Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем 12 страница

они суть непосредственное выражение ее состояний, постоянных или переходных.

Было бы некстати нагромождать здесь ряд фактов и аргументов в пользу того, что

удовольствие и страдание зависят от стремлений, в свою очередь зависящих от

организма. Для достижения результатов, в одно и то же время убедительных и

быстрых, достаточно небольшой экскурсии в патологию аффективных состояний. Мы

увидим, что приятное и неприятное изменяются совершенно так же, как и

стремления. Там, где нормальный человек с нормальными наклонностями найдет

удовольствие, человек ненормальный с наклонностями ненормальными встретит

страдание, и обратно. Удовольствие и страдание следуют за стремлением подобно

тому, как тень сопровождает тело.

Начнем со стремлений, связанных с основной функцией- питанием. Всякий слышал о

"прихотях" беременных. Вследствие недостаточного питания в течение первых

месяцев беременности у родильниц происходят расстройства пищеварения,

кровообращения, выделений, которые выражаются в странностях аппетита,

извращенности вкусов. Им доставляет удовольствие есть землю, солому, табак,

сажу.Те же стремления встречаются у некоторых истеричных, малокровных и

невропатов. В начале сумасшествия замечается иногда эксцентричный и

беспорядочный способ питания. Называют субъектов, которые охотно едят пауков,

жаб, червей. Еще ниже мы находим "копрофагию" и "скатофагию" (пожирание кала).

За одним больным приходилось следить, чтобы он не съедал содержимого

плевательниц в госпитальной палате54.

53 Я в данном случае употребляю их терминологию, хотя и не принимаю ее на

свою ответственность.

Campbell. Journal of mental Science, июль 1886.

Такие же извращения встречаются и в обонянии. Некоторые невропаты находят запах

роз неприятным и с наслаждением вдыхают валериану или ассафетиду.

Нужно ли долго останавливаться на уклонениях и извращениях полового инстинкта?

Примеров множество. Даже если мы значительную долю их уделим подражанию и

разврату, тому, что должно считаться скорее происхождения головного, нежели

чувственного, то и тогда нам представится обильная жатва. Всякий раз мы

неизбежно приходим к одному и тому же выводу: измените организацию, и вы

измените стремления, а также распределение удовольствия и страдания; поэтому

последние суть лишь явления симптоматические, знаки, свидетельствующие об

удовлетворении или неудовлетворении потребностей.

Если мне скажут, что перечисленные наклонности носят характер слишком

физиологический, то я могу воспроизвести группу неодолимых импульсов:

непобедимое влечение к пьянству, краже, поджигательству, убийству, самоубийству.

Для сознания эти импульсы не имеют причин, разумных мотивов, потому что их

действительная причина, условия их генезиса находятся вне сознания и до

последнего доходят только результаты бессознательной работы. Эти неодолимые

влечения происходят в формах весьма несходных. Самые ничтожные между ними так же

поучительны для психологии, как и наиболее зверские. Так, например,

"ономатомания" представляет странность, для общества весьма безобидную:

отыскание имени неизвестного лица, иногда случайно прочитанного в газете,

осаждает больного, причиняет ему бессонницу и тоску. Сколько имен забывает

каждый из нас, не заботясь об этом! Но здесь составилась ненормальная, нелепая

потребность. Пока цель не достигнута, она вызывает страдание; но раз результат

благоприятен, является удовольствие. Заметим также, что как только известный

неодолимый импульс, каков бы он ни был (к краже, к убийству), реализовался,

наступает момент отдыха и удовлетворения.

Эти болезненные проявления усиленно изучались в наше время; их рассматривают как

симптомы одной постоянной причины: вырождения. Таким образом, мы всегда

встречаем то же сцепление: аномалия в организации - аномалия в выражающих ее

стремлениях, аномалия в источнике удовольствия и страдания.

Раз мы допустили, что необходимое условие аффективной жизни заключается в

стремлениях сознательных или бессознательных (сознание играет здесь лишь

подчиненную роль), то каким образом следует представлять себе эти стремления? Мы

можем составить себе положительную идею о них исключительно только в том случае,

если будем рассматривать их как движения (или задержку дви-

жений), действительные или остающиеся в зародышевом состоянии. Таким образом,

они входят в область двигательных явлений; другими словами, всякая потребность,

предрасположение, желание всегда предполагают двигательную иннервацию в какой бы

то ни было степени.

Хищное животное, схватившее добычу и разрывающее ее зубами или когтями, достигло

своей цели и удовлетворило своим стремлениям с помощью значительной затраты

движений. Если мы предположим, что животное это еще не успело схватить свою

жертву, но видит ее и подстерегает, то весь его организм будет находиться в

состоянии крайнего напряжения, готовый действовать; движения не реализованы, но

самый незначительный импульс заставит их перейти в действие. При степени более

слабой животное рыщет, ища глазами и чутьем, не достанется ли ему случайно

попавшая в западню жертва; это состояние полунапряжения; двигательная иннервация

гораздо слабее и приспособлена с меньшей определенностью. Наконец, при степени

еще слабейшей животное покоится в логовище; в мыслях его проходит неопределенный

образ добычи, т. е. воспоминание о тех добычах, которые доставались ему раньше;

двигательный элемент обладает весьма слабой интенсивностью, находится в

зачаточном состоянии и не выражается никаким видимым движением. Ясно, что все

эти четыре степени напряжения связаны известной последовательностью, что везде

действует двигательный элемент, и разница заключается лишь в большем или меньшем

его участии.

Мы намеренно выбрали такой грубый пример ради большей ясности. Точно так же мы

могли бы остановить свой выбор на любви, на отвращении или страхе и, начав с

наиболее бурных форм, дойти через ряд последовательно спускающихся ступеней,

действительно встречающихся на опыте, до состояния чисто внутреннего, которое

представляет весьма слабую двигательную иннервацию, движение в зачаточном

состоянии. Стремление связано, таким образом, с явлением физиологическим,

которое дает ему плоть. Это не состояние души, носящее характер таинственный и

трансцендентный. Наклонности, предрасположения, желания -все эти слова вместе с

их синонимами означают движение, зарождающееся или неудавшееся, смотря по тому,

способно ли оно выдержать эволюцию до крайнего ее предела или же должно

подвергнуться задержке в своем развитии. Неважно, появляется или исчезает

соприсутствующее состояние сознания: стремление может быть сознательным и

бессознательным; но двигательная иннервация продолжается независимо от этого в

качестве основного элемента.

Итак, вот к какому заключению мы приходим: внимание зависит от аффективных

состояний, аффективные состояния сводятся

к стремлениям, а последние в основе своей суть движения (или задержки движений),

сознательные или бессознательные. Следовательно, внимание, как непроизвольное,

так и произвольное, связано с момента своего возникновения с известными

двигательными условиями.

Теперь нам остается сделать несколько замечаний касательно самого общего

физического условия внимания. Наблюдая людей, как они представляются в массе, а

не только умы дисциплинированные и образованные, как это почти всегда делают

психологи, мы легко убедимся, что внимание непроизвольное, а тем более

произвольное суть состояния исключительные. Прежде всего оставим в стороне

житейскую рутину, эту громадную массу привычек, которые двигают нами, как

автоматами, при неопределенных и перемежающихся состояниях сознания. Исключим

также те периоды нашей духовной жизни, где мы по преимуществу бываем пассивны,

так как порядок и последовательность наших состояний сознания даются нам извне,

и ряд их предписывается нам, как чтение посредственного интереса, механическое

или другое какое-либо занятие, предполагающее последовательность действий в

установленном порядке. Исключим и то состояние относительного покоя ума, когда

мы "ни о чем не думаем", т. е. когда состояния сознания не имеют ни

интенсивности, ни ясно выраженной определенности, короче -умственную лень и

мечтательность во всех их степенях. Исключим состояние страсти и сильного

волнения с их беспорядочным приливом и рассеянием движений. Если мы сделаем эти

исключения и, вероятно, еще некоторые другие, то все остальное можно будет

записать на общий счет внимания. В этом общем счету случаи непроизвольного

внимания составляют большинство; резкие же и ясно выраженные случаи

произвольного внимания -меньшинство; у многих они сводятся почти на нет. Мы

пытались выяснить психологические основания такого различия и отметили тот

обыденный факт, что в состоянии усталости или истощения внимание дается весьма

трудно, часто даже невозможно и всегда непродолжительно. Это зависит от того,

что оно более, чем какое бы то ни было умственное состояние, требует

значительной затраты физической силы, которая должна производиться в

исключительных условиях.

Напомним еще раз, что внимание существует только в силу сужения поля сознания

или, другими словами, что физически оно предполагает участие в работе

ограниченной части мозга. Решительно безразлично, представляем ли мы себе эту

часть в виде локализованной области или, что вероятнее, как нечто составленное

из раз-

личных элементов, разбросанных в массе головного мозга и совместно работающих

для исключения всех прочих. Нормальное состояние сознания предполагает диффузию

(рассеяние), связанную с разбросанной мозговой работой. Внимание предполагает

сосредоточение, связанное с локализованной мозговой работой. Когда мозг

переходит от нормального состояния к состоянию усиленного внимания, то это

явление аналогично с тем, что испытывает человек, если он вместо того, чтобы

нести тяжесть на плечах, должен поддерживать ее одним пальцем. Работа,

выпадающая всецело на долю известной части органа, может произойти только от

быстрого преобразования потенциальной или запасной энергии в действительную.

Всякая физиологическая работа имеет начало в химических процессах организма,

которые в свою очередь зависят от питания и окисления. Это производство работы,

являющейся следствием питания, далеко не постоянно. У расслабленных должен

неизбежно оказываться недостаток запасной работы и скоро наступать период

истощения. Даже у наиболее одаренных накопленный капитал расходуется быстро,

если внимание отличается силой и продолжительностью. Можно думать поэтому, что

конечное физическое условие, требуемое вниманием, состоит в том, что названо

физиологами динамогенией, т. е., согласно определению Броун-Секара, в

"способности известных частей нервной системы внезапно проявлять усиленную

деятельность вследствие чисто динамического влияния". Этот автор привел-11

наблюдение над молодой девушкой, которая каждое воскресенье при звуке колокола

впадала в экстаз и в течение двенадцати часов стояла на скользком крае своей

кровати, держась только с помощью больших пальцев и очень незначительной части

подошвы; при этом три сильных электромагнитных толчка не могли вывести ее из

состояния неподвижности. Остальную часть недели она проводила в постели в

состоянии изнеможения, почти неспособная к какому-либо движению. Чтобы выдержать

такое положение в течение полу суток, необходимо было развить в двигательном

аппарате громадную силу деятельности. Не правдоподобно ли, что случаи

необычайного и продолжительного внимания предполагают в известных частях нервной

системы аналогичную передержку деятельности, за которой точно так же следует

период усталости и бессилия? Динамогения представляет, впрочем, физиологическое

состояние, причины которого столь мало исследованы, что было бы бесполезно

останавливаться на ней и делать из нее психологические выводы. Следует заметить,

что все предыдущее относится лишь к физи-

Dictionnaire encycloped. des sciences medicales, статья: "Dinamogenie" и Gasette

hebdomadaire, 20 janvier 1882.

ческим условиям внимания. Термины "работа", "преобразование энергии" имеют смысл

и значение только в порядке явлений физических: состояние сознания, явление

внутреннее (какое бы понятие мы о нем ни составили себе), несоизмеримо с ними.

Психическая сила, о которой говорят некоторые авторы, есть лишь метафора, если

только здесь не подразумеваются физические условия известного состояния

сознания, и только они одни. Утверждать, следовательно, что сильное внимание

зависит от возможности преобразования потенциальной энергии в энергию

действительную, -значит только указать на одно из его основных материальных

условий и ничего более.

Можно бы в конце этого трактата о внимании выставить ряд вытекающих из него

практических следствий, но я отказываюсь от этого. Единственной целью моей книги

было разобрать его механизм. Мне казалось, что вопрос этот нигде не

рассматривался так, как того требует его важность; я пытался разобрать его

согласно эволюционной теории и показать, что произвольное внимание есть лишь

высшая крайняя форма, происходящая от низших форм путем процессов

полубессознательных, полусознательных.

Н. Н. Ланге

ТЕОРИЯ ВОЛЕВОГО ВНИМАНИЯ1

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ТЕОРИЙ ВНИМАНИЯ

...На вопрос о природе внимания разные мыслители отвечали, как мы видели, весьма

различно, но их мнения довольно легко могут быть сведены к восьми основным

учениям.

1. Внимание есть результат двигательного приспособления.

2. Внимание есть результат ограниченности объема сознания.

3. Внимание есть результат эмоций.

4. Внимание есть результат апперцепции.

5. Внимание есть результат усиления нервной раздражительности.

6. Внимание есть результат особой активной способности духа.

7. Внимание есть результат деятельности различения.

8. Внимание есть результат нервной задержки. Рассмотрим вкратце характерные

черты каждой из этих восьми основных теорий.

Внимание как результат двигательного приспособления

Эффект внимания состоит в том, что некоторое ощущение или идея получает особую

интенсивность и ясность сравнительно с прочими ощущениями и идеями, притом эта

особая интенсивность и ясность находятся до известной степени в нашей власти,

так как мы можем по желанию переносить внимание с одного предмета на другой.

Этот волевой характер внимания навел на соображение, что и здесь, во внимании,

мы имеем мускульные движения. Что касается ощущений, то ясно, что их сила и

ясность зависят от положения воспринимающего органа в отношении к внешнему

раздражению и что движения, приспособляющие этот орган к условиям наилучшего

восприятия, должны иметь следствием усиление и уяснение ощущения. Что касается

идей или воспоминаний, почти в каждую из них входит в том или ином виде

двигательный элемент, так что, восстанавливая это движение, мы этим сообщаем и

всей идее особую интенсивность.

Ланге Н. Н. Психологические исследования. Закон перцепции. Теория волевого

внимания. Одесса, 1893.

Таковы характерные черты моторной теории внимания, представителями которой

явились Декарт, Мэн де Биран, Фриз, Лотце в своей "Медицинской психологии", Бэн,

Феррьер, Льюис, Циэн, Рибо, Болдуин и др.

Внимание как результат ограниченности объема сознания

С этой точки зрения рассматривали внимание главным образом Гербарт и Гамильтон.

Что касается первого, то, как мы видели, он, исходя из своих недоказанных и даже

иногда маловероятных принципов, пытался математически определить силу нового

представления в зависимости от давления на него старых; Гамильтон же указывает

только, что если одно из представлений особенно интенсивно, то прочие тем самым

вытесняются из сознания.

Эта теория внимания кажется нам во многих отношениях неудовлетворительной. Во-

первых, она не разъясняет самого важного вопроса: если даже предположить, что

появление интенсивного представления ведет к вытеснению или подавлению прочих,

то все-таки остается необъяснимой интенсивность этого данного представления, а

это-то и есть самое важное. Правда, сторонники этой теории стараются объяснить

интенсивность представления силой впечатления и степенью восприимчивости к нему

субъекта (то, что Гербарт обозначил через Р и (р). Но что такое восприимчивость

субъекта к известному представлению, взятая сама по себе, вне отношения к другим

представлениям и к силе впечатления, это совершенно непонятно; сила же

впечатления есть фактор для субъекта внешний, субъект является в нем вполне

страдающим, тогда как непосредственное сознание обнаруживает известную

активность внимания. Во-вторых, понятие об объеме сознания весьма неопределенно.

Гамильтон определяет его известным числом представлений, а Гербарт- числом их и

степенью противоположности. Но что такое одно представление, сказать нелегко.

Представление квадрата есть ли одно представление или несколько (отдельные углы,

стороны, площадь и проч.)? Представление о трех клочках бумаги, лежащих передо

мною, состоит ли из трех представлений или есть одно, поскольку я соединяю эти

клочки в одну фигуру? Представление о ряде отдельных звуковых впечатлений,

например об ударах метронома, состоит из стольких же представлений, сколько было

ударов, или из стольких, во сколько тактов я их субъективно поделил? То

представление, которое мгновение назад было для меня однородным (например,

музыкальный тон), становится затем сложным комплексом (главный тон и ряд

обертонов). О неопределенности понятия о степени противоположности между

представлениями нечего и говорить, так оно очевидно. В-третьих, выражение, что

одно представление вытесняет другое, может иметь лишь фигуральное значение; но

было бы неправильно считать это объяснение достаточным. А между тем разбираемая

теория грешит именно таким предположением: она всегда, хотя более или менее

скрытно, рассматривает представления как самостоятельные атомы, оказывающие

прямое давление друг на друга и заключенные в известном ограниченном объеме -

сознании.

Мы не отрицаем факта ограниченности числа диспаратных представлений, могущих

одновременно присутствовать в сознании, но одно дело -признавать факт, иное -

соглашаться с его объяснением. Гораздо вероятнее, что причина этой

ограниченности лежит в процессе нервной задержки, местной гиперемии, имеющей

следствием анемию прочих частей коры мозга, и тому подобных физиологических

явлениях. Во всяком случае подавление одного представления другим, его

вытеснение и тому подобное суть совершенно произвольные предположения, не

имеющие никакой основы в данных сознания, ибо никто этого подавления, вытеснения

и тому подобного не ощущает. Такое объяснение всегда наталкивается на дилемму,

оба члена которой для него невозможны: спрашивается, именно это подавление

одного представления другим есть данное сознание или нет? Если признать первое,

т. е. что подавление тоже ощущается нами, оно должно входить во взаимную борьбу

представлений как одно из них, и в таком случае должно нами ощущаться давление

между этим ощущаемым давлением и прочими представлениями и т.д. до

бесконечности. Если же это явление подавления само не есть факт сознания, если

оно бессознательно, то нет никакого основания считать этот бессознательный факт

психическим, а, напротив, как все бессознательные факты, оно должно быть только

физическим или физиологическим, т. е. психологическая гипотеза ограниченного

объема сознания переходит в гипотезу физиологическую.

Внимание как результат эмоций

Многие из психологов, увлекаясь полемикой против взгляда на внимание как

специальную деятельную способность

души, старались, напротив, показать, что внимание вовсе не активно, не заключает

никакого своеобразного процесса и что его явления суть не что иное, как большая

или меньшая интересность данного психического состояния. Кроме Броуна эти

взгляды развивали Джемс Милль, Вайтц, Бэн и Горвиц. Иметь приятное или тягостное

ощущение или идею и быть к ним внимательным -это одно и то же, как говорит Дж.

Милль: не потом)' представление интенсивно, что оно сосредоточило на себе наше

внимание, но внимание и есть не что иное, как выражение интенсивности или

интересное(tm) представления (Вайтц) и т. д. Так как интересными состояниями

являются для нас эмоции или разнообразные чувствования удовольствия и

неудовольствия, то внимание есть результат именно эмоций или эмоциональной

окраски данного представления; чем эта окраска резче, тем представление

интереснее для нас, или, иными словами, тем внимательнее мы к нему:

интересность, эмоциональность и внимательность суть, строго говоря, синонимы.

Если же иногда наше внимание бывает обращено и на, по-видимому, индифферентные

состояния, то и здесь всегда играют роль ассоциации с какой-нибудь отдаленной

эмоцией.

Эта теория, особенно блестяще развитая в английской ассоциа-ционной психологии,

верно указывает на зависимость внимания от интересное(tm) представления. Какой

бы случай внимания мы ни взяли, очевидно, что причиной его служит интересность

объекта, прямая и непосредственная или более отдаленная. Ясно также, что во

многих случаях, именно в так называемом пассивном внимании, ничего, кроме

интересности объекта, не требуется; соответственное представление благодаря этой

эмоциональной окраске является особенно устойчивым и интенсивным. Признавая все

это, мы полагаем, однако, что рассматриваемая теория игнорирует специфическую

природу внимания как своеобразного и моментального приспособления организма к

наилучшим условиям восприятия. Ниже мы рассмотрим этот вопрос, причем

обнаружится, что хотя эмоция есть действительно обычная причина внимания (кроме,

однако, той формы его, которую мы называем рефлекторной), но что эта эмоция не

составляет еще самого процесса внимания и что так называемое пассивное внимание

может быть называемо вниманием лишь по недоразумению.

Внимание как результат апперцепции

Учение об апперцепции было развиваемо, как мы видели, целым рядом немецких

психологов: Лейбницем, Вольфом, Кантом, Гербартом, его школой, Вундтом. Лейбниц

называет ап-

перцепцией ясное и интенсивное сознание, сопровождающееся памятью и различением;

Вольф и Кант полагают апперцепцию в акте самосознания; Гербарт, исследуя акт

самосознания, находит, что он состоит в приведении в связь вновь воспринятого с

тем, что уже осело в душе из предыдущих опытов; эту связь он и называет

апперцепцией. Школа Гербарта развивала его определения. Наконец, Вундт внес в

понятие апперцепции волевой элемент.

Ниже мы покажем, что это учение об апперцепции внесло немало истинных указаний в

теорию внимания. Так, Лейбниц правильно указал на интенсивность как первичный

эффект внимания; Кант справедливо рассматривает апперцепцию как от субъекта

идущее (формальное) изменение данного извне содержания; Гербарт тонко указал на

тот факт, что апперцептивное внимание обусловлено возникновением соответствующих

воспоминаний; наконец, вундтовская теория, хотя ее основание и кажется нам

неправильным, метко описывает результаты апперцепции и справедливо отличает

внимание как активный (моторный) процесс от пассивного восприятия.

Внимание как усиление нервного раздражения

Так как психические состояния обусловлены процессом неравного раздражения в

центральной нервной системе и так как те состояния, на которых сосредоточивается

внимание, отличаются особой интенсивностью, то естественно было предположить,

что внимание обусловлено увеличением местной раздражительности центральной

нервной системы. Эту физиологическую теорию внимания мы нашли еще у Декарта и у

Бонне; затем отчасти у Фех-нера, у Э. Мюллера, Мейнерта и Лемана, с тем, однако,

различием, что Фехнер считает внимание, или "парциальное бодрствование", за

maximum "психофизической" деятельности, для Э. Мюллера усиление нервной

раздражительности есть результат волевого удержания представления, Леман

объясняет измененную раздражительность рефлекторным приливом крови к месту

раздражения, а Мейнерт кроме мозговой гиперемии предполагает еще изменения в

"нутритивной аттракции".

Из этих теорий особенно мейнертовская, отличающаяся ясностью анатомо-

физиологических понятий, заключает, по всей вероятности, долю истины, т. е.

действительно усилие ассоциаци-онного процесса может вести к усилению

интенсивности находящихся в сознании представлений (через усиление нутритив-ного

притяжения и местную гиперемию мозга). Но весьма сомни-

тельно, достаточны ли указанные обстоятельства для объяснения явлений волевого

внимания. Во-первых, это внимание сопровождается чувством усилия, которое

указанные физиологические теории не объясняют и которое объяснимо, по-видимому,

лишь в предположении моторного элемента в акте внимания. Во-вторых, объяснение

усиления данного представления вслед за появлением многих ассоциированных с ним

представлений через усиление местного нутритивного притяжения есть не столько

самостоятельная физиологическая гипотеза, сколько выраженный в физиологических

терминах психологический факт; поэтому эта гипотеза не может сама служить

достаточным объяснением психологических фактов внимания, и все выводы из нее

должны быть проверяемы психологически, если мы не хотим попасть в логический

круг. Эта гипотеза стала бы самостоятельной только тогда, когда получила бы

самостоятельное физиологическое обоснование и нутритивное притяжение и его

законы были бы доказаны физиологическим экспериментом. В-третьих, относительно

изменений в кровообращении большого мозга надо сказать то же, что и о

нутритивной аттракции; а кроме того, весьма сомнительным представляется

возможность столь точно и вместе широко локализированных гиперемий, какие

предполагаются по этой гипотезе актом внимания, обращенным на какую-нибудь

группу представлений, состоящих из строго определенного комплекса разнообразных

элементов.

Внимание как особая активная способность духа

Некоторые психологи, пораженные своеобразием явлений внимания, особенно же тем,

что при внимании волевое усилие ведет к прямому изменению интенсивности

известного представления, считают внимание за первичную и активную способность.

Можно различать две формы такой теории -одну старую, представителями которой

были шотландские психологи Рид и Стюарт, и другую, новую, поддерживаемую отчасти

Вундтом, главным же образом американскими психологами Джемсом и Бальдвином.

Согласно первой теории разумение (understanding) и воля суть разные способности,

внимание же рассматривается как влияние воли на разумение. Легко заметить, что

теория Рида (и Стюарта) может дать лишь более или менее точное описание явлений

внимания и их классификацию, но никоим образом не служить их объяснением. Сам

Рид признает, что невозможно понять, каким образом воля направляет наши мысли:

это факт, но факт

столь же непостижимый, как тот, что воля приводит в движение наше тело. И тем не

менее, рассуждая о внимании, он, очевидно, пытается дать такое объяснение. В

этом и состоит танталова мука психологии, думающей объяснить психические явления

из соответствующих способностей: с одной стороны, этим как будто дается какое-то

объяснение, а с другой -немедленно оказывается, что это объяснение лишь

словесное, истинное же объяснение постоянно ускользает от исследователя.

Вторая форма рассматриваемой теории явилась, как уже сказано, в наше время. Она

состоит не столько в предположении особых способностей, сколько в утверждении,

Дата добавления: 2014-11-06