Album of experiences 6 страница

– Это так ужасно? – он попытался улыбнуться, но вместо улыбки на лицо опустилась какая-то непонятная гримаса. – Саша, на тебе лица нет. Напугал?

Признанием в любви? А ведь и правда напугал. Я привыкла, что не нужна ему, что ничего не значу в жизни этого шикарного мужчины, а слышать ТАКОЕ было, по меньшей мере, удивительно. И я понятия не имела, как вести себя дальше. Он говорил о чувствах, но мне казалось, что дальше не последует никаких сакраментальных фраз. Скорее, наоборот.

Филипп протянул руку через стол, обхватывая мое запястье, погладил ладонь, и эта краткая ласка напугала еще сильнее. Он заметил мое смятение и разжал пальцы, но ощущение его тепла на коже никуда не ушло.

– Я не собирался говорить об этом… Было бы гораздо проще уволить тебя и таким образом вынудить забыть обо мне. На расстоянии все проходит гораздо быстрее, особенно если ты уверен, что в чувствах нет взаимности. Но я слишком устал лгать и изворачиваться, особенно в отношениях с тобой. Твоя искренность заслуживает хотя бы попытки объясниться.

Я молчала, а глаза начало щипать от близких слез. Каков парадокс: мне только что сказал о любви самый лучший мужчина на свете, а хочется не парить, а оплакать это событие. Вдруг вспомнилось предупреждение Павла перед поездкой о том, что падать слишком больно. Он наверняка имел в виду совсем другое, но, тем не менее, оказался прав. Я взлетела так высоко, как не могла и помыслить, а теперь с удушающей скоростью неслась вниз, чтобы разлететься на осколки, столкнувшись с реальностью.

– Саша, подожди. Я почти вижу твои слезы, но говорю совсем не с целью расстроить. Ты сильная и умная девочка и сможешь все правильно понять. Не сомневаюсь в этом, иначе даже не стал бы затевать разговор. Просто дослушай меня…

Я кивнула, не в силах выдавить ни слова в ответ, а он продолжал.

– Мир, который окружает меня, очень сильно отличается от твоего. Я имею в виду сейчас не деньги или достижения, не статус, который тебя смущает. Он грязен, этот мой мир, и довольно жесток. Я понимал, на что иду много лет назад, когда занялся делом, принесшим мне успех. Но успех стоил дорого, а рассказав тебе о цене, которую пришлось заплатить, сумею лишь напугать. Подробности вряд ли уместны, но не хочу скрывать то, что живу в постоянном риске. Пока я один, то и опасаться могу лишь за себя, и привычной уже долгие годы осторожности вполне достаточно. Но очень многим окажется весьма на руку, если в моей жизни появится ощутимая брешь. А она уже появилась.

Я – его слабое место? Это было почти смешно, но мне по-прежнему хотелось плакать.

– Саша, я предпочту никогда больше не приблизиться к тебе, чем знать, что навредил своим вниманием. Ты действительно прелестна, и я не могу понять, чем заслужил такой подарок. Но… я не могу его принять. Не хочу. Пусть лучше твои глаза распухнут от слез неразделенной любви, чем… от тех вещей, о которых тебе вообще не нужно знать.

– Это значит… – все определения вылетели из головы, и у меня не получалось озвучить то, что кипело внутри.

– Значит, что между нами ничего не будет. Но не потому, что я этого не хочу. Наоборот, оттого, что хочу слишком сильно. С тобой не получится поиграть, расслабить удовольствием тело, а потом просто уйти, обо всем забыв. За этот год ты пробралась мне под кожу, впиталась в кровь. Я хочу видеть твое лицо, когда просыпаюсь по утрам, хочу кусать твои губы, хочу слышать, как ты смеешься, потому что тебе хорошо. Но на все это у меня нет права: я утратил его еще до нашей встречи. Прости.

Я закрыла глаза. Это помогло сдержать кажущиеся сейчас неуместными слезы и немного собраться с мыслями. Несмотря на возрастающую в сердце боль, была благодарна Филиппу за честность и за любовь, которая в этот момент стала для меня очевидной. Оказавшись сильнее эгоистического желания обладать, она согрела меня, несмотря на очевидность того, что ЕГО тепло по-прежнему недоступно.

***

Тот вечер поставил точку в наших прежних отношениях. Наших? Нас по-прежнему не было, но, тем не менее, что-то изменилось. Словно я уснула, а, открыв глаза, увидела иную реальность. Мужчина, волнующий мое воображение, стал ближе, хотя не сделал ни шага ко мне. Но боль ушла, а сердце перестало терзаться. Я по-прежнему тосковала без него, все так же предавалась мечтам, но теперь жила, согреваемая мыслями о том, что ему вовсе не безразлична.

До самого конца поездки Филипп не возвращался к этому разговору, но таившееся в глубине глаз оказалось значимее любых признаний. Как могла я, наивная, неопытная девчонка, различить то, с чем никогда прежде не сталкивалась? Как увидела на расстоянии, все таком же непреодолимом, внимание, от которого сердцу хотелось петь?

Кирман не смотрел в мою сторону при встречах в офисе, если только это не было обусловлено рабочей необходимостью. Не улыбался, не шутил, хотя допускал подобное в адрес других, но стоило нам оказаться в одном помещении, как мне становилось теплее. На плечи опустилось тонкое, невесомое покрывало, нареченное неизбежностью. Я до сих пор не понимаю, откуда взялся этот источник моей уверенности, но он пробился сквозь толщу сомнений, наполняя каким-то непривычным покоем. Независимо от того, что ждало впереди, я знала, что такой, как раньше, моя жизнь не будет уже никогда, потому что теперь в ней есть человек… любимый, даже если я никогда не назову его так вслух и больше не услышу ответного признания. Полудетский восторг и обожание уступили место сдержанности, которую больше не нужно было изображать.

Со стороны мои измышления, наверное, казались глупыми. В нашей компании работало немало мужчин, и недостатка внимания я не испытывала. За мной пытались ухаживать, и некоторые отношения могли оказаться вполне перспективными. Я понимала это, но была не способна принять. И не хотела никого другого видеть рядом. Пробовала. Свидания, встречи, телефонные разговоры, порой затягивающиеся далеко за полночь, цветы, подарки и даже иногда откровенные признания ничего не меняли. В интересных рассуждениях мне не хватало ЕГО осведомленности, в шутках, направленных на то, чтобы меня развлечь, – ЕГО юмора, в комплиментах, звучащих в мой адрес, – невысказанной искренности ЕГО глаз. Находясь рядом с любым другим мужчиной я просто не чувствовала тех самых пресловутых бабочек, которые оживали, стоило лишь уловить в воздухе лишь слабый оттенок ЕГО парфюма.

Я была счастлива испытать подобное, наслаждаясь тем, что в моей жизни есть мудрый, красивый, уникальный мужчина. Я желала его, но невозможность дотронуться физически не препятствовала наслаждаться иной близостью, не видимой постороннему глазу. А эта близость существовала, и я не променяла бы ее ни на что на свете.

Подробности о приобретении полного файла, вы можете узнать в группе автора:

https://vk.com/yafor_official_group

Стишки и песни (1990-2000 гг.)

Блок, блоха и водка

На Блока прыгнула блоха,

Блоха плоха, блоха плоха

И Блок плохую блоху убил,

Потом он водочки попил

И огурцом соленым закусил.

А в водке плавала блоха,

Которую наш блок убил.

И начал Блок тогда кричать:

Не буду блох я убивать,

Не буду водки выпивать,

Я буду огурцом стоять -

Стихи я буду сочинять!

1990.

Разлука

7090-20 часов я не видел реально тебя,

Но тебя видел я, видел я, видел я.

Ты не думай, я был все время с тобой –

Мысли приходили ко мне только о тебе,

Всегда: в армии, на войне и даже во сне,

Вновь и вновь, видел я свою любовь

7090-20 часов видел я, видел я, видел я тебя!

И вновь, как тогда, закрываю глаза

И слышу как ты шепчешь мне: «Да!»

Ты счастьем была, а теперь ты – беда.

И вновь и вновь я хочу туда,

Где я не зная правды буду счастлив вновь

7090-20 часов.

1990.

Три нанайца

Три нанайских мальчика вышли погулять,

Они направились гулять в квартиру № 5,

В комнате обширной кричали до утра

И распугали жителей соседнего села.

А жители села

Сбежали со двора,

Милицию позвали

И нас арестовали,

А мы им прокричали:

Мы оленей не пасем,

Мы и лемингов не бьем,

Говорим прохожим: «Стоп!»

И пугаем их: «Гоп-гоп!»

Тюремщики наши друзья,

Никак их обидеть нельзя,

Но мы не унываем –

Чинарики стреляем,

Теперь сидим мы и поем…

1990.

Кунг-фу

В куртках цвета хаки со стойкой

Идут китайцы со стройки.

Идут по Пекину компанией качки,

У всех от солнца яркого защитные очки.

Ввалились в шумный бар юноши гурьбою

И начали всех бить под песни певца Цоя,

Побили всех и вот уже пристали к старичку…

Ох, показать ему пришлось своё умение кунг-фу.

И вот строители лежат как кирпичи на складе,

А старикашка наш идёт под песни Цоя в садик…

И удивится их прораб, ведь странно что-то,

Никто из двадцати ребят не вышел на работу.

1990.

Море

Моря большие волны

на солнце. Играют искрами.

Море пахнет кока-колой

и телками. С большими сиськами.

Я помню, когда я был на море

Я с маской под воду нырял,

Смотрел как плавают медузы

И рыжих крабов на дне морском искал.

Я шёл по берегу и на людей смотрел,

Одни играли в домино, другие в шахматы и шашки,

А кто-то в карты, нарды, го …

Из них не знал я никого.

А познакомиться боялся,

Я всё ходил, всё загорал

Ах, вот ещё я искупался,

Ну вот конец теперь уже настал.

БОМЖ с подругой

(Посвящается Геккельбери Финну)

Я простой БОМЖ, я сирота,

Ну и что ж, зато ты моя любовь сыта,

Моя гибкая, моя мягкая, моя нежная,

Моя пушистая кошка.

Выпей молочка хоть немножко,

А я живу тем, что курю бычки,

Которые мне оставляют мои приятели – дурачки.

От людей я ухожу, с кошкой сплю, ем и живу,

Ну и что, что я бездомный, ну и что, что я голодный,

Зато ты моя любовь сыта,

Моя гордая, моя гибкая, моя мягкая,

Моя… а я просто БОМЖ.

1991.

Чай

Ритуал трех ложек к чаю

Сахара. Я соблюдаю

Каждый раз, когда

Сажусь за стол,

Каждый раз, когда

Мне очень плохо,

Каждый раз, когда

Головная боль.

Кристаллы сахара лежат на маленьком столе,

Коробка чая за кружкой не видна,

А в ней разбавленная чаем вода!

А в ней разбавленная чаем вода!

Мы пьём чай как китайцы

Сахар смахивая прочь,

Я облизываю пальцы,

Когда я должен кому-нибудь помочь

За чай!

Мы с друзьями скоро поедем в Китай

Мы с друзьями скоро поедем в Китай

Покупать чай. Чай!

Коробки чая на прилавках лежат,

Я поспешно выбиваю чек,

С этой коробкой китайского чая я не расстанусь во век!

С этой коробкой китайского чая я не расстанусь во век!

1991.

Виктор Цой

Витя. Виктор Цой. Он жив!

15,08,90 написано вкривь

на арбатской в Москве стене.

Я не верю, что ты погиб, я как в страшном сне.

Кореец, ты не любил высоких фраз,

На этот раз не слышишь мой рассказ:

130 км в час машина идет,

Магнитофон шумит, «Кино» играет, Цой поёт.

На трассу Слока-Талси все дороги ведут,

Поэт Виктор Цой погиб именно тут,

«Москвич» и «Икарус» столкнулись в 17 часов 28 минут,

мы твои Витя песни поём и другие поют.

Начальник Камчатки, я хотел быть с тобой,

Я хотел видеть, слышать тебя,

Тебя не заменит кассета «Кино» и фотография твоя,

Ты выбрал черные одежды, черный цвет,

И вот уже тебя среди нас нет. Нет!

1991.

Оля

Мама, мне нравится Лёлька,

Я готов ей отдать тепла столько,

Сколько хватит мне в жизни этой и той,

Оля, будь со мной!

Когда я подглядывал, то видел её тело,

Меня потянуло на смелое дело,

Но я сумел сдержать инстинкт горячий свой,

Оля, ты будешь со мной!

Я жду её, жду и мечтаю,

И каждый вечер её я встречаю,

Я удивлён, я говорю себе: стой…

Оля, ты со мной!

1991.

Сон

Я встрепенулся – меня разбудили,

Это начало нового дня.

Я проснулся – сны прошли,

Стерлись из памяти у меня.

Горят огни ещё не потухших окон,

Уже поздняя ночь и я ложусь спать,

Я завернусь в одеяло как в кокон,

Сегодня во сне ночью буду летать.

Я полечу к тому синему морю,

Которое не видел я никогда,

Соленой водой лицо, руки умою

И буду помнить вкус этот всегда.

А утром проснусь и сон свой забуду,

Опять уборка, работа, еда,

Но буду помнить, что я оттуда,

Где бьётся в скалы вода.

1991.

Портрет

Прелестный запах увядает

И музыка свое отыграет

Да и стихи все позабудут,

Но живопись всегда будет!

Ты поэт погоды,

Природы деревьев – листвы.

Ты певец женщины

И воспеватель мечты!

Рисуй, пока жива листва,

Пиши портреты навсегда.

Палитры нет – белила есть,

Мешай художник масло здесь.

На холсте напиши портрет. Мне!

Словно деревьев силуэт,

Где все залил солнечный свет.

Опиши мне контуры небес,

Когда найдешь, ты потеряешь все.

Не спеши, найди начало

Которого не знаешь ты еще.

1991.

Дальний Восток

Хочешь быть красивым – так качайся,

Хочешь быть всесильным – каратэ занимайся,

Хочешь долго жить – йогу изучай,

Но таблетки и лекарства никогда не принимай!

Уйду я скоро в отставку

И буду жить совсем один,

О, север мой, моя Камчатка,

Родной мой остров Сахалин.

С моржами буду я купаться

И всё живьё в округе знать,

Каратэ буду заниматься,

Японский буду изучать.

Здесь воздух чистый и вода,

А раньше каторга была.

1991.

Грёзы

Кафель, душ - льет вода,

Темно, тепло – она одна.

Красива, прекрасна, обнажена,

Блистая телом столь чиста,

Лицо, грудь, стройная нога,

Мокрая, нежная, стоит нагая

В журчащем потоке дева-мечта.

Все поют про любовь, все поют про цветы,

Я не встретил тебя, я не вижу любви!

Я мечтаю про ночь, зазвенит вдруг звонок,

На пороге Ты держишь алый цветок.

Зайди в эту дверь, посмотри в окно,

Ты увидишь, что за ним так темно,

Ты должна понять, что сейчас уже ночь,

Это время для нас, для тех, кто не прочь.

В квартире темно, мы с тобою одни,

Тебе хорошо и мне тоже, пойми,

Я хочу, чтоб всегда мы были вдвоем,

Так давай еще раз нашу песню споем.

Я включу тихо музыку, занавешу окно,

Мы откроем все двери, нам в ванной легко.

Вода нам на плечи, я рядом с тобою,

И от счастья глаза мы вместе закроем…

Я иду по алее, кругом в грязи дома,

Я вижу идет впереди меня Она.

Ой, боюсь подойти, я ее обойду.

Обогнал, обернулся – нет, не узнаю.

Немой этой любви немы мои речи.

Не во сне, наяву, когда тебя встречу?

Все поют про любовь, все поют про цветы,

Я не встретил тебя, я не вижу любви!

1991.

Ночь

Мозг – бог, сердце – господин,

Остальные слуги.

Кто я – супермикромир

Не умирающий со скуки!

Я не родился поэтом,

Я рожден держать в руках своих кастеты!

Я люблю это.

И вы не давайте мне глупых советов.

Скоро кончиться дня канитель

И я пойду опять

Лягу на свою скрипучую постель

И буду мечтать…

Я человек тьмы, я человек ночи,

Я смотрю в неба звездные очи.

Мое сердце и небо в узел единый сплелись.

Я центр всех миров, я смотрю в ввысь.

Огни города и неба сошлись в единый поток,

Месяц в глубине пространства как лотоса лепесток.

Я человек простора, я человек темноты.

Я понимаю, что я, это ночь – ты.

И я не понимаю, как можно спокойно спать,

Когда загадочно вокруг и хочется мечтать.

Я человек космоса, я человек тишины,

Я буду бороться со сном, реальность – вот мои сны!

1991.

СПИД

Не жизнь, а движение,

Как о горе трение.

Было море, был Крым,

Ты с ней гулял,

Сейчас ты больной,

Ты пропал

И скоро уйдешь в темноту

И холодный дым,

Мир сложным путем покинет душа,

Путем не простым.

Болезнь эта – сложная штука,

Это смерти ожидания мука,

Что страшнее может быть,

С ожиданием ее жить.

1991.

Контроль

Иди – дома в кресло садись,

Выпей слегка – иди!

Не кричи – скомандуй: «Успокоились!»,

И всегда – не кричи!

Стой – к сердцу прикоснись,

Оно бьется, тогда – стой!

Дерись – упал, подымись,

Бей врага – дерись!

Не горячись – ты выиграл, садись,

На врага не горячись – иди!

1991.

Японочка

Ты и я – как инь и ян,

Мы противоположны,

Но любовь приходит к нам

Дао – путем несложным.

Я и ты – как ян и инь,

Хоть мы неразделимы,

Смерть приходит к нам обоим,

Но дао – непобедимо.

Сквозь зонта прозрачную пленку,

В голубом кимоно видно японку,

Медленно в гетах уклюжо ступая,

Идет вдоль океана, песню напевая.

Скачут на конях к ней два самурая,

Приближаются все быстрей и быстрей,

И вот уж в спешке слезают с коней,

И спокойной походкой подходят к ней.

Они перед ней застенчиво стоят,

«Рита сан!» хором говорят.

Она перестала песню напевать,

Им кивнула головой и они пошли гулять.

Самураи по берегу коней ведут,

И молча с девушкой в замок идут.

По крутой лестнице в храм подымаются,

Молятся там, от грехов очищаются.

Вдруг! Разбойники нападают,

Воины мечи свои обнажают.

Крики кругом, звон, скрежет металла,

Вот одного самурая не стало,

Серпом ему висок пробили

И воина меча убили.

Всех самурай, один, врагов убил,

Не умер кто, того добил.

А оглянулся, лежит она, в живых ее уж нет,

И крикнул он на восходящий солнца свет:

«Зачем вы ее убили?»

И сделал себе харакири…

Все так же в Японии храмы стоят,

Все так же аисты в небе летят,

Все так же летит на берег волна,

Но нет самураев, погибла она.

1991.

Цветок

Черные розы – эмблема печали

Цвета очень старой, спекшейся крови,

Черные розы помнят наши раны,

Помнят наши беды черные цветы.

У меня был друг. У него был цветок, и вдруг цветок вянет.

Также как и человек. Болеет, стареет и умирает.

И я постарею и умру как этот цветок.

Еще никто от этого избавиться не смог.

Вкладываются в почву семена. Потом – росток.

Ты выросла любовь моя и стала как цветок.

И лепестки твои блестят и пестик твой хорош.

Сейчас цветешь ты, а потом, завянешь и умрешь.

Приятель мой давно зачах и он уже старик.

И он все ждет, когда придет той смерти страшный миг.

И тот приятель бесполезно не может жить.

Он хочет душу, моя роза, с тобой соединить.

Ты так красива, но шипы убьют друга совсем.

Ты со своею красотой не хочешь властвовать ни чем.

И вот обрезавшись о шип падает мой друг.

И раздаются тут плачь, стон, крик и барабанный стук.

От черной розы колючих шипов, как друг мой, я покорен.

Прошу и я твоей любви. До смерти я влюблен!

1991.

Мои друзья

Я иду – они идут.

Я пою – они поют.

Мы как братья, они и я –

Мы друзья:

Моя тень, я и эхо!

Вместе дружим мы давно –

Где-то есть горы и я слышу эхо.

Вместе дружим мы давно –

Где-то есть свет и я вижу тень.

И это мои друзья:

Моя тень, я и эхо!

1991.

Марш радиации

Мы шли по улице весенней,

Плевались в грязь, смотрели в даль.

И не было в душе сомнений,

Что закалены мы как сталь!

Интернационалист – шляется,

В кучу навоза плюет.

Дрожь пробивает костлявые пальцы,

Держащие из рельсов гроб.

Тащит пробитый ветром,

Дохнет последний клоп.

Здесь знак радиации

И надпись кровавая «С.Т.О.П.».

Стройбатовец падает,

Роняет непомерный свой груз.

Он не чувствует зелено-соленый

Мочи гниющий вкус.

И мочи нет подняться,

Позвать, кричать, орать.

Он вынужден сдаваться,

Он должен умирать…

Вот плюс еще одна жертва

К тысяче гадких трупов.

И невозможно выйти

(не выход – пуля в лоб)

Из мира инфекции звуков,

Кличка которому «Стоп».

Радиация – земли рана.

Работай! Бей! Хватай! Беги!

Марионетками мы стали слишком рано.

От ран на колючей проволоке умри!

Те рабы умрут от тяжести гробов.

Их гробы понесут другие.

Плохие вы в плохом мире,

Вы обитаете, а не живете.

Враг – врагу в рожи плюете.

Твой гроб с пустотой закопают

Под столбом с буквами С. Т. О. П.

1991.

Уличная любовь

Слова «дом» и «улица»

Не рифмуются,

Слова эти очень разные,

Зато они тесно связаны.

Ты живешь в доме 45,

Я живу в доме 46,

Но это нам не помешает опять

Встретиться здесь:

На улице, которая неофициально

Носит название Виктора Цоя,

На улице, которая каждый вечер

Видит нас с тобою!

По улице короткой мы с тобой идем,

Наших ног не видно в джинсе голубом.

На плечах у нас куртки цвета хаки,

По улице короткой мы с тобой идем,

Злые как собаки.

Мы такие бесстрашные,

Мы такие разные:

Я - мальчик, который отныне

Скоро станет мужчиной.

Ты – девочка, которая со мной

Скоро станет женщиной.

Но если вы хотите нашей встречи,

Знайте, здесь нещадно бьют чужих.

Здесь каждый вечер – сеча!

В живых оставляют только своих.

И в этом музыкально-кровавом мире

Мы с тобой красиво, весело живем,

Зимой ты носишь макси, летом – мини,

И вот по этой улице мы с тобой идем.

И вот в подвале ты и я,

Теперь не просто мы друзья.

Ведь мы друг – друга любим.

Пусть наши предки нас осудят,

Мы этот вечер не забудем:

Как улица, в короткой жизни

Вместе будем.

Я - мальчик, который отныне

Стал настоящим мужчиной.

Ты – девочка, которая со мной

Стала женщиной.

1991.

Всё хорошо

Деревья небеса пронзают

В ожидании розовых туч,

И листья в панике удирают,

Их пятки на солнце сверкают чуть-чуть.

Ты видишь белый снег,

А под ним грязь.

С виду вроде человек,

На самом деле мразь.

Но ты лишь слышишь:

Всё хорошо! Всё хорошо! Всё хорошо!

И ты это на стенах напишешь.

Хоть время твое ушло.

Летят черные драконы

Поэзии желтых домов,

Пусть каркают вороны

Над трупами бессмысленных слов.

Ты как ночной туман,

Впотьмах тебя не узнать,

В душе твоей обман,

Как дракону тебе не летать.

Но ты лишь знаешь:

Всё хорошо! Всё хорошо! Всё хорошо!

И ты только так этот мир понимаешь.

Что ждать от тебя еще?

И стены пусть прорежут

Бессмысленные фразы,

Они не исчезнут,

По крайней мере сразу.

В голове твоей хмель:

«Семь футов вам под килем!»

Но ты напорешься на мель,

Не поделом же ты им.

Но ты лишь напеваешь:

Всё хорошо! Всё хорошо! Всё хорошо!

И так по жизни умираешь.

За что? Но это уже все равно.

1991.

Ноябрь

Пришла пора осенних листьев,

Пришла осенняя пора.

То время листьев золотистых,

Где погибает суета.

Тут все пробито желтым цветом

В дождей печальных мокроте.

Но память есть о теплом лете

В этом унылом ноябре.

1991.

Баня

Ехал Ваня, ехал в баню,

На пути красавица.

Девка нравится ему,

Хочет на ней свататься.

Та не хочет ошибиться,

Хочет Ванюшку узнать.

Села к парню на телегу

В баню веником махать.

Ох, уж Ване нравиться

С красной девкой париться,

Как она разденется,

Так Ванёк пожениться.

Ваня венюшком взмахнет,

Она замуж и пойдет.

Пред друг – дружкой пляшут,

Веничками машут.

1991.

Самоубийца

Полюбить – не ново,

Но и жить не новей.

Умереть не трудно,

Сделать жизнь – трудней.

Она тяжело больна,

Она не замечает никого,

Устремляет свой взгляд

к звезде,

Которая ей не помогла.

В эту белую ночь,

Умышленно в феврале,

Она ко всему холодна,

стоит открыто

Перед открытым окном.

Жизнь для нее уже прошла,

Она хочет умереть,

Ей любовь на душу выпала

свинцом.

Ее ждет смерть.

1991.

На балконе

Ночью на балконе можно:

Пить, курить, смеяться, плакать,

Петь, любить, ругаться матом.

Все это возможно:

У тебя, тебе, с тобой,

На тебе и под тобой!

И без тебя.

1991.

Слабый герой

Героев - нет.

Но я чувствую в себе героя.

Героев - нет.

Но со мной умрет герой…

Холодно – это к болезни,

Голодно – это к труду.

Я не могу петь свои песни,

Нет, не могу. Нет, не могу.

А он мне командует: «Пой!»

Он – это я, душа моя

На том берегу, понять не могу

Понять не могу кому это надо,

Нет, не пойму. Нет, не пойду

В этот последний бой!

Стон кругом – это война,

Кровь кругом – кому ты нужна?

Я не хочу видеть все это,

Нет, не хочу. Нет, не хочу.

Пусть слышат мой вой!

1991.

Слова

Музыка надежды

Просится во все дома,

Я, как прежде,

Повторяю свои слова:

Надежду потеряли,

Вера ушла, любовь давно прошла.

Мы пропали,

Виновата в этом эта война!

Война идей,

Война таких как мы,

Война страстей

Захлестнувшая мечты.

Любви капканы

Подстерегают нас,

Вера прошла, а надежды

Огонь давно угас.

Желтых небес

Зеркальные дожди,

Неоконченных пьес

Конца ты подожди.

Мы солдаты

Этих магических слов:

Вера, надежда

И волшебная любовь!

1991.

Забор

Гей вич, бей бич,

Пара - пара ша!

Бу-бу будем ем,

Папа паба-бам.

По попе Наде -

Нате ту-ту мани…

Ля при - прима ма,

Фига-га себе е-е.

Туту каку ю-ю ту

Ха-ха харе харю хрю

Нету нето сто,

Стой ой-ой э – ю – я.

В древесине ржавого забора я вижу злого бога.

В ветвях деревьев колючей проволоки дорогу.

Но посторонним вход здесь воспрещен.

Я кину кости сквозь ограду,

Но не найду я в том отрады.

Ведь правит век, конечно, он –

Тот бог, что посреди ветвей стены.

Надеюсь, смысл понял ты?

1991.

Тишина №9

Пустой звук, пустые слова,

Пустые песни и музыка пуста.

Девятая тишина

Сводит меня с ума,

Ничего понять не могу –

Засну я, засну…

Болит моя голова,

А она у меня одна,

Ничего поделать не могу –

Выключаю тишину…

Вот закрыл глаз один,

Вот закрыл глаз другой -

Ничего не могу

Я поделать с собой…

Слышу я, а храп свой,

Наслаждаясь, а тишиной.

Я давно уже сплю

И пою я, пою…

1991.

Лучи

В 6 часов утра, после войны,

Встают солдаты бесплодной земли.

Они идут прямо, они смотрят вперед,

Их мысли блуждают

Там, где пугают

Их речи народ – народ.

Дата добавления: 2017-01-13