Table of Contents 78 страница

...честно ли это, что таким образом жизнь женщины предрешена?

Если ты не можешь сказать это сейчас, когда потом ты даже не будешь этого помнить... когда на этом всё и закончится, как если бы ты умерла... то скажешь ли ты это вообще кому-нибудь?

— Вы можете меня сначала поцеловать? — произнесла Рианна Фелторн.

Чёрные глаза Снейпа изучили её так пристально, что она покраснела до самой груди. Рианна подумала: может, он прекрасно знает, что от одного его присутствия у неё подгибаются ноги, и что на самом деле она хотела не поцелуй?

— Почему бы и нет, — тихо сказал профессор, наклонился к ней и поцеловал.

Это ничем не напоминало её фантазии. В них поцелуи Снейпа были неистовыми, cрываемыми силой, а сейчас... на самом деле, сейчас это было попросту неуклюже. Губы Снейпа слишком сильно прижались к её губам, и наклон был не тот, и их носы мешали друг-другу, и его губы оказались слишком напряжены, и...

Только когда профессор выпрямился и снова поднял палочку, она поняла.

— Это же... — сказала она удивлённо, глядя на него снизу вверх. — Это же не... это был... ваш первый...

Рианна Фелторн моргнула и оглядела пещеру. В ладони она сжимала огромный рубин, найденный здесь, в углу, прямо в грязи. Ей удивительно повезло, и она не понимала, почему при взгляде на этот рубин ей становится грустно, словно она что-то забыла, что-то очень ценное для неё.

Глава 77. Самоактуализация. Послесловия: Внешность обманчива

Послесловие: Альбус Дамблдор и...

Старый волшебник сидел в одиночестве за письменным столом в нетишине директорского кабинета посреди бесчисленных незамечаемых устройств. Он был одет в мантию из мягкой ткани спокойного жёлтого цвета, непохожую на одеяния, что он обычно носил на людях. Перо в морщинистой руке скрипело над официального вида пергаментом. Если бы вы здесь каким-то образом оказались и увидели старца, то обнаружили бы, что прочесть что-нибудь по его лицу ничуть не проще, чем разобраться в этих загадочных устройствах. Вероятно, вы бы нашли его слегка грустным, слегка усталым, но, опять же, Альбус Дамблдор всегда так выглядел, когда оставался один.

На дне камина лишь россыпь золы напоминала об огне: эта магическая дверь была запечатана столь крепко, что с тем же успехом её могло не существовать вовсе. Что же касается физической реальности, то громадная дубовая дверь кабинета была заперта на замок, а Бесконечная Лестница за ней оставалась недвижима. Внизу лестницы горгульи, закрывающие проход, пребывали на своих местах — их псевдо-жизнь ушла, оставив лишь твёрдый камень.

Перо всё ещё выводило очередное слово, оно всё ещё выводило очередную букву...

Старый волшебник вскочил на ноги с такой скоростью, что изумил бы любого наблюдателя. Брошенное перо, так и не дописав букву, упало на пергамент. Волшебник молниеносно развернулся к дубовой двери — жёлтая мантия взметнулась, волшебная палочка ужасающей мощи прыгнула ему в руку...

И так же внезапно старый волшебник остановился, прервав её движение.

Чья-то рука трижды постучала в дубовую дверь.

Теперь уже медленнее беспощадная палочка вернулась в чехол, завязками прикреплённый внутри рукава его одежд. Старик сделал несколько шагов вперёд, выпрямился, принял официальный вид, сделал спокойное лицо. Перо на столе поднялось и опустилось рядом с пергаментом, будто его там аккуратно положили, а не бросили впопыхах, а сам пергамент перевернулся чистой стороной вверх.

Повинуясь безмолвному усилию воли, дубовая дверь распахнулась.

Сверкнули зелёные глаза, суровые как камень.

— Признаю, я впечатлён, Гарри, — тихо сказал старый волшебник. — Мантия Невидимости позволила бы тебе избежать моих несовершенных средств обнаружения, но я не почувствовал ни движения големов, ни вращения лестницы. Как ты сюда попал?

Мальчик сделал несколько шагов внутрь кабинета, позволив двери закрыться за его спиной.

— Я могу попасть, куда мне будет угодно, с разрешением или без, — голос мальчика казался спокойным. Может, даже слишком спокойным. — Я в вашем кабинете, потому что я так решил, и к чёрту пароли. Вы сильно ошибаетесь, директор Дамблдор, если считаете, будто я остаюсь в этой школе потому, что я здесь узник. Я просто не решил — пока — уйти. А теперь, учитывая это, ответьте: почему вы велели своему агенту, профессору Снейпу, нарушить договор, который мы заключили в этом самом кабинете, что он не будет издеваться над учениками четвёртого курса и младше?

Несколько секунд старый волшебник просто смотрел на юного героя... А потом — медленно, чтобы не встревожить мальчика — его морщинистые пальцы открыли один из множества ящиков в столе, вытащили лист пергамента и опустили на столешницу.

— Четырнадцать, — сказал старый волшебник. — Вчера вечером было отправлено четырнадцать сов. Это считая лишь тех, что были посланы семьям, которые имеют право голоса в Визенгамоте, либо семьям, владеющим значительным богатством, либо семьям, которые уже заключили союз с твоими врагами. Либо, как в случае с Робертом Джагсоном, всё сразу, ибо его отец — лорд Джагсон — Пожиратель смерти, а его дед — Пожиратель смерти, который погиб от палочки Аластора Хмури. Что в этих письмах написано, я не знаю, но догадаться нетрудно. Теперь ты понимаешь, Гарри Поттер? Каждый раз, когда Гермиона Грейнджер побеждала, как ты выразился, опасность для неё со стороны Слизерина возрастала, снова и снова. Но теперь слизеринцы одержали над ней верх, легко и безопасно, без насилия и увечий. Они победили, и больше нет нужды в драках... — старый волшебник вздохнул. — Так я планировал. Так я надеялся. Так бы оно и вышло, не вмешайся профессор Защиты. Теперь на попечительском совете Северус выступит против профессора Защиты и одолеет его — так это будет выглядеть, но слизеринцам это не заменит ощущения мгновенной победы, которое бы их успокоило.

Мальчик сделал ещё несколько шагов вперёд. Его голова задралась выше — он не сводил взгляда с очков-полумесяцев. И почему-то создавалось ощущение, что мальчик смотрит на директора сверху вниз, а не снизу вверх.

— Значит, этот лорд Джагсон — Пожиратель смерти? — тихо сказал он. — Отлично. Значит, его жизнь уже куплена и оплачена, и я могу сделать с ним всё, что угодно, не испытывая этических проблем...

— Гарри!

В голосе мальчика звенел лёд, созданный из воды чистейшего родника.

— Похоже, у вас сложилось мнение, что Свету положено жить в страхе Тьмы. Я же говорю: должно быть наоборот. Я бы предпочёл не убивать этого лорда Джагсона, хоть он и Пожиратель смерти. Но одного часа мозгового штурма с профессором Квирреллом с лихвой хватит, чтобы придумать какой-нибудь творческий способ уничтожить его финансово или изгнать из магической Британии. Думаю, это послужило бы хорошим примером.

— Признаться, — медленно проговорил старый волшебник, — мысль разорить пятисотлетний Дом и развязать с Пожирателем смерти войну до победного конца из-за потасовки в коридорах Хогвартса не приходила мне в голову, Гарри.

Старик поднял палец и подтолкнул им очки-полумесяцы, немного сползшие к кончику носа во время недавнего внезапного всплеска активности.

— Осмелюсь сказать, — продолжил он, — она не пришла бы в голову и мисс Грейнджер, и профессору МакГонагалл, и Фреду с Джорджем.

— А это будет не по поводу коридоров, — пожал плечами мальчик. — Это будет воздаянием за его прошлые злодеяния. И я бы так поступил только в ответ на действия Джагсона. Смысл не в том, чтобы люди видели во мне стихийное бедствие, а в том, чтобы дать всем понять, что нейтральной стороне от меня ничего не грозит, но тыкать в меня палкой чрезвычайно опасно, — мальчик улыбнулся одними губами. — Возможно, я закажу в «Ежедневном пророке» объявление о том, что любой, кто хочет и дальше выступать против меня, познает истинную суть Хаоса, но тот, кто оставит меня в покое, может спать спокойно.

— Нет, — голос старого волшебника стал глубже, в нём появилось что-то от его истинного возраста и могущества. — Нет, Гарри, такого случиться не должно. Ты ещё не знаешь, что такое битва, не понимаешь, что по-настоящему происходит, когда враги сходятся в бою. И потому ты мечтаешь, как и все мальчишки, научить врагов тебя бояться. Меня пугает, что ты в своём слишком юном возрасте уже, возможно, обладаешь достаточной силой, чтобы претворить некоторые из этих мечтаний в жизнь. С этой дороги нет поворота, не ведущего во тьму, Гарри, ни одного. Это дорога Тёмного Лорда, можешь быть уверен.

Мальчик заколебался и бросил взгляд на пустой помост, где Фоукс иногда давал отдых крыльям. Мало кто заметил бы это быстрое движение глаз, но старому волшебнику оно было очень знакомо.

— Хорошо, оставим вопрос о том, что нужно научить их меня бояться, — наконец сказал мальчик. Его голос был всё так же твёрд, но утратил часть холодности. — Тем не менее, я считаю, вы всё равно не имеете права допускать страдания детей из страха, что могут сделать люди вроде лорда Джагсона. Весь смысл вашей работы — защищать детей. Если лорд Джагсон действительно попытается помешать вам, сделайте всё, чтобы его остановить. Дайте мне полный доступ к моим банковским хранилищам, и я лично возьму ответственность за всё, что произойдёт после запрета хулиганства в Хогвартсе. И не важно, кто попробует вмешаться — лорд Джагсон или кто-нибудь ещё.

Старый волшебник медленно покачал головой.

— Гарри, похоже, ты считаешь, что стоит мне только использовать всё моё могущество, и всех моих врагов сметёт, как пушинок. Ты ошибаешься. Люциус Малфой манипулирует министром Фаджем. Через «Ежедневный Пророк» он воздействует на всю Британию, и ему лишь на малую долю не хватает власти в попечительском совете, чтобы изгнать меня из Хогвартса. Амелия Боунс и Бартемиус Крауч — союзники, но даже они отступят в сторону, если мы начнём действовать безрассудно. Мир, который тебя окружает, гораздо более хрупок, чем тебе кажется, и мы должны тщательно обдумывать каждый шаг. Старая Война волшебников так и не закончилась, Гарри, она просто приняла другую форму. Чёрный король уснул, и его фигурами до поры распоряжается Люциус Малфой. Думаешь, он позволит тебе безнаказанно взять пешку своего цвета?

Мальчик улыбнулся. От его улыбки опять веяло холодом.

— Ладно, я придумаю способ сделать так, чтобы соратникам лорда Джагсона показалось, будто он предал собственную сторону.

— Гарри...

— Препятствия означают, что пора мыслить творчески, директор. Они не означают, что нужно бросить детей, которых вы должны защищать. Пусть Свет победит, и если это приведёт к новым неприятностям, — мальчик пожал плечами, — пусть Свет победит снова.

— Так, быть может, сказали бы фениксы, умей они изъясняться словами. Но ты не понимаешь какова цена феникса.

Последние два слова старый волшебник произнёс необычайно отчётливо, его голос будто бы породил эхо, и кабинет наполнился грохотом.

Между древним щитом на стене и вешалкой Распределяющей шляпы камень стен начал струиться и течь. Он перелился в две ограждающие колонны с проходом между ними, в котором виднелась лестница, ведущая наверх, во тьму.

Старый волшебник развернулся и зашагал к этой лестнице, а потом оглянулся на Гарри Поттера.

— Идём! — в голубых глазах старого волшебника не было привычной искорки. — Раз уж ты настроен настолько серьёзно, что без приглашения прорвался в мой кабинет, почему бы не пойти ещё дальше.

* * *

У каменной лестницы не было перил, поэтому, сделав несколько шагов, Гарри достал палочку и сказал «Люмос». Директор не оглянулся. И, казалось, он не смотрел под ноги, словно взбирался по этим ступеням достаточно часто, чтобы ему не нужно было их видеть.

Мальчик знал, что ему надо бы испытывать любопытство или страх, но места для этого в голове уже не оставалось. Все его силы уходили на то, чтобы не дать медленно кипящему внутри гневу выплеснуться наружу.

Лестница оказалась короткой, всего один прямой пролет без поворотов или изгибов.

Ступени привели к цельнометаллической двери. В голубом свете заклинания Гарри дверь выглядела чёрной, значит, сам металл был либо чёрным, либо, возможно, красным.

Альбус Дамблдор взмахнул длинной палочкой перед собой и тем же странным голосом, который отдался эхом в ушах Гарри, словно впечатываясь в его память, произнёс: «Судьба феникса».

Последняя дверь открылась, и Гарри проследовал за Дамблдором внутрь.

Зал внутри выглядел сделанным из того же чёрного металла, что и ведущая в него дверь. Чёрные стены, чёрный пол. Потолок тоже был чёрным, но с него на белой цепи свисал хрустальный шар, от которого исходило серебряное сияние. Оно словно имитировало свечение Патронуса, хотя и было ясно, что это не настоящий свет Патронуса.

В зале стояли постаменты из чёрного металла. На них можно было разглядеть движущиеся фотографии, цилиндры, наполовину заполненные какой-то тускло-мерцающей серебряной жидкостью, одинокие маленькие предметы: обгоревшее серебряное ожерелье, смятая шляпа, невредимое золотое обручальное кольцо... На многих постаментах было всё сразу: фотография, серебряная жидкость, предмет. Также на многих постаментах лежали волшебные палочки - сломанные, обгоревшие. Некоторые выглядели так, словно дерево каким-то образом расплавилось. Целых палочек было мало.

Гарри не сразу понял, где он оказался, но затем его горло внезапно перехватило. Казалось, ярость внутри получила удар молотом, возможно, сильнейший удар за всю его жизнь.

— Это не все погибшие в моих войнах, — сказал Альбус Дамблдор. Он стоял спиной к Гарри, и мальчик видел только его седые волосы и отливающие жёлтым одежды. — Далеко не все. Только мои ближайшие друзья и те, кто погиб из-за худших моих решений. Тут покоится память о них. Это место тех, о ком я жалею больше всего.

Гарри попробовал посчитать постаменты и не смог. Наверное, около сотни. Зал из чёрного металла был не маленьким, и в нём явно хватало места для новых постаментов.

Альбус Дамблдор повернулся к Гарри. Глубокие голубые глаза под бровями отливали сталью, но голос его был спокоен.

— Мне кажется, ты ничего не знаешь о цене феникса, — тихо сказал он. — Мне кажется, ты не злой человек, а лишь ужасно невежественный, и твёрдый в своём невежестве, как я когда-то давно. Однако я ни разу не слышал Фоукса так ясно, как ты в тот день. Наверное я был уже слишком стар и полон горя, когда ко мне пришёл мой феникс. Если я что-то не понимаю в том, насколько я должен быть готов сражаться, поделись со мной этой мудростью.

В голосе старого волшебника не было злости. Удар, перехватывающий дыхание, как после падения с метлы, нанесли обгоревшие и разбитые палочки, тускло отсвечивающие своей смертью в серебряном свете.

— Или же развернись и покинь это место, но тогда я не желаю больше слышать об этом.

Гарри не знал, что сказать. В его жизни не случалось ничего подобного, и все слова пропали. Если бы он поискал, он бы их нашёл, но в этот миг ему не верилось, что у этих слов будет смысл. Неправильно, если человек может победить в любом споре просто потому, что люди умирали из-за его решений, но даже понимая это, Гарри не мог ничего сказать. Не было таких слов, которые Гарри имел бы право произнести.

И Гарри почти развернулся и ушёл из этого места, но вдруг осознал, что, вероятно, какая-то часть Альбуса Дамблдора всегда находится в этой комнате, всегда, не важно, где бы ни был он сам. И что, находясь в подобном месте, можно сделать что угодно, потерять что угодно, если это будет значить, что тебе не придётся сражаться вновь.

Один из постаментов привлёк внимание Гарри — фотография на нём не двигалась, не улыбалась и не махала рукой — это была магловская фотография женщины, серьёзно смотревшей в камеру. Её каштановые волосы были заплетены в косы в обычном магловском стиле, какого Гарри не видел ни у одной колдуньи. Рядом с фотографией стоял цилиндр с серебристой жидкостью, но никаких предметов — ни оплавленного кольца, ни сломанной палочки.

Гарри медленно сделал несколько шагов вперёд и остановился перед постаментом.

— Кто она? — спросил он, и собственный голос показался ему незнакомым.

— Её звали Трисия Глассвелл, — ответил Дамблдор, — мать маглорождённой дочери, которую убили Пожиратели Смерти. Она была сыщиком правительства маглов и после смерти дочери передавала информацию от властей маглов в Орден Феникса. Но её предали, и она попала в руки Волдеморта, — голос старого волшебника дрогнул. — Её смерть не была лёгкой, Гарри.

— Она спасла кому-нибудь жизнь? — спросил Гарри.

— Да, — тихо произнёс волшебник, — спасла.

Гарри поднял взор от постамента и взглянул на Дамблдора:

— Стал бы мир лучше, если бы она не сражалась?

— Нет, не стал бы, — устало и печально отозвался Альбус. Он казался ещё более согбенным, как если бы складывался сам в себя. — Вижу, ты до сих пор не понимаешь. Думаю, и не поймёшь, пока сам... Ох, Гарри. Давным давно, когда я был не сильно старше тебя нынешнего, я узнал настоящее лицо насилия и его цену. Давать волю смертельным проклятиям по любой причине — по любой причине, Гарри — дурное дело, порочное по своей природе, ужасное, как темнейший из ритуалов. Насилие, однажды начавшись, нападает на любую жизнь рядом с собой, подобно летифолду. Гарри, я бы... предпочёл, чтобы ты избежал урока, на котором это понял я.

Гарри отвёл взгляд от голубых глаз и уставился в чёрный металл пола. Директор, очевидно, пытался донести до него нечто важное. Но при этом и мысль Гарри не была глупой.

— Жил когда-то магл по имени Махатма Ганди, — начал Гарри, смотря в пол, — который считал, что правительство магловской Британии не должно править его страной. И он отказался сражаться. Он убедил всю свою страну не сражаться. Вместо этого он сказал своим людям идти к британским солдатам и дать убить себя без сопротивления, и когда Британия не смогла больше этого выносить, мы оставили его страну. Когда я читал об этом, я думал, что это прекрасно, я думал, что это превосходит все войны, которые вели с помощью орудий или мечей. Они правда добились своего, это действительно сработало.

Гарри набрал воздуха.

— Но потом я узнал, что во время Второй Мировой Ганди сказал своим людям, что в случае вторжения нацистов они должны придерживаться той же политики мирного сопротивления. Но нацисты просто застрелили бы всех попавшихся на глаза. И, возможно, Уинстон Черчилль всегда чувствовал, что должен быть путь лучше, какой-то умный путь к победе, который не требует причинения боли никому. Но он не смог найти его, и ему пришлось сражаться.

Гарри взглянул на директора, который смотрел на него:

— Уинстон Черчилль — это человек, который пытался убедить Британское правительство не отдавать Чехословакию Гитлеру в обмен на мирное соглашение, убеждал дать немедленный отпор....

— Мне знакомо это имя, Гарри, — отозвался Дамблдор. Губы старого волшебника дернулись вверх. — Хотя честность заставляет меня сказать, что старина Уинстон никогда не был склонен к моральным терзаниям, даже после дюжины рюмок огневиски.

— Смысл в том, — продолжил Гарри, когда пришёл в себя после осознания, с кем он разговаривает, и подавил внезапно вернувшееся ощущение, что он чудовищно обнаглевший невежественный ребёнок, который не имеет права находиться в этой комнате и задавать вопросы Альбусу Дамблдору, — смысл в том, что фраза «насилие — это зло» — не ответ. Она не говорит, когда сражаться, а когда — нет. Это трудный вопрос, но Ганди отказался искать на него ответ. И поэтому я стал меньше уважать его.

— А каков твой ответ, Гарри? — тихо спросил Дамблдор.

— Можно сказать, что никогда нельзя отвечать насилием на насилие, — ответил Гарри. — Что рисковать чьей-то жизнью можно лишь, чтобы спасти ещё больше жизней. Это хорошо звучит. Но проблема в том, что если полицейский видит, как грабитель лезет в чей-то дом, он обязан попытаться его остановить. Даже с учётом того, что грабитель может начать сопротивляться и кто-нибудь может пострадать или даже погибнуть. Даже с учётом того, что грабитель, возможно, пытался украсть лишь драгоценности, которые всего только вещи. Потому что, если никто не будет осложнять жизнь грабителям, то грабителей будет всё больше и больше. И даже если они будут воровать всего лишь вещи, то... основа общества... — Гарри сбился. В этой комнате его мысли оказались не столь упорядочены, как ему обычно представлялось. Ведь должно быть какое-то прекрасное логичное объяснение на языке теории игр, он должен его хотя бы увидеть... Но оно ускользало от него. Ястребы и голуби...

— Разве вы не понимаете? Если злодеи готовы прибегнуть к насилию для получения желаемого, а добрые люди всегда будут уступать, поскольку насилие слишком ужасно, чтобы его применять, то это — это не то общество, в котором стоит жить, директор! Неужели вы не осознаёте, что хулиганы делают с Хогвартсом, и более всего с факультетом Слизерина?

— Война слишком ужасна, чтобы так рисковать, — ответил старый волшебник, — и всё же она грядёт. Волдеморт возвращается. Чёрные фигуры собираются. Северус — одна из важнейших наших фигур в этой войне. Но наш злобный профессор зельеварения должен внешне, как говорится, соответствовать своей роли. Если за это можно заплатить чувствами детей, всего лишь их чувствами, Гарри, — голос старого волшебника был очень тих, — то нужно быть чудовищно невежественным в военных делах, чтобы счесть это плохой сделкой. Это не сложный выбор, Гарри. Сложный — выглядит вот так.

Волшебник никуда не показывал. Он просто стоял на месте посреди постаментов.

— Вам нельзя быть директором, — выдавил Гарри сквозь жжение в горле. — Мне очень, очень жаль, но нельзя пытаться быть школьным директором и одновременно вести войну. Хогвартс не должен быть частью всего этого.

— Дети выживут, — устало прикрыл глаза волшебник. — Они бы не пережили Волдеморта. Не интересовался ли ты, Гарри, почему дети в Хогвартсе редко говорят о своих родителях? Потому что всегда, в пределах слышимости, есть кто-нибудь, потерявший мать или отца, или обоих. Вот что оставил Волдеморт в прошлый раз. Ничто не стоит того, чтобы такая война началась снова хотя бы на день раньше чем должно или длилась на день дольше чем должно.

В этот раз старый волшебник повёл рукой, как будто указывая на все сломанные палочки:

— Мы сражались не потому, что так было правильно! Мы сражались, когда было необходимо, когда не оставалось иного выхода. Таким был наш ответ.

— Вы поэтому ждали так долго, прежде чем сразиться с Гриндевальдом? — выпалил Гарри, прежде чем успел подумать.

Время замедлилось. Голубые глаза рассматривали его.

— С кем ты разговаривал, Гарри? — спросил старый волшебник. — Нет, не отвечай. Я уже понял.

Дамблдор вздохнул:

— Многие задавали мне этот вопрос, и всегда я уводил разговор в сторону. Однако в своё время ты должен будешь узнать всю правду. Поклянёшься ли ты никогда не обсуждать это с другими, пока я не дам согласия?

Гарри хотелось бы получить разрешение рассказать Драко, но...

— Клянусь.

— Гриндевальд владел древним и ужасным устройством. И пока это устройство было у него, я не мог сломить его защиту. Я не мог победить в нашей дуэли, наш поединок длился много часов, и в итоге Гриндевальд пал от истощения сил. И я бы умер после этого, если бы не Фоукс. Но пока его союзники-маглы приносили кровавые жертвоприношения, поддерживая его силы, Гриндевальд бы не пал. Никто не должен знать о том зловещем устройстве, принадлежавшем Гриндевальду. Никто не должен подозревать о нём, не должно быть ни единого намёка, и больше я тебе сейчас ничего не скажу. Вот так, Гарри. Никакой морали, никакой мудрости. Вот, что тогда произошло.

Гарри медленно кивнул. Это не было совершенно невероятным по стандартам магии...

— А затем, — ещё тише продолжил Дамблдор, словно разговаривая с самим собой, — поскольку победил его именно я, когда я сказал, что он не должен умереть, все повиновались мне, хотя его крови требовали тысячи. И был он заключён в Нурменгарде, тюрьме, построенной им самим, и пребывает там по сей день. Я не собирался убивать Гриндевальда на той дуэли, Гарри. Понимаешь, однажды, давным-давно, я уже пробовал убить его, и это... это было... это оказалось... ошибкой, Гарри...

Старый волшебник держал перед собой свою тёмно-серую палочку и смотрел на неё так, словно это был хрустальный шар из магловской фэнтези, чаша, в которую можно заглянуть и увидеть ответы.

— И тогда я думал... Думал, что я никогда не должен убивать. А потом появился Волдеморт.

Старый волшебник вновь поднял взгляд на Гарри и хрипло продолжил:

— Он не похож на Гриндевальда, Гарри. Ничего человеческого в нём не осталось. Его ты должен уничтожить. Ты не должен колебаться, когда наступит время. К нему одному, изо всех существ в этом мире, ты не должен выказать милосердия. И когда закончишь, ты должен забыть об этом, забыть, что ты сделал, и вернуться обратно к жизни. Сохрани свою ярость для этого и только для этого.

В кабинете повисла тишина.

После множества долгих секунд она была прервана коротким вопросом:

— Есть ли дементоры в Нурменгарде?

— Что? — переспросил старый волшебник. — Нет! Даже его я бы не обрёк на такую участь...

* * *

Старый волшебник смотрел на юного мальчика, который выпрямился и изменился в лице.

— Другими словами, — мальчик словно забыл, что в комнате кроме него есть ещё кто-то, — уже известно, как удержать могущественного Тёмного волшебника в тюрьме без дементоров. И люди знают, что они это знают.

— Гарри?..

— Нет, — мальчик поднял голову, и его глаза вспыхнули зелёным огнём, — я не принимаю ваш ответ, директор. Фоукс поручил мне миссию, и теперь я знаю, почему он доверил её мне, а не вам. Вы готовы принять соотношение сил, при котором плохие парни побеждают. Я — нет.

— Это тоже не ответ, — на лице старого волшебника не отразилась его боль, он давно научился её скрывать. — Отказ что-то принять ничего не меняет. Быть может, ты просто слишком юн, чтобы понять этот вопрос, Гарри, несмотря на то, как ведёшь себя внешне. Лишь в детских мечтаниях можно выиграть все битвы и не оставить без внимания ни одно злодеяние.

— Вот почему я могу уничтожать дементоров, а вы — нет. Потому что я верю, что тьма может быть разрушена.

У старого волшебника перехватило дыхание.

— Цена феникса не неизбежна, — сказал мальчик. — Это не часть какого-то глубокого равновесия, встроенного в мироздание. Это всего лишь та часть задачи, где вы ещё не придумали способ сжульничать.

Старый волшебник открыл рот, но не произнёс ни слова.

Серебряный свет падал на разломанные палочки.

— Фоукс поручил мне миссию, — повторил мальчик, — и я не отступлю от этой миссии, даже если мне понадобится разрушить всё Министерство для её выполнения. Вот та часть ответа, которую вы упускаете. Нельзя просто остановиться и сказать: «Ну что ж, похоже, мне никак не удастся придумать способ положить конец хулиганству в Хогвартсе», — и так это и оставить. Нужно просто искать ответ, пока он не найдётся. И если он потребует разрушить всю коалицию Люциуса Малфоя, что ж — прекрасно.

— А настоящая битва, битва против Волдеморта? — дрожащим голосом спросил старый волшебник. — Что ты сделаешь, чтобы выиграть её, Гарри? Разрушишь весь мир? Даже если ты когда-нибудь заполучишь такое могущество, этого не хватит, чтобы совсем избежать потерь. Возможно, ничего для этого не хватит! Если ты уже сейчас ведёшь себя так, это не что иное, как безумие!

— Я спросил профессора Квиррелла, почему он засмеялся после того, как наградил Гермиону сотней баллов, — сказал мальчик ровным голосом. — И профессор Квиррелл ответил, это не точные его слова, но он сказал примерно следующее: его чрезвычайно позабавило, что великий и добрый Альбус Дамблдор сидел там и ничего не делал в ответ на мольбу о помощи бедной невинной девочки, а он наоборот её защитил. И ещё он сказал, что, когда добрые высокоморальные люди завязываются узлом, они обычно не делают ничего, а если всё-таки начинают действовать, то их едва ли можно отличить от тех, кого мы называем плохими. В то же время он сам может помочь невинной девочке когда захочет, потому что он не является хорошим человеком. И мне следует помнить об этом всякий раз при мысли о том, чтобы вырасти хорошим.

Старый волшебник не показал силу полученного удара. Только если бы кто-нибудь смотрел очень внимательно, он смог бы заметить немного расширившиеся глаза.

— Не волнуйтесь, директор, — сказал мальчик. — У меня ещё не перемкнуло цепи. Я знаю, что должен учиться доброте у Гермионы и Фоукса, не у профессора Квиррелла или вас. Что возвращает меня к настоящей цели моего визита. Время Гермионы слишком ценно, чтобы тратить его на отработки. Профессор Снейп отменит их, заявив, что я его шантажировал.

Поколебавшись, старый волшебник кивнул головой, серебряная борода медленно качнулась.

— Это будет не лучшим вариантом для неё, Гарри, — сказал он, — но можно устроить, что она будет отрабатывать своё наказание у профессора Биннса, и вы сможете заниматься вместе в его аудитории.

— Хорошо, — ответил мальчик. — Думаю, я обсудил с вами всё, что хотел. Можете быть уверенны, что в следующий раз, когда мне покажется, что вы действуете на стороне плохих парней или позволяете им победить, я сделаю всё, что, по моему мнению, Фоукс сказал бы мне, невзирая на то, сколько неприятностей может за этим последовать. Надеюсь, мы прояснили этот вопрос.

Мальчик замолчал, повернулся и вышел из комнаты сквозь открытую дверь из чёрного металла. Спустя секунду послышалось «Люмос!», и показался свет волшебной палочки.

Старый волшебник молча стоял в тишине среди осколков судеб, которые ему пришлось оставить позади. Дрожащая морщинистая рука потянулась к очкам-полумесяцам...

Дата добавления: 2017-01-13