всего — разноцветные, пестрые, узорчатые). Таков антураж дома архивариуса Линдгорста («Золотой горшок»): хрустальное зеркало и колокольчики, перстень с драгоценным камнем и сам золотой горшок с вышитой на нем великолепной лилией, который призван чудесно осчастливить юных героев повести. Поэтическая сторона быта с его утварью и предметным антуражем, имеющим народные корни, ярко воплощена в повести И.С. Шмелева «Богомолье», в сюжете которой немаловажную роль играет pacписанная узорами тележка, какую, по словам одного из героев, «одной рукой да глазом не сделаешь, тут душой радоваться надо». Но преобладает в литературе XIX—XX вв. снижающе-прозаическое освещение вещного миpa. Комната Раскольникова, один угол которой был «ужасно острый», другой — «уж слишком безобразно тупой», или часы в «Записках из подполья», которые «хрипят, будто их душат», после чего раздается «тонкий, гаденький звон». На вещи ложится печать запустения и мертвенности. Во многих случаях вещный мир связывается с глубокой неудовлетворенностью человека самим собой, окружающей реальностью. У В.В. Набокова.: «Это была <...> пошловато обставленная, дурно освещенная комната с застрявшей тенью в углу и пыльной вазой на недосягаемой полке». Литература XX в. широко использовала образы вещного мира не только как атрибутов бытовой обстановки, среды обитания людей, но и (прежде всего!) как предметов, органически ерошенных с внутренней жизнью человека и имеющих при этом значение символическое: и психологическое, и «бытийное», онтологическое. Это углубление художественной функции вещи имеет место и тогда, когда она причастна глубинам человеческого сознания и бытия, позитивно значима и поэтична. Вещная конкретика составляет неотъемлемую и весьма существенную грань словесно-художественной образности. Вещь имеет широкий диапазон содержательных функций: они могут быть эпизодичными или же становиться важнейшим звеном словесной ткани. Вещи могут «подаваться» писателями либо в виде некоей «объективной» данности, бесстрастно живописуемой (вспомним комнату Обломова в первых главах романа И.А. Гончарова; описания магазинов в романе Э. Золя «Дамское счастье»), либо как чьи-то впечатления о еденного, которое не столько живописуется, сколько рисуется единичными штрихами, субъективно окрашенными. Природа и пейзаж. Формы присутствия природы в литературе разнообразны. Это и мифологические воплощения ее сил, и поэтические олицетворения, и эмоционально окрашенные суждения о ней (будь то отдельные возгласы или целые монологи), и описания животных, растений, их, так сказать, портреты, и, наконец, собственно пейзажи (фр. pays — страна, местность) — описания широких природных пространств. В фольклоре и на ранних этапах существования литературы преобладали внепейзажные образы природы: олицетворения, персонификации и т.д.; бытовали сравнения человеческого мира с предметами и явлениями природы: героя — с орлом, соколом, львом; войска — с тучей; блеска оружия — с молнией и т.п. Подобного рода образность присутствует и в литературе близких нам эпох. Время рождения пейзажа как существенного звена словесно-художественной образности —XVIII век. Так называемая описательная поэзия (Дж. Томсон, А. Поуп) широко воссоздала картины природы, которая подавалась преимущественно элегически — в тонах сожалений о прошлом. Таковы образ заброшенного монастыря в поэме Ж. Делиля «Сады», «Элегия, написанная на сельском кладбище» Т. Грея, повлиявшая на русскую поэзию благодаря знаменитому переводу В.А. Жуковского («Сельское кладбище», 1802). Характер пейзажа заметно изменился в первые десятилетия XIX в., в России — начиная с А.С. Пушкина. Образы природы каждый раз рождаются заново, представая неожиданными и смелыми. Настала эпоха индивидуально-авторского видения и воссоздания природы. У каждого крупного писателя XIX—XX вв. — особый, специфический природный мир, подаваемый преимущественно в форме пейзажей. Речь идет о том в природе, что откликается на данное душевное движение и состояние человека или его порождает. При этом природа часто предстает неизбывно изменчивой, неравной самой себе, пребывающей в самых различных состояниях. В литературе XX в. (особенно — в лирической поэзии) субъективное видение природы нередко берет верх над ее предметностью, так что конкретные ландшафты и определенность пространства нивелируются, а то и исчезают вовсе. Таковы многие стихотворения Блока, где пейзажная конкретика как бы растворяется в туманах и сумерках. Эмоционально напряженное восприятие природы одерживает победу над ее пространственно-видовой, «ландшафтной» бороной. Субъективно значимые ситуации момента здесь «выдвигается на первый план, а само предметное заполнение пейзажа начинает играть как бы второстепенную роль». Опираясь на ставшую ныне привычной лексику, такие образы природы правомерно назвать «постпейзажными». Образы природы (как пейзажные, так и все иные) обладают глубокой и совершенно уникальной содержательной значимостью. В многовековой культуре человечества укоренено представление о благости и насущности единения человека с природой, об их глубинной и нерасторжимой связанности. Ценности невозделанной, первозданной природы стали достоянием культурно-художественного сознания сравнительно поздно. В литературе запечатлены неразрывная связь человека с природой; их разлад и притивостояние. Со времени романтизма настойчиво звучит мотив горестного, болезненного, трагического отъединения человека от природы. «Певучесть есть в морских волнах...»: Невозмутимый строй во всем, Созвучье полное в природе, — Разлад мы с нею сознаем. Откуда, как разлад возник? И отчего же в общем хоре Душа поет не то, что море, И ропщет мыслящий тростник? На протяжении последних двух столетий литература неоднократно говорила о людях как о преобразователях и покорителях природы. В модернистской и, в особенности, постмодернистской литературе отчуждение от природы приняло еще более радикальный характер: «природа уже не природа, а "язык", система моделирующих категорий.
Учебная литература
Дата добавления: 2017-01-13; Просмотров: 888; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |