Введение 7 страница. Хотя общих высоко стереотипных характеристик не так уж и много, но они позитивны с точки зрения самодекларации этническими группами их позиции в сфере

Хотя общих высоко стереотипных характеристик не так уж и много, но они позитивны с точки зрения самодекларации этническими группами их позиции в сфере межгруппового взаимодействия. В такой форме кристаллизуются сегодня на семантическом уровне остатки традиционных представлений о советском человеке. И это совсем неплохое психологическое наследство для урегулирования межэтнических отношений в новой России.

Функции этнического стереотипа

Этнический стереотип как регулятивный элемент этнического самосознания выполняет три главные функции: познавательную, коммуникативную и функцию защиты позитивной этнической идентичности.

Познавательная функция этнического стереотипа широко изучалась на основе когнитивного подхода к исследованию стереоти-пизации. Эта традиция как научное направление была обозначена еще в ранних работах Г.Олпорта, а в 1970–1980 гг. продолжена как специальная сфера исследования в работах Г.Тежфела и его коллег. На основе когнитивного подхода этнический стереотип изучался как процесс формирования понятий, концептов, обобщений (Hamilton, Gifford, 1976; Rothbart, Fulero, Jensen, Howard, Birrel, 1978; Vinacke, 1957), как процесс категоризации (Allport, 1954; Harding, Proshansky, Kutner, Chein, 1969; Secord, Backman, 1964; Simpson, Yinger, 1965; Tqjfel, 1981). В результате определилось, что стереотипы служат для упрощения межэтнической дифференциации и «экономии» восприятия в этноконтактных ситуациях. Срабатывает исторический и личный опыт, что дает возможность оперировать информацией о людях в такой же упрощенной манере, как и о других категориях объектов. Нет ни теоретических, ни эмпирических оснований допускать, что формирование обобщений об этнических группах является радикально отличным от формирования обобщений о других категориях объектов. Стереотипизация в межгрупповом контексте – это такой же результат «короткого замыкания» мыслительного процесса.

Этнический стереотип – не только определенным образом оформленная система информации, он служит также и для целей общения. Формируясь в пограничной зоне культурных контактов на основе систем этнических представлений о воображаемых и действительных чертах собственной и других групп, стереотип психологически закрепляет отношение к собственной этнической группе, отношения между этническими группами и, следовательно, отношение к ее отдельным представителям. Поэтому зона функционирования этнического стереотипа включает помимо познавательной сферы и собственно коммуникативную.

На основе актуализации этнического стереотипа как системы признаков–представлений прогнозируется поведение другой стороны и, в соответствии с прогнозом, устанавливается психологическая коммуникативная дистанция, реально регламентирующая процесс межэтнического общения. Этнический стереотип служит средством рационализации собственных действий и поступков в ситуациях межэтнического общения. На уровне социальной перцепции это выражается в объяснении–оправдании (с позиции интересов собственной группы) отношений между этническими группами, конкретной этноконтактной ситуации или собственного поведения по отношению к членам иноэтнических групп (Hamilton, 1981; Hewstone, Giles, 1986; Tqjfel, 1981). Концентрация в предрассудке отрицательного эмоционального заряда обусловливает ту иррациональность, которая характерна для его регулятивных функций в межэтнических отношениях. Некоторые исследователи определяют стереотипы как «вероятностные предсказания поведения» (Levine, Campbell, 1972). В ситуациях межэтнического общения стереотипы не столько инициируют поведение, сколько «служат гидами поведения» (Cauthen, Robinson, Krauss, 1971). Вышесказанное предполагает рассмотрение этнического стереотипа как формирующейся интенции (намерения) совершения некоторого действия в этно-контактной ситуации и, следовательно, как когнитивно-эмоциональную основу регуляции межкультурного коммуникативного поведения.

Третья функция этнического стереотипа – укрепление и защита позитивной этнической идентичности (Tajfel, 1978; Tajfel, 1981). В системе социализации каждой здоровой этнической культуры заложен механизм воспитания у ее представителей не только уважения к иным культурам, но, в первую очередь, чувства предпочтения родовых этнокультурных ценностей. Известно, что у многих народов с раннего детства поощряется формирование более позитивных установок к ценностям собственной культуры. Это не только элементы этнической культуры, но и основополагающие психологические условия сохранения этнической общности как целостного и неповторимого организма. Отражая стремление людей к сохранению и укреплению позитивной этнокультурной идентичности, этнический стереотип играет важную социальную роль как фактор консолидации и фиксации этнической группы.

Этнические стереотипы – это когнитивные инструменты поддержания оптимальной проницаемости этнических границ. Оптимальность состоит в том, что плотность этнических границ с одной стороны должна быть не меньше, чем это требуется для сохранения группы как самостоятельного и целостного этнокультурного образования. С другой – не больше, чем это необходимо для непрекращающегося взаимодействия и взаимообмена между разными народами. Устойчивость этнических стереотипов свидетельствует о том, что на когнитивном уровне существует определенная константа различий между группами. Унификация культур на технологическом уровне порождает обратные процессы на психологическом. Не случайно отличительность становится одной из важнейших ценностей современного мира. Дефицит культурной отличительности активизирует систему этнического стереотипа.

У каждого человека есть потребность в самоуважении и самоутверждении. Она может быть удовлетворена через его членство в позитивно уважаемой обществом группе. Позитивная этническая идентичность – одна из форм удовлетворения такой потребности. Люди мотивированы оценивать себя позитивно, и как только принадлежность к группе становится значимой для их самоопределения, у них соответственно возникает мотивация повышать престижность своей группы (Tajfel, 1978). В экспериментальных исследованиях Г.Теж-фела и его коллег анализировались условия, которые могли бы способствовать установлению позитивных отличий ингруппы. Помимо индивидуальных стратегий важное значение имеют характеристики самой группы, например, ее легитимности, стабильности, целостности. В условиях роста межэтнической напряженности функция этнических стереотипов по защите позитивной этнической идентичности гипертрофируется. Они трансформируются и делают этнические границы более плотными.

Проявления всех функций этнических стереотипов осуществляются в контексте межэтнических отношений и определяются особенностями сосуществования этнических «большинств» и «меньшинств» в системе «власти–подчинения», распределения социальных благ и природных ресурсов, статусных характеристик этнических групп, целей и условий их взаимодействия и др.

Культурная вариативность и психологические универсалии

Характеризуя три аборигенные американские группы, Рут Бенедикт в своей известной книге «Паттерны культуры» писала, что «эти группы отличаются друг от друга не только тем, что одна черта присутствует у одних и отсутствует у других, или одна и та же черта в двух разных культурах выступает в двух разных формах. Они еще больше различаются тем, что как целостности ориентированы в разных направлениях» (Benedict, 1934). Такую ориентированность культур в социальных науках изучают на основе социокультурных размерностей.

В современной науке социокультурные размерности исследовались в социологии в виде культурно обусловленных дихотомий, в пределах которых колеблется личностный выбор (Parsons, 1962), в социальной психологии в виде систем ценностных ориентации (Kluckhohn, Stmdtbeck, 1961), в кросскультурной психологии – в форме психологических универсалий (Triandis, 1986). Во всех этих концептуальных схемах социокультурные размерности задавали определенный диапазон культурной вариативности и предполагали изучение культурно и социально обусловленных коммуникаций и поведения в отношениях между группами.

Социокультурные размерности, в частности, самые универсальные из них – «индивидуализм–коллективизм» и «маскулинность–феминизм», – это общие социокультурные шкалы и для культуры в целом, и для ее отдельных преде 1авителей. Любой культуре или группе отыщется место в пределах таких шкал. Социокультурная шкала на операциональном уровне – одна из форм кристаллизации культурно-психологической традиции группы в форме ценностных ориентации, а следовательно, и часть содержания ее культуры. Другими словами, изучение культур в диапазоне различных измерений предполагает исследование набора ценностей, специфичных для каждой культуры. Знание такой культурной специфики важно для прогнозирования индивидуального и группового поведения в различных ситуациях межэтнической напряженности.

Знакомство с многочисленными исследованиями в кросскуль-турной психологии, связанными с категоризацией культур, подвело нас к выводу, что наиболее адекватным типом размерности для изучения взаимосвязи поведения и вариативности культур является самое классическое и самое всеобъемлющее из всех социокультурных измерений – «индивидуализм–коллективизм». О его универсальности свидетельствует совпадение распределения коллективистских и индивидуалистических культур с дихотомией Запад–Восток. Например, по результатам Дж.Хофстеда наиболее индивидуалистические культуры сложились в англоговорящих странах, в первую очередь в США и Великобритании. Наиболее коллективистские – страны Азии и Южной Америки, например, Тайвань, Гонконг, Сингапур, Япония, Перу, Колумбия. Варьирование параметров «индивидуализм-коллективизм» определяет широкую дифференциацию культур в диапазоне данной шкалы и, соответственно, разнообразные формы коллективизма и индивидуализма. Как, например, выделяемый Г.Триандисом «контекстуальный коллективизм» в Японии и «простой коллективизм» в Корее (Triandis, 1986).

Одними из наиболее известных в кросскультурной психологии являются исследования по категоризации культур Дж.Хофстеда. На основе единого методического инструментария он опросил сотрудников многонациональных корпораций в 53 странах и трех регионах мира. Дж.Хофстед использовал сразу четыре измерения: индивидуализм–коллективизм, маскулинность–феминизм, дистанция по отношению к власти, избегание неопределенности. Оказалось, что эти размерности существенно перекрывают друг друга. Непросто выделить совершенно автономные и самостоятельные социокультурные размерности. Мало того, что действительно универсальных шкал мало, в любом случае существуют критерии, которые «подходят» сразу двум или трем размерностям. Такого рода критерии мы называем психологическими универсалиями. Это понятие здесь используется не в качестве синонима социокультурной размерности, как это обычно принято в кросскультурной психологии, а в качестве одного из ее измерений или параметров.

Рассмотрим главные параметры размерности «индивидуализм–коллективизм» с точки зрения межкультурных поведенческих различий. Один из них был определен еще Т.Парсонсом. Соответственно это – «само-ориентированное» поведение, направленное на «преследование личных интересов», и «коллективно-ориентированное» поведение, «преследующее общие интересы коллектива» {Parsons, 1951). Соотношение индивидуальных и групповых целей в кросскультурной психологии также является основой разработанных Г.Триандисом факторных шкал по измерению «индивидуализма–коллективизма» (Triandis, 1986).

Помимо критерия «подчинение целям», еще одним важнейшим параметром является уровень «контекстуальности» – смыслового символического наполнения культуры. Измерение – «высококонтекстуальная» (регламентированность образа жизни, плотность культуры, высокая значимость подтекста коммуникаций) и «низкоконтекстуальная» (ненормированность, дискретность культуры, предоставление информации в ясной, подробной форме) культуры было предложено Е.Холлом как самостоятельная культурная размерность {Hall, 1976). Но последующие исследования показали, что она изоморфна измерению «индивидуализм–коллективизм» и скорее является еще одним из его основных параметров {Gudykunst, Ting-Toomey, Chua, 1988).

В значительной степени, на наш взгляд, изоморфно размерности «индивидуализм–коллективизм» и измерение «избегание неопределенности», предложенное Дж.Хофстедом. В объяснении поведения на основе этого критерия нет однозначности. С одной стороны, в культурах с высоким уровнем стремления избегать неопределенности сильна тенденция к групповому согласию. Это определяет меньшее принятие девиантного и двусмысленного поведения и недопустимость агрессивного поведения как по отношению к себе, так и к другим. В то же время в коллективистских культурах агрессивные реакции на отклоняющееся от социально-одобряемых стандартов поведение полагается сдерживать, чтобы избежать конфликтов. С другой стороны, культуры с низким стремлением избегать неопределенности более терпимы вообще, в том числе и к непривычным формам поведения. В то же время одобряемый обществом диапазон поведенческих реакций здесь шире и допускает прямую конфронтацию.

Дополнительные параметры этого критерия все же достаточно очевидно демонстрируют связь между «коллективизмом» и полюсом «выраженное стремление избегать неопределенности». По мнению Дж.Хофстеда, который сопоставил полученные им данные по шкале «избегание неопределенности» с другими шкальными исследованиями, в культурах с высоким уровнем избегания неопределенности ниже уровень толерантности по отношению к «чуждому». И он выражается, во-первых, в повышенном уровне тревожности и аффективности, возрастающем в результате страха получить неодобрение со стороны окружающих при неправильном поведении, во-вторых, в тяге к поискам абсолютной истины и потребности в формальных правилах, в-третьих, в стремлении к уменьшению риска и большем беспокойстве о будущем и, в-четвертых, в снижении уровня мотивации достижения (Hofstede, 1983).

Зависимость способа взаимодействия с другими группами от типа и особенностей культуры представляет не однозначную картину и по другим параметрам «индивидуализма–коллективизма». Существуют исследования, в соответствии с результатами которых члены коллективистских культур более склонны к дискриминирующему поведению по отношению к представителям других групп. Это, например, утверждает М.Везерель, сравнивая полинезийцев с европейцами (Wetherell, 1982), и Р.Фельдман, при сравнении греков с американцами и французами (Feldman, 1986). К.Леунг и М.Бонд подтверждают это для китайцев, колумбийцев и японцев (коллективистские культуры), которые по результатам их исследования чаще, чем американцы, строят свои взаимоотношения с членами других этнических групп на основе одних и тех же норм, не делая скидок на этническое происхождение (Leung, Bond, 1984). Аргументируется это, как правило, тем, что в коллективистских культурах, где важными ценностями являются групповое согласие и сам процесс внутригруппового взаимодействия, запрещаются и подавляются открытые конфликты и конфронтирующие стратегии поведения. В то время как в индивидуалистическом обществе, представители которого ориентированы на результат деятельности, гармоничные отношения могут достигаться через открытое и публичное разрешение противоречий и конфликтов.

Однако есть исследователи, видящие проблему по-иному. Г.Триандис считает, что культурное разнообразие в способах межгруппового взаимодействия скорее определяются межкультурными различиями в восприятии собственной группы и других групп, а также дистанцией между декларируемыми нормами и их реальным воплощением в действиях (Triandis, Berry, 1980; Triandis, 1986). Отсюда в коллективистских культурах существует внутреннее противоречие, поэтому и способы межэтнического взаимодействия не однозначны. С одной стороны, представители коллективистской культуры вроде бы должны реализовывать в групповом контексте групповые нормы коллективного внутрикультурного взаимодействия. Но, с другой стороны, высокая степень дифференциации между «своими» и «чужими» приводит к дифференциации поведения – традиционного внутрикультурного и особого «внешнего» по отношению к другим культурам. Как, например, в исследованиях Г.Триандиса и В.Василиу, которые обнаружили, что греки, демонстрирующие близость отношений внутри группы, проявляли больше подозрительности и соперничества по отношению к представителям других групп (Triandis, Vassilhou, 1967). Причем такое поведение обладает большой устойчивостью. Так, в соответствии с исследованием К.Леунга, представители коллективистских культур чаще склонны к продолжению конфликта с членами других групп (Leung, 1988). В индивидуалистических культурах «внешнее» и «внутреннее» поведение чаще совпадает. Это означает также, что этничность в культурах такого типа более предсказуемый и непротиворечивый феномен, и ее «второе дно» менее значимо.

В то же время коллективистские культуры могут весьма отличаться друг от друга по ряду параметров. В связи с этим поведение их представителей в межгрупповом контексте объясняется по-разному. Например, в исследовании Р.Фельдмана (Feldman, 1986) греки, несмотря на антагонистические отношения с «другими», все же «лучше обращались» с ними по сравнению с американцами и французами. По мнению автора, причина этого в том, что в Греции иностранцы и гости воспринимаются как потенциальные члены своей группы.

Если провести аналогичное исследование в коллективистских культурах Северного Кавказа, то наверняка «обращение» с другими у народов этого региона будет не хуже, а может быть и лучше, чем в Греции. Культ гостя, традиции гостеприимства поднимают гостя, вне зависимости от его этнической принадлежности, даже выше самих хозяев. В то же время, многообразие культур в этом регионе, небольшая численность народов, географическая изоляция издавна определяли здесь высокую диф-ференцированность восприятия других этнических групп. Каждый человек, живущий на Северном Кавказе, всегда безошибочно знает, какой национальности его соседи, коллеги по работе, друзья его детей. В северокавказских культурах существуют дифференцированные и устойчивые системы этнических стереотипов. Результаты наших исследований показывают, что здесь с ростом межэтнической напряженности дифференцированность восприятия резко возрастает, как возрастает и дистанция между внутренними и внешними нормами поведения (см. раздел III).

Еще одним критерием размерности «индивидуализм–коллективизм» является, на наш взгляд, «дистанция по отношению к власти». Культуры, где власть воспринимается как особая базовая часть общества, имеющая принудительный характер и отдаленная (дистанцированная) от народа, определяются как культуры с выраженной дистанцией по отношению к власти. В соответствии с данными Дж.Хофстеда, самая высокая «дистанция с властью» сочетается с самыми низкими показателями индивидуализма (Hofstead, 1983). В таких культурах ценятся послушание, конформизм и авторитарность, предпочитается жесткое руководство, существует страх несоглашательства с ним, снижен уровень доверия (Gudykunst, Ting-Toomey, Chua, 1988). Разрешение конфликтных ситуаций в обществах такого типа нередко носит принудительный характер с применением насилия.

Народы России в диапазоне размерности «индивидуализм–коллективизм»

Данные различных социологических и социально-психологических исследований показывают, что народы России в диапазоне «индивидуализм–коллективизм» ближе к полюсу «коллективизма» Исходя из этого, мы поставили несколько вопросов. Насколько различны коллективистские культуры России и в чем особенности этих различий? Как эти особенности взаимодействуют с формированием новых идентичностей народов России в 1990-х гг.? И как они преломляются в межэтнических отношениях в условиях напряженности? На основе массового эмпирического исследования в рамках проекта «Национальное самосознание, национализм и разрешение конфликтов в Российской Федерации» удалось частично ответить на эти вопросы. Анализировались результаты, полученные с помощью методической разработки «Культурно-ценностный дифференциал», подготовленной специально для этих целей и включенной в массовый этносоциологический опросник (см. раздел II, глава 9).

1990-е гг. – эпоха неопределенности в России. Она наиболее трудна для обществ с выраженным стремлением избегать неопределенности в повседневной жизни. Рациональную картину мира, которая была характерна для советского человека, сменила ценностная дезориентация во многих сферах жизненной активности. В соответствии с теорией группового развития У.Бенниса и Г.Шеп-парда главными областями неопределенности в контексте межгруппового взаимодействия являются ориентации на власть и ориентации друг на друга (Bennis, Shepard, 1956). В условиях роста социальной напряженности в России и ее трансформации в межэтническую, фокусом неопределенности становятся также ориентации на группу, на групповую принадлежность и в первую очередь, как показывают исследования, на этническую.

Исследуя самосознание россиян в контексте социокультурного европейского пространства, Б.3.Докторов выделил в качестве наиболее актуального социального измерения для первой половины 1990-х гг. шкалу «открытость переменам–сопротивление переменам» (Докторов, 1994). Ориентация на изменения – четвертая область высокой неопределенности в самосознании народов России.

В континууме психологической универсалии «индивидуализм-коллективизм» рассматривались именно эти четыре типа ориентации соответственно в диапазонах: «сильный социальный контроль–слабый социальный контроль», «отвержение взаимодействия–направленность на взаимодействие», «сопротивление переменам–открытость переменам», «ориентация на группу–ориентация на себя». Мы сравнивали эти ориентации у титульного и русского населения Татарстана, Саха (Якутии), Тувы и Северной Осетии-Алании также для того, чтобы в дополнение к вышепоставленным вопросам посмотреть, как справляются с когнитивной неопределенностью разные народы

России, совпадают ли поиски этой определенности и как это отражается на межэтнических отношениях.

На уровне образов восприятия титульные народы России, по сравнению с русскими, представляют более коллективистские культуры. Причем они отличаются от русских по всем четырем шкалам. И в первую очередь по шкале «ориентация на группу–ориентация на себя». Это согласуется с их высокими показателями ассоциированности с группой и уровнем этнической солидарности. В Мы-образах титульных народов высоко актуальны внутригрупповая поддержка, согласованность и подчинение. Например, более 75% татар, тувинцев и осетин относят к самым характерным качествам своего народа «взаимовыручку». Менее выраженной эта группа ориентации оказалась у Саха.

У титульных народов также меньше неопределенности в восприятии своей группы в структуре властных отношений. В целом, они чаще, чем русские, оценивают собственную этническую группу как дисциплинированную и уважающую власть (см. рис. 4–7). Эти два качества у титульных народов входят в число высокостереотипных характеристик. В решении своих проблем титульные народы также в большей степени, чем русские, «рассчитывают на власти». Из титульных народов ближе к полюсу слабого социального контроля осетины. Такое качество как «своеволие» оказалось одним из высоко стереотипных характеристик их Мы-образа.

Титульные народы демонстрируют большую закрытость для перемен, чем русские. Они стремятся избежать неопределенности через отрицание изменений. В большей степени настроены на преодоление неопределенности через перемены осетины.

Если на перемены тувинцы, Саха и татары реагируют настороженно, то в сфере межличностных отношений титульные народы демонстрируют большую открытость для взаимодействия, чем русские, проживающие в этих республиках. Продвижение титульных народов к полюсу «настроенность на взаимодействие» определяется за счет того, что они в целом несколько решительнее, чем русские, отрицают у себя агрессивность, холодность и соперничество. За исключением русских в Северной Осетии-Алании, почти 40% которых считают, что агрессивность абсолютно не характерное качество для их народа. Агрессивность как самохарактеристика вообще не в почете: четвертая часть осетин, татар и Саха отрицают даже слабую выраженность этого качества у своего народа. Однако, не все мнения на этот счет так категоричны – среди тувинцев таких лиц в два раза меньше (всего 11%).

Для татар и осетин не попадает в число одобряемых ценностей «холодность» – почти треть респондентов считают, что это качество совершенно не свойственно их народу. Холодность как черта личности меньше смущает Саха и тувинцев. Возможно, это определяется культурной обусловленностью внешних эмоциональных проявлений. Например, Саха менее эмоциональны во внешнем выражении и поэтому в два раза чаще приписывают себе это качество. В то время как холодность для русских Саха (Якутии) – одно из самых нежелательных качеств (28% отрицают его наличие). Тем не менее и у Саха, и у тувинцев это качество является одним из первых среди отрицаемых. Это показывает, как значим для всех народов эмоциональный уровень взаимодействия и внешние проявления чувств.

Меньший коллективизм русского населения республик России выражается в следующем.

Русские менее ориентированы на свою группу. Они чаще оценивают ее как разобщенную. Поэтому в решении своих проблем они нередко предпочитают «рассчитывать на себя». Несмотря на то, что социально-экономические и политические изменения в республиках существенно осложнили жизнь русских, у них выше психологическая настроенность на перемены. В их самооценках такие характеристики как открытость, устремленность в будущее и склонность к риску имеют наибольший вес. Это означает, что они настроены на преодоление неопределенности в обществе через изменения. Наиболее характерно это для русских Саха (Якутии). Высокую ориентацию на перемены у русских подтверждают и другие данные. Например, большая выраженность, по сравнению с титульными народами, «реформаторского» комплекса (поддержка «рыночных отношений», «развитие экономики, экономическая самостоятельность», «всестороннее развитие свобод, прав человека», «поддержка частной собственности»).

Среди русских наименьшую зависимость от социального контроля показали русские Саха (Якутии). Они чаще оценивали свою группу как своевольную и не уважающую власть. Причиной таких ориентации является осознание русскими своей важной роли и в некотором смысле даже незаменимости для промышленности республики. Опасность ослабления экономики вследствие возможного увеличения их миграции из республики, заставляет лидеров Саха (Якутии) особенно внимательно относиться к потребностям своих русских (Baker, Vinokurova, 1996). Привлечение дополнительных индикаторов показывает, что меньшая выраженность «патерналистского» комплекса («уважают власть», «рассчитывают на власть», «послушные») компенсируется у русских в республиках комплексом «порядка». Они более активно поддерживают идеи о необходимости «восстановления порядка в стране» (с помощью КГБ, МВД и др.), «укрепления дисциплины». По степени подчиненности социальным стандартам выделяются русские жители Северной Осетии. Если ситуация затяжной межэтнической напряженности подорвала среди осетин характерное для них признание авторитета власти, то у русских она повысила уровень согласия на социальный контроль. Эти и вышеприведеные результаты показывают, что среди титульных народов и русских выделяются по своим показателям жители Северной Осетии-Алании как республики с повышенным уровнем межэтнической напряженности.

Расхождения между ценностными структурами групповых этнических идентичностей – один из факторов конфликтогенности межэтнических отношений. Мы рассмотрели совпадения между структурами ценностных ориентации титульных народов и русского населения отдельно по республикам. Сходство или расхождение между ценностными ориентациями как «альтернативами действия» (Т. Парсонс) отражает разницу в поведенческой направленности этнических групп. Проиллюстрируем такие различия с помощью высоко стереотипных характеристик, когда уровень групповой согласованности равен 70% или превышает его.

В представлениях о себе у осетин и русских Северной Осетии-Алании определилось одинаковое согласие на социальный контроль, открытость переменам и настроенность на взаимодействие (см. рис. 4). Между этими народами основное различие было получено по шкале «ориентация на себя–ориентация на группу». Осетины в большей степени ориентированы на свою этническую группу в первую очередь потому, что степень ее «референтности» для них выше, чем для русских. Осетины всегда рассчитывают на внутри-групповую поддержку и помощь, в то время как 70% русских воспринимают свою группу как очень разобщенную. В Северной Осетии-Алании в условиях ситуации конфликтной межэтнической напряженности и в целом критического положения на Северном Кавказе ориентация на группу имеет особое значение с точки зрения надежды на защищенность и отдельной личности и целых групп. Стремление к групповой принадлежности сочетается с неопределенностью позиции русских в этой области, что подтверждается также отсутствием явных приоритетов при высокой выраженности различных групповых идентичностей в их идентификационной матрице (см. раздел I, глава 15). Такая этносоциачьная ориентация определяется также тем, что у них есть выбор в поисках референтной группы – казачество или осетины. В первом случае возможна этническая идентификация, во втором – укрепление уже существующего дружественного союза и обретение опоры в титульной национальности республики. В Татарстане общая основа в структурах ценностных ориентации русских и татар – настроенность на взаимодействие и открытость для перемен (см. рис. 5). Есть также совпадения в ори-ентациях на группу. И русские, и татары считают себя приблизительно одинаково внутренне сплоченными, взаимовыручка входит у них в число высоко стереотипных характеристик. Это психологическая основа для межгруппового баланса в республике Коллективистская направленность татар усилена таким качеством как внутригрупповое подчинение. Основные различия между татарами и русскими были получены по измерению «сильный социальный контроль–слабый социальный контроль». Среди татар высок уровень социальных авторитетов. Например, уважение к власти и дисциплинированность сочли характерными чертами своего народа соответственно 85 и 83% татар. У русских же, наоборот, в число высоко стереотипных характеристик попадает недоверие к власти. Кроме того, татары приписывают русским своеволие и рискованность, а своей группе – подчинение и осторожность. Таким образом, в сфере межгруппового взаимодействия татары хотели бы видеть русских более покладистыми и доверяющими, а русские татар – более уступчивыми

Дата добавления: 2014-11-07