История возникновения и развития интеллигент­ности

Само возникновение интеллигенции как самостоя­тельной социальной группы иногда связывают с необхо­димостью своеобразного «посредничества» между вла-

стью и эксплуатируемыми трудящимися — народом (см Барбакова, Мансуров, 1991. С. 20—24). Таким образом изначально управленческая функция интеллигенции в немалой степени пересекалась с функцией власти.

Еще в конце прошлого столетия Н.К. Михайловский писал: «В Европе интеллигенция, за редким исключени­ем, была в полном единении с буржуазией. Таким обра­зом, ни в каком термине «интеллигенция» не было на­добности, интеллигенция совпадала с буржуазией и уто­пала в ней. Теперь в Европе дела обстоят, разумеется, иначе» (цит. по Барбаковой, Мансурову, 1991. С. 75)' Прогнозируя развитие интеллигенции в конце XIX—XX вв., М. Мандельштам выделяет три этапа: 1) интеллигент представляет собой явного или замаскиро­ванного капиталиста, что связано с развитием капита­лизма и необходимостью новых высококвалифициро­ванных специалистов с особым положением и привиле­гиями; 2) интеллигент превращается и в капиталиста, и в пролетария (при постепенном насыщении производства специалистами); 3) интеллигент постепенно становится только пролетарием, так же продавая свой труд капита­листу (см. Барбакова, Мансуров, 1991. С. 84).

Однако при этом ряд исследователей отмечает, что интеллигенция не осознает единство экономической сущности своей и пролетариата, отождествляя свои ин­тересы с интересами буржуазии, поэтому часть интелли­генции превращается в активных сторонников власти буржуазии, поскольку «надеется на получение всех мо­ральных и материальных благ в рамках буржуазного об­щества» (см. там же. С. 105). В этой связи уместно приве­сти высказывание Ж. Лабрюйера: «Раб зависит только от своего господина, честолюбец — от всех, кто способен помочь его возвышению» (Разум сердца, 1990. С. 248).

Но при этом существует и другая, действительно, лучшая (подлинная) часть интеллигенции, для которой нравственные начала стоят выше узкопрофессиональ­ных. На примере России интересно кратко проследить эволюцию интеллигенции как символа самого лучшего в их взаимоотношениях с властью, что есть в нашем наро­де.

Людей достойных в России было достаточно во все эпохи (благодаря чему страна до сих пор считается од­ной из величайших мировых держав), но многие иссле­дователи считают, что именно Петр I заложил основы

современной отечественной интеллигенции, начав сис­тематическую подготовку высокообразованных специа­листов в самых разных отраслях, а также когда он, по словам П.Н. Милюкова, собрал «кружок самоучек — ин­теллигентов, призванных помогать ему при насаждении новой государственности». В это время интеллигенты были «помощниками власти в государственном строите­льстве» (см. Барбакова, Мансуров, 1991. С. 65, 160). При Екатерине II интеллигенция делается оппозиционной, но эта оппозиция даже в самых радикальных своих про­явлениях никогда не является антигосударственной (там же. С. 160).

Определяя интеллигенцию как «образованную и мыслящую часть общества, создающую и распространя­ющую общечеловеческие духовные ценности», Д.Н. Ов-сянико-Куликовский выделяет следующие группы рос­сийских интеллигентов, которые противостояли гос­подствующей системе своими мыслями, стремлениями и действиями: а) «чаадаевцы» со скорбными мыслями об окружающей действительности, о национальной немо­щи; б) плеяда «лишних людей», для которых характерны плохая психическая организация человека и разлад меж­ду личностью и средой; в) люди типа Чацкого, для кото­рых характерно уже стремление действовать, осознанно выражать свой протест против умственной тьмы и свето­боязни, против нравственной слепоты и духовного урод­ства мира; г) разночинцы 40-х годов России XIX века, для которых нравственное право личности реализовыва-лось лишь на уровне слова, но не дела; д) народники конца XIX века, складывающиеся из «кающихся дво­рян» (см. Барбакова, Мансуров, 1991. С. 80—81).

Русский историк-эмигрант Г.П. Федотов в своей ра­боте «Трагедия интеллигенции», написанной еще в 1926 году, отмечал, что сначала российская интеллигенция «целый век шла с царем против народа» (1825—1881), за­тем — «с народом против царя» (1905—1917), но за пери­од с 1906 по 1914, изменяя революции, интеллигенция забыла о народе...(Федотов, 1990. С. 421,438). Известно, что значительная часть интеллигенции не приняла Ве­ликую Октябрьскую социалистическую революцию 1917 года. Одним из вариантов объяснения этого может быть ущемленное ощущение элитарности, когда перед интеллигентами обозначилась реальная перспектива (или опасностьдля тогда еще довольно привилегирован-

ной группы интеллигентов-господ) «уравнивания» правах с простолюдинами, с «быдлом»...

Еще Ф. Ницше отмечал: «В своем отношении к наро­ду, служение которому ставит своей задачей интелли­генция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями — народопоклонничества и духов­ного аристократизма. Потребность народопоклонниче­ства в той или другой форме вытекает из самих основ ин­теллигентской веры. Но из нее же с необходимостью вы­текает и противоположное — высокомерное отношение к народу как к объекту спасительного воздействия, как к несовершеннолетнему, нуждающемуся в няньке для воспитания «сознательности», непросвещенному в ин­теллигентском смысле» (цит. по Гарину, 1992. Т. 2. С 261).

После октябрьской революции 1917 года «повсюду, в городе и в деревне, в высших слоях еврейского НЭПа, в разлагающемся коммунизме и в предприимчивой кре­стьянской молодежи, царит один и тот же дух: накопле­ния, американизма, самодовольства», — отмечает Г.П. Федотов. — «Гибель коммунизма, можно думать, не то­лько не остановит, но еще более подвинет этот рост бур­жуазного сознания. Интеллигентские «идеи» находят свою настоящую (не псевдоморфную, религиозную) почву: в новом мещанстве» (Федотов, 1990. С. 441). Сам Г.П. Федотов достаточно пессимистично оценивал пер­спективы интеллигенции в России, отмечая, что: «...ин­теллигенция, уничтоженная революцией, не может воз­родиться, потеряв всякий смысл» и что «теперь это толь­ко категория работников умственного труда или верхуш­ка образованного класса» (там же. С. 441).

Примечательно, что, по последним исследованиям, среди чиновников государственного аппарата (т.е. среди высшей административной элиты) распространено убеждение, что вместо законов и обсуждений стране нужны «несколько опытных и сильных руководителей» (персон), хотя больше половины опрошенных все-таки не согласилось с этим утверждением, разрыв между «за­конниками» (55%) и «персоналистами» (45%) оказался большим (Афанасьев, 1996. С. 150—151).

Тем не менее и среди интеллигентов, и среди высше­го чиновничества, и особенно среди простого населения тяга к вождю, кумиру, харизматическому лидеру очень

сильна в России, где еще только формируется граждан­ское демократическое общество...

В коренным образом изменившейся по сравнению с прошлым столетием ситуации подозрительность и воз­мущение масс направлены не против капиталистов или вообще богатых людей, а против привилегированных представителей интеллигенции, — пишет Дж. Гелбрейт. Старая классовая борьба отмирает, нарождается но­вая — «кастовая борьба», где в качестве арены социаль­ной борьбы выступает уже не фабрика, а университет­ский городок, — отмечает К. Керр. По мнению Г. Шель-ского, интеллигенция свое все возрастающее влияние превращает в новую форму религиозного воздействия на массы, благодаря которому она господствует над ними в своих интересах (см. Барбакова, Мансуров, 1991. С. 106-107).

Если согласиться с представленными выше высказы­ваниями о том, что «ареной социальной борьбы» посте­пенно становится «университетский городок», то для со­временного интеллигента (особенно российского) гораздо страшнее оказывается не официальная власть, а та соци­ально-профессиональная и достаточно престижная (элитная) интеллигентская «каста», к которой он себя относит.

Это означает, что, внешне выступая к каким-то си­лам в качестве критика и оппонента, современный рос­сийский интеллигент внутренне нередко сам оказывает­ся в сильнейшей зависимости от господствующего мне­ния своей «касты». Не этим ли объясняется достаточно единодушное одобрение существующей системы, сде­лавшей несчастными миллионы людей и фактически развалившей великую (хотя и явно нездоровую) страну, и такое же единодушное осуждение тех, кто пытается хоть как-то противостоять духовному развалу? Но осо­бенно проявляется такое «единодушное» и весьма нели­цеприятное осуждение по отношению к тем немногим интеллигентам (истинным интеллигентам), кто осмели­вается думать своей головой (или чувствовать своим сер­дцем) вопреки «общепринятому мнению» той «касты», к которой он должен был бы принадлежать согласно свое­му социально-профессиональному статусу и прошлым

заслугам.

Иными словами, если ранее интеллигент метался в своих симпатиях-антипатиях к власти (или к массам

— народу), то сейчас постепенно появляется другая линия оппозиции — по отношению к давлению на его сознание (и на его совесть) мнения своей «касты», давлению, перед которым далеко не каждый человек может устоять, когда на первый план выступают не образование или облада­ние наиболее свежей информацией из жизни верхов («светские сплетни» и т.п.) и даже не ориентация на не­кие общечеловеческие ценности, а нечто совершенно иное — собственная обоснованная (осознанная, осмыс­ленная) нравственная позиция.

К этому можно добавить, что именно в России осо­бенно развит институт так называемых «клиентарных отношений», основанных на «личной преданности» и «покровительстве», как в высших властных структурах, так и в обществе в целом (Афанасьев, 1996. С. 151—154). Опрашивая госслужащих и анализируя роль различных факторов на карьеру отечественного чиновника, М.Н. Афанасьев отмечает: «В ответах прослеживаются следу­ющие закономерности. Женщины больше разочарова­ны в том, как оценивается их исполнительность: каждая четвертая сотрудница отмечает, что исполнительность практически не влияет на карьеру. В отличие от мужчин, женщины в аппарате чаще усматривают значительное влияние на служебные продвижения семейно-родствен-ных связей; мужчины же гораздо чаще обращают внима­ние на зависимость карьеры от идеологических убежде­ний и национальности. Пожалуй, самая показательная зависимость — от стажа административной работы. Опыт службы в аппарате сказывается на оценке «веса» различных факторов: воздействие исполнительности и повышения квалификации уменьшается, а сила связей родства и личного покровительства растет» (Афанасьев, 1996. С. 151-154).

ности ^{3 Понимание и} варианты определения интеллигент-

Традиционно выделяются два основных подхода в понимании интеллигентности. Первое понимание свя­зано с социально-профессиональной принадлежностью человека, с занятием умственным трудом (интеллигент как работник умственного труда). Второе понимание

связано с этической, нравственной устремленностью человека, с его творческой ориентацией на лучшие об­разцы и идеалы общечеловеческой культуры.

Проблема подлинно интеллигентного человека за-щцочается в том, чтобы соединить в себе умственный, духовный труд с достойной ценностно-нравственной творческой устремленностью, направленной не столько эгоистически, сколько на делание добра другим людям и всему человечеству. Для подлинного интеллигента ха­рактерны масштабность реальных деяний и помыслов и одновременно скромность в плане пользования благами за эти деяния.

Многие исследователи, определяя интеллигенцию, связывают ее с «оппозиционностью ко всему антигуман­ному, независимо от того, что является носителем анти­гуманизма — власть или ее оппозиционеры» (см. Барба-кова, Мансуров, 1991. С. 7). «...Интеллигентен тот, кто блюдет интересы общечеловеческого благоденствия, — пишет А.Ф. Лосев, — интеллигент живет и работает в на­стоящее время так, как в будущем станет жить и работать человек в условиях общечеловеческого благоденствия» (Лосев, 1988. С. 315). При этом А.Ф. Лосев особенно от­мечает: «Интеллигент, который не является критически мыслящим общественником, глуп, не умеет проявить свою интеллигентность, то есть перестает быть интел­лигентом... подлинная интеллигентность всегда есть подвиг, всегда есть готовность забывать насущные по­требности эгоистического существования; не обязатель­но бой, но ежеминутная готовность к бою и духовная, творческая вооруженность для него» (там же. С. 318).

В целом можно выделить следующие подходы к пони­манию (определению) интеллигенции:

1. Интеллигент — это благородный человек, предста­витель «высшего света», желательно дворянин, не толь­ко получивший хорошее образование и воспитание, но и использующий свое свободное время для занятий наука­ми и искусством. Но сколько среди дворян и так называ­емых «аристократов» банальных ничтожеств и негодяев (особенно в период угасания феодальной системы)! Кроме того, хорошее образование и воспитание все бо­льше стали приобретать и выходцы из менее привилеги­рованных слоев общества.

2. Интеллигент — это работник умственного труда. Хотя если такой человек оказывается негодяем (напри-

мер, отличным профессионалом с высшим образовани­ем), то вряд ли его можно назвать «интеллигентом».

3. Интеллигент — это воспитанный, обаятельный че­ловек, знающий, как вести себя в приличном обществе. Но сколько в мире обаятельных, изысканных и «хорошо пахнущих» ничтожеств.

4. Интеллигентность — это определенная нравствен­ная позиция, это оппозиционность всему антигуманно­му, это неравнодушие ко всему, что происходит в обще­стве, это человек, которого А.Ф. Лосев называл «крити­чески мыслящим общественником» (см. выше). Но если человек с развитой нравственностью не обладает обра­зованием и элементарно не воспитан, то его также слож­но назвать интеллигентом.

5. Интеллигент сочетает в себе прекрасное образова­ние и воспитание с активной нравственной позицией, т.е. он не равнодушен к тому, что происходит в обществе и во всем мире. Настоящему интеллигенту не только «до всего есть дело», но он в силу своего образования и поло­жения в обществе может хоть как-то повлиять на ситуа­цию и хотя бы попытаться улучшить ее. Такое понима­ние «интеллигентности» представляется нам пригодным для дальнейшего анализа, но есть и еще один взгляд на интеллигентность (см. п. 5).

1. Интеллигентность — как развитое чувство долга перед своим народом, перед обществом. Такое чувство — результат понимания несправедливости в стартовых возможностях разных людей. Например, кто-то рожда­ется в хорошей семье, в культурном центре, ходит в спе­циализированные («элитные») школы и т.п., а другой рождается в семье алкоголиков, вдали от культурных центров, с детства погружен в атмосферу злости и наси­лия... Естественно, у первого гораздо больше возможно­стей получить качественное образование и занять опре­деленное положение в обществе, а второй человек ско­рее всего такого образования и воспитания не получит, и его положение в обществе будет не самым завидным. При этом второй человек (с менее удачной профессио­нальной судьбой) будет даже приносить пользу обще­ству и часто в ущерб создавать возможности для того, чтобы кто-то с более благоприятными стартовыми воз­можностями получил образование и стал «интеллиген­том».

К сожалению, часто благополучие одних людей стро­ится на относительном неблагополучии других людей, а всякие рассуждения том, что каждый является «кузне­цом своего счастья», справедливы лишь для отдельных случаев. И если интеллигент не понимает своего долга перед теми, за счет кого он выстроил свой профессиона­льный успех, то это уже не настоящий интеллигент (на­пример, образованный и воспитанный человек заявля­ет, что «он никому и ничего не обязан» и «ему наплевать на тех, кто не сумел добиться успеха», надо, мол, «мень­ше жаловаться и больше работать, да еще... «засучив ру­кава»). Еще А. Блок писал, что «одно только делает чело­века человеком — знание о социальном неравенстве».

Но понимать мало: надо еще стремиться хоть что-то сделать для того, чтобы у всех людей расширились воз­можности и для получения хорошего образования и вос­питания, и для сокращения социального разрыва между «благополучными» и «менее благополучными» слоями общества, и для возможности доступа как можно боль­шего числа людей к ценностям культуры...

Дата добавления: 2014-11-29