Как я редактировал сельскохозяйственную газету

МАРК ТВЕН

ГЕТТИСБЕРГСКАЯ РЕЧЬ

АВРААМ ЛИНКОЛЬН

Восемьдесят семь лет тому назад наши отцы положили начало новому государству на этом континенте — от них пошло на этой земле новое племя людей, зачатых в лоне Свободы и глубоко верящих в то, что все люди равны от рождения.

Сейчас, в дни великой Гражданской войны, испытывается жизненная стойкость нашего народа, как и всякого другого народа, взращенного в том же духе и преданного тем же идеалам. Мы собрались на поле, где происходило одно из крупнейших сражений этой войны. Мы пришли сюда, чтобы торжественно освятить часть поля, ставшую местом последнего успокоения тех, кто отдал свою жизнь ради жизни нашего народа. Вне всякого сомнения, этим мы исполняем наш долг.

Но мы не в состоянии, если посмотреть на вещи более широко, ни освятить, ни прославить эту землю, ни сделать ее достойной поклонения. Освятили ее те отважные люди — живые и мертвые, — которые сражались здесь, и не в наших слабых силах превознести или умалить величие содеянного ими. Вряд ли мир придаст особое значение словам, сказанным нами сегодня. Довольно скоро они будут забыты, но дела этих людей навсегда останутся в памяти людской. Не они, а мы, живые, нуждаемся в посвящении — нам следует всецело посвятить себя завершению того дела, которое столь доблестно начали сражавшиеся здесь. Нам следует посвятить себя выполнению величественной задачи, стоящей перед нами, — воздавая дань памяти и уважения павшим, вдохновленные их примером, мы должны исполниться высокой преданности тому делу, которому они оставались верны до конца и пожертвовали всем, чем могли; все мы, собравшиеся здесь, должны проникнуться твердой убежденностью в том, что эти люди погибли здесь не напрасно; что наш народ по воле Бога еще узрит новое рождение свободы; что правительство из народа, волей народа и ради народа никогда не погибнет.

Печатается по изданию: «Сделать прекрасным наш день...». Публицистика американского романтизма. — М.: Прогресс, 1990. — С. 463-464.

Не без опасения взялся я временно редактировать сельскохозяйственную газету. Совершенно так же, как простой смертный, не моряк, взялся бы командовать кораблем. Но я был в стесненных обстоятельствах, и жалованье мне очень пригодилось бы. Редактор уезжал в отпуск, и я согласился на предложенные им условия и занял его место.

Чувство, что я опять работаю, доставляло мне такое наслаждение, что я всю неделю трудился не покладая рук. Мы сдали номер в печать, и я едва мог дождаться следующего дня - мне так не терпелось узнать, какое впечатление произведут мои труды на читателя. Когда я уходил из редакции под вечер, мальчишки и взрослые, стоявшие у крыльца, рассыпались кто куда, уступая мне дорогу, и я услышал, как один из них сказал: «Это он!». Вполне естественно, я был польщен. Наутро, идя в редакцию, я увидел у крыльца такую же кучку зрителей, а кроме того, люди парами и поодиночке стояли на мостовой и на противоположном тротуаре и с любопытством глядели на меня. Толпа отхлынула назад и расступилась передо мной, а один из зрителей сказал довольно громко: «Смотрите, какие у него глаза!». Я сделал вид, что не замечаю всеобщего внимания, но втайне был польщен и даже решил написать об этом своей тетушке.

Я поднялся на невысокое крыльцо и, подходя к двери, услышал веселые голоса и раскаты хохота. Открыв дверь, и мельком увидел двух молодых людей, судя по одежде - фермеров, которые при моем появлении побледнели и разинули рты. Оба они с грохотом выскочили в окно, разбив стекла. Меня это удивило.

Приблизительно через полчаса вошел какой-то почтенный старец с длинной развевающейся бородой и благообразным, но довольно суровым лицом. Я пригласил его садиться. По-видимому, он был чем-то расстроен. Сняв шляпу и поставив ее на пол, он извлек из кармана красный шелковый платок и последний номер нашей газеты.

Он разложил газету на коленях и, протирая очки платком, спросил:

- Это вы и есть новый редактор?

Я сказал, что да.

- Вы когда-нибудь редактировали сельскохозяйственную газету?

- Нет, - сказал я,- это мой первый опыт.

- Я так и думал. А сельским хозяйством вы когда-нибудь занимались?

- Н-нет, я сколько помню, не занимался.

- Я это почему предчувствовал, сказал почтенный старец, надевая очки и довольно строго взглядывая на меня поверх очков. Он сложил газету поудобнее. – Я желал бы прочитать вам строки, которые внушили мне такое предчувствие. Вот эту самую передовицу. Послушайте и скажите, вы ли это написали?

«Брюкву не следует рвать руками, от этого она портится. Лучше послать мальчика, чтобы он залез на дерево и осторожно потряс его».

Ну-с, что вы об этом думаете? Ведь это вы написали, насколько мне известно.

- Что думаю? Я думаю, что это неплохо. Думаю, это не лишено смысла. Нет никакого сомнения, что в одном только нашем округе целые миллионы бушелей брюквы пропадают из-за того, что ее рвут недозрелой, а если бы послали мальчика потрясти дерево…

- Потрясите вашу бабушку! Брюква не растет на дереве!

- Ах, вот как, не растет? Ну а кто же говорил, что растет? Это надо понимать в переносном смысле, исключительно в переносном. Всякий, кто хоть сколько-нибудь смыслит в деле, поймет, что я хотел сказать «потрясти куст».

Тут почтенный старец вскочил с места, разорвал газету на мелкие клочки, растоптал ногами, разбил палкой несколько предметов, крикнул, что я смыслю в сельском хозяйстве не больше коровы, и выбежал из редакции, сильно хлопнув дверью. Вообще он вел себя так, что мне показалось, что он чем-то не доволен. Но, не зная, в чем дело, я, разумеется, не мог ему помочь.

Вскоре после этого в редакцию ворвался длинный, похожий на мертвеца субъект с жидкими космами волос, висящими до плеч, с недельной щетиной на всех горах и долинах его физиономии, и замер на пороге, приложив палец к губам. Наклонившись всем телом вперед, он словно прислушивался к чему-то. Не слышно было ни звука. Но он все-таки прислушивался. Ни звука. Тогда он повернул ключ в замочной скважине, осторожно ступая, на цыпочках подошел ко мне, остановился несколько поодаль и долго всматривался мне в лицо с живейшим интересом, потом извлек из кармана сложенный вчетверо номер мой газеты и сказал:

– Вот, вы это написали. Прочтите мне вслух, скорее! Облегчите мои страдания. Я изнемогаю.

Я прочел нижеследующие строки, и по мере того как слова срывались с моих губ, страдальцу становилось все легче. Я видел, как скорбные морщины на его лице постепенно разглаживались, тревожное выражение исчезло и наконец его черты озарились миром и спокойствием, как озаряется кротким сиянием луны унылый пейзаж.

«Гуано – ценная птица, но ее разведение требует больших хлопот. Ее следует ввозить не раньше июня и не позже сентября. Зимой ее нужно держать в тепле, чтобы она могла высиживать птенцов»

«По-видимому, в этом году следует ожидать позднего урожая зерновых. Поэтому фермерам лучше приступить к высаживанию кукурузных початков и посеву гречневых блинов в июле, а не в августе».

«О тыкве. Эта ягода является любимым лакомством жителей Новой Англии; они предпочитают ее крыжовнику для начинки пирогов и используют вместо малины для откорма скота, так как она более питательна, не уступая в то же время малине по вкусу. Тыква – единственная съедобная разновидность апельсиновых, произрастающая на севере, если не считать гороха и двух-трех сортов дыни. Однако обычай сажать тыкву перед домом в качестве декоративного растения выходит из моды, так как теперь всеми признано, что она дает мало тени».

«В настоящее время, когда близится жаркая пора и гусаки начинают метать икру…»

Взволнованный слушатель подскочил ко мне, пожал мне руку и сказал:

– Будет, будет, этого довольно. Теперь я знаю, что я в своем уме: вы прочли так же, как прочел я сам, слово в слово. А сегодня утром, сударь, впервые увидев вашу газету, я сказал себе: «Я никогда не верил этому прежде, хотя друзья и не выпускали меня из-под надзора, но теперь я знаю: я не в своем уме». После этого я испустил дикий вопль, так что слышно было за две мили, и побежал убить кого-нибудь: все равно, раз я сумасшедший, до этого дошло бы рано или поздно, так уж лучше не откладывать. Я перечел один абзац из вашей статьи, чтобы убедиться наверняка, что я не в своем уме, потом поджег свой дом и убежал. По дороге я изувечил нескольких человек, а одного загнал на дерево, чтоб он был под рукой, когда понадобится. Но, проходя мимо вашей редакции, я решил все-таки зайти и проверить себя еще раз; теперь я проверил, и это просто счастье для того бедняги, который сидит на дереве. Я бы его непременно убил, возвращаясь домой. Прощайте сударь, всего хорошего, вы сняли тяжкое бремя с моей души. Если мой рассудок выдержал ваши сельскохозяйственные статьи, то ему уже ничто повредить не может. Прощайте, всего наилучшего.

Меня несколько встревожили увечья и поджоги, которыми развлекался этот субъект, тем более что я чувствовал себя до известной степени причастным к делу. Но я недолго об этом раздумывал – в комнату вошел редактор! (Я подумал про себя: «Вот если б ты уехал в Египет, как я тебе советовал, у меня еще была бы возможность показать, на что я способен. Но ты не пожелал и вернулся. Ничего другого от тебя я и не ожидал».)

Вид у редактора был грустный, унылый и расстроенный.

Он долго обозревал разгром, произведенный старым скандалистом и молодыми фермерами, потом сказал:

– Печально, очень печально. Разбиты бутылка с клеем, шесть оконных стекол, плевательница и два подсвечника. Но это еще не самое худшее. Погибла репутация газеты, и боюсь, что навсегда. Правда, на нашу газету никогда не было еще такого спроса, она никогда не пользовалась таким успехом, но кому же охота прослыть свихнувшимися и наживаться на собственно слабоумии? Друг мой, даю вам слово честного человека, что улица полна народа, люди сидят даже на заборах, дожидаясь случая хотя бы одним глазом взглянуть на вас; а се потому, что считают вас сумасшедшим. И они имеют на это право – после того как прочитали ваши статьи. Эти статьи – позор для журналистики. И с чего вам взбрело в голову, будто вы можете редактировать сельскохозяйственную газету? Вы, как видно, не знаете даже азбуки сельского хозяйства. Вы не отличаете бороны от борозды; кровы у вас теряют оперение; вы рекомендуете приручать хорьков, так как эти животные отличаются веселым нравом и превосходно ловят крыс! Вы пишите, что устрицы ведут себя спокойно, пока играет музыка. Но это замечание излишне, совершенно излишне. Устрицы всегда спокойны. Их ничто не может вывести из равновесия. Устрицы ровно ничего не смыслят в музыке. О гром и молния! Если бы вы поставили целью всей вашей жизни совершенствоваться в невежестве, вы бы не могли отличиться больше, чем сегодня. Я никогда ничего подобного не видывал. Одно ваше сообщение, что конский каштан быстро завоевывает рынок как предмет сбыта, способно навеки погубить газету. Я требую, чтобы вы немедленно ушли из редакции. Мне больше не нужен отпуск – я все равно ни под каким видом не мог бы им пользоваться, пока вы сидите на моем месте. Я все время дрожал бы от страха при мысли о том, что именно вы посоветуете читателю в следующем номере газеты. У меня темнеет в глазах, как только вспомню, что вы писали об устричных садках под заголовком «Декоративное садоводство». Я требую, чтобы вы ушли немедленно! Мой отпуск окончен. Почему вы не сказали мне сразу, что ровно ничего не смыслите в сельском хозяйстве?

– Почему не сказал вам, гороховый стручок, капустная кочерыжка, тыквин сын? Первый раз слышу такую глупость. Вот что я вам скажу: четырнадцать лет работаю редактором и первый раз слышу, что человек должен что-то знать, для того, чтобы редактировать газету. Брюква вы этакая! Кто пишет театральные рецензии в захудалых газетках? Бывшие сапожники и недоучившиеся аптекари, которые смыслят в актерской игре ровно столько же, сколько в сельском хозяйстве. Кто пишет отзывы о книгах? Люди, у которых никогда не было гроша в кармане. Кто пишет о битвах с индейцами? Господа, не отличающие вигвама от вампума, которым никогда в жизни не приходилось бежать опрометью, спасаясь от томагавка, или выдергивать стрелы из тел своих родичей, чтобы развести на привале костер. Кто пишет проникновенные воззвания насчет трезвости и громче всех вопит о вреде пьянства? Люди, которые протрезвятся только в гробу. Кто редактирует сельскохозяйственную газету? Разве такие корнеплоды, как вы? Нет, чаще всего неудачники, которым не повезло по части поэзии, бульварных романов в желтых обложках, сенсационных мелодрам, хроники и которые остановились на сельском хозяйстве, усмотрев в нем временное пристанище на пути к дому призрения. Вы мне что-то толкуете о газетном деле? Мне оно известно от Альфы до Омахи, и я вам говорю, что чем меньше человек знает, тем больше он шумит и тем больше получает жалованья. Видит бог, будь я круглым невеждой и наглецом, а не скромным и образованным человеком, я бы завоевал себе известность в этом холодном, бесчувственном мире. Я ухожу, сэр. Вы так со мной обращаетесь, что я даже рад уйти. Но я выполнил свой долг. Насколько мог, я исполнил все, что полагалось по нашему договору. Я сказал, что сделаю вашу газету интересной для всех слоев общества, – и сделал. Я сказал, что увеличу тираж до двадцати тысяч экземпляров, – и увеличил бы, будь в моем распоряжении еще две недели. И я дал бы вам самый избранный круг читателей, какой был когда-либо у сельскохозяйственной газеты, – ни одного фермера, ни одного человека, который мог бы отличить дынный куст от персиковой лозы даже ради спасения собственной жизни. Вы теряете от нашего разрыва, а не я. Прощайте, арбузное дерево!

И я ушел.

Печатается по изданию: М. Твен. Собрание сочинений в 12 томах. – Т. 10. – М., 1961. – С. 143-149

НЕЛЛИ БЛАЙ (ЭЛИЗАБЕТ КОКРЕН)

ВОКРУГ СВЕТА ЗА 72 ДНЯ (фрагмент)

Глава 1

Цель: обойти земной шар

Что подало мне идею?

Иногда сложно сказать, что вообще рождает идею. Идеи - это глав­ное оружие газетчиков, и идей обычно не хватает, лишь порой они посе­щают нас.

Эта мысль пришла ко мне в воскресенье. Я провела большую часть дня и полночи, тщетно пытаясь ухватиться за любую новость для статьи в газете.

Это было очень похоже на меня: обдумывать статьи по воскресень­ям. Но в тот вечер меня покинули все идеи, и три утра застали меня ис­томленную и с мигренью в кровати. Вконец уставшая и раздражающаяся от своей же собственной медлительности, я капризно заявила: «Хочу быть на другом конце земли!»

А почему нет?! Мне необходимо отдохнуть, не проехаться ли по все­му миру?

Просто понаблюдать, как одна мысль вытекает из другой.

Идея о путешествии меня порадовала, и я добавила: «Если я буду так же быстра, как жюль-верновский Филеас Фог, то мне следует попробо­вать».

Затем я поинтересовалась, возможно ли уложиться в восемьдесят дней, и, наконец, успокоилась – предалась сну, твердо решив на следу­ющий день выяснить, смогу ли я побить рекорд Филеаса Фога.

Утром я отправилась посмотреть расписание пароходов. Я изучила его. И даже если бы я нашла эликсир жизни, то не чувствовала бы себя лучше, чем сейчас, уверившись, что все путешествие займет восемьде­сят дней.

С этой идеей я подошла к редактору весьма осторожно. Я боялась, что моя идея покажется ему слишком дикой и неосуществимой.

– Какие-нибудь новости проекта? – спросил он, как только я уселась напротив.

– Один, – ответила я тихо.

Он сидел, теребил ручку в руках и ждал, что я продолжу. - Я хочу отправиться в кругосветное путешествие!

– Что ж, – сказал он, взглянув на меня с иронией.

– Я хочу успеть за восемьдесят дней. Думаю, что у меня получится

побить рекорд Филеаса Фога. Могу ли я попробовать?

К моему ужасу, он ответил, что они уже подумывали об этом в офисе и хотели послать мужчину. Однако он сказал мне в утешение, что одоб­ряет мою затею, и мы пошли поговорить об этом с директором.

– Это невозможно для вас, – вот что стало смертным приговором. ­Во-первых, вы женщина и будете нуждаться в защите. Во-вторых, даже если бы это было возможно, вам потребовал ось бы так много вещей, что это замедлило бы ваши передвижения. К тому же, вы не знаете иност­ранных языков, так что не о чем говорить. Никто, кроме мужчины, не сможет это сделать.

– Отлично, – сказала я, разозлившись. – Посылайте мужчину, я стартую в тот же день для какой-нибудь другой газеты и опережу его. – Я уверен, что у Вас получится, – сказал он медленно.

Не думаю, что мои слова как-то повлияли на их мнение, но перед тем, как мы распрощались, я была уверена, что если кому-либо и будет поручено осуществить путешествие, то это именно мне.

Только я собралась ехать, как другие не менее важные проекты всплы­ли на поверхность, и эта безумная идея была ненадолго отложена.

Однажды холодным и слякотным вечером, год спустя, я получила маленькую записку с просьбой зайти в тот самый офис. Вызовы в столь поздний час были для меня загадкой, вот почему я всю дорогу ломала голову, что же я натворила.

Я зашла, села напротив редактора и приготовилась слушать. Он прекратил писать что-то на бумаге и тихо спросил:

– Можешь начать путешествие по всему миру с завтрашнего дня?

– Я могу хоть сейчас, - ответила Я, пытаясь умерить сердцебиение.

– Мы подумали, что лучше будет, если ты начнешь завтра же утром.

Начать лучше с Парижа, чтобы успеть сесть на ночной поезд из Лондо­на. Если ты не успеешь на поезд, можно добраться на пароходе «Августа Виктория», который отплывает утром.

– Я рискну и сяду на пароход, чтобы сэкономить один день, – отве­тила я.

На следующее утро я отправилась к моему портному заказать пла­тье. Добравшись до ателье, всего за пару минут я объяснила, чего хочу.

Я убеждена, что нет ничего невозможного, если направлять энер­гию в правильное русло. Если я хочу чего-то добиться и сталкиваюсь с ответом, что уже слишком поздно и вряд ли что-либо получится, я про­сто говорю: «Чушь! Если ты хочешь сделать это, то сделаешь! Вопрос в том, хочешь ли ты сделать это?» Я еще не встречала людей, которые не откликнулись бы на просьбу сделать все, что в их силах. Если мы хотим, чтобы работа была хорошо выполнена, и требуем этого от других, нет сомнения, что этого можно добиться благодаря собственной инициати­ве. Вот почему, когда я отправилась к портному, я заявила ему, что хочу, чтобы платье было готово вечером.

– Хорошо, – ответил он столь беззаботно, будто бы это было в по­рядке вещей – сшить платье за два часа.

– Я хочу платье, которое выдержит три месяца постоянной носки, ­добавила я и свалила всю ответственность на него.

Достав различные материалы, портной разбросал их на маленьком столе и принялся изучать в зеркале трюмо. Он не был раздражен и не спешил. Все время, потраченное на подборку различных материалов, он оставался в прекрасном настроении. Довольно быстро он выбрал про­стое синее сукно и нежную клетчатую замшу - как самые прочные и подходящие материалы для путешествий.

Прежде чем я ушла, около часа дня у меня была первая примерка.

Когда я вернулась к пяти часам для второй примерки, платье было готово. Я сочла эту точность и скорость хорошей приметой, в соответствии с проектом.

От портного я отправилась в магазин и заказала пальто. Затем в дру­гом ателье я заказала платье посветлее – на случай пребывания в жар­, кой стране, Купила только одну сумку – с целью ограничить багаж.

В ту ночь уже ничего не оставалось, кроме как написать парочке дру­зей что-то вроде прощания и упаковать веши. Собирать сумку было са­мой сложной задачей в моей жизни: столько всего должно было помес­титься в столь маленьком саквояже.

В конце концов, в нее вошло все, кроме запасного платья. Вопрос свелся к тому, что мне нужно либо взять еще пакет, либо отправиться в путешествие в одном платье. Я всегда ненавидела пакеты и поэтому по­жертвовала платьем. Но я достала шелковый летний корсаж и еле-еле втиснула его в сумку.

Оказалось, что я довольно суеверна. Мой редактор сказал за день до этого, что видел дурной сон. Ему привиделось, что я подошла к нему и сказала, что собираюсь пробежать кросс. Поскольку он сомневался в моих способностях бегать, он отказался присутствовать на нем, чтобы не видеть позора. Он слышал, как играла музыка, как обычно бывает по случаю таких событий, и слышал, как приветствовали 'финиширующих. Затем я пришла к нему вся в слезах и сообщила, что проиграла.

– Я могу пояснить сон, – сказала я, когда он закончил свой рас­сказ. – Я начну делать новости, а кто-то меня превзойдет.

Когда на следующий день мне нужно было отправляться в круго­светное путешествие, я почувствовала, как плохое предчувствие овладе­ло мною. Я боялась, что время победит, что я не успею уложиться в во­семьдесят дней.

Мое здоровье было отличным, хотя практически весь год я ежеднев­но страдала мигренями. И лишь неделю назад я обратилась к врачам обеспокоенная, что здоровье ухудшилось ввиду постоянной работы. Я работала в газете почти три года и в течение этого времени не отдохнула и дня. И неудивительно, что на это путешествие я смотрела как на прекрасный и необходимый мне отдых.

За день до отъезда в офисе мне выдали 200 фунтов английского золота и кредитный английский билет. Золото я несла в кармане. Кредитный билет я положила в замшевую сумочку, которую повесила на шею. Кроме этого я взяла немного американского золота и бумажных денег, чтобы воспользоваться ими в разных портах и посмотреть, узнаваемы ли американские деньги за пределами Америки.

В нижнем кармане моей сумки был паспорт номер 247, подписаннный Джеймсом Блейном, государственным секретарем. Кто-то посоветовал взять с собой револьвер, но я настолько была уверена в том, что меня встретит мир также, как и я его, что решила не вооружаться. Я зна­ла, что если мое поведение будет соответствующим, я всегда смогу без проблем найти того, кто меня защитит, будь то американец, англича­нин, француз, немец или кто-нибудь другой.

Была возможность купить все билеты в Нью-Йорке, но я подумала, что, вероятно, мне придется изменять маршрут в какой-либо точке, по­этому у меня был единственный билет Нью-Йорк - Лондон.

Когда я пришла в офис попрощаться, то обнаружила, что не было составлено никакого маршрута для моего задуманного путешествия. И возник вопрос: отправляется ли из Лондона каждую пятницу почто­вый поезд, на котором я и хотела добраться до Бриндизи. Никто не знал, будет ли та неделя, которую я проведу в Лондоне, той самой, когда я успею на корабль в Индию или Китай. (Прибыв в Бриндизи, к моему счастью, я обнаружила, что корабль отходит в Австралию.)

Я последовала за молодым человеком, которого пригласили к нам в офис, чтобы он помог спроектировать водную часть маршрута и помочь организовать его. Насколько этот маршрут получился точным, вы узна­ете позже...

Меня много спрашивали по возвращении, как много одежды я бра­ла с собой. Некоторые думали, что только одно платье, другие - что я крала шелковые вещи, которые занимали совсем немного места, третьи интересовались, не покупала ли я все необходимое в портах.

Никто не узнает вместимости обычной сумки до тех пор, пока не предстанет случай уместить в ней все необходимое. В мою вошли: две шляпы, три вуали, пара тапочек, туалетные принадлежности, чернила, ручки, карандаши, бумага, кнопки, иголки и нитки, халат, спортивная куртка, маленькая фляжка и чашечка, несколько комплектов нижнего белья, носовые платки, банка кольдкрема, чтобы защитить тело от не­предсказуемого климата.

Эта банка отравляла все мое существование. Казалось, что она за­нимала больше места, чем все остальное в сумке, и постоянно мешала закрыть ее. Мои руки покрывал водонепроницаемый шелк – единствен­ное, что я придумала от дождя.

С опытом я поняла, что взяла с собой слишком много лишнего. В лю­бом порту, где я останавливалась, за исключением Адена (так как я не знала их языка), я могла купить все, вплоть до готового платья.

Возможность постирать вещи пугала меня. Я убедила себя в том, что всего дважды смогу воспользоваться прачечной. Я знала, что на вокза­лах это будет невозможно, но самое длинное путешествие было всего два дня (между Лондоном и Бриндизи) И четыре дня (между Сан-Франциско и Нью-Йорком). На атлантических пароходах они не сти­рают. На восточных пароходах, между Бриндизи и Китаем, воду выклю­чают. Но зато во всех портах, в которых останавливаются эти корабли, найдется масса желающих постирать вам ваши вещи. И если они обе­щают выполнить все в определенный срок, то все будет готово вовремя. Они ценят деньги, заработанные своим трудом. Их цены по сравнению с нью-йоркскими гораздо ниже.

Сколько всего для моей готовности! Когда путешествуешь для удо­вольствия, а не для цели произвести впечатление на пассажиров, про­блем с багажом не возникает. Однажды в Гонконге, где я была пригла­шена на официальный ужин, я сожалела, что не взяла с собой вечернего платья. Но проигрыш того ужина был совсем невелик, если сравнивать с возможностями и переживаниями, которые я пережила без всяких че­моданов и коробок, за которыми необходимо присматривать...

Глава XVII

Дата добавления: 2017-02-01