Table of Contents 88 страница

Она никому не рассказала.

Она проснулась и вспомнила, что случилось прошлой ночью, и это было как... как... даже в своих мыслях она не могла подобрать слов, на что это было похоже. Но она знала, что Драко Малфой уже мёртв, и никому не рассказала, не пошла с признанием к профессору Флитвику. Она просто оделась, спустилась к завтраку и пыталась вести себя нормально, чтобы никто ничего не узнал. Она понимала, что это неправильно, и Неправильно, и ужасно ужасно НЕПРАВИЛЬНО, но она так испугалась...

Даже если Гарри Поттер был прав, даже если дуэль с Драко Малфоем была ложью, этот выбор она сделала сама. Она не имеет права забыть об этом, она не заслуживает прощения.

И если бы она поступила правильно, пошла прямиком к профессору Флитвику, может быть, это... помогло бы как-нибудь. Может быть, все увидели бы тогда, что она сожалеет о том, что случилось, и Гарри не пришлось бы отдавать все свои деньги, чтобы спасти её...

Гермиона зажмурилась изо всех сил — она бы не вынесла, если бы снова расплакалась...

— Я ужасный человек, — её голос дрожал. — Я отвратительна, во мне нет ничего героического...

Слова профессора МакГонагалл прозвучали очень резко, как будто Гермиона только что сделала какую-то страшную ошибку в домашней работе по трансфигурации:

— Не говорите ерунды, мисс Грейнджер! Ужасен тот, кто сделал это с вами. А что касается героизма — что ж, мисс Грейнджер, я уже говорила, что я думаю о девочках, которые пытаются успеть повсюду, хотя им нет даже четырнадцати. Так что я не буду читать вам нотации второй раз. Я только скажу, что вы пережили абсолютно чудовищные события и перенесли их не хуже, чем любая другая волшебница ваших лет. Сегодня вы можете плакать сколько вам угодно. Завтра же вы возвращаетесь к занятиям.

И Гермиона поняла, что профессор МакГонагалл не может ей помочь. Ей был нужен кто-нибудь, кто бы её ругал. Она не может быть прощена, если её никто не винит. А профессор МакГонагалл никогда не станет её обвинять, никогда не спросит так много с маленькой девочки из Когтеврана.

И Гарри Поттер в этом ей тоже не поможет.

Гермиона отвернулась от профессора МакГонагалл, сжалась в комок и прошептала:

— Пожалуйста, я хочу поговорить... с директором...

* * *

— Гермиона.

Гермиона Грейнджер открыла глаза во второй раз и увидела заботливое лицо Альбуса Дамблдора, склонившегося над её постелью. Он выглядел так, как будто он недавно плакал, хотя это и было невозможно. Гермиона снова почувствовала острый укол вины за то, что потревожила его.

— Минерва передала, что ты хочешь поговорить со мной, — сказал старый волшебник.

— Я... — неожиданно Гермиона поняла, что не знает, что сказать. У неё перехватило дыхание, и всё, что она, заикаясь, смогла произнести, было: — я... мне...

Должно быть, её тон каким-то образом донёс то слово, которое она не могла больше произносить вслух.

— Очень жаль? — продолжил за неё Дамблдор. — Почему? За что ты просишь прощения?

Ей пришлось сделать усилие, чтобы выдавить эти слова:

— Вы говорили Гарри... что он не должен платить... поэтому я не должна была... делать то, что велела профессор МакГонагалл, не должна была касаться его палочки...

— Моя дорогая, — сказал Дамблдор, — если бы ты не принесла клятву верности Дому Поттеров, Гарри бы напал в одиночку на Азкабан и, вполне вероятно, победил бы. Этот мальчик может тщательно выбирать слова, но я никогда не замечал, чтобы он лгал. Мальчику-Который-Выжил доступна сила, которой никогда не знал Тёмный Лорд. Он бы действительно попытался уничтожить Азкабан, даже ценой своей жизни, — голос старого волшебника стал мягче и добрее. — Нет, Гермиона, тебе совершенно не в чем себя винить.

— Я могла заставить его не делать это.

В глазах Дамблдора зажглись крохотные огоньки, но они быстро растворились в усталости.

— Вы так думаете, мисс Грейнджер? Возможно, тогда вам следует возглавить Хогвартс вместо меня, потому что у меня нет такой власти над упрямыми детьми.

— Гарри обещал... — её голос прервался. Было очень трудно сказать ужасную правду вслух. — Гарри Поттер обещал мне... что он никогда мне не поможет... если я попрошу его это не делать.

Повисла тишина. Гермиона осознала, что отдалённый шум больничного крыла, который был слышен во время визита профессора МакГонагалл, прекратился, когда Дамблдор разбудил её. С того места, где она лежала, Гермиона могла видеть только потолок и верхние края окон одной из стен, но в поле её зрения ничего не менялось, если вокруг и были какие-то звуки, она их не слышала.

— А, — старый волшебник тяжело вздохнул, — полагаю, возможно, мальчик бы сдержал своё слово.

— Я должна... я должна была...

— Отправиться в Азкабан по своей воле? — закончил за неё Дамблдор. — Мисс Грейнджер, я никогда не попрошу кого-либо об этом.

— Но... — Гермиона сглотнула. Она не могла не заметить лазейку. Любой, кто хотел пройти через портрет в башню Когтеврана, быстро учился обращать внимание на используемые в разговоре слова. — Но вы могли бы пойти на это сами.

— Гермиона... — начал старый волшебник.

— Почему? — произнёс голос Гермионы. Казалось, сейчас он продолжал разговор без её участия. — Почему я не была смелее? Я же собиралась подбежать к дементору... ради Гарри... в смысле, тогда, в январе... так почему... почему... почему я не смогла…

Почему мысль о заключении в Азкабан полностью расклеила её, почему она забыла о том, что значит быть Хорошей...

— Моя дорогая девочка, — прервал её Дамблдор. Голубые глаза за очками-полумесяцами выражали полное понимание её чувства вины, — в свой первый год в Хогвартсе я поступил бы не лучше. Будь снисходительнее к себе, как была бы снисходительна к другим на твоём месте.

— Значит, я действительно поступила плохо, — почему-то ей было нужно произнести это, было нужно, чтобы кто-то сказал это, пусть она и так уже знала.

Старый волшебник помолчал несколько секунд.

— Послушай, юная когтевранка, — наконец сказал он, — слушай меня внимательно, ибо я скажу правду. Большинство плохих людей не думают о себе, как о зле. В действительности, большинство из них представляет себя героями в историях, которые они рассказывают. Когда-то я думал, что величайшее зло в этом мире совершается во имя величайшего добра. Я ошибался. Страшно ошибался. В мире есть зло, которое знает, что оно — зло, и которое ненавидит добро изо всех сил. Оно желает разрушить всё светлое, что есть на земле.

Гермиона задрожала. Почему-то сказанное Дамблдором показалось ей очень реальным.

Старый волшебник продолжал:

— Ты — часть света этого мира, Гермиона Грейнджер, и поэтому зло тебя тоже ненавидит. Если бы ты выстояла, даже пройдя через этот суд, зло бы наносило удары всё сильнее и сильнее, пока не уничтожило бы тебя. Не думай, что героев нельзя сломить! Нас лишь сложнее сломить, Гермиона, — она никогда не видела настолько сурового выражения на лице старого волшебника. — Когда силы давно закончились, когда боль и смерть — не мимолётный страх, а реальная угроза, оставаться героем гораздо сложнее. Если ты так уж хочешь услышать правду… Да, сегодня я бы не побоялся отправиться в Азкабан. Но когда я учился на первом курсе, я бы сбежал от дементора, против которого ты вышла, поскольку мой отец умер в Азкабане, и потому я их боялся. Знай! Зло, которое обрушилось на тебя, могло бы сломить кого угодно, даже меня. Только Гарри Поттер сможет встретиться лицом к лицу с этим ужасом, когда полностью войдёт в силу.

Гермиона устала держать голову так, чтобы видеть старого волшебника. Она опустила её обратно на подушку и уставилась в потолок, осмысливая услышанное.

— Зачем? — её голос снова дрожал. — Зачем кому-то быть настолько злым? Я не понимаю.

— Я тоже размышлял над этим, — произнёс Дамблдор с глубокой грустью в голосе. — Три десятилетия я размышлял и до сих пор не понимаю. Мы никогда не поймем этого, Гермиона Грейнджер. Но по крайней мере сейчас я знаю, что ответило бы истинное зло, если бы мы могли с ним говорить и спросили, зачем оно творит зло. Оно бы ответило: «Почему нет?»

Негодование вспыхнуло внутри Гермионы:

— Есть миллион причин, почему нет!

— Действительно, — сказал Дамблдор, — миллион причин и даже больше. Мы всегда будем знать эти причины, ты и я. Если ты настаиваешь на том, чтобы рассматривать произошедшее с такой точки зрения... тогда, да, Гермиона, этот день в суде тебя сломил. Но то, что происходит после того, как тебя сломили... это тоже часть жизни героя. Которым ты являешься, Гермиона Грейнджер, и которым ты всегда будешь.

Она снова подняла голову, вглядываясь в него.

Старый волшебник поднялся. Его серебряная борода нырнула вниз, когда Дамблдор с серьёзным видом поклонился ей, и исчезла из виду.

Она продолжала смотреть туда, где только что стоял старый волшебник.

Это должно было что-то значить для неё, должно было как-то тронуть. Ей должно было стать лучше, ведь Дамблдор, который, вроде бы, отказывался считать её героем, теперь это признал.

Но она ничего не чувствовала.

Гермиона снова опустила голову на подушку. Пришла мадам Помфри и заставила её выпить какое-то зелье, которое обожгло Гермионе губы, словно она съела что-то очень острое. Пахло зелье даже острее и имело вкус, непохожий ни на что другое.

Это ничего для неё не значило. Девочка продолжала смотреть на каменную плитку на потолке.

* * *

Минерва ждала у двойных дверей, ведущих в больничное крыло Хогвартса. Ей приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не начать расхаживать от нетерпения. Ещё во время обучения в Хогвартсе эти двери часто казались ей «зловещими вратами», и она не могла не вспомнить об этом сейчас. Здесь слишком часто сообщались плохие новости...

Альбус вышел из лазарета. Не останавливаясь, старый волшебник направился к кабинету профессора Флитвика, и Минерва последовала за ним.

Она прокашлялась.

— Всё сделано, Альбус?

Старый волшебник утвердительно кивнул:

— Если на ней используют любую враждебную магию или её коснётся чей-то дух, я сразу же об этом узнаю и приду.

— Я разговаривала с мистером Поттером после занятия по Трансфигурации, — сказала профессор МакГонагалл. — Он считает, что мисс Грейнджер следует немедленно отправиться в Шармбатон, что ей не следует оставаться в Хогвартсе.

Старый волшебник мотнул головой:

— Нет. Если Волдеморт действительно стремится нанести удар по мисс Грейнджер… он не отступит. Его слуги возвращаются к нему — в одиночку он бы не смог освободить Беллатрису. Его злые замыслы смогли проникнуть даже в Азкабан, что уж говорить о Шармбатоне… Нет, Минерва. Не думаю, что Волдеморт способен часто захватывать контроль над людьми подобным образом, или что он способен проделать это с лучше защищённым волшебником. Иначе весь этот год прошёл бы совсем по-другому. Кроме того, здесь Гарри Поттер, а его Волдеморт боится, признаёт он это или нет. Теперь, когда я наложил на мисс Грейнджер защитные чары, в стенах Хогвартса она в гораздо большей безопасности, чем снаружи.

— Судя по всему, мистер Поттер в этом сомневается, — Минерва не смогла полностью сдержать резкость в голосе. Какая-то её часть в значительной мере соглашалась с мистером Поттером. — По его мнению, здравый смысл велит, чтобы мисс Грейнджер продолжала обучение где угодно, но только не в Хогвартсе.

Старый волшебник вздохнул.

— Боюсь, мальчик провёл слишком много времени среди маглов. Они постоянно стремятся к безопасности, им кажется, что безопасность действительно существует. Если мисс Грейнджер что-то грозит в стенах нашей крепости, она не будет в безопасности и за её пределами.

— Похоже, не все так думают, — ответила профессор МакГонагалл. Когда она сегодня окинула взглядом свой стол, практически первое, что она заметила, было письмо — конверт из тончайшей овечьей кожи, запечатанный зеленовато-серебряным воском, с оттиском в виде змеи, которая подняла голову и зашипела на неё.

— Я получила сову от лорда Малфоя. Он сообщает, что забирает своего сына из Хогвартса.

Старый волшебник кивнул, но не сбавил шаг:

— Гарри уже знает?

— Да, — Минерва вспомнила выражение лица Гарри, и её голос на миг дрогнул. — После урока мистер Поттер выразил восхищение здравомыслием лорда Малфоя и сказал, что он бы написал мадам Лонгботтом и посоветовал бы и ей забрать своего внука, на случай, если тот окажется следующей целью. Если же опекун мистера Лонгботтома будет столь беспечна, что оставит его в Хогвартсе, мистер Поттер хочет, чтобы у того были Маховик времени, мантия-невидимка, метла и кошель, чтобы всё это носить. Также у мистера Лонгботтома должно быть кольцо на палец ноги с порталом, переносящим в безопасное место, на случай, если мистера Лонгботтома похитят и заберут за пределы защитных чар Хогвартса. Я сказала мистеру Поттеру, что вряд ли министерство согласится с подобным использованием наших Маховиков времени, на что он ответил, что нам не обязательно спрашивать их согласия. Полагаю, если мисс Грейнджер останется, он захочет, чтобы и она получила всё то же самое. Для себя мистер Поттер хочет трёхместную метлу, он собирается носить её в своём кошеле.

Указанные меры предосторожности не повергали её в трепет. Впечатляли своей продуманностью, да, но не повергали в трепет. В конце концов, она была профессором Трансфигурации. Но ей до сих пор было очень неуютно от того, что Гарри Поттер полагал, что Хогвартс сейчас опасен так же, как исследование новых заклинаний.

— Отдел Тайн не так легко провести, — сказал Альбус. — Но что касается остального… — старый волшебник, едва заметно ссутулился. — Мы можем дать мальчику то, что он хочет. Я установлю охранные чары на Невилла тоже и напишу Августе, что ему придётся остаться здесь на каникулы.

— И в заключение, — сказал Минерва, — мистер Поттер сказал — это прямая цитата, Альбус — чем бы ни был тот предмет, который директор хранит в Хогвартсе и который привлекает Тёмных волшебников, его нужно убрать из школы, немедленно.

В этот раз она не смогла сдержать резкость в своём голосе.

— Я просил об этом же Фламеля, — с явной болью произнёс Альбус. — Но мастер Фламель сказал, что даже он не может больше хранить Камень в безопасности… он уверен, что Волдеморт способен отыскать Камень, где бы его не прятали… и он не согласится, чтобы Камень хранился где-либо, кроме Хогвартса. Минерва, мне жаль, но у нас нет другого выбора… просто нет!

— Хорошо, — ответила профессор МакГонагалл. — Но что касается меня, я думаю, что мистер Поттер прав по каждому пункту.

Старый волшебник повернул голову в её сторону:

— Минерва, вы давно меня знаете. Лучше, чем любая другая душа на этом свете. Скажите, я уже забрёл во тьму?

— Что? — искренне удивилась профессор МакГонагалл. — О, Альбус, конечно, нет!

Старый волшебник на мгновение плотно сжал губы:

— Во имя высшего блага. Я столь многим пожертвовал во имя высшего блага. Сегодня во имя высшего блага я чуть не обрёк Гермиону Грейнджер на Азкабан. И я заметил… сегодня я заметил, что… меня начала раздражать наивность, которая мне больше недоступна… — старый волшебник запнулся. — Зло, совершённое во имя добра. Зло, совершённое во имя зла. Что хуже?

— Вы говорите глупости, Альбус.

Старый волшебник бросил на неё ещё один взгляд и снова посмотрел вперёд:

— Скажете, Минерва… вы хотя бы на секунду задумались о последствиях, прежде чем рассказали мисс Грейнджер, как ей связать себя с Домом Поттеров?

Минерва невольно ахнула. Она поняла, что она наделала...

— Значит, нет, — глаза Альбуса погрустнели. — Нет, Минерва, вы не должны извиняться. Это хорошо. После всего, что я сделал сегодня… если вы предпочтёте быть верной прежде всего Гарри Поттеру, а не мне, то это правильно и справедливо.

Она открыла рот, чтобы протестовать, но Альбус продолжил, прежде чем она смогла произнести хоть слово.

— Действительно… действительно… это будет необходимо и даже больше, чем необходимо, если Тёмный лорд, которого Гарри должен победить, чтобы обрести силу, окажется в итоге не Волдемортом…

— Только не снова, Альбус! — сказала Минерва. — Сам-Знаешь-Кто отметил Гарри как равного себе, не вы. Пророчество никак не может говорить о вас!

Старый волшебник кивнул, но он по-прежнему смотрел куда-то вдаль, на уходящий вперёд коридор.

* * *

Камера предварительного заключения, расположенная практически в самом центре департамента Магического Правопорядка, была роскошно обставлена — больше из представлений взрослых волшебников о естественной обстановке, нежели из какой-то особой заботы о заключённых. Здесь было кресло — саморегулирующееся, самокачающееся, с роскошными богато украшенными самоподогревающимися подушками. Здесь стоял шкаф со случайными книгами, спасёнными из корзины для уценённых товаров, и полка, заставленная древними журналами — один из них был выпущен аж в 1883 году. Что же касается туалетных принадлежностей... Что ж, они не были роскошными, но на комнату было наложено заклинание, позволяющее отложить все соответствующие занятия, — заключённый не мог пойти никуда, где его бы не видел наблюдающий за ним аврор. Во всём остальном это была вполне приятная маленькая камера. Профессор Защиты Хогвартса был задержан, не арестован. Его даже не запугивали. Не было никаких свидетельств, позволяющих предъявить ему официальное обвинение... если не считать того, что в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс случилось ужасное и необычное преступление, а предыдущий опыт показывал, что с шансами пять к одному нынешний профессор Защиты в этом как-то замешан. Также следует добавить, что никто в ДМП даже не знал, кто на самом деле занимает должность профессора Защиты, и этот человек в буквальном смысле чихал на все попытки раскрыть его истинную сущность. В общем, нет, «Квиринуса Квиррелла» пока ещё не отпускали обратно в Хогвартс.

Позвольте подчеркнуть:

Профессор Защиты.

Содержался.

В камере.

Профессор Защиты смотрел на наблюдающего аврора и напевал.

С тех пор, как профессор Защиты оказался здесь, он не произнёс ни единого слова. Он лишь напевал некий мотив.

Сначала мотив звучал, как обычная детская колыбельная, та, что у маглов начинается: «Спи, моя радость, усни…»

Мотив повторялся семь минут, без изменений, снова и снова, приучая слушателя к определённому шаблону.

Потом в теме начались вариации. Фразы стали звучать медленно, с длинными паузами, так что разум слушателя беспомощно ожидал то следующей ноты, то следующей фразы. А когда следующая фраза все-таки начиналась, она оказывалась настолько мимо нот, так непостижимо и чудовищно мимо нот и даже не в той гамме, в какой звучали предыдущие фразы — она вообще не попадала ни в какую гамму. Можно было подумать, что этот человек тренировался часами, чтобы научиться настолько идеально фальшиво петь.

Всё это имело такое же отношение к музыке, какое к человеческому голосу имеет душераздирающий мёртвый голос дементора.

И эти ужасные, ужасные звуки игнорировать было невозможно. Они напоминали известную колыбельную, но отступали от неё непредсказуемым образом. Они задавали ожидания и сами же их нарушали, не следуя ни одному шаблону, который позволил бы воспринимать это пение как фон. Мозг слушателя против воли ожидал окончания этих антимузыкальных фраз и отмечал каждый неожиданный поворот.

Единственное возможное объяснение, откуда вообще взялся такой способ пения, заключалось в том, что некий непередаваемо жестокий гений проснулся однажды утром, почувствовал, что обычные пытки ему наскучили, и решил развлечься, придумав способ свести с ума человека, просто спев ему песенку.

Аврор слушал эти невообразимо чудовищные звуки уже четыре часа, ощущая рядом присутствие чего-то огромного, холодного, смертельного. И это чувство было одинаково ужасным — смотрел ли он прямо на задержанного или наблюдал за ним боковым зрением...

Пение прекратилось.

Пауза была долгой. Достаточно долгой, чтобы появилась ложная надежда. Сначала она была задавлена опытом предыдущих разочарований, но пауза длилась и длилась, и надежда начала неудержимо расти…

Пение возобновилось.

Аврор сломался.

Он сорвал с пояса зеркальце, стукнул по нему один раз и сказал:

— Говорит младший аврор Арджун Алтунай, код RJ-L20 в камере три.

— Код RJ-L20? — удивлённо переспросило зеркало. Послышался звук перелистываемых страниц. — Вы хотите, чтобы вас сменили, потому что заключённый предпринимает попытку психологической атаки и преуспевает в ней?

(Амелия Боунс действительно довольно умна.)

— Что заключённый вам говорит? — спросило зеркало.

(Этот вопрос не был частью процедуры RJ-L20, но, к несчастью, Амелия Боунс не включила в инструкцию явный запрет на вопросы от дежурного офицера.)

— Он... — начал аврор и глянул в камеру. Профессор Защиты сидел, расслабленно откинувшись на спинку кресла. — Он смотрел на меня! И напевал!

Повисла пауза.

Потом зеркало вновь заговорило.

— И вы из-за этого передаёте сигнал RJ-L20? Вы уверены, что не пытаетесь просто увильнуть от дежурства?

(Амелию Боунс окружают идиоты.)

— Вы не понимаете! — выкрикнул аврор Алтунай. — Это очень ужасное пение!

Из зеркала послышался приглушённый смех — судя по всему, смеялся не один человек.

Потом оно заговорило снова.

— Мистер Алтунай, если вы не хотите, чтобы вас разжаловали в младшие авроры второго класса, я советую вам собраться и вернуться к работе…

— Отставить, — послышался резкий голос — немного нечётко из-за расстояния, отделявшего его от зеркала.

(Поэтому Амелия Боунс часто занимается бумажной работой, которую требует министерство, в координационном центре ДМП.)

— Аврор Алтунай, — продолжил резкий голос, по всей видимости, приближаясь к зеркалу, — вас скоро сменят. Аврор Бен Гутиеррес, процедура RJ-L20 не требует, чтобы вы спрашивали о причинах. Она говорит, что вы должны сменить аврора, который об этом просит. Если я обнаружу, что авроры злоупотребляют этим, я изменю её так, чтобы предотвратить злоупотребления… — зеркало резко прервалось.

Аврор торжествующе посмотрел на нынешнего профессора Защиты Хогвартса, развалившегося в кресле.

И тот, впервые с тех пор, как вошёл в камеру, заговорил:

— До свидания, мистер Алтунай, — сказал профессор Защиты.

Несколько минут спустя дверь камеры открылась, и вошла седая женщина, одетая в малиновые одежды аврора без каких-либо знаков различия или других украшений. Слева под мышкой она несла чёрную кожаную папку.

— Вы свободны, — скомандовала пожилая дама.

Произошла короткая заминка — аврор Алтунай попытался объяснить, что произошло. Но его прервали — кивком и простым, чётким указанием на дверь.

— Добрый вечер, мадам директор, — сказал профессор Защиты.

Амелия Боунс никак не отреагировала на приветствие. Пожилая ведьма быстро села в освободившееся кресло и открыла чёрную папку. Её взгляд скользнул по пергаменту.

— Ключевые сведения к установлению личности нынешнего профессора Защиты Хогвартса, собранные аврором Робардсом, — Амелия Боунс перевернула титульную страницу. — Профессор Защиты заявил, что был распределён в Слизерин. Утверждал, что его семью убил Волдеморт. Сказал, что учился в центре боевых искусств в магловской Азии, который был уничтожен Волдемортом. Запрос, отправленный совместно с Отделом Международного Магического Сотрудничества, идентифицирует этот инцидент как «Дело Они» от 1969 года. — она перелистнула ещё одну страницу. — Кроме того, похоже, что нынешний профессор Защиты выступил с крайне вдохновляющей речью перед своими учениками, за несколько дней до последнего Йоля, осуждая предыдущее поколение за разобщённость перед Пожирателями Смерти, — пожилая ведьма подняла взгляд от кожаной папки. — Мадам Лонгботтом была под впечатлением и настояла, чтобы я прочитала речь целиком. Аргументы показались мне знакомыми, но в тот момент я не смогла их ни с чем связать. Хотя, конечно, тогда я полагала, что вы мертвы.

Глава охраны правопорядка магической Британии пристально посмотрела на нынешнего профессора Защиты сквозь толщу укреплённого заклинаниями стекла, разделявшего их. Человек в камере встретил её взгляд спокойно, без видимой тревоги.

— Не буду называть никаких имён, — продолжила пожилая ведьма, — но расскажу одну историю, и посмотрим, не покажется ли она вам знакомой, — Амелия Боунс вновь опустила взгляд и перевернула следующую страницу. — Родился в 1927, поступил в Хогвартс в 1938, распределён в Слизерин, окончил в 1945. Отправился за границу, чтобы продолжить образование, и исчез во время визита в Албанию. Считался погибшим до 1970, когда неожиданно вернулся в магическую Британию, никак не объясняя своё отсутствие в течение двадцати пяти лет. Сторонился семьи и друзей, жил уединённо. В 1971, во время визита в Косой переулок, помешал Беллатрисе Блэк похитить дочь министра магии и убил двух из трёх Пожирателей Смерти, сопровождавших Беллатрису, Смертельным проклятием. Остальную часть истории знает вся Британия; нужно ли мне продолжать? — пожилая ведьма снова посмотрела поверх папки. — Что ж, хорошо. Состоялся суд Визенгамота, который оправдал использование этим молодым человеком Смертельного проклятия — не в последнюю очередь усилиями его бабушки, Леди его Дома. Он помирился со своей семьёй, и они созвали всех представителей Дома, чтобы отпраздновать его возвращение. Почётный гость прибыл на эту встречу и обнаружил, что вся его семья, и даже домашние эльфы, убита Пожирателями Смерти, а сам он, представитель младшей линии, являлся теперь единственным наследником Древнейшего Дома.

Профессор Защиты никак не реагировал, лишь наполовину прикрыл глаза, словно от усталости.

— Молодой человек занял место своей семьи в Визенгамоте, став одним из самых непримиримых противников Сами-Знаете-Кого. Несколько раз он вёл за собой людей в бой против Пожирателей Смерти, демонстрируя при этом тактическую выучку и необычайную силу. Люди начали говорить о нём как о новом Дамблдоре, думали, что после падения Тёмного Лорда он мог бы стать Министром магии. Третьего июля 1973 года он не явился на ключевое голосование Визенгамота, и никто о нём больше ничего не слышал. Мы полагали, что Сами-Знаете-Кто убил его. Это был серьёзный удар для всех нас, и дела с тех пор шли хуже день ото дня. Я и сама оплакивала вас. Что случилось?

Пожилая волшебница вопросительно посмотрела на собеседника.

Профессор Защиты слегка пожал плечами.

— Вы делаете много предположений, — мягко произнёс он. — Что до меня, то я бы сказал, что тот человек умер много лет назад. Но если тот человек всё же жив... тогда, очевидно, он не хочет, чтобы об этом знали, и у него есть достаточные причины хранить это в тайне. Тот человек, похоже, однажды вам в чём-то помог, — губы профессора Защиты искривились в циничной улыбке. — Но меня уже не удивляет мимолётность человеческой благодарности. Вы хотите от него ещё что-нибудь?

Старая ведьма в кресле аврора-наблюдателя вздрогнула. Кажется, слова профессора Защиты её задели.

— Нет... — спустя секунду ответила она. Её пальцы забарабанили по кожаной папке. Это можно было бы принять за признак нервозности, если допустить, что Амелия Боунс в принципе способна нервничать. — Но ваш Дом… Древних Домов осталось не так много...

— Для этой страны не так важно, сколько осталось Древних Домов — восемь или семь.

Волшебница вздохнула.

— А что об этом думает Дамблдор?

Человек в камере покачал головой.

— Он не знает, кто я, и обещал не выяснять.

Брови пожилой волшебницы приподнялись.

— А как же он представил вас защитным чарам Хогвартса?

Лёгкая усмешка.

— Директор нарисовал круг и сказал Хогвартсу, что тот, кто стоит внутри — профессор Защиты. И, кстати… — тон стал ниже, суше, — я пропускаю свои занятия, директор Боунс.

— Похоже, вам иногда нужно... отдыхать, в определённом смысле. Об этом тоже есть в отчёте. И, похоже, с течением времени вы отдыхаете всё чаще и чаще, — пальцы волшебницы снова застучали по папке. — Не могу припомнить, чтобы я читала о таких симптомах, но когда слышишь о подобном, на ум сразу приходят… сражения с Тёмными Волшебниками и полученные ужасные проклятия…

Выражение лица профессора Защиты не изменилось.

— Вам нужна помощь целителя? — спросила Амелия Боунс. Её собственная маска спа́ла, и в глазах явственно читалась боль. — Можно ли вообще чем-нибудь вам помочь?

— Я согласился преподавать Защиту в Хогвартсе, — ровным голосом ответил человек в камере. — Выводы делайте сами, мадам. И я пропускаю занятия, которых осталось не так уж много. Я бы хотел вернуться в Хогвартс. Прямо сейчас.

* * *

Когда Гермиона проснулась в третий раз (хотя ей показалось, что она просто на секунду закрыла глаза), солнце уже почти село. Она чувствовала себя чуть более живой и, что удивительно, гораздо более опустошённой. На этот раз у её кровати стоял профессор Флитвик и тряс её за плечо. Рядом с ним в воздухе висел поднос с едой, от которой поднимался пар. Почему-то она думала, что обнаружит склонившегося над кроватью Гарри Поттера, но его не было. Ей это приснилось? У неё не получилось вспомнить свой сон.

Со слов профессора Флитвика выяснилось, что Гермиона пропустила ужин в Большом зале и её разбудили, чтобы она поела. А затем она может вернуться в башню Когтеврана и спать в своей постели.

Она ела молча. Часть её хотела спросить профессора Флитвика — считает ли он, что ей изменили память, или думает, что она пыталась убить Драко Малфоя по своей воле...

Дата добавления: 2017-01-13