Проблема сознания в истории западной философии

Трудности решения проблемы сознания. Проблема созна­ния — одна из самых трудных и загадочных, ибо она со­путствует человеческому освоению мира, входит обяза­тельной «добавкой» во все, что человек воспринимает как данность. Все его мысли, чувства, переживания, волнения проходят через то, что мы называем сознанием. Оно не существует как отдельный предмет, вещь, процесс, а по­тому познать, описать,определить сознание нельзя с по­мощью тех способов познания, которые применяются, например, в естествознании. Сознание нельзя «вытащить» из его содержательной связи с миром и человеком одновре­менно, потому что вне этой связи оно не существует.

Человек познает себя в сравнении с другими живыми организмами. Так, точному знанию своей анатомии и физиологии человек не в малой степени обязан опытам над животными: изучая их анатомию и физиологию, он имеет возможность через процедуры сравнения, аналогии уточнить знание о своем теле. Но сравнить феномен сво­ей психики и, особенно сознания, человеку не с чем, ибо сознание — уникальная способность, присущая только чело­веку. К. Г. Юнг писал, что при решении вопроса о созна­нии «человек обречен на отшельничество».

В истории философии проблема сознания имеет два уровня своего решения. Первый заключается в описании способов, каким вещи даны в сознании, существуют в нем.

На философском языке — это описание феномена (греч. phainomenon — являющееся) сознания. Второй — ставит цель объяснить, как сознание возможно. Вплоть до XX в. философия занималась лишь описанием способа су­ществования вещей в сознании, для чего проделывало процедуру «растягивания» акта сознания в пространстве и времени, выделяя такие его «шаги», как ощущение, вос­приятие, представление и т. д. В нашем столетии филосо­фы дерзнули задать вопросы: как возможны эти «шаги», почему они могут мгновенно сворачиваться в образ, осу­ществляя при этом одновременно связь человека с самим собой и миром? Ответить на эти вопросы, значит объяс­нить феномен сознания.

В последнее время стало ясно, что сознание — это вер­шина айсберга, т. е. незначительная часть того целого состо­яния, большая часть которого скрыта от взора самого созна­ния. Как проникнуть в глубины этого состояния, если содержание этих глубин не представлено в опыте созна­ния?

Метафора сознания в античной философии. Каждая эпо­ха имела свои представления о том, что такое сознание, и то, что называлось сознанием в то или иное историческое время, претерпевало существенные изменения. Представ­ления о сознании тесно связаны с господствующими мировоззренческими установками, а потому античный космоцентризм, средневековый теоцентризм и антропо­центризм Нового времени формировали разное понима­ние сознания. В свою очередь, от того, как представляли себе его люди той или иной эпохи, зависело формирова­ние образа мира, понимание нравственности, политики, искусства.

В силу того, что сознание — предмет неуловимый, «вещь» нематериальная, описывать его чрезвычайно труд­но, так же как и рассуждать о нем. Его реальность прячет­ся, ускользает. В обыденном языке мало слов, изначально относящихся к действиям сознания. Поэтому некоторые исследователи, например, Ортега-и-Гассет, говорят не о понятии сознания, а о метафоре сознания. Метафора — оборот речи, в котором слова употребляются в их перенос­ном значении.

Философы античности понимали, что сознание есть всеобщая связь между человеком и миром. Форму этой связи они попытались передать с помощью метафоры во­щенной дощечки,на которой писец процарапывал специ­альной острой палочкой (стилем) буквы. Печать на вос­ке — метафора для описания сознания. Ее использовали Платон, Аристотель: как буквы отпечатываются на воске, так предметы отпечатываются на «дощечке» разума. Ан­тичность открыла только одну сторону сознания — направ­ленность на объект. Другая же сторона — умение человека сосредоточиться внутри себя, направлять свое внимание на внутренний мир — не была проработана. Причина односто­роннего видения проблемы сознания кроется в специфи­ке мировоззрения и мироощущения античного мира. Гре­ки — прирожденные реалисты: они уверены, что предмет зрения существует до того, как он увиден, и продолжает существовать в таком же виде и после акта его восприятия. Разум и объект существуют независимо друг от друга, а в момент встречи Объект оставляет след на «дощечке» разу­ма. У античного грека не было навыка сосредоточиваться на своем внутреннем мире.

Христианство: открытие внутреннего духовного мира. В культуре христианства произошло важное культурное со­бытие: обострение потребности человека обращать внима­ние на свой внутренний духовный мир. Христиан можно характеризовать как «новых» людей, появившихся в ре­зультате мощного, сравнимого с космическим, «этическо­го взрыва», сопровождавшего пришествие Христа. Хрис­тиане приняли задание преобразить свой внутренний мир по образу и подобию Божьему. Естественно, что античная метафора сознания не могла быть использована: требова­лись иные способы его описания. Начиная с Бл. Августи­на сознание рассматривается как такое состояние, в кото­ром «Я» живет раздвоенной жизнью: ему приходится постоянно соотносить жизнь «по стихиям мира сего» и жизнь в Боге. В акте сознания особо выделяется способ­ность понимать, что человек создан по образу и подобию Божьему, а потому должен соответствующим образом строить свой жизненный путь. Христианство вводит впер­вые в структуру сознания время: строгое противопоставле-

Философы античности понимали, что сознание есть всеобщая связь между человеком и миром. Форму этой связи они попытались передать с помощью метафоры во­щенной дощечки,, на которой писец процарапывал специ­альной острой палочкой (стилем) буквы. Печать на вос­ке — метафора для описания сознания. Ее использовали Платон, Аристотель: как буквы отпечатываются на воске, так предметы отпечатываются на «дощечке» разума. Ан­тичность открыла только одну сторону сознания — направ­ленность на объект. Другая же сторона — умение человека сосредоточиться внутри себя, направлять свое внимание на внутренний мир — не была проработана. Причина односто­роннего видения проблемы сознания кроется в специфи­ке мировоззрения и мироощущения античного мира. Гре­ки — прирожденные реалисты: они уверены, что предмет зрения существует до того, как он увиден, и продолжает существовать в таком же виде и после акта его восприятия. Разум и объект существуют независимо друг от друга, а в момент встречи объект оставляет след на «дощечке» разу­ма. У античного грека не было навыка сосредоточиваться на своем внутреннем мире.

Христианство: открытие внутреннего духовного мира. В культуре христианства произошло важное культурное со­бытие: обострение потребности человека обращать внима­ние на свой внутренний духовный мир. Христиан можно характеризовать как «новых» людей, появившихся в ре­зультате мощного, сравнимого с космическим, «этическо­го взрыва», сопровождавшего пришествие Христа. Хрис­тиане приняли задание преобразить свой внутренний мир по образу и подобию Божьему. Естественно, что античная метафора сознания не могла быть использована: требова­лись иные способы его описания. Начиная с Бл. Августи­на сознание рассматривается как такое состояние, в кото­ром «Я» живет раздвоенной жизнью: ему приходится постоянно соотносить жизнь «по стихиям мира сего» и жизнь в Боге. В акте сознания особо выделяется способ­ность понимать, что человек создан по образу и подобию Божьему, а потому должен соответствующим образом строить свой жизненный путь. Христианство вводит впер­вые в структуру сознания время: строгое противопоставле-

ние настоящего, прошлого и будущего. Сознание есть зна­ние необратимости времени, а потому сознание понима­ет хрупкость и эфемерность момента настоящего, которое неумолимо мгновенно становится пошлым.

Проблема сознания в классической европейской филосо­фии, В Новое время на решение проблемы сознания решаю­щее влияние оказало мировоззрение антропоцентризма. В главе «Бытие и материя» уже было показано, что Новое время вошло в историю под знаком того события, кото­рое Ницше выразил в афоризме «Бог умер». Человек ос­вободился от власти и опеки Божественного, перестал признавать свою принадлежность двумя мирам: земному и неземному, стал объяснять свое происхождение только из природы, согласившись впоследствии с теорией Дар­вина о происхождении человека от обезьяны. Русские ре­лигиозные философы Н. Бердяев и Вл. Соловьев видели в этом глубокое противоречие: с одной стороны, человек соглашается со своим животным происхождением, а с дру­гой — претендует на духовный аристократизм, приписы­вает себе способность сравняться в своих земных делах с Богом, от которого отказался; обезьяна захотела стать Богом. Так критиковали русские философы самонадеян­ность тех, кто доверился полностью естественнонаучным теориям происхождения человека.

В условиях отказа от Божественного мысль интерпре­тировалась только как состояние личности, субъекта. Предполагалось, что человеческая мысль сама себя порож­дает и сама себя детерминирует. Отсюда и новая метафо­ра сознания: оно не восковая дощечка, на которой отпеча­тываются образы реальных вещей, а некий сосуд, в котором содержатся идеи и образы до того, как оно включится в общение с миром. Ортега-и-Гассет так охарактеризовал эту метафору: «Вещи не входят в сознание, они содержатся в нем как идеи». В истории философии такое учение было названо идеализмом.

Если основной смысл античной метафоры сознания состоял в признании акта воздействия внешнего мира на мир внутренний, т. е акта восприятия, то в Новое время акцент переносится с восприятия на воображение. Когда сознание работает в режиме воображения, то не предметы

осуществимости. Для всей классики характерно понимание проблемы сознания как проблемы отношения Я-не-Я, где Я противопоставляет себя не-Я (внешний предметный мир и другие люди) и знает об этом противопоставлении. Наибо­лее четко такое понимание сознания дано в философии Гегеля, который рассмотрел появление оппозиции Я-не-Я как процесс, свойственный являющемуся духу, т. е. духу, различающему себя как Я от всего, что не есть Я. Такое различие и было названо Гегелем сознанием. Я являюще­гося духа, с его точки зрения, есть мышление, а потому отношение Я-не-Я принимает форму отношения мышления к миру. Такое отношение есть познание. Но тогда четкое различение проблем сознания и познания становится не­возможным: сознание отождествляется с познанием, а субъект сознания — с гносеологическим субъектом. Ха­рактеризуя гегелевское понимание сознания, К. Маркс писал: «Способ, каким существует сознание и каким не­что существует для него, это — знание... Знание есть его единственное предметное отношение».

Однако сознание есть не просто знание, но знание плюс то состояние, в котором это знание становится возмож­ным. Когда ставится вопрос об отношении Я-не-Я и при этом не -Я понимается как внешний объективный мир, то чтобы осуществить процедуру соотношения Я-не-Я, Я надо уже знать об этом мире. Человек, как отмечалось выше, видит мир пространственно-временным только потому, что в структурах опыта его сознания уже существу­ет возможность видеть его таким образом. Когда физик вводит в формулу время, то он уже воспринимает мир вре­менным. То есть, мы можем знать только то, условия воз­можности знания чего в нас уже существуют. А потому, изучая мир, мы включаем в содержание проводимых нами исследований какие-то процессы, связанные с сознанием. Известный советский философ М. К. Мамардашвили го­ворил в этой связи, что «сознание входит в физическое описание мира». Проиллюстрируем эту непростую мысль на нескольких примерах.

Термин «природа» в новоевропейском сознании имел вполне определенное содержание. Он обозначал мир вне нас, естественно упорядоченный, в котором нет никаких

одухотворенных сил, поступающих по своему желанию, а потому непредсказуемо. Такое понимание мира не есть ни описание фактов, ни результат обобщения наблюдений. Напротив, такое восприятие мира возможно, если уже есть предположения — допущения о таком его «устройстве». Мы рассматриваем мир таким, а не иным способом; только благодаря существующим в нашем сознании интеллектуаль­ным посылкам и допущениям. Общеизвестно, что в антич­ности и средневековье люди по-иному видели мир. Так, средневековые мыслители не допускали мысли о естествен­ной упорядоченности мира, об однородности и равномерно­сти пространственно-временной метрики, о механической каузальности и т. д. Если бы мир прямо и непосредственно отражался в головах людей, то, по-видимому, картина мира оставалась бы практически неизменной.

Изучая мир, мы включаем в содержание проводимых нами исследований какие-то процессы, связанные с нашим созна­нием. Отсюда следует вывод, что человек с его сознанием должен быть включен в предмет науки. Кант, например, был уверен, что физика Ньютона — это не описание при­роды, а наука о принципах эмпирического исследования; причем, эти принципы «не из опыта, а для опыта». Кант делал упор на познавательных способностях сознания, среди которых главное место занимают чувства и мышле­ние. Он считал, что философия выявляет акт «Я мыслю» в качестве условия возможности знания только потому, что это «Я мыслю» уже существует и работает в познании. Мы ничего не знаем о мире, независимо от состояний сознания. Но тогда вопрос «что такое сознание?» сводится к разгад­ке того духовного состояния, в котором что-то происходит и делает возможным знание человека о мире.

Дата добавления: 2014-11-28