Екатеринбург 2002 20 страница

Он подчеркивал, что понимает под ней «предмет особого значения», такую область, «которая имеет за­дачи, никакой другой областью неразрешаемые». Стало быть, если до Басова в воззрениях на предмет психо­логии резко противостояли друг другу сторонники со­знания и сторонники поведения, то теперь картина из­менилась: Басов как бы поднялся над этим конфлик­том. Этого требовала сама логика развития науки. От­кликаясь на ее запросы, К. Н. Корнилов видел выход в том, чтобы соединить под эгидой понятия реакции факт сознания (переживание субъекта) и факт поведения (его мышечное движение). Басов предлагал другое ре­шение. Нужно, считал он, перейти в иную плоскость,. подняться и над тем, что осознает субъект, и над тем,. что проявляется в его внешних действиях. Не механи­чески объединить одно и другое, а включить их в каче­ственно новую структуру — деятельность.

Из чего она состоит, из каких элементов складыва­ется? Структурализм считал, что психическая структу­ра состоит из элементов сознания, гештальтизм—и» динамики психических форм (гештальтов), функциона­лизм — из взаимодействия функций (восприятия, памя­ти, воли и т. п.), бихевиоризм — из стимулов и реакций, рефлексология — из рефлексов. Басов же предложил считать деятельность особой структурой, состоящей из отдельных актов и механизмов, связи между которыми регулируются задачей. Эта структура может быть ус­тойчивой, стабильной (например, когда ребенок овладел каким-либо навыком), или каждый раз создаваться за­ново (например, когда задача, которую решает ребе­нок, требует от него изобретательности). В любом слу­чае деятельность является субъектной: за всеми ее актами и механизмами стоит субъект, говоря словами Басова, — «человек как деятель в среде».

Центральной проблемой Басов считал проблему раз­вития деятельности, ее истории. Именно она составляет главное содержание его книги «Основы общей педоло­гии» (1928). Но чтобы объяснить, как строится и раз­вивается деятельность ребенка, следует, согласнб Басо­ву, взглянуть на нее с точки зрения высшей ее формы, или профессионально-трудовой (в том числе и умствен­ной) деятельности.

Труд — это особая форма взаимодействия его участ­ников между собой и с природой. Он качественно отли­чается от поведения животных, объясняемого условны­ми рефлексами: изначальным регулятором труда слу­жит цель, которой подчиняются и тело, и душа субъектов трудового процесса. Эта цель осознается ими в ви­де искомого результата, ради которого они объединя­ются и тратят свою энергию.

Стало быть, психический образ того, к чему стре­мятся люди, а не внешние стимулы, влияющие на них в данный момент, загодя, «как закон» (говоря словами Маркса) подчиняет себе отдельные действия и пережи­вания людей. Игры детей и их обучение отличаются от реального трудового процесса, но и они строятся на психологических началах, присущих труду: осознанной цели, регулирующей действия, осознанной координации этих действий и т. п.

Выявленная Басовым специфика труда как особой формы взаимоотношений людей с предметным миром стала прообразом разработки марксистски ориентиро­ванной психологии в Советской России. Вслед за ним по этому пути пошли С. Л. Рубинштейн и А. Н. Леонтьев.

Сергей Леонтьевич Рубинштейн (1889—1960) создал свой главный труд «Основы общей психологии» (1940), работая на кафедре психологии педологического отде­ления Ленинградского педагогического института им. Герцена, куда его пригласил Басов. Лейтмотивом этого труда служил принцип «единства сознания и дея­тельности».

Вспомним, что проблема системного и смыслового строения сознания была центральной для Выготского, вопрос о структуре деятельности—главным для Басо­ва. При этом роль предметной деятельности в построе­нии сознания оставалась вне поля зрения Выготского, как и категория сознания - вне поля зрения Басова. Рубинштейн же в своем подходе к предмету психологии попытался соединить сознание с процессом деятельно­сти, объяснив, как оно формируется в этом процессе.

Это существенно изменяло перспективу конкретных исследований, призванных теперь исходить из того, что «все психические процессы выступают в действительно­сти как стороны, моменты труда, игры, учения, одного из видов деятельности. Реально они существуют лишь во взаимосвязи и взаимопереходах всех сторон созна­ния внутри конкретной деятельности, формируясь в ней и ею определяясь».

Идея о том, что общение человека с миром осуще­ствляется не прямо и непосредственно (как на биологи­ческом уровне), но исключительно посредством его ре­альных действий с объектами этого мира, изменяла всю систему прежних взглядов на сознание. Зависимость сознания от этих предметных действий, а не от внешних предметов самих по себе, становится важнейшей про­блемой психологии..

Сознание, ставя цели, проектирует активность субъ­екта и отражает реальность в чувственных и умствен­ных образах. При этом природа сознания изначально социальна, обусловлена общественными отношениями. Поскольку же эти отношения изменяются от эпохи к эпохе, то и сознание представляет собою исторически изменчивый продукт.

Положение о том, что все происходящее в психиче­ской сфере человека укоренено в его деятельности, бы­ло сформулировано Алексеем Николаевичем Леонтьевым (1903—1979), Поначалу он следовал линии, наме­ченной Выготским, но затем, высоко оценив идеи Ба­сова о «морфологии» (строении) деятельности, предло­жил свою схему ее организации и преобразования на различных уровнях: в эволюции животного мира, исто­рии человеческого общества, а также в онтогенезе, т. е. индивидуальном развитии человека («Проблемы разви­тия психики», 1959).

Леонтьев подчеркивал, что деятельность — это осо­бая целостность, включающая различные компоненты (мотивы, цели, действия), которые образуют систему. Различие между деятельностью и действием он пояс­нил на следующем примере. Загонщик, участвуя в пер­вобытной коллективной охоте, скрывается в засаде. Мотивом его деятельности служит потребность в пище. Удовлетворяет же он эту потребность, отпугивая добы­чу. Из этого следует, что деятельность определяется мотивом, тогда как действие — той целью, которая им достигается (спугивание дичи) ради реализации этого мотива.

Аналогичен психологический анализ ситуации обу­чения ребенка. Школьник читает книгу, чтобы сдать эк­замен. Мотивом его деятельности может служить сда­ча экзамена и получение оценки, а действием — усвое­ние содержания книги. Возможна, однако, ситуация, когда чтение само станет мотивом и увлечет учащего­ся настолько, что он сосредоточится на нем независимо от экзамена и отметки. Тогда произойдет «сдвиг» мо­тива (сдача экзамена) на цель (изучение содержания книги), т. е. появится новый мотив, а прежнее действие превратится в самостоятельную деятельность.

Уже из этих простых примеров видно, насколько важно, изучая одни и те же объективно наблюдаемые действия, раскрывать их внутреннюю психологическую подоплеку. Обращение к деятельности как присущему человеку способу существования позволяет включить в широкий социальный контекст изучение основных пси­хологических категорий (образ, действие, мотив, от­ношение, личность), образующих внутренне связанную систему, в которой и представлен предмет психологии как науки, его главные «блоки».

Развитие русской психологической мысли в совет­ский период шло в сложных социокультурных услови­ях. Октябрьская революция коренным образом измени­ла всю страну. Новые социальные проблемы возникли и перед учеными, в том числе психологами. Утвердился диктат марксизма как идеологии, поддерживаемой всей мощью тоталитарного государства. Философия марк­сизма содержала ряд постулатов, которые могли быть продуктивно применены в психологии, тем более, что мировая психология испытывала в начале XX века ост­рейший кризис.

Психология начинала свой путь в качестве само­стоятельной науки с изучения сознания субъекта, ка­ким оно открывается его «внутреннему взору» (само­наблюдению). Но логика развития науки привела к отказу от подобного взгляда на предмет и методы пси­хологии. С одной стороны, «крестовый поход» против сознания начали американские психологи-бихевиористы, с другой — фрейдисты, согласно взглядам которых сознание вводит субъекта в заблуждение по поводу ис­тинных мотивов его поведения, скрытых в недрах бес­сознательных инстинктов. Сокрушительный удар по ис­ходной картине сознания как некоего строения, состоя­щего из «кирпичей» (ощущений) и «цемента» (ассоциа­ций) нанесла гештальтпсихология.

Кризис науки требовал новых решений. Многие мо­лодые русские психологи стали искать их в марксизме, привлекавшем установкой на объяснение зависимости психологии человека от социальной среды, акцентом на роли труда, практики в формировании личности и др. Наряду с этим, коренные сдвиги в обществе, где испо­ведовалась вера в грядущее с победой коммунизма царство свободы и справедливости, побуждали заду­маться о лепте, которую психология способна внести в дело формирования нового человека. Оба эти обстоя­тельства—поиск новых идей, готовых вывести психо­логию из кризиса, и установка на преобразование психики людей средствами обновленной науки—стимули­ровали прогресс молодой советской психологии.

Однако очень скоро появились признаки нарастающего запрета на свободную мысль. Первым сигналом стала высылка из страны в 1922 году большой группы выдающихся русских ученых, в идейных ориентациях которых власть усмотрела враждебность новому строю. Они были «изъяты» из отечественной культуры и обще­ственной жизни без суда, по решению партийной вер­хушки. Среди высланных были ученые, трудам которых принадлежит достойное место в отечественной психо­логии: Семен Людвигович Франк (1877—1950), автор замечательной книги «Душа человека», скончавшийся в Лондоне; Иван Иванович Лапшин (1870—?), автор ряда работ по психологии научного и художественного творчества, близкий друг великого композитора Н. А. Римского-Корсакова, и многие другие.

Это событие, ставшее зловещим предвестником рас­правы с любым инакомыслием (изгнанные ученые да­же не были марксистами), может быть занесено пер­вой строчкой в печальную летопись советской репрес­сированной науки.

Термин «репрессированная наука» требует поясне­ния. Слово «репрессия» (от лат. «репрессио»—подав­ление) означает принятие карательных мер по отноше­нию к отдельным людям или их группам. Применяя его, обычно имеют в виду различные формы преследования и наказания (высылка в эмиграцию, как в упомянутом случае, заключение в тюрьму, отправка в ГУЛАГ, рас­стрел, ссылка) государственными органами конкретных лиц.

Оборот «репрессирования наука» имеет более широ­кий и общий смысл, подразумевающий деформацию под давлением партократической идеологии и ее кара­тельного аппарата всего научного сообщества (с его ценностями, программными ориентациями, нормами об­щения и деятельности) и духовной жизни в целом.

В первые послереволюционные годы исследователь­ская работа в психологии, в соответствии с государ­ственно-партийным диктатом, могла вестись не иначе как «под знаменем марксизма». Этот лозунг стал на­званием журнала, призванного, согласно указанию Ленина, стать глашатаем «воинствующего материализма».

С боевым призывом «создать марксистскую психо­логию» выступил Корнилов, вчерашний ученик Г. И. Челпанова. Изгнав последнего из созданного им института и став вскоре его директором, Корнилов объ­явил свою реактологию (см. выше) истинной, «марк­систской» психологией. Справедливости ради надо от­метить, что под знаком марксизма успешно развива­лись и более продуктивные психологические школы и направления: Басова, Выготского, Блонского и др. Сблизить свои концепции с марксизмом стремились и сторонники рефлексологии.

В конце 20-х—начале ЗО.-х годов в стране произо­шел экономический, политический, идеологический пе­реворот. Наступил беспредел сталинщины. В 1931 году Сталин продиктовал постановление ЦК ВКП (б) о жур­нале «Под знаменем марксизма». Прежняя брань, раз­дававшаяся со страниц этого журнала в адрес отече­ственных ученых (В. И. Вернадскому, например, инкри­минировалась попытка спасти «разрушающееся здание буржуазной метафизики»), показалась недостаточно сильной. На сей раз Сталин потребовал начать гло­бальную войну на «два фронта» — против идеалистов и против «механицистов». Эта директива была немед­ленно воспринята как руководство к действию и в кру­гу психологов, среди которых нашлись любители разо­блачения своих коллег.

«Разоблачениям» придавали видимость дискуссий, извратив тем самым сущность этой важнейшей формы научного общения. За «механицизм» подверглись кри­тике концепции Бехтерева, Корнилова и других. Пси­холог Б. Г. Ананьев обвинил в идеализме Выготского и его школу. Партийные организации чинили «суд» и «расправу». Под особое подозрение'попадал тот, кто, анализируя концепции западных психологов, не обли­чал их враждебную буржуазную сущность. Усердно культивировалась версия о несовместимости марксист­ской советской психологии и «прогнившей» буржуаз­ной. Чтобы избежать полной изоляции отечественной науки от мировой, психологам приходилось прибегать к «обходным маневрам», в частности, отделять установ­ленные факты от их теоретической основы, «отравлен­ной» иедалистическим или иным «пагубным» влиянием.

Новая волна репрессий обрушилась на психологию после постановления ЦК ВКП (б) о педологии (1936). К педологам были отнесены и многие лидеры психологии. Дело в том, что в педологии доминировали пробле­мы умственного развития, диагностики психических различий и прочие темы, издавна относившиеся к ком­петенции исследователей поведения и сознания. Пар­тийное постановление в одночасье ликвидировало целую дисциплину, притом напрямую связанную с практикой обучения и воспитания. Началось «разоблачение» тех, в ком видели противников версий, официально одобрен­ных партийным аппаратом. За критикой следовали пре­словутые «организационные выводы»—изгнание из ис­следовательских учреждений, разгром научных школ, признанных одиозными и т. п. Все, на чем стоял гриф «педология», оказалось под запретом, в том числе ра­боты выдающихся российских психологов, запрятанные на многие годы в «спецхраны».

Вслед за педологией была уничтожена и имевшая большую практическую ценность психотехника (ее ве­дущего представителя И. Шпильрейна расстреляли), а затем и психология труда. Чтобы отправить миллионы рабов в ГУЛАГ, не требовалось психологических иссле­дований личности, ее способностей, условий выработки навыков, изучения мотивации и других научных изыс­каний.

Следующая глава в истории репрессированной пси­хологии охватывает вторую половину сороковых годов. С этим периодом связаны так называемая «борьба с космополитизмом», когда отстаивание интернациональ­ного характера науки влекло за собой лишение права заниматься ею, а также организация (под непосред­ственным контролем Сталина) псевдодискуссий по раз­личным наукам: биологии, физиологии, языкознанию. Во всех случаях патриотизм ученых усматривался не в обогащении мировой науки путем интеграции с ней, а в изоляции от нее. Зарубежные контакты стали восста­навливаться лишь в послесталинский период, когда русские психологи после нескольких десятилетий от­сутствия появились на зарубежных конгрессах.

С «потеплением» отношений между Россией и За­падом происходили существенные сдвиги и в научных исследованиях, касавшихся конкретных психологиче­ских проблем. Однако атмосфера репрессированной на­уки не развеялась и в последующие годы. Миф о том, что марксистское учение о сознании — это особый, выс­ший этап в развитии мировой психологической мысли, продолжал тяготеть над теоретической психологией. Он сопрягался с другим мифом, согласно которому советский человек представляет собой особую породу, обла­дающую уникальным психическим строем. Своего апо­гея проповедь этого мифа достигла в «творчестве» од­ного из партаппаратчиков, написавшего книгу «Совет­ский человек» и удостоенного за это звания действи­тельного члена Академии наук СССР.

Пренебрежение догматической установкой на обус­ловленность сознания советского человека образом его жизни (который изображался высшим этапом в разви­тии человеческой культуры) грозило остракизмом. При­нятие же ее преграждало путь к изучению реальных, «эмпирически данных» особенностей внутреннего ми­ра и поведения людей в условиях тоталитарного обще­ства. Но и в этих условиях, вопреки мифологизации и идеологизации знаний о человеческой личности, россий­ская психология, используя «тактику выживания», до­билась в ряде отраслей позитивных результатов, не ус­тупающих по своей значимости достижениям мировой науки.

Рекомендуемая литература

Английские материалисты 18 века / Под ред. Б. В. Мееровского. В 3 т.- М., 1968.

Антология мировой философии. М., 1969, T.I,2.

Богомолов А.С. Античная философия. М., 1985.

Величковский Б.М. Современная когнитивная психология. М.,1982.

Грининг Т. История и задачи гуманистической психологии// Вопросы психологии.1988. № 4.

Давыдов В. В. О перспективах теории деятельности// Вестник МГУ. Серия 14. Психология. 1993. № 2.

Ждан А.Н. История психологии: от античности до наших дней. М., 1990.

Изучение традиций и научных школ в истории советской психо­логии/Под ред. АН Ждан. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988.

История зарубежной психологии (30-е - 60-е годы XX века):

Тексты/Под ред П.Я.Гальперина, А.Н.Ждан. М.: Изд-во Моск. ун­та, 1986.

История становления и развития экспериментально - психоло­гических исследований в России. Сборник научных трудов. М., 1990.

Кольцова В.А. Системный подход и разработка проблем истории отечественной психологической науки// Психологич. журнал. 2002. Том 23. № 2.

Крипнер К., Карвало Р. Проблема метода в гуманистической психологии// Психологич. журнал.1993. № 2.

Лекторский В.А., Садовский В.Н. Основные рздеи «генетической эпистемологии» Жана Пиаже// Вопросы психологии.1961.№ 4.

Марцинковская Т.Д., Ярошевский М.Г. 50 выдающихся психологов мира. М.: Международная педагогическая академия, 1995.

Найссер У. Познание и реальность.- М., 1981.

Нарский И.С. Западноевропейская философия XVIII в. М, 1974.

Научно-исследовательские материалы по истории российской психологии. В 3-х т. М., 1999-2001гг.

Обухова Л.Ф. Концепция Жана Пиаже: за и против.- М., 1981.

Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории. Под ред. А.В. Брушлинского. М., 1997.

Психология и марксизм (круглый стол)// Психологический жур­нал. 1993. № 1.

Пузырей А.А. Культурно-историческая теория Л.С. Выготского и современная психология. МГУ, 1986.

Рассел Б. История западной философии. Новосибирск, 1994.

Ром Харре. Вторая когнитивная революция// Психол. журнал. 1996.№ 2.

Феофраст. Характеры. Л.: Наука, 1974.

Флоренская Т.А. Социологизация фрейдизма в теориях личности

Дата добавления: 2014-01-05