История религии. Том 3. У врат Молчания В поисках пути, истины и жизни Духовная жизнь Китая и Индии в середине первого тысячелетия до нашей эры ---------------------------------------------------------------------------- ББК 86.3 М 51 Внимание: текст томов 1-6 не сверен и может содержать опечатки! Консультант А.А Еремин Издательство "Слово". 1992 г. ё Н.Ф. Григоренко, 1992 ё В. Г. Виноградов, оформление, 1992 Origin: alexandrmen.libfl.ru---------------------------------------------------------------------------- Третья книга из серии "История религии" вводит читателя в загадочныймир восточных религий. Ее автор, Александр Мень (1935-1990), убежден, чтознакомиться с древними учениями Индии и Китая следует не по измышлениямевропейских теософских компиляторов, а по первоисточникам: Конфуцианскомуканону и Упанишадам, Бхагавад-Гите и буддистским сутрам. Глубокий анализэтих и других редких ныне рукописей, а также эпохи их создания позволяетавтору - а вместе с ним и читателю - понять самую суть восточных учений и ихроль в духовных исканиях человечества.Данте. Рай, XXXI, 142В середине первого тысячелетия до н.э. глубокий кризис потряс старыемагические цивилизации. На смену древней "ритуальной философии" пришли новыеучения и мировые религии, которые во многом изменили внутренний обликкультур и окончательно определили пути дохристианского человечества. Слово Христово в первую очередь было обращено к миру, выросшему наидеях великих Учителей, идеях, которые в большинстве своем живы и в нашидни. Понятия о Боге, Вселенной и человеке, о добре и зле, созданные в Грециии Палестине, Китае и Индии, пронизывают своим влиянием людей XX века.Отрешенная мистика и пантеизм, тоталитарная идеология и атеизм, социальныеидеи и утопии - все эти порождения эры Учителей для многих продолжаютсохранять свою привлекательность. С другой стороны, духовные поиски нашеговремени удивительно перекликаются с тем страстным исканием высшей правды,которое характеризует период Упанишад, Будды, Конфуция, Сократа и библейскихпророков. Поэтому диалог Евангелия с нехристианским миром - не толькособытие двухтысячелетней давности, но нечто, продолжающееся и сегодня /1/. Наше повествование о мировых Учителях разделено на три части. Одна (томIII) посвящена странам юго-восточной Азии: Китаю и Индии, другая - Греции(том IV), а третья - Израилю (том V). Том VI в цикле рисует панораму Востокаи Запада накануне явления Христа.В той величественной эпопее, какой является странствие человека напутях к Истине, мир юго-восточной Азии составляет особую главу, полнуюглубины и значительности. Долгое время европейцам казалось, что "буддийскиестраны" - это какой-то парадокс, нечто бесконечно далекое от столбовойдороги всемирной истории, и поэтому их нельзя рассматривать в единомконтексте общечеловеческой культуры. Действительно, народы юго-восточнойАзии жили в изоляции от средиземноморской семьи культур, порождаясвоеобразные, непохожие с виду на другие типы мышления, искусства и религии.С этими загадочными мирами Европа познакомилась сравнительно недавно. Но чембольше она узнавала о них, тем яснее становилось, что при всем своем отличииот западноевропейского и средиземноморского миров Китай и Индия гораздоближе к ним, чем думали прежде. Под покровом экзотических драпировок сталиотчетливо вырисовываться идеи, стремления и надежды, свойственные людям всехконтинентов. Оказалось, что религиозные системы и философскую мысль Востокаследует рассматривать не как причудливое исключение, а как явление глубокородственное Западу/2/. Изучение Востока положило конец попыткам отсечь его от общего потокачеловеческого духа. Достаточно сравнить живопись Египта и Китая, философиюэллинов и Упанишад, Рамаяну и Гомера для того, чтобы убедиться впоразительном сходстве или, если хотите, родстве между самыми отдаленнымиочагами творческого гения. И замечательно, что эта общность культурпроявлялась нередко даже тогда, когда отсутствовали всякие внешние контактымежду ними.Основное содержание предлагаемой книги будет составлять Индия. О первыхшагах ее религиозного развития было уже сказано в предыдущем томе "Магизм иЕдинобожие" (главы VIII и IX). Теперь же мы обратимся к той эпохе, в которуюИндия, по словам Вл. Соловьева, "в лице своих мудрецов служила некотороевремя национальным органом всемирной душе человечества, когда эта последняяпоняла суетность природного существования и освободилась от пут слепогожелания"/3/. Мы увидим, до каких захватывающих дух вершин поднималисьвосточные мудрецы, как складывалась их вера, согласно которой весь мир ичеловек предназначены исчезнуть в глубине Божественного... Индия - родина буддизма, одной из первых мировых религий избавления. Мывслушаемся в слова Будды, который как бы воплотил в себе всеобщую жаждуспасения. Несмотря на все духовные опасности и соблазны, которые схристианской точки зрения кроются в его доктрине, ему, несомненно,принадлежит исключительное место среди предшественников Христа. Мало где еще необходимость спасения была осознана столь остро, как вбуддизме, нигде тоска по божественной полноте не облекалась в стольпрекрасные формы, как в буддийских писаниях. Уже одно это даст правоговорить о Будде как о человеке, оказавшем влияние, пусть даже косвенное, наприуготовление мира к Евангельской вести. Восток шел к Истине дорогами, очень сходными с теми, по которым шелЗапад. Но если западный мир непосредственно приобщился к новозаветномуОткровению, то Восток все еще продолжает находиться в пути/4/. В пути кподлинному спасению. Ибо оно достигается не там, где земная жизнь заслоняетНебо, и не там, где Небо поглощает землю, но лишь там, где Небо и землясоединяются во вселенском таинстве Богочеловечества.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. О диалоге между христианским и нехристианским миром см.: S. Neill.Christian Faith and other Faiths. London, 1961, p. 2-3. 2. Эти аналогии и параллели рассмотрены в работах: Н. Конрад. Восток иЗапад. М., 1966: Б. Роулеид. Искусство Запада и Востока. М., 1958: //.Гринцер. Эпос древнего мира. Сб. "Типология и взаимосвязь литератур древнегомира". М.. 1971, с. 135. 3. Bл. Соловьев. Собр. соч. т. XI. Брюссель, 1969, с. 320. 4. Одним из характерных симптомов новой эпохи в индийском рслигиозномсознании является преклонение перед личностью Иисуса Христа. Так, СвамиРанганатанда говорит: "Провозвестие Иисуса и Его Божественная жизнь нашлиотклик в индийской душе, благодаря их покоряющей привлекательности" (S.Rangtinathanda. The Christ We Adore. Calcutta, 1960, p. 48). В другом местеэтот известный религиозный деятель пишет, что именно в Индии христианство,если оно воспримет философские принципы Веданты, достигнет наибольшегоуспеха (S. Ranganathanda. Eternal Values for a Changing Society. Calcutta,1960, p. 164). Как бы ответом на эти слова является создание в Индиикатолического монастыря, братия которого -индийцы: они используют в своейдуховной практике наследие Йоги и всего индийского подвижничества. Глава первая НА БЕРЕГАХ ХУАНХЭ Китай между XII и VI вв. до н.э. Царство идет к своей гибели скорой. Небо оставило нас без опоры! Даже пристанища нам не найти. Как мы идем, по какому пути? Ши цзин Высокий желтолицый старик с длинной бородой, густыми черными бровями иголым шишковатым черепом. Таким запечатлели его китайские художники. Нередкоего изображали сидящим на быке, который уносил его далеко в неведомые края.По преданию, последним, кто видел старика, был начальник пограничнойзаставы, получивший от него на память удивительную книгу "О пути идобродетели". Расставшись с ним, мудрец отправился куда-то далеко на запад.Фигура его растаяла, подобно призраку, среди горных проходов. С этого дняникто о нем больше не слышал... Над всем обликом этого человека и доныне клубится дымка легенд,обманчивая, как туман в горах. Даже имени его никто не запомнил точно. Одниназывали его Данем, другие - Ли Эром, третьи - Ли Бо Янем. Но всем он былизвестен под прозвищем Лао-цзы, что значит "Старое дитя" или "Старыймудрец". Временем его рождения многие считали 604 г. до н.э. Тому, кто захотел бы рассказать жизнь Лао-цзы, сделать это было бынелегко, ибо ничего достоверного о нем фактически не известно. Нередковозникали серьезные сомнения в самом его существовании. Тем не менеерискованно пренебрегать древними преданиями. Слишком часто, к изумлениюнедоверчивых критиков, в них обнаруживалось ценное историческое ядро. Скудные сведения о Лао-цзы восходят к его последователю Чжуан-цзы (IVв. до н.э.) и историку Сыма Цяню (II в. до н.э.). Сыма Цянь утверждал, чтолегендарный мудрец был царским чиновником и заведовал архивом. Когда придворе начались неурядицы, он оставил службу и, решив "навсегда удалитьс отмира", покинул родину. По словам Сыма Цяня, Лао-цзы "считал, что человекдолжен жить в уединении и чуждаться славы"/1/. Свое учение философ изложил в "Дао де цзине", книге "О пути идобродетели". Некоторые полагают, что писал ее не сам Лао, а его ученики.Впрочем, в ней слишком чувствуется печать личного творчества, и вряд ли ееможно считать созданием многих людей. И даже если бы вся легенда о ее автореоказалась вымыслом, он, несомненно, должен быть поставлен в первые рядымировых мыслителей. Кто бы он ни был, какое бы ни носил имя - перед намиписатель огромной силы, по праву названныйВл. Соловьевым "величайшимумозрительным философом желтой расы"/2/. Величие и своеобразие этого человека легче всего понять, еслирассматривать его появление в контексте его эпохи и всей культуры Китая.Лао-цзы родился в стране, само название которой уже давно сталосинонимом всего консервативного, заурядного, неподвижного. На ее историюналожило неизгладимую печать своеобразное положение среди других культурныхстран древности. Ни одна из них не была в такой степени отрезана от прочегоцивилизованного мира, как Китай.На север от него тянулись безжизненныепространства пустыни Гоби и монгольские степи, по которым бродили ордывоинственных кочевников. Запад охраняли неприступные твердыни Тибета;юго-восточное побережье омывалось водами Великого Океана. Этот замкнутый мир бесконечно отличался от динамичного Средиземноморь иблизлежащих стран. Там народы, даже если бы и захотели, не смогли быизбежать взаимных столкновений и влияний. В великих битвах и на шумныхбазарах, на караванных путях и в школах жрецов вавилоняне и финикийцы,египтяне и иудеи, персы и греки постоянно встречались друг с другом, и этивстречи порождали духовное брожение и стимулировали культурное развитие. Нето мы видим в Китае. Из века в век китайские племена знали почти только друг друга; контактыс другими цивилизациями были случайными и мимолетными и оказали ничтожноевлияние на историю Китая. Рассматривать себя как некий центр мира было свойственно многим древнимнародам. Так, в Египте и Греции чужеземец долгое время почти не считалсчеловеком. Но жизнь постепенно вносила свои поправки в эти представления.Культурный обмен, торговля и завоевания делали границы государств условнымии непрочными, Египтяне пользовались вавилонской клинописью в своихдипломатических документах, финикийцы поклонялись вавилонским богам, иудеипризывали из Тира художников и строителей, греческими спортивными играмиувлекались в Иерусалиме, эллинистические государи принимали древнеегипетскиетитулы, греки заимствовали свой алфавит у финикийцев. Китайцы же, которыеназывали свою страну Чжун-го, "Срединная империя", и были уверены в том, чтоона является средоточием Вселенной, навсегда сохранили это горделивоечувство своей исключительности и превосходства над всеми. Оно настолькоукоренилось в сознании народа, что его не смогли поколебать никакие болеепоздние контакты с другими цивилизациями. Малейший намек на опасность проникновения иноземных идей или иноземныхизделий вызывал в древнем Китае бурную реакцию. За четыре тысячи лет своейистории Китай сумел сохранить внутреннюю обособленность. Только трижды завсе это время "Великая Китайская стена" дала трещины. Мы имеем в видупоявление в Китае буддизма, коммунизма и элементов западной науки. Но и ониимели успех лишь потому, что в Китае уже прежде были сходные тенденции иучения. В мировоззрении народов Ближнего Востока и Греции издревле существовалдуализм, который мыслился как борьба между силами созидания и стихией хаоса.У китайцев же он принял весьма своеобразные черты: они рассматривалиисконные космические начала скорее как начала взаимодополняющие, чемпротивоборствующие. Принципы Ян и Инь создавали, по их понятиям,стабильность и равновесие, на которых покоился неизменный строймироздания/3/. Под влиянием этого учения, в обстановке длительной изоляции,выковывалс и характер китайца - трезвый, рассудочный, уравновешенный, малосклонный к темпераментным порывам и поискам неизведанных путей. Река Хуанхэ, одновременно кормилица и враг, воспитывала людейнеприхотливых, настойчивых и трудолюбивых. У ее берегов сложился и образидеального человека, на которого сознательно и бессознательно равнялись все.Его мир был ограничен, но зато человек этот был упорен в достижении цели,отличался самообладанием и рассудительностью; он относился с почтением котцу, к семье, роду, к отечественным обычаям и традициям. Он любил порядок ивраждебно встречал все чужое. Ясность, граничащая с узостью, реализм,граничащий с тривиальностью, сковывали в нем свойственный человеку мятежныйдух, тот дух, который вечно волновал народы Запада. Пламенный пророк, мечущий громы и молнии, вакхант, отдающийся экстазуДионисовой пляски, цезарь, изощряющийся в безумствах, - все это было вдостаточной степени чуждо древним обитателям Срединной империи. Если они иделали добро, то без надрыва и сентиментальности, спокойно и сдержанно, еслиже проявляли жестокость, то - не в состоянии эмоционального припадка, а снеумолимой последовательностью и обдуманностью. Устойчивость жизненного уклада закрепляла социальные и этические нормы,создавала цивилизацию, застывшую в лоне своих неизменных традиций. Широко распространено преувеличенное представление о какой-тобаснословной древности китайской культуры, представление, поддерживаемое исамими китайцами. Но в действительности же первые значительные культурныесдвиги на берегах Хуанхэ произошли лишь незадолго до гибели династии Шан-Инь(XVIII-XII вв. до н.э.). В частности, письменность появилась в Китае ужемного позже падени Древнего Царства в Египте и исчезновения великойшумерской цивилизации. Культуры, сложившиеся на берегах Нила, Евфрата иИнда, старше китайской. Само Шан-Иньское государство возникло во временаХаммурапи и Миносской державы на Крите. Что же создало Срединной империи славу чуть ли не древнейшего в мирецентра цивилизации? Безусловно, главную роль в этом сыграло то, чтокитайское искусство, музыка, литература в целом настолько мало изменялись напротяжении веков, что только специалист в состоянии заметить в них какое-тодвижение. Пожалуй, ни один народ в мире не сохранил столь целостного инепрерывного потока культурной традиции. Не нужно быть большим знатоком,чтобы усмотреть различие в стиле архаической Геры и Венеры Милосской. Междутем картины китайских художников XVIII или XIX в. поразительно близки ккартинам, написанным в Х и XI вв. Эта стойкость традиции отразилась и на общественных идеалах. Они былистоль же единообразны, как и художественные каноны. Законы предков и древнихлегендарных царей считались высшим источником государственной мудрости. Сяо(почтение к родителям) было цементом, связующим общество, которое мыслилоськак некая огромная семья. На вана - правителя или царя - смотрели как наобщего отца народа-семьи. Нигде в древности, кроме, быть может, Греции, мы не встретим такогоинтереса к вопросам политического устройства, как в Китае. Но если у грековэтот интерес приводил к утопиям, социальным экспериментам, то для китайцевон сводился к непрерывной реставрации старины, к упорным попыткам возродитьтрадиционный общественный строй. Даже события в Китае XX века, при всей ихкажущейся "революционности", есть, по сути дела, лишь одна из таких попыток. Подобно тому как в первобытном обществе племя, род являются всем, аиндивидуум - ничем, так и в типично китайском воззрении на общество главнымбыло "целое", его устои и порядок; от личности же требовалось лишьподчинение. Согласно этому воззрению, "народ, правитель, чиновники - всепринадлежат в равной степени государству"/4/. Неудивительно поэтому, что китайский общественный идеал принял формусвоеобразного культа Порядка, унаследованного от древности. В свою очередьпиетет перед древностью был самой благоприятной средой для процветанимагизма в религии. Магия была призвана поддерживать не только природный, нои политический порядок. Мистические источники живой веры были буквальнозадавлены механическим ритуализмом, церемониями и обрядностью. Посюстороннийхарактер магизма отразился на стремлении китайцев "устроить свои дела наземле". Древнейшие письменные памятники Китая - гадательные надписи -свидетельствуют о том, что людей, вопрошавших богов, интересовали толькоземные житейские проблемы: начать ли войну, куда двинуться походом,построить ли крепость и т.д./5/. Не случайно и то, что в Китае довольно раноначала развиваться техника. Бумага и искусство выплавки чугуна, магнитныйкомпас и ветряное колесо были изобретены там за много столетий до того, каквсе это появилось на Западе. В то же время не может не бросаться в глаза слабость подлиннорелигиозного начала в Китае. Китай не создал таких великих религиозныхдвижений, какие возникли в Индии или Палестине. Он был далек от переживаний,вдохновлявших авторов Риг-Веды, псалмов, египетских или вавилонских молитв.Его "священные книги" совершенно не похожи на Упанишады, Библию илибуддийскую Трипитаку. В них господствует светский дух, они в лучшем случаеподнимаются до холодных этических и философских рассуждений. Правда, в китайской религии, как и в большинстве языческих культов,сохранились следы первоначального единобожия. Китайцы знали о некоемВерховном Начале, которое называли Тянь, Небо, или Шан-Ди, Господь/6/. Характерно, однако, что это Высшее Начало почиталось праотцем народа,как бы главой огромной семьи китайцев. Поэтому к нему подобало относитьс стаким же, если не с большим уважением, как в вану, главе рода или старшему всемье. Это "почтительное" отношение выражалось, в частности,жертвоприношениями Небу. Церемонии и обряды были гражданским общенародным делом. Жертвы Небуприносились самим ваном. Ван считался "сыном Неба" и находился под егоособым покровительством. В установленное время в сопровождении огромнойпроцессии он появлялся перед главным национальным алтарем. ПрисутствиеБожества обычно символизировалось не изображениями, а простыми поминальнымитабличками, перед которыми ставили вино, рис, различные блюда. Здесь жезакалывали жертвенных животных и воскуряли ароматы. Склонившись до земли,царь просил Небо - своего отца - послать благоденствие народу. Церемониясопровождалась музыкой, ударами барабанов и пением. У алтаря складывалидорогие ткани, нефрит, яшму. Особые чиновники следили за тем, чтобы обрядсовершался в точности по предписанному распорядку. Таким образом, царь, будучи потомком Верховного Царя Неба, былодновременно и верховным жрецом. Его приближенные и главы родов имели такжежреческие полномочия и совершали ритуалы, посвященные богам и духам. Поэтомуне было необходимости в особом священническом сословии. Исключение составляли гадатели, сообщавшие вану о результатах своихманипуляций. Но они не образовывали свободной корпорации, а являлисьгосударственными чиновниками. Вообще чиновничество было неотъемлемойсоставной частью китайского строя. Чиновники осуществляли самыеразнообразные функции, являясь "оком и рукой" правительства. Главной задачейчиновников-гадателей было сохранение порядка. Порядка же и традиции былисвященными потому, что исходили от Неба. В древнейшем сборнике китайскихгимнов Ши цзине, "Книге Песен", говорилось: Небо породило весь народ, Которому даны и вещи, и порядок, Народ придерживается законов, Это и есть прекрасная добродетель /7/ Небо иногда отождествлялось ссонмом духов и предков. Во всяком случае в представлении китайцев онообнимало собой полчища духов, составлявших такую же сплоченную семью, каксозданный Небом народ. Жертвы должны были "успокаивать духов".Исключительное значение придавалось духам земли, влиявшим на земледелие."Духов земли и сторон четырех уважай!" - заповедовала Ши цзин/8/. Отправляявнешний культ, человек выполнял свой космический и гражданский долг -укреплял миропорядок и строй государства. Через ритуальное служение человекискал путь к безбедному существованию в поднебесном мире. Ради этого можнобыло не считаться ни с какими жертвами, и неудивительно, что ритуальноеубийство практиковалось в Китае вплоть до IV столетия до н.э., а отдельныеслучаи его были известны и в новое время. Необычайно сложными представлялись китайцам их обязанности по отношениюк умершим. Умилостивление призраков было как бы составной частью Сяо - долгапочтительности к старшим. При жизни родителей сын должен был беспрекословноподчиняться их воле, а после их смерти носить по ним траур три года,отказавшись от общественной деятельности. Культ предков был не чем иным, как продолжением кровнородственныхсвязей за гробом. Здесь как бы бросался вызов самой смерти и черезпоминальную трапезу поддерживалось нерушимое единство всего народа - живых иусопших. Предки явились, величия полны они - Счастьем великим в награду меня одарят, Тысячи лет ниспошлют, бесконечные дни/9/. Обоготворение праотцев идревних царей несло уверенность в благоденствии и избавляло от опасныхперемен. Для того чтобы урожай проса был обилен, для того чтобы каждыйчувствовал себя уверенно под своим кровом, необходимо было неукоснительносовершать все установленные церемонии - Ли, правила общественного икультового этикета. Отступление от Ли грозило неисчислимыми бедствиями.В XII в. обитатели царства Шан-Инь смогли как бы воочию убедиться впрактической ценности своей веры. Когда правящая династия стала пренебрегатьзаконами и обрядами, подданные быстро усвоили дурной пример, и в страневоцарились беспорядки и распри. Этим воспользовались вожди соседнего племениЧжоу и вторглись на территорию Шан. Все видели в этом возмездие запоруганные законы. О, горе великое царству Инь-Шан! Безвременье шлет нам Верховный Владыка - Ты, Инь, небрежешь стариною великой: Хоть нет совершенных и старых людей, Законов живет еще древнее слово, Но ты не вникаешь в законы.../10/ Около 1120 года шанский ван потерпелпоражение и покончил самоубийством. Воцарилась новая Чжоуская династия.Правители Чжоу рассматривали себя как мстителей Неба; они заявляли, чтошанский царь "не уважал законов, навлека бедствия на народ, предаваясьпьянству и разврату, не поддерживал храмов своих предков и не приносил имжертвы. И поэтому Небо повелело уничтожить его". При Чжоу вновь укрепились старые обычаи, возродился культ праотцев,едва не пришедший в упадок при последних Шан. Для поддержания порядка былувеличен штат чиновников и "министров", которые следили за исполнениемобрядов, земледелием, общественными работами. Вожделенная стабилизаци иравновесие были, казалось, вновь надолго достигнуты. Но в VIII в., когда царство Чжоу разрослось благодаря завоеваниям,правителям становилось все труднее поддерживать порядок в обширной стране.Знать быстро богатела и отказывалась повиноваться, народ сопротивлялсявведению налогов. В конце концов после смут и мятежей царство Чжоу сталораспадаться и превратилось в несколько княжеств, нередко враждовавших междусобой. Это было неспокойное время; старинные песни полны жалоб на неурядицы имеждоусобицы. Соперничество феодальных князей, жестокость и произвол, ростпреступности, грозные стихийные бедствия - таковы были черты эпохи. Законыдревности снова оказались пустым звуком. В сердца многих людей начали закрадываться сомнения относительно ихспасительности и ценности. Так, в "Великой оде о засухе" царь в горестивопрошает: Чем провинился наш народ? Послало Небо смуты нам и смерть. И год за годом снова голод шлет. Всем духом я моленья возносил, Жертв не жалея. Яшма и нефрит Истощены в казне. Иль голос мой Неслышен стал и Небом я забыт?/11/ В этих вопросах слышится затаенноенедоверие к культу и ритуалам, которые не принесли ожидаемого спасения. Впеснях и одах все чаще повторяются упреки правителям и чиновникам, жалобы начеловеческую несправедливость. Это уже нечто новое: берется под сомнениесвященный уклад нации, возникает скептическое отношение к совершенствумировой системы. А ведь вера в это совершенство - основа магизма. Но мы видим и нечто большее. Не только цари и церемонии теряют свойореол, - колеблется доверие к самому Небу. Велик ты, Неба вышний свод! Но ты немилостив и шлешь И смерть и глад на наш народ. Везде в стране чинишь грабеж! Ты, Небо в высях, сеешь страх, В жестоком гневе мысли нет: Пусть те, кто злое совершил, За зло свое несут ответ. Но кто ни в чем не виноват За что они в пучине бед?/12/ И этот вопрос китайского Иова не простоодиночный голос. "Небо оставило нас без опоры", "Небо лишь беды нам шлет свысоты", "Небо не обладает искренностью", "Нельзя уповать на волю Неба","Вышнее Небо несправедливо" - так говорят скептики и редко какая литературадревности сохранила столь много свидетельств религиозного отчаяния ималоверия /13/. Заколебались опоры, казалось бы прочные, как сама Вселенная. Чтопроизошло с народом? Каких еще жертв требуют предки? "Или они вовсе не люди"и в жертвах не нуждаются? В чем правда для человека, в чем его обязанности?Как привести народ в мирную гавань порядка и спокойствия? В конце концов вэтих поисках побеждает исконное тяготение к прошлому. Не были ли людисчастливы во времена древних царей, во времена великого Вэнь Вана? Вот укого нужно искать ответ на тревожные вопросы! Пусть Небу нельзя довериться -будем взирать на великих царей, воплотивших в себе идеал! Вышнего Неба деянья неведомы нам. Воле Небес не присущи ни запах, ни звук! Примешь Вэнь Вана себе в образец и закон - Стран мириады с доверьем сплотятся вокруг /14/. Религиозные заповеди -нечто туманное и неуловимое. Отечественные предания, напротив, вполнеконкретны. Ясны законы царя Просвещенного, Вечно да будут блистать! С времени первого жертвоприношенья доныне Дали они совершенство стране, Счастье для Чжоу/15/. С надеждой обращаются мыслящие люди Китая кнаследию седой старины. Древний этикет, древние установления, древние обрядыи обычаи становятся предметом скрупулезного изучения. В стране появляется множество наставников и "ученых", которые,странству из княжества в княжество, поучают народ, Дают советы правителям.Каждый на свой лад они истолковывают традицию, предлагают свои рецепты дляспасени страны. Они стремятся найти руководящие принципы прежде всего вземной человеческой мудрости, а не в небесных откровениях. Ведь недаром вКитае, предваряя Софокла, говорили о том, что "нет никого сильнее человека". Поэтому главной целью "ученых" было воспитание Жэнь, т.е. свойствистинно человеческих. Эти китайские софисты стали подлинными основателями мировоззренияПоднебесной империи. И хотя их выступление было связано с политическимкризисом Китая, оно имело и более глубокие и общие причины. Именно в этовремя во многих странах возникли новые умственные движения и пробудилисьновые духовные силы. Как бы ни был оторван Китай от остального мира, как бы ни отгораживалсот него в гордом самодовольстве, но и его не миновала судьба прочих великихцивилизаций. То таинственное веяние, которое пронеслось над человечеством ивсколыхнуло его до самых недр, оказалось сильнее всех преград. Ветерперемен, миновав пустыни и горы, неотвратимо вторгся в замкнутый кругкитаизма.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава первая НА БЕРЕГАХ ХУАНХЭ 1. Сыма Цячь. Исторические записки, 61-63 (русск. пер. "Избранное", с.57). У Чжуан-цзы приводятся выдержки из "Дао дэ цзина". Сыма Цянь нескрывает сомнительности своих сведений о Лао-цзы. Большинство исследователейполагает, что автор "Дао дэ цзина" жил позже Конфуция, около 400 г. (см.: Л.Васильев. Культы, религии, традиции в Китае. М., 1970, с. 222), а некоторыеотносят его ко времени после Чжуан-цэы, т. е. к III в. (см.: В. Рубин.Идеология и культура древнего Китая. М.. 1970. с. 119). Однако есть немало авторов, которые считают традиционную легенду оЛао-цзы заслуживающей доверия. Э. В. Уоттс, например, видит в отрицаниидостоверности предания лишь дань моде, тем гиперкритическим тенденциям,которые врем от времени обнаруживаются при суждении об исторических лицахдревности (см.: A. W. Walls, The Way of Zen). Одним из аргументов против историчности Лао-цзы является наличие в "Даодэ цзине" полемических намеков, направленных против конфуцианства. Но врядли это соображение можно считать решающим. Конфуцианские идеи в то врем уженосились в воздухе, и Лао мог быть с ними знаком. С другой стороны, если(как гласит предание) Лао был современником Конфуция, он, естественно, могвыступать против него. Наиболее осторожную позицию в этом споре занимают теисторики, которые вместе c А. Уэйли отказываются от окончательного решенивопроса (A. Wiiley. The Way and his Power. 1934, p. 86). См. также: МахKaltenmark. Lao Tscu et le taoisme. Bourgcs, 1965. 2. Bл. Coловьев. Китай и Европа. Собр. соч.. т. VI, с. 118. 3. Происхождение символов Ян и Инь не выяснено. Но общепринятойсчитаетс теория об их связи с образами божественных Отца и Матери. См.: ЮаньКэ. Мифы древнего Китая. М.. 1965, с. 35: Р. Grimol (ed.). Larusse WorldMythology. London. 1965. p. 274. Первые письменные свидетельства о китайскомдуализме относятся к I тысячелетию до н. э. "С самого своего появления этаконцепция... исходила из того. что противоположные силы инь и ян должны непротивоборствовать, а гармонически сливаться, взаимодействовать" (Л.Васильев. Культы, религии, традиции в Китае, с. 80). 4. Фань Вень-лань. Древняя история Китая. М., 1958, с. 159. 5. Гадательные надписи. - ХДВ, с. 440. 6. "По всей вероятности, - писал Дуглас, - культ Шан-Ди был когда-товыражением чистейшего монотеизма, но постепенно в него вошли наслоения"(Беттани и Дуглас. Великие религии Востока, т. 2, с. 7). Теперь полагают,что Тянь и Шан-Ди первоначально были двумя богами. Первый почитался уплемени Чжоу, а второй - в государстве Инь. После завоевания Инь чжоусцамиоба бога слились воедино. (См.: H. G. Creel. The Birth of China. London,1958, p. 342). 7. Ши цзии. Изд. А. Штукина и Н. Федоренко. М., 1957. Ill, 2, 10. 8. Ши цзин. II, 6. 7. 9. Ши цзин. II. 6. 6. 10. Ши цзин. III, 3. 1. 11. Ши цзин. III, 3, 4. 12. Ши цзин, II, 4. 10. 13. Ши цзин, III. 3, 3; III, 3, 1. См. также: Янюн-го. Историядревнекитайской идеологии. М., 1947; Э. Яншина. Богоборческие мотивы вдревнекитайской мифологии. "Краткие сообщения Ин-та народов Азии", 1963,Э61. 14. Ши цзин, III, 1, 1. 15. Ши цзин. IV, 1, 3. Глава вторая МУДРОСТЬ ДРАКОНА Китай VI-V вв. до н.э. Тот, кто постиг Единое, естественно приходит к самоудовлетворению, он только следует Дао и на этом останавливается. Чжуан-цзы Подобно тому как национальная катастрофа Израиля послужила сигналом квыступлению пророков, так и смутное время "Воюющих царств" и "Пяти деспотов"было дл Китая эпохой величайшего взлета национального гения /1/. Впрочем, это отнюдь не означает, что все "ученые", в те годынаводнявшие страну, были творцами высоких духовных ценностей. Многие из них(или, лучше сказать, большинство из них) были лишь знатоками старозаветныхобычаев и кладезями житейской мудрости. Несмотря на то что религиозный голодв народе был очевидным, эти учители пытались подменить религиозные проблемы"преданиями человеческими". Они изощрялись в поисках социальной и этическойпанацеи для упрочения гражданского порядка. Они спорили и препирались отонкостях этикета, о деталях поведения, между тем как старый, привычный мирпостепенно Разрушался. Нужно было искать новые жизненные основы и в конечномсчете новую веру... И тогда-то появляется "Старый мудрец" Лао-цзы и без назойливостисуетливых "ученых", без шума, а как бы шепотом на ухо всему миру сообщаетоткрывшуюс ему тайну вещей. И так тиха была его речь, так просты иодновременно загадочны были егo слова, что для многих современников и дляпоследующих поколений он оставался непостижимым. Сам философ печальноговорил о непонимании, которое встречает его учение: "Мои слова легко понятьи легко осуществить. Но люди не могут понять их и не могут осуществить"/2/. Для решения всех метафизических. нравственных и политических вопросовЛао-цзы. минуя все поверхностные течения, опускает лот в самую глубину. В товремя как большинство китайских "ученых" пытается найти истину внациональном прошлом. в древних традициях и установлениях, автор "Дао дэцзина" обращаетс за ответом на вечные и временные вопросы к самой Сущностибытия. Он возвращаетс к древнему, первобытному откровению, к интуитивномупостижению Единства, на котором покоится вся Вселенная. В лице Лао-цзывозрождается и получает осмысление архаическая мистика, тайноведение,присущее тем отдаленным временам, когда человек еще не успел создатьцивилизации. В этом священном Едином философ находит забытый источникИстины, утерянное постижение Реальности. "Есть бытие, - говорит он, которое существует раньше, нежели небо иземля. Оно недвижимо, бестелесно, самобытно и не знает переворота. Оно идет,соверша бесконечный круг, и не знает предела. Оно одно только может бытьматерью неба и земли. Я не знаю его имени, но люди называют его Дао" /3/. Дао буквально означает "Путь", но в китайском языке оно обладало такимже многогранным смыслом, как греческий термин "Логос". Им обозначали правилои порядок, смысл и закон, высшую духовную Сущность и жизнь, пронизанную этойСущностью. Лао-цзы и не стремился найти четкое определение для этого БожественногоНачала; оно слишком возвышенно для того, чтобы его мог исчерпать слабыйчеловеческий язык. "Дао, которое может быть выражено словами, не естьпостоянное Дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя.Безымянное есть начало неба и земли". Божественное Начало есть источниквсего и стоит надо всем, поэтому-то ему так трудно дать определение начеловеческом языке. "Дао бестелесно. Дао туманно и неопределенно"/4/. Ипоскольку Дао - духовное начало, его невозможно постичь ни зрением, нислухом, ни осязанием. Все видимое бытие бесконечно ниже его. Поэтому философосмеливается назвать Дао - Небытием. Оно не существует так, как существуютгоры, деревья, люди. Его реальность превосходит реальность земного ичувственного. "Смотрю на него и не вижу, а потому называю его Невидимым. Слушаю его ине слышу, поэтому называю его Неслышимым. Пытаюсь схватить его и недостигаю, поэтому называю его Мельчайшим... Оно бесконечно и не может бытьназвано. Оно снова возвращается в Небытие. И вот называют его формой безформы, образом без существа". "В мире все вещи рождаются в бытии, а бытиерождаетс в Небытии"/5/. Говоря о Неизреченном, Лао-цзы обращается к языку символов и метафор.Ведь он - художник, и его "Дао дэ цзин"- изумительная по красоте поэма. Дажев переводах она захватывает своей глубиной и совершенством. Так можетговорить лишь "посвященный", поэт и пророк. Философ не считает открывшуюся ему истину о Неисповедимом Пути чем-тонеслыханным и новым. Напротив, он проникнут убеждением, что в древниевремена люди были ближе к Богу и жили в вечном сиянии Дао. Лишь впоследствиидорога к царству Истины была утеряна. "В древности тот, кто был способен к просвещению, знал мельчайшие вещии глубокую тайну. Но они были скрытыми, поэтому их нельзя было узнать... Онисоблюдали Дао"/6/. Эту сокровенную эсотерическую мудрость пращуров Лао-цзыхочет теперь сделать достоянием всех, чтобы люди вернулись к исконномуидеалу и обрели вожделенный покой. Даосизм, учение Лао-цзы, во многом близко к учению Будды, но, в отличиеот буддийской Нирваны, Дао - не удаленная от мира запредельная сущность. Онопронизывает все мироздание своими незримыми токами, оно проявляетс как некаянезримая Энергия. "Дао растекается повсюду. Оно может быть направо иналево". Энергия Дао - творческая энергия. Дао - "начало всех вещей", оно"рождает вещи"/7/. Возвышаясь над Вселенной, Дао созидает ее. "Дао - пусто, но, действуя,оно кажется неисчерпаемым. О, Глубочайшее! Оно кажется праотцем всехвещей"/8/. Величественный строй мироздания, путь звезд в небе. произрастаниетрав и деревьев, течение рек и полет птиц - все это проявление силы Дао. Оноесть "естественность", основа миропорядка. Оно регулирует извечную игру двухполярных начал космоса: Ян и Инь. У Лао-цзы мифологический смысл этихпонятий полностью оттеснен философским. Для него два начала-свойствакосмического бытия, аналогичные "враждебным началам" Эмпедокла и Пифагора."Все существа носят в себе Инь и Ян, наполнены Ци и образуют гармонию"/9/.Ци, по толкованию древних комментаторов, - это материальные частицы, изкоторых складывается видимый мир. Равномерное и гармоническое сочетание Ян иИнь обусловлено законом Дао. Он управляет всеми существами и "ведет их ксовершенству". Совершенство же заключается в обретении конечной цели -Покоя. "Покой есть главное в движении". "Возвращение вещей к своему началу иесть Покой"/10/. Но не является ли в таком случае Дао лишь вечным и неумолимым закономприроды? Не раз находились комментаторы, которыe именно так истолковывалидаоскую натурфилософию, придавая ей материалистическую окраску /11/. Двусмысленность выражений философа, многозначимость китайскихиероглифов - все это немало способствовало затемнению идей "Дао дэ цзина".Тем не менее в этой философской поэме можно найти места, которые исключаютдвойное толкование и полностью опровергают попытку изобразить Лао-цзыматериалистом. Согласно его учению, познание Высшего Начала - это неисследование и не внешнее наблюдение. Мудрец созерцает Дао, не выходя издома. "не выглядывая из окна, он видит естественное Дао". Условием"достижения Дао" является самоуглубление и духовное очищение. "Кто свободенот страстей, видит его чудесную тайну"; тот, кто достигает созерцанияБожества, сливается с Ним воедино, обрета вечный покой. "Человек с Дао -тождествен Дао", он как бы покоится на лоне бытия, наслаждаясь неизреченнойтишиной и ощущая, как в его душу вливаетс сама Вечноcть /12/. Вся природа стремится к этому Покою и Гармонии, ибо мир есть лишьвидимое проявление сокровенного духовного истока. Нет более достойной целидл человека, как жить с Дао, жить по его законам. Но человек извращаетприроду, он уклонился от истинного пути. Через всю поэму Лао-цзы проходитмысль о том, что человечество отпало от Истины, заменив естественный законДао своими измышлениями. Оно оказалось в плену собственных страстей. "Нетбольшего несчастья, чем незнание границ своей страсти, и нет большейопасности, чем стремление к приобретению богатств", - говорит мудрец."Драгоценные вещи заставляют совершать преступления"/13/. Люди терзаются алчностью, завистью, честолюбием. Правители угнетаютнарод, соперничают друг с другом, поднимают войска, чтобы захватить чужиеземли. Философ обращается к царям и полководцам, кричащим о своих триумфах:"Прославлять себя победой - это значит радоваться убийству людей... Еслиубивают многих людей, то об этом нужно горько плакать. Победу следуетотмечать похоронной церемонией"/14/. Ухищрения, которыми китайские учители и наставники пытаются облегчитьбедственное состояние страны, кажутся Лао-цзы смешными. Они создаютискусственные рамки для человека и только еще дальше уводят его от святойестественности. Все эти Жэнь. Ли, Сяо есть насилие над людьми и приводят кобратным результатам. Уже одно то, что потребовалось создание этих правил ицеремоний, доказывает отдаление от Неба. "Добродетель", - иронически замечает философ, - появляется после утратыДао, "гуманность" - после утраты добродетели, "справедливость" - послеутраты гуманности, "почтительность" - после утраты справедливости."Почтительность - это признак отсутствия доверия и преданности. Она началосмуты" /15/. Одним словом, законы этики оказываются ветхой системойзаслонов, которые рушатся один за другим. Вообще вся человеческая деятельность представляется Лао-цзы бесплоднойсуетой. Люди торопятся, копошатся, мятутся, а Дао пребывает в божественнойбезмятежности. Не двигаясь оно движется, не делая оно творит. И, взира нанего, истинный мудрец отметает от себя соблазн земных забот. "Мудрый человекпредпочитает недеяние (увэй) и осуществляет учение безмолвно...Осуществление недеяния всегда приносит спокойствие... Он не борется, поэтомуон непобедим в этом мире" /16/. Его величие непостижимо для низменных душ;он поистине совершает великую миссию - утверждает на земле царство Дао. Вэтом - истинная добродетель, в отличие от фарисейских "гуманности" и"порядочности". Пусть дети мира смеются над мудрецом и считают его жалким ибеспомощным. Он действительно беспомощен и слаб в мире, но чего стоитчеловеческая сила перед молчаливой мощью Дао? Погруженный в созерцаниемогущественнее тех, кто кичится своей телесной силой. "Самые слабыепобеждают самых сильных. Небытие проникает везде и всюду. Вот почему я знаюпользу от недеяния. В мире нет ничего, что можно было бы сравнить с учениембезмолвия и пользой недеяния"/17/. Человеческие знания, науку и просвещение, обычаи и социальные нормыцивилизации - все это Лао-цзы безоговорочно отметает. Китайскую идеализациюпрошлого он доводит до последнего логического конца, почти до абсурда. Еслився цивилизация содержит в себе уклонение от истинного Пути, то с ней нужнорасстаться. Мудрец мечтает о возвращении к первобытным временам, когда людине знали роскоши, а вместо алфавита употребляли узелки на веревках. Онпризывает к опрощению и одновременно высмеивает традиционную государственнуюмудрость. Народ не нужно ни просвещать, ни обременять; людей надо предоставитьсамим себе и отдаться течению естественного хода вещей. Сама природаприведет их к благоденствию и блаженству, Следует искать мудрости не у древних царей, не у предков и не вритуальных правилах, а у самого Дао, у человека, духовно соединившегося сНим. Такой человек стоит выше земных желаний, он сохраняет покой в своейдуше, возвышаясь надо всем. В этом - его божественность. "Побеждающий людей- силен. Побеждающий себя - могуществен". Сверхчеловек не ведает мстительныхчувств, он воздает добром за зло, ему незнаком страх, ибо "для него несуществует смерти"/18/. Сам Лао-цзы был живым примером осуществления своего учения. Он оставилцарский дворец, бросил почетную службу, променяв их на жребий вольногоскитальца. "Все люди радостны, - говорит он, - как будто присутствуют наторжественном угощении или празднуют наступление весны. Только я одинспокоен и не выставляю себя на свет. Я подобен ребенку, который не явился вмир. О! Я несусь! Кажется, нет места, где мог бы остановиться. Все люди полны желаний, только я один подобен тому, кто отказался отвсего... Все люди пытливы, только я один равнодушен. Я подобен тому, кто несетсв морском просторе и не знает, где ему остановиться" /19/. Рассказывали, что некоторые последователи Лао-цзы уходили в горы и жилитам, погруженные в созерцание и безмолвие. Они восседали неподвижно средискал многие годы; лица их омывал дождь - ветер расчесывал волосы. их рукипокоились на груди, обвитые травами и цветами, растущими прямо на их теле. Легко понять, почему такой отрешенный идеал не мог найти широкогоотклика среди китайского народа, озабоченного прежде всего устройством своихземных дел. Китайцы с гораздо большим интересом слушали "ученых", которыетолковали им древние предписания. Для того чтобы идеи "Дао дэ цзина" моглиприобрести настоящую популярность, требовался полный переворот во всеммышлении и характере Китая. В Индии проповедь о Дао нашла бы, несомненно,больше сочувствующих, но на берегах Хуанхэ она чаше всего встречаланепонимание. Говорят, что Конфуций, всю свою жизнь посвятивший пропаганде древнихобрядов, посетил однажды Старого мудреца. Даже если встреча эта и плодвымысла, она остается прекрасным символом столкновения двух миров, двухдуховных течений. Созерцатель и защитник гражданской этики оказались лицом клицу. Конфуций заинтересовался мнением Лао-цзы об этикете. Сам он возлагална него большие надежды, мечтая превратить наследие прошлого в незыблемуюсистему нравственности и государственного устройства. В ответ на вопрос Лао-цзы заявил, что Конфуций поднимает слишком многошума вокруг своей персоны, слишком носится со своими проектами и планамиреформ. Напрасно он печется о "гуманности" и "этикете": все это человеческиедомыслы. "Гуманность и справедливость, о которой вы говорите, совершенноизлишни, Небо и земля естественно соблюдают постоянство, солнце и лунаестественно светят, звезды имеют свой естественный порядок, дикие птицы извери живут естественным стыдом, деревья естественно растут. Вам тожеследовало бы соблюдать Дао". Он убеждал изумленного Конфуция в том, что все его попыткиусовершенствовать общество путем искусственной регламентации обречены набесплодие. Для того чтобы достичь совершенства, нужно возвыситься над всемвременным и спокойно плыть по течению великой реки Жизни, "Голубь белый непотому, что он каждый день купается"/20/. Старик высмеял надежды Конфуция на то, что найдется правитель, которыйстанет жить и править по его советам: "К счастью, вы не встретили такогоправителя, который желал бы управлять страной при помощи вашего учения. Вдревних книгах говорится о делах минувших прежних государей... а то, чтоминовало, нельзя возвратить... Течение времени невозможно остановить, а путьДао невозможно преградить. Кто понял Дао, тот следует естественности, а ктоне понял Дао, тот ее нарушает". К таким нарушителям Лао-цзы, очевидно, отнес и Конфуция. Он прочел емусуровую отповедь: "Слышал я, что хороший купец скрывает от людей накопленныеим богатства. Добродетельный человек старается показать, что он глуп.Бросьте свою заносчивость и чрезмерные желания, напыщенные манеры инизменные страсти - они не принесут вам никакой пользы"/21/. Во время этогоразговора Конфуций, говорят, оробел и не мог произнести ни слова. Он былпотрясен и инстинктивно почувствовал величие этого человека, хотяаскетические идеи Лао-цзы были ему чужды. Размышляя над встречей, Конфуций сказал своим ученикам, что странныйстарик напомнил ему дракона. "Я знаю, что птица летает, зверь бегает, рыбаплавает. Бегающего можно поймать в тенета, плавающего-в сети, летающегоможно сбить стрелой. Что же касается дракона-то я еще не знаю, как его можнопоймать! Он на ветре, на облаках взмывает к небесам! Ныне я встретилс сЛао-цзы, и он напомнил мне дракона". Таков был этот загадочный сын Китая, "Престарелое дитя", человек,который пытался пробудить течение, идущее наперекор всему потокуотечественной цивилизации. В мире, где условности значили так много, онхотел отбросить даже самые необходимые из них. Народу, чтившему древнихцарей, он объявил, что их законы несовершенны. Людям, хлопочущим о земномблагополучии, он предлагал оставить все заботы и целиком положиться на"естественность". Но как могли люди строить свою жизнь в согласии с Дао, когда Даонеизбежно Оставалось чем-то поистине "туманным и неясным"? С годами этупропасть между Высшим Началом и человеком у последователей Лао-цзы стализаполнять многочисленные боги и духи, служение которым требовало сложныхобрядов и магических операций. Легенда говорит, что Лао-цзы умер в глубокой старости, далеко от роднойземли. О его долголетии ходили невероятные рассказы. Сыма Цянь ссылается напредание, согласно которому философ "прожил целых двести лет, потому чтозанимался самоусовершенствованием". Из этой легенды родилось убеждение, чтодаосизм обладает секретом долголетия. Даосы с упорством и рвением занималисьизысканием эликсира вечной юности, увлекаясь алхимией. В их представлениисам Лао-цзы превратился в колдуна и мага, которому были подвластны стихии.Рассказы о нем стали приобретать совершенно сказочный характер. Уверяли, чтоон родился уже стариком и едва только увидел свет, как поднялся в воздух,воскликнув: "На небе и на земле только Дао достойно почитания". Емуприписывали сборники колдовских формул и алхимических рецептов. Однимсловом, от философских идей "Дао дэ цзина" в этой системе суеверий осталосьдовольно мало /22/. Однако параллельно с этим искалеченным даосизмом продолжаласуществовать и пантеистическая мистика даосов - Философов, в которой жилподлинный дух Лао-цзы. В приобщении к природе, в созерцании великогоединства Вселенной даосы стремились пережить чувство своей духовной свободыи бессмертия. "Дао - это и есть я, - писал один из них, - и по этой причиневсе существующее является мной. Дао неисчерпаемо и безгранично, оно нерождается и не умирает, поэтому я также неисчерпаем и безграничен, нерождаюсь и не умираю. Перед смертью я существую, и после смерти я такжесуществую. Скажете, что я умер? Ведь я не умираю. И огонь не сжигает меня, ив воде я не тону. Я превращаюсь в пепел, и все же я существую. Я превращаюсьв лапку бабочки, в печенку мыши, но все же я существую. Сколь же я свободен,сколь долговечен, сколь велик!"/23/ Но, быть может, наиболее прямыми духовными наследниками "Дао дэ цзина"явились люди искусства. В атмосфере умеренности и здравого смысла китайскиепоэты умели, сбросив все путы, сберечь священное безумие, которое завещал имЛао-цзы. Они внимали голосу Дао и отдавались его баюкающему шепоту. Ахудожники искали в красоте природы той священной "естественности", которавозвращала их в лоно Целого. С каким-то поистине религиозным благоговениемкитайские живописцы изображали природу: причудливые скалы, побеги бамбука,пестрых бабочек, золотых рыбок и птиц. Для европейца, который хотел бы найти путь к пониманию самого ценного,что есть в душе китайской культуры, эти изумительные шедевры могут послужитьпервой ступенью. Здесь, как нигде в Китае, мы обнаруживаем теобщечеловеческие духовные корни, которые являются залогом сближения всехнародов. И все же Лао-цзы был прав, когда говорил, что его не поняли. Для многихон так и остался таинственным драконом, пути которого пролегали где-то воблаках среди вольных ветров. Таким он показался Конфуцию, и китайский народв большинстве своем сделал выбор: из двух своих великих учителей онпредпочел Конфуция, обещавшего не отрешенный покой, а безбедную жизнь вхорошо организованном обществе.
studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав!Последнее добавление
