Часть I. Главные психические функции и анатомо-физиологическое устройство. 19 страница

В более легких случаях дело доходит лишь до переходящих экспансивных реакций переживания, так называемых неврозов борьбы, которые в благоприятной среде исчезают. Такие неврозы борьбы можно было наблюдать во время войны у бравых еврейских унтер-офицеров, которые, несмотря на хорошую службу, из-за принадлежности к своей расе не были пожалованы в офицеры. Это упорное пренебрежение эпизодически вызывало у них тяжелое внутреннее напряжение при общей нервозности и экспансивном направлении аффекта.

Сензитивные развития

Сензитивные типы реакции являются обратной картиной экспансивных. Основное направление жизненной установки астенично, однако при наличии контраста строго стеничного противоположного полюса. Люди, склонные к подобным реакциям, обнаруживают, с одной стороны, необыкновенную душевную мягкость, слабость и нежную уязвимость, с другой — примесь соединенного с осознанием своей ценности честолюбия и упрямства. Для них характерны углубленная душевная жизнь, замыкающая в себе продолжительные напряженные аффекты, утонченное самонаблюдение и самокритика, скрупулезная этика и способность к подлинно альтруистическому восприятию. Это серьезные люди, робкие и скромные. Их основной конституциональный тон является, таким образом, тонко-шизотимным, гиперэстетическим, часто с примесью циклотимно-тяжелокровной (schwerblutig) мягкости и альтруистического добродушия. Они склонны, как и все шизотимные гиперэстетики, к расстройству передаточных нервных путей, в то время как их чрезмерно впечатлительная для жизненных раздражений восприимчивость находится в противоречии с недостаточной и несоразмерной способностью выражения. Поэтому у них часто дело доходит до заторможенности аффектов, которая в большинстве случаев принимает форму задержки, т. е. осознанных комплексных образований, так что тягостное переживание не забывается в течение долгого времени и не может быть высказано, а с мучительной ясностью снова и снова возвращается в центр сознания. Специфическая субъективная форма переживания этих комплексов обусловливается острым стеническо-астеническим противонапряжением. Примесь стенического восприятия, гордости и старательности не дает таким людям полностью впасть в депрессивную резиньяцию, но, несмотря на чувство недостаточности, всегда подталкивает их на борьбу с мучительным переживанием. Но острие аффекта переживания у таких нежных астенических людей всегда направлено против себя самих. Самомучительство, самообвинение, этические сомнения — все это типичный ответ сензитивной натуры на раздражение от переживания. Экспансивные же натуры всегда упрекают других, их переживание направлено вовне.

Ключевым переживанием для сензитивного типа реакции является чувство постыдной недостаточности, этического поражения. Если раздражение от переживания очень сильно и конституция нежна и лабильна, то дело не ограничивается простым внутренним самомучением, аффективная энергия задержанного комплекса проявляется во вторичных образованиях, которые часто намечаются уже в нормальной психологии, в психопатологии они наблюдаются в обоих формах сензитивного бреда отношения к самому себе и невроза, имеющего навязчивый характер.

Как только внутреннее душевное давление задержанного переживания достигает определенной высоты, оно закономерно приводит к проекции аффекта. Окружающий мир кажется сензитивному человеку окрашенным следами того же самого аффекта, которым в действительности мучается только он один. У него создается впечатление, что его позор должен обязательно стать гласным, что все знают о его тягостном переживании, что на него как-то странно смотрят, оборачиваются на улице, насмехаются, делают друг другу знаки, когда он проходит мимо. В невинных повседневных разговорах и даже в газете — всюду находит он замаскированные намеки на себя. Это чувство отношения всего к самому себе, основанное на внутренних комплексах недостаточности (в более слабой степени также и в слишком повышенном самосознании), как общая душевная установка является отчасти физиологичным. Как только это чувство усиливается, оно в форме параноического развития3 превращается в устойчивый бред отношения всего к самому себе, порой принимающий форму широко разветвленной остроумно скомбинированной системы бредовых представлений. Между обеими крайностями стоят легкие преходящие неврозы отношения, с которыми нередко встречается врач-практик.

Сензитивные реакции способны порождать переживания постыдной недостаточности, в первую очередь сексуальные комплексы. Прежде всего это тайно практикуемый онанизм, с которым тщетно борются с сильным этическим напряжением и вновь и вновь переживают постыдное моральное поражение. Отсюда возникает своеобразная комбинация ипохондрии, сензитивных идей отношения всего к самому себе, общей депрессии и нервозности. При этом ипохондрия также, как мы видели выше, часто является только скрытой формой угрызений совести. В таких случаях к нам приходят молодые люди, которые начинают жаловаться на общие нервные и органические заболевания, но с выражением лица, выдающим страх и тяжелую внутреннюю подавленность. При дальнейшем исследовании мы добиваемся признания в онанизме вместе с опасением заболевания спинного мозга, черных кругов под глазами, которые заметны каждому на улице. Начиная с этих легких, широко распространенных и не особенно специфичных ипохондрических чувств отношения всего к самому себе онанистов существуют все переходные ступени, вплоть до тяжелых параноических заболеваний с ярко выраженным бредом отношения к самому себе.

Холостой машинист, предававшийся онанизму, объяснился в любви жене своего брата и был резко отвергнут. С тех пор ему постоянно казалось, что товарищи ночью подглядывают за ним в окна. Он находил мнимые следы у замка своего чемодана, который те, наверное, перерыли в поисках следов спермы на белье и безнравственных книг. Ему мерещились постоянные намеки брата на объяснение в любви и цинические уколы коллег по поводу < >его онанизма. В результате он рассорился со всеми близкими ему людьми, почувствовал себя всеми преданным и отвергнутым и после многолетнего прогрессивного развития своего бреда сделал попытку самоубийства, которая наконец привела к разряжению аффекта и откровенному объяснению с врачом.

Другой типичной исходной точкой является запоздалая любовь старых дев (Johannistrieb), которая часто преисполняет незамужних женщин даже климактерического периода нежеланной чрезмерной эротической возбудимостью, формирует тяжелую влюбленность в значительно более молодых или женатых мужчин. При этом возникают такие возбуждения, которые нельзя ни подавить, ни изжить. С ними ведут внутреннюю борьбу со всей возможной моральной силой, но приходят к новым поражениям. В результате происходят совершенно аналогичные сензитивные развития характера, неврозы и параноические формы бреда отношения всего к самому себе.

Реже к образованию сензитивных переживаний приводят конфликты совести и чувства недостаточности несексуального типа: обойденность по службе, служебные обиды и т. п.

Более сложными и трудными для исследования, чем бред отношения всего к самому себе, являются психологические развития невроза, имеющего навязчивый характер. Это объясняется тем, что в последнем случае вместе с развитиями личности, происходящими под влиянием чувств, действуют еще и глубокие душевные механизмы. Часто это бывают совершенно такие же сензитивные типы личности, предрасположенные к неврозу навязчивого характера, и совершенно такие же задержки, комплексы постыдной этической недостаточности, разрешающиеся с помощью специальных механизмов.

Так же, как у невротиков в отношении всего к самому себе и еще явственнее, мы можем иногда наблюдать, как такое комплексное построение характера генетически развивается из известных элементарных биологических предрасположений. Некоторая склонность к альтруизму и утонченному этическому восприятию может быть уже сама по себе дана в шизотимно-гиперастетических и циклотимно-тяжелокровных (schwerblutig) компонентах конституции и, особенно, в их комбинации, так как известная доля собственной способности к страданию является предпосылкой для всякого углубленного альтруистического чувства сострадания, а также для более тонкого контроля собственных душевных движений.

У многих сензитивных невротиков к этому примешивается ярко выраженное комплексное предрасположение, разрушающая тенденцию этического развития целостного характера, остро с ней контрастирующая количественная или качественная аномалия сексуального побуждения. Удивительно, как часто лица, страдающие неврозами отношения всего к самому себе и неврозами навязчивого характера, испытывают очень сильное и очень рано пробудившееся сексуальное влечение, которое уже в раннем школьном возрасте вынуждает их к сильному онанированию, детским любовным похождениям, частым мыслям о сексуальных непристойностях и любопытному подглядыванию их. Или же мы находим у них явные перверзные побочные компоненты, особенно садистского, мазохистского и гомосексуального типа. Такие аморальные, имеющие характер влечений, побочные компоненты наследственного предрасположения часто действуют, как жало, гипертрофируя рост этических регуляторов влечений. В целостной личности образуются громадные этические сверхкомпенсации в противовес чрезмерно раздраженным или перверзным сексуальным побуждениям, что у сензитивных невротиков проявляется в своеобразной чрезмерной совестливости, скрупулезности и ложной стыдливости. В благоприятных случаях это приводит к настоящей этической гипертрофии, так что из таких людей часто развиваются особенно ценные, социально порядочные и альтруистические личности.

При многих неврозах навязчивого характера можно проследить следующее развитие. Какое-нибудь сильное побуждение, возникающее из ненормального сексуального предрасположения, например, к онанизму, непристойным мыслям и словам, сладострастным фантазиям, коренясь глубоко в конституции, вновь и вновь возвращается и энергично отклоняется целостной личностью. Нормальная амбивалентность сексуальных представлений при таком остром противонапряжении достигает громадных размеров. Из такой крайней амбивалентности возникают, как в мышлении примитивного человека, подобные табу образования - интенсивная боязнь телесного и душевного прикосновения, все более разветвляющаяся сеть заповедей, запрещений, церемоний, предписаний очищения и искупления. Непристойное слово или образ навязываются фантазии страдающего неврозом навязчивого характера. Чтобы отразить греховный импульс, применяются заменяющие слова, противодействия, символически отражающие движения, самобичевания, и из всего этого развиваются все новые, в конце концов имеющие связь с первоначальными, церемонии в том виде, как мы их наблюдаем при принудительном омовении, церемонии отхода ко сну и одевания невротиков, пока вожделенная, но в то же время и гонимая мысль наконец не окружается и не закрывается непроницаемым религиозным ритуалом, подобно тому как это делает почитаемый и внушающий страх предводитель дикарей. Постоянный антагонизм запрещенных импульсов и религиозных моральных заповедей создает весьма крепкие ассоциации между непристойными и священными представлениями, так что при виде самых священных церковных действий отчаявшемуся невротику приходят в голову самые гнусные кощунства. В навязчивых представлениях невротика возникает нечто вроде компромиссного образования, в котором запрещенный импульс отражается, а вместе с тем и изживается в смягченной форме. Мы не знаем, все ли неврозы навязчивого характера имеют такое происхождение, но в некоторых случаях сами пациенты именно так описывают всю совокупность этих явлений.

Наряду с примитивными церемониями табу невроз навязчивого характера весьма часто также запускает гипоноические механизмы вытеснения и образования символов, подобно тому как это происходит у шизофреников. Один пациент, к примеру, жалуется на принудительный импульс облизать обрез книги, импульс, связанный с тягостным чувством, что он может таким образом порезать себе язык; к вечеру появляется другой тягостный импульс: провести языком по грубому холсту. Из анализа явствует, что перед появлением принудительных побуждений его навестила приятельница и он почувствовал желание выполнить над нею Cunnilingus, желание, которое он, однако, сейчас же подавил. Таким способом здесь, хотя и в форме вытеснения, прокладывает себе путь импульс облизать, энергетически перенесенный из сексуальной области на другой незамкнутый душевный механизм побуждения. Точно так же весьма распространенное навязчивое стремление к умыванию может означать перенос сексуального чувства загрязненности (например, при онанизме) на другие невинные прикосновения. В любом таком случае внутреннее душевное давление прорывается в месте наименьшего сопротивления.

Благочестивая девушка тихо, но страстно любит молодого охотника. Тот ничего об этом не знает и переводится в другое место; объяснения между ними не произошло. Ее сексуальное возбуждение делается настолько сильным, что распространяется на отца и брата, и у нее в конце концов создается чувство, будто она может отдаться первому встречному. Безуспешно пытается она с помощью своей набожности подавить дурные мысли, хочет отказаться от мирских радостей и уйти в благочестивую духовную жизнь. Когда ее душевная борьба дошла до апогея, она побеседовала с одной своей благочестивой подругой, которая охотно бы стала сестрой милосердия, но опасалась невозможности для себя обойтись без сексуальной любви. При этом она говорила о грехопадении и об искушении змия в раю и добавила, что познание добра и зла в библейском рассказе является только замаскированным выражением того, что Адам и Ева вступили в сексуальное общение раньше, чем это им было дозволено Богом. Вскоре после этого утром, после бессонной ночи у пациентки начались судорожный кашель и рвота, и с тех пор у нее создалось мучительное навязчивое представление о том, что у нее в теле находится змея; с мучительной галлюцинаторной ясностью она ощущала ее сзади в шее и постоянно пыталась избавиться.

Это яркий пример навязчиво-невротического образования символов. Разговор с подругой становится решающим, хотя и случайным, поводом, благодаря которому внутренне возбуждающее сексуальное искушение перешло в древний символический образ. Сильный аффект, с которым она тщетно пытается извергнуть змею, возникает как результат ее безуспешной борьбы с собственной сексуальностью, а змея является не чем иным, как этой последней. Таким образом, чисто личное развитие переживания может при возрастающем давлении аффекта неожиданно, как во внезапном действии (Kurzschluss), перейти в гипоноический слой и привести в движение самостоятельные механизмы, не поддающиеся переработке со стороны целостной личности.

Ясно, что комплексы и воздействия переживаний объясняют не все в неврозе навязчивого характера. Мы не можем допустить здесь наличия прирожденного ненормального ассоциативного аппарата, который направляет действие переживаний именно в эти специальные формы мышления.

Аутистическое осуществление желаний

Кататимные механизмы бредового, подобного сну, самоосуществления желаний и опасений мы часто находим заложенными в примитивных реакциях, например в мимолетных бредовых фантазиях дегенератов и заключенных и в истерических сумеречных состояниях, вызывающих иногда у пациентов сценическое переживание желаемой ситуации. Так в истерические сумеречные состояния впадала одна женщина из-за внутренних затруднений, связанных с ее жизнью в бездетном и несчастливом браке с мужем, брата которого она любила. В одном из таких сумеречных состояний она пережила сцену спасения из горящего дома новорожденного ребенка, которого сердечно любила и прижимала к себе. В другом сумеречном состоянии ею переживались похороны: хоронили кого-то, безразличного ей, может быть, дальнего родственника; ее мужа, как это ни странно, нигде не видно; она же сидит рядом с его братом и пьет вместе с ним пиво. Итак, в первом сумеречном состоянии она осуществляет одно заветное желание — иметь ребенка, во втором — другое большое желание — мужа нет, и она сидит рядом с его братом (здесь, впрочем, отлично видна и та роль, которую играют в механизме сновидения покрывающие фигуры: в том месте, на котором лежит аффективный акцент всей ситуации и где, судя по смыслу, мы бы должны были мысленно увидеть ее мужа, а именно в гробу, находится, по-видимому, совершенно второстепенная заменяющая фигура; благодаря этому смягчается морально отталкивающий характер сквозящего во сне желания).

В данном случае нас интересуют аутистические исполнения желаний лишь постольку, поскольку они выступают в форме развития личности. В психологии хронической паранойи мы наблюдаем рядом с экспансивными и сензитивными развитиями, в виде третьего главного компонента, эти аутистичные исполнения желаний, особенно ярко в форме хронического бреда любви.

Тихая, трудолюбивая, внутренне всегда довольная девушка, не обращавшая внимания на жизнь окружающих, увидела на фабрике надзирателя, который ей очень понравился. Каждый его взгляд она считала знаком любви. Когда он на долгое время покидал те места, она оставалась с твердой надеждой, что впоследствии он женится на ней. Этим представлением она жила долгие годы, внутренне счастливая, как невеста. Она не нуждалась ни в чем для полноты своей уверенности, и никакое внешнее обстоятельство не разрушило в ней этой уверенности.

Это очень простой прямолинейный механизм, который только количественно отличается от душевной установки нормальных влюбленных. В других случаях бреда любви кроется не только это счастливое аутистическое самодовольство тихих замкнутых натур, но, например, следы воздействия тяжелых ударов судьбы и разочарования или сильный рессентимент стареющих дев, который может усилиться до неумолимого фанатического преследования безответно любимых мужчин, с навязчивостью, объяснениями, угрозами самоубийства, даже со злобной сексуальной клеветой и предъявлением судебных исков. На этой почве могут развиться типы интригующих сплетниц и анонимных корреспонденток, которые изживают фантазию сексуальных желаний и рессентимент в изобретении и распространении сексуальной клеветы, задевающей честь всякого и каждого, особенно людей уважаемых и счастливых. Это занятие делается их главным жизненным содержанием, ядром их личности.

Аутистическое исполнение желаний может также получить дальнейшее развитие в странных побочных психологических путях и заместительных образованиях.

Я знавал старого трудолюбивого и порядочного крестьянина, который по сей день думает, что девушка, которую он когда-то неудачно любил, когда-нибудь вернется к нему и выйдет за него замуж. Когда он видит ее бегающих по улице подрастающих детей, он говорит: «Чьи это дети? Это не ее дети, это дети кого-нибудь из ее родственников!» Ничто не может его переубедить.

Этот человек впоследствии влюбился в другую девушку, свою служанку, которая затем уехала в Штутгарт и поступила на службу в автомат. В течение месяцев он ежедневно ездил туда по железной дороге, на расстояние нескольких часов от своей деревни, чтобы хоть раз пройти туда и обратно мимо автомата. При этом он ее не видел, так как она ничего не хотела знать о нем и самым резким образом его отвергла. Но, ездив так, он чувствовал облегчение. Чтобы удержать его от бессмысленных поездок, ему написала письмо, по совету матери, его первая, настоящая возлюбленная. Она убеждала его успокоиться наконец, так как сама она уже давно замужем и ничего между ними быть не может. Вскоре после письма его настоящей возлюбленной он окончательно прекратил поездки ко второй возлюбленной, являвшейся как бы заместительницей первой.

Это хороший психологический эксперимент, обнаруживающий, что сильные аффекты могут переключаться со своего настоящего предмета (А) на заменяющий предмет (В), причем аффект, направленный на В, по сути остается старым аффектом А и. может прекратиться или подвергнуться влиянию только со стороны А. Наш крестьянин вместо неосуществленного любовного счастья в молодости создает различные виды заменяющего его счастья, прежде всего в любовном бреде возможности брака с возлюбленной, этот бред делает его счастливым; он является для него продолжительным и самым глубоким жизненным содержанием; затем он создает себе временное заменяющее счастье в кажущейся любви ко второй девушке, и для этой опять-таки отвергнутой любви — замену счастья в хождении взад и вперед перед автоматом.

Этот психологический случай парадигматичен для нормального психологического воздействия хронических желаний на развитие личности. Честолюбивый чиновник, которому отрезан путь к высшей карьере, может стать либо экспансивным кверулянтом, либо сензитивным самомучителем-мечтателем, или же он создаст для себя замену счастья, убедив себя самого, что следует спокойную жизнь в деревне предпочесть министерскому портфелю. Это три основных пути реактивного развития личности. Бывает, что даже врачи с тяжелым туберкулезом легких перед самой смертью строят брачные планы. Так фундаментально может воздействовать тираническая тенденция желания, как инстинкт самосохранения, на мышление и деятельность человека. Все глубокие знания, весь опыт жизни могут стать ничем перед лицом одного желания. Такие замены счастья, такие кататимные приманки для многих людей являются ценной и незаменимой поддержкой в их нелегкой судьбе, затушевыванием и смягчением грубости реальной жизни, а потому вполне осмысленной биологической регуляцией. Никто не может так бесполезно и так жестоко разрушить эти регуляции, как врач своим сухим сообщением о диагнозе, когда дело идет о жизни и смерти пациента.

В психологии религий самых разнообразных народов аутистические исполнения желаний выкристаллизовались в твердые системы мифов и догм. Вера в бессмертие является кататимным преодолением реальной неизбежности смерти, рай — заменой счастья для всех, не принесших плодов жизненных желаний, в представлениях же ада изживается рессентимент и примитивное восприятие справедливости. В мифологии каждого народа рай окрашен местным колоритом присущих ему фантастических желаний — таковы Валгалла германцев и блаженство магометан.

Часть V. Практическая врачебная психология. Глава 15. Экспертиза.

Мы намерены рассмотреть здесь общие основания, необходимые для выработки серьезного медицинского суждения. Они обнаруживаются прежде всего там, где от врача требуется, чтобы он высказал свое мнение. Было бы идеалом рассматривать каждый случай из медицинской практики так, как если бы относительно него надо дать экспертное заключение.

Каким образом составить себе правильное представление об истории прошлой жизни больного? Эта история является базой для всего дальнейшего исследования, во многих же случаях — при незначительных объективных данных — для нашего медицинского суждения вообще. Поэтому психологически безупречная техника опроса как телесно, так и психически больных имеет, по крайней мере, такое же значение, как и умение пользоваться при всех методах телесного исследования слуховой трубкой и зеркалом. Этого нельзя не подчеркнуть. Душевное состояние нашего пациента до опроса является для нас чем-то вроде жидкости, из которой мы должны выловить несколько маленьких частиц; если мы неловко толкнем ее или бессистемно помешаем, все станет мутным и смешается, так что мы ничего не сможем ни увидеть, ни использовать.

Психология высказывания

О психологии высказывания писалось много. Нам достаточно знать немногое об этом. Образы наших воспоминаний не лежат в нашем мозге, подобно устойчивым «сводным картинкам» или фотографическим клише в готовом состоянии, чтобы сейчас же, как только потребуется, стереотипно репродуцироваться. То, что через некоторое время еще остается в памяти от пережитой сцены, всего лишь несколько остатков оптических, акустических и тактильных впечатлений, которые в свое время уже при возникновении соединились с готовыми элементами представлений другого рода. При дальнейшей передаче они часто пополняются в большом объеме из общего запаса представлений рассказывающего лица, причем рассказчик не сознает, что он передает какие-нибудь недостоверные воспоминания, за «достоверность которых он не мог бы поручиться». Если мы, например, близких пациента заставим рассказать о произошедшем с ним ранее припадке, они при совершенно правдоподобном в других отношениях описании ошибочно могут нам рассказать, что он скрежетал зубами, что у него пена выступала изо рта, — и все это только потому, что в популярное представление об эпилептическом припадке входит скрежет зубов и пена у рта. Картина припадка, с пробелами сохранившаяся в воспоминании рассказчика, обогащается, таким образом, из общего запаса его представлений элементами, которые, согласно субъективной вероятности, восполняют ее, превращая в единое целое.

Особенно силен этот неосознанный преобразовательный процесс памяти в тех случаях, когда к нему присоединяются кататимные влияния, и в первую очередь тогда, когда рассказчик субъективно заинтересован в определенной версии факта: когда притязания на ренту, угрожающие судебные наказания или дипломатические соображения домашнего или профессионального характера побуждают пациента смотреть на свою болезнь или на какую-либо определенную причину ее возникновения как на нечто желанное. Отдельные части целого факта, аффективно не акцентированные и не подходящие, затемняются, вытесняются, в то время как ярко выступают части, аффективно акцентированные (как это наблюдается в большой мере при возникновении националистической военной лжи всех народов). Так, например, желание ренты может внезапно оживить в сознании действительные, но незначительные недомогания, имевшиеся в течение многих лет до несчастного случая и ранее незамечаемые. При этом потерпевший не осознает никакого преувеличения. Как раз у искателей ренты факты памяти часто подвергаются продолжительному кататимному процессу преобразования, причем первоначально полусознательно преувеличенные недомогания и надуманные расстройства незаметно объективируются, т. е. приобретают для сознания пациента значение действительных симптомов болезни. Чем чаще ему приходится об этом рассказывать, тем больше в его пользу складывается соотношение между несчастным случаем и заболеванием, и, наконец, оно закрепляется так же прочно в его сознании, как какой-нибудь бред. Аналогичны кататимные процессы памяти у подсудимых и у предварительно заключенных.

Кроме субъективной заинтересованности для преобразования памяти большое значение имеют некоторые, сильно воздействующие, аффективные моменты, как, например, идеалистическое воодушевление — приукрашивание, личная подчиненность эротического или религиозного характера, могущая индуцировать целые комплексы представлений от главы секты к его ученикам, вера в чудеса, суеверия, все сенсационное, страшное, темное — то, что вызывает бурные фантазии. На ритуальном процессе в Tisza Eslar один юный свидетель уверял, что через замочную скважину видел убийство, совершенное в синагоге, и описывал его во всех подробностях. В этом не было ни слова истины, а возможность наблюдения через замочную скважину была в данном случае исключена. Мальчик поддался воздействию общего мнения и суггестивных вопросов судьи и высказал это в конце концов с абсолютной уверенностью.

Такая полная конфабуляция у взрослых все же является редкостью. Мы находим ее преимущественно у весьма лабильной в отношении фантазии группы так называемых патологических обманщиков. Против них нет никакого средства. Даже самый опытный эксперт и криминалист может пасть жертвой такого индивида. Прирожденный обманщик умеет находить для своих показаний легкую, правдоподобную, субъективно-уверенную форму. А потому не следует смеяться над жертвами капитана фон Кепеника. Для всех имеющих какое бы то ни было значение случаев существует одно основное правило: никогда не доверять своему знанию людей, но всегда высказывать свое суждение лишь с документами в руках.

Мы не в состоянии препятствовать преобразованию фактов памятью, но можем преодолеть этот источник ошибок, если привлечем многих свидетелей, притом таких, которые имеют разную установку по отношению к исследуемым фактам. Так, при психиатрическом установлении факта мы употребляем три вида отдельно составленных протоколов: 1) показания самого пациента; 2) показания его близких; 3) официальные подведомственные справки (от служителей церкви, старост, учителей, начальства и т. д.). В официальных подведомственных справках мы нуждаемся для установления прочного остова главных фактов, в показаниях самого пациента и его близких — для анализа более интимных психологических связей и мотивировок. Но методически основополагающим для выяснения всех важнейших фактов, для простых хирургических и медицинских анамнезов, так же как и для утонченных анализов психиатра или следователя, является следующее: не давать говорить вперемежку пациенту, его близким и всем остальным, а выслушать каждого важного свидетеля раздельно, запротоколировав его показания. Один свидетель не должен присутствовать при даче показаний другим.

И в письменном заключении должна присутствовать корректность и добросовестность при составлении суждения. Поэтому более крупные экспертные заключения мы расчленяем на четыре или пять частей, каждую под своим заглавием: 1) документально установленный факт (т. е. краткое извлечение из письменных актов, предоставленных в наше распоряжение судом, страховым обществом или другими учреждениями); 2) показания близких и знакомых, которые даны лично нам, с точным наименованием свидетеля; 3) собственные показания подлежащей экспертизе личности; 4) данные исследования, включающие все факты, добытые объективным медицинским путем как в отдельном исследовании, так и при длительном клиническом наблюдении, и 5) экспертное заключение: составленное на основании всего вышесказанного окончательное мнение врача, которое должно быть записано отдельно от изложения установленных фактов. Целесообразнее было бы объединить эти пять пунктов в три рубрики: А) предварительная история, содержащая пункты 1 и 2, каждый отдельно; В) результаты исследования и наблюдения, включающие пункты 3 и 4, каждый отдельно; С) экспертное заключение, состоящее из пункта 5. Краткие врачебные свидетельства мы даем без такого точного подразделения, но из каждого отдельного предложения должно быть ясно, идет ли речь об объективных медицинских данных, или о субъективном мнении врача, или же о чьем-нибудь анамнестическом показании.

Дата добавления: 2014-11-25