Любитель парадоксов

(вместо введения)

На восточном побережье США действуют три крупных центра дискуссий по проблемам американской истории XVII-XIX вв. Самый старый из них - это группа под руководством профессора Бернарда Бейлина при Гарвардском университете, следующий по времени своей организации - семинар по ранней американской истории в Колумбийском университете, и, наконец, третий, существующий с начала 1980-х годов, был основан Ричардом Данном и Майклом Зукерманом при университете Пенсильвании - Филадельфийский центр ранних американских исследований.

Практически все известные ученые-американисты, такие, как Ричард Бушмен из Колумбийского, Джон Батлер из Йельского университета, Джек Грин из университета Джонса Гопкинса, принимают участие в работе Филадельфийского центра, в дискуссиях на его семинарах. Многим молодым талантливым исследователям эти семинары дали путевку в большую жизнь серьезной исторической науки: это и Маркус Редикер из университета г. Питтсбурга, и Вэйн Боудл из университета штата Айова, и Тоби Дитц из университета Джонса Гопкинса, и многие другие.

Но есть еще ученый, без присутствия которого не обходится ни один семинар Филадельфийского центра - это профессор Принстонского университета Джон Мюррин. Любой семинар с участием Мюррина - это, прежде всего, спор по поводу очередного исторического парадокса. Существование многих новых направлений и теоретических подходов в изучении ранней Америки в сегодняшней историографии США - это во многом заслуга Дж. Мюррина.

Начав свою научную деятельность в 60-е годы с изучения политической истории колониальной Америки, он переходит к исследованию социокультурного контекста американской политики на заре ее формирования. Так, он был одним из первых исследователей, которые в 70-е годы обратили внимание на необходимость перехода от интенсивного изучения плантаторского Юга и пуританской Новой Англии к исследованию преданных забвению "срединных" колоний, прежде всего Нью-Йорка.

Вместе с тем он предостерег от идеализации опыта этих колоний, что было характерно для работ Ф.Дж. Тернера и "постпрогрессистов", таких как П. Бономи, подчеркнув особенности формирования американского плюрализма как результата во многом трагических для большинства попыток адаптации колонистов к новым для них условиям жизни¹.

Профессор Дж. Мюррин был одним из наиболее известных участников конференции по истории Британской колониальной Америки, организованной в проведенной в Оксфорде в 1981 г. Дж. Грином и Дж. Поулом. Именно Дж. Мюррин заметил, что попытки игнорирования социальных конфликтов в истории британских колоний ведут к искажению картины американского прошлого². Многие из его идей явились стимулом к новым интерпретациям, казалось бы, уже забытых сюжетов. Так, на одной из конференций Дж. Мюррин выступил против устоявшегося "прогрессистского" объяснения восстания Дж. Лейслера в Нью-Йорке в 1689-1691 гг. Он попытался представить всю историю раннего Нью-Йорка как борьбу за утверждение "английских прав, как этнический конфликт в культурно господствовавшем голландском кальвинистском окружении". Подобная интерпретация способствовала появлению работ о колониальном Нью-Йорке, написанных американцами Д. Воорхизом и Р. Балмером, новозеландкой Д. Мервик, канадцем А. Талли, да и автором этих строк, которому посчастливилось принять участие в работе Филадельфийского центра в 1994-1995 гг.³

Как-то в 1989 г. профессор Мюррин предложил своим коллегам еще один парадокс: он применил интерпретации Американской революции XVIII в. к Американской гражданской войне 1861-1865 гг., а теоретические подходы, используемые его коллегами, изучающими войну Севера и Юга, - к Американской войне за независимость. Такой необычный подход вызвал тогда недоумение его коллег. Но в 1994 г. участники очередного семинара Филадельфийского центра настолько увлеклись идеей Дж. Мюррина, что возникла длительная полемика, в результате которой родилась его новая работа, на этот раз затрагивавшая глубинные чувства большинства американцев. Именно после данной полемики автор этих строк и предложил профессору Дж. Мюррину написать статью специально для "Американского ежегодника". Сокращенная версия этой статьи будет опубликована в американском журнале "The Journal of Military History". Я думаю, что публикуемый материал Дж. Мюррина на русском языке для российского читателя актуален и сегодня, особенно в свете нынешних расовых и этнических конфликтов в США (вспомним хотя бы миллионный "марш на Вашингтон", проведенный в октябре 1995 г. афро-американцами восточного побережья Соединенных Штатов).

¹ Murrin J. Pluralism and Predaroty Power: Early New York as a Social Failure // Rev.Amer. Hist. 1978. Vol. 6. P. 473-479.

² Murrin J. Political Development // Colonial British America: Essaya in the New History ofthe Early Modem Era / Ed. by J.P. Greene and J. Pole. Baltimore, 1984. P. 438-440.

³ Murrin J. English Rights as Ethnic Aggression: The English Conquest, the Charter ofLiberties of 1683, and Leisler's Rebellion in New York // Authority and Resistance in Early NewYork // Ed. by W. Pencak and С Wright. N.Y., 1988. P. 56-94.

С.И. Жук

* * *

Война за американскую независимость и война за независимость белых южан (война Севера и Юга. - С.Ж.) были, прежде всего, гражданскими войнами. Те, кто считал себя единой нацией, оказались двумя разными народами в 1776 г. Британские власти опасались, что нечто подобное может когда-нибудь произойти в итоге 170-летнего существования колоний, и решили затормозить их дальнейшее развитие. Колонисты, до последнего момента отрицавшие наличие перемен, вынуждены были провозгласить свою независимость[1]. В1860-1861 гг. миллионы белых южан объявили, что с этого времени они будут отдельной нацией. Консервативная позиция конфедератов, сформулированная Джефферсоном Дэвисом и сецессионным конвентом в Южной Каролине, помимо всего прочего, отрицала какие-либо изменения на Юге. Север же изменился настолько, что сосуществование с безумными революционерами-янки стало для южан просто невозможным с моральной точки зрения. "Время и развитие событий полностью изменили отношения между северными и южными штатами со времени установления союза", - доказывали южнокаролинцы. "Так, тождество чувств, интересов и институтов, которое существовало, ушло. Сейчас они разделены между аграрными и промышленными,... между рабовладельческими и нерабовладельческими штатами. Местные институты и производственные интересы сделали их (южан и северян. - С.Ж.) совершенно различными народами... Все братские чувства, существовавшие между Севером и Югом, либо исчезли, либо превратились в ненависть, и нас, уроженцев Юга, влечет неотвратимый рок, который правит всеми народами"[2].

Другие конфедераты пришли к такому же заключению, используя новые аргументы. В редакционных статьях газет штата Теннесси настойчиво проводилась мысль о том, что отделение южных штатов - радикальный и революционный акт, по существу, повторение того, что патриоты сделали в 1776 г.[3] Даже северные республиканцы, твердо уверенные в необходимости подавления мятежа, соглашались, что рабство превратило Юг в отдельную нацию[4]. Когда союзные солдаты вторглись в штаты Конфедерации после 1861 г., все они, как один, верили, что перед ними действительно чужая страна[5].

Как 1776, так и 1861 гг. вызвали у сепаратистов бурные эмоции - риторика единства заменялась логикой вражды. "Но если однажды мы отделимся от нашей родины, - предупреждал в отчаянии Джон Дикинсон в 1768 г., - какую новую форму правления следует нам принять, или где мы найдем другую Британию, чтобы возместить нашу потерю? Оторванные от тела, с которым мы объединены религией, свободами, законами, чувствами, родством, языком и торговлей, мы будем истекать кровью"[6]. Правда, Томас Джефферсон уже в более суровых выражениях подчеркивал подобный момент в своем первоначальном проекте "Декларации независимости", когда жаловался на использование британскими властями наемников. Это "стало последним ударом ножа по агонизирующим чувствам", так что "дух мужества требует от нас навсегда отказаться от этих бесчувственных братьев"[7].

Подобная двусмысленность проявилась и в 1861 г. "Мы отрекаемся, презираем и плюем на тех людей и на те их замыслы, из-за которых лучшее правительство, когда-либо видевшее свет, было превращено в машину угнетения половины нации, - негодовал редактор из Нэшвилла в адрес Республиканской партии в мае 1861 г., - только потому, что эта половина сохранила институт, ставший несносным для спасителей Союза"[8]. Без малейшего смущения или чувства противоречия конвент штата Миссисипи мог основать свой ордонанс об отделении от Союза на положениях Декларации независимости и затем заменить строки Джефферсона о естественных правах звучной защитой рабства. "Наша позиция зиждется на институте рабства - величайшем материальном интересе мира", - утверждали плантаторы, ибо этот интерес связан "с тем, что происходит в самых больших и самых важных сферах мировой торговли"[9]. "Вы ниспровергли правительство, которое погрязло в секциональной политике и секциональной вражде, - с удовлетворением констатировал президент сецессионного конвента Джорджии после завершения его работы. - Оно утратило национальный характер и главную функцию любого правительства - защиту личности и собственности. Действительно, вы ниспровергли федеральный Союз, но сохранили федеральную Конституцию"[10]. Если Юг приобрел национальную идентичность, то Соединенные Штаты уже утратили ее. Редактор одной газеты в Северной Каролине примерно так выразил свою мысль, скорбя о том, что Авраам Линкольн "довершил раздел страны" и что "брат поднял руку на брата". Несмотря на родство Севера и Юга, Линкольн-де разрушил Союз. "Союз нельзя поддерживать силою. Людей нельзя загнать кнутом в свободу"[11]. Газета из Теннесси определяла кризис уже в виде "межсекционных трений, которые на многие годы разделили страну" и заключила, что о мире "не может быть и речи", а "Союз потерян безвозвратно"[12]. И в революции XVIII в., и в Гражданской войне рождение новых государств сопровождалось утратой прежнего, более прочного союза. Обретая новые идентичности, современники этих событий несли тяжелые эмоциональные потери.

Дата добавления: 2017-01-14