Июля 1956 3 страница

– Спасибо за то, что проводил, – сказала я так холодно, как могла. – Отсюда я сама дойду до машины.

– Мне все равно по пути, – сказал Гидеон. – И ты спокойно можешь перестать нестись со всех ног. Мне нельзя перенапрягаться. Распоряжение доктора Уайта.

И хотя меня переполняла злость, в какой‑то момент я почувствовала укоры совести. Я посмотрела на него искоса.

– Если за следующим углом кто‑то тебя снова стукнет по голове, не говори, что я тебя туда заманила.

Гидеон рассмеялся.

– Пока ты на такое не способна.

Никогда я не буду на такое способна, мелькнуло у меня в голове. Независимо от того, как ужасно бы он ко мне ни относился. Я никогда не допущу, чтобы кто‑то сделал ему больно. Кого бы он ни видел – это не могла быть я.

Арка впереди нас осветилась вспышкой от фотоаппарата. Хотя было уже темно, в Темпле находилось еще много туристов. На парковке за аркой стоял черный лимузин, который был мне хорошо знаком. Когда мы подошли, водитель вышел и открыл мне дверцу. Гидеон подождал, пока я усядусь в машину, и наклонился ко мне.

– Гвендолин?

– Да?

Было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо.

– Я бы хотел, чтобы ты мне больше доверяла.

Слова прозвучали так серьезно и искренне, что я на какое‑то мгновение лишилась способности разговаривать.

– Я бы хотела, чтобы это было возможно, – сказала я, преодолев слабость.

И только после того, как он захлопнул дверцу и лимузин тронулся, я сообразила, что лучшим ответом было бы «Я хотела бы того же от тебя».

Глаза мадам Россини сияли от восторга. Она взяла меня за руку и подвела к огромному зеркалу, чтобы я сумела оценить результаты ее усилий. С первого взгляда я едва себя узнала. Самым большим изменением оказались мои обычно ровные волосы, которые были завиты в многочисленные локоны и сложены в гигантскую прическу, похожую на ту, которая была у моей кузины Джанет на ее свадьбе. Отдельные пряди, завитые спиралью, падали на мои обнаженные плечи. Темно‑красный цвет платья делал меня еще бледнее, хотя я и так была уже бледна, но я не выглядела нездоровой, наоборот, моя кожа светилась. Мадам Россини немного напудрила мне нос и лоб и нанесла немного румян на скулы, и хотя вчера я поздно легла спать, но ее искусство макияжа убрало все тени вокруг глаз.

– Как Белоснежка, – сказала мадам Россини и, растроганная, промокнула уголки глаз кусочком ткани. – Красна, как кровь, бела, как снег, черна, как черное дерево.[34] Они будут меня ругать, потому что ты будешь бросаться в глаза всем без исключения. Покажи‑ка мне свои ногти, да, très bien, очень хорошо – чистые и короткие. А ну‑ка покачай головой. Нет‑нет, можно сильнее, эта прическа должна продержаться целый вечер.

– Такое впечатление, что у меня на голове шляпа, – сказала я.

– Ты привыкнешь, – ответила мадам Россини, укрепляя мою прическу лаком для волос.

В дополнении к приблизительно одиннадцати фунтам заколок, которые удерживали эту гору локонов, были еще заколки для красоты, они были украшены такими же розочками, что и на вырезе моего платья. Очень мило!

– Всё… ты готова, моя лебедушка. Хочешь, чтобы я снова тебя сфотографировала?

– О да, да, пожалуйста! – Я оглянулась, ища сумку с мобильником. – Лесли меня убьет, если я не запечатлею это мгновение.

– Я бы с удовольствием сделала фото вас обоих, – сказала мадам Россини, щелкнув минимум десять раз, сняв меня со всех сторон. – Тебя и этого невоспитанного юноши. Чтобы было видно, как прекрасно и одновременно ненавязчиво согласуются ваши одежды друг с другом. Но о Гидеоне заботится Джордано. Я отказалась дискутировать в очередной раз о необходимости узорчатых чулок. Что слишком, то слишком.

– Эти чулки совсем не плохи, – сказала я.

– Это потому, что, хотя они и выглядят как чулки из того времени, они намного удобнее благодаря эластану, – объяснила мадам Россини. – Раньше такая резинка от чулок могла передавить полностью бедро, твоя же – просто украшение. Конечно, я не думаю, что кто‑то захочет заглянуть тебе под юбку, но если и да, никто не сумеет ничего возразить, n'est ce pas? – Она хлопнула в ладоши. – Bien, я звоню наверх и сообщаю, что ты готова.

Пока она говорила по телефону, я снова подошла к зеркалу. Я была возбуждена. Все сегодняшнее утро я решительно изгоняла Гидеона из своих мыслей, и мне это даже более‑менее удалось, но ценой этому стали неотвязные мысли о графе Сен‑Жермене. К страху перед очередной встречей с графом примешивалось необъяснимое предвкушение самого суаре. Это предвкушение пугало меня.

Мама разрешила Лесли переночевать у нас прошлую ночь, поэтому вечер получился очень приятным. Проанализировать произошедшее с Лесли и Ксемериусом пошло мне явно на пользу. Может, они хотели только меня подбодрить, но и Лесли, и Ксемериус считали, что у меня пока нет причины прыгать с моста от неразделенной любви. Они оба утверждали, что в свете обстоятельств у Гидеона были уважительные причины для такого поведения, а Лесли сказала, что ради равноправия полов нужно и за парнями признавать право иметь фазы с плохим настроением, и что она чувствует абсолютно точно, что в глубине души он очень славный парень.

– Ты же не знаешь его! – Я помотала головой. – Ты это говоришь только потому, что знаешь, что я хочу это услышать.

– Да, а еще потому, что я хочу, чтобы это оказалось правдой, – сказала Лесли. – Если в конце концов он выставит себя придурком, я лично найду его и врежу по роже! Обещаю.

Ксемериус довольно поздно вернулся домой, до этого он, по моей просьбе, следил за Шарлоттой, Гидеоном и Рафаэлем.

В отличие от него, нам было очень интересно узнать все о Рафаэле.

– Если вы меня спросите, то я считаю, что малыш слишком хорошо выглядит, – ворчал Ксемериус. – И он хорошо об этом осведомлен.

– О, Шарлотта – как раз правильный адрес для него, – сказала довольным тоном Лесли. – Наша ледяная принцесса до сих пор умела лишать жизнерадостности любого.

Мы уселись на широкий подоконник, а Ксемериус расположился на столе, аккуратно обернулся хвостом и начал свой рапорт.

Сначала Шарлотта и Рафаэль пошли в кафе‑мороженое, потом – в кино, а потом встретились с Гидеоном в итальянском ресторане. Лесли и я хотели знать все подробности, от названия фильма до того, с чем была пицца, до последнего сказанного слова. По словам Ксемериуса, Шарлотта и Рафаэль упорно не находили общего языка. Рафаэль с удовольствием пообсуждал бы разницу между французскими и английскими девушками и их сексуальное поведение, а Шарлотта постоянно возвращалась к лауреатам Нобелевской премии в литературе за последние десять лет, что привело к тому, что Рафаэль откровенно стал скучать и вызывающе провожал глазами каждую проходящую мимо девушку. И в кино (к огромному удивлению Ксемериуса) Рафаэль даже не попытался потискаться с Шарлоттой, наоборот, через десять минут он заснул и спал глубоко и крепко. Лесли сказала, это было самое приятное, что она за последнее время услышала, и я полностью была с ней согласна.

Потом мы, конечно, захотели узнать, говорили ли Гидеон, Шарлотта и Рафаэль обо мне, когда сидели в ресторане, и Ксемериус (несколько неохотно) передал следующий возмутительный диалог (который я как бы синхронно переводила для Лесли):

Шарлотта: Джордано очень переживает, что Гвендолин завтра сделает неправильно всё, что только можно сделать неправильно.

Гидеон: Передай мне, пожалуйста, оливковое масло.

Шарлотта: Политика и история для Гвендолин – тайна за семью печатями, а имена она не запоминает – ей заходит в одно ухо и выходит через другое. Она не виновата, ее мозг просто неспособен накопить такое количество информации. Он забит именами поп‑групп, состоящих из юношей, и длиннющим списком актеров в дешевых любовных фильмах.

Рафаэль: Гвендолин – это твоя кузина, которая путешествует во времени? Я видел ее вчера в школе. У нее длинные темные волосы и голубые глаза, если я не ошибаюсь?

Шарлотта: Да, и родинка на виске в виде банана.

Гидеон: В виде маленького полумесяца.

Рафаэль: А как зовут ее подругу? Блондинку с веснушками? Лилли?

Шарлотта: Лесли Хей. Чуть больше мозга, чем у Гвендолин, но при этом – лучший пример тому, что хозяева похожи на своих собак. У нее помесь золотистого ретривера. Его зовут Берти.

Рафаэль: Как мило.

Шарлотта: Ты любишь собак?

Рафаэль: Больше всего помеси золотистого ретривера с веснушками.

Шарлотта: Понимаю. Ты можешь попытать счастья. Больших проблем быть не должно. У Лесли парни меняются еще чаще, чем у Гвендолин.

Гидеон: Правда? И как много… э‑э‑э… парней было уже у Гвендолин?

Шарлотта: О господи! Фух! Мне как‑то даже неловко. Я не хочу говорить о ней ничего плохого, но дело в том, что она особо не перебирает, особенно, когда выпьет. В нашем классе она перепробовал всех парней, и парней, что на класс старше… В какой‑то момент я просто потеряла счет. А уж кличку, которую они ей дали, я даже произносить не хочу.

Рафаэль: Школьная подстилка?

Гидеон: Передай мне, пожалуйста, соль.

Когда Ксемериус добрался до этого места своего рассказа, я вскочила, чтобы тут же спуститься и задушить Шарлотту, но Лесли удержала меня и сказала, что месть хороша в холодном виде. Мой аргумент, что мной движет не месть, а кровожадность, ее не убедил. Кроме того, она сказала, что если Гидеон и Рафаэль хотя бы наполовину так умны, как красивы, то они не поверят ни одному слову Шарлотты.

– Мне кажется, Лесли действительно выглядит немного как золотистый ретривер, – сказал Ксемериус и под моим укоризненным взглядом тут же добавил: – Я люблю собак, ты же знаешь! Это такие умные животные.

Да, Лесли была на самом деле умна. Ей удалось расшифровать книгу о Зеленом всаднике. Правда, результат этого кропотливого труда, несколько разочаровал. Это был очередной шифр из цифр и двух букв с какими‑то странными черточками.

Пятьдесят‑один ноль три ноль четыре один точка семь восемь н запятая ноль ноль ноль восемь четыре девять точка девять один о.

Уже почти наступила полночь, когда мы через весь дом пробрались в библиотеку, то есть, это мы с Лесли пробирались, Ксемериус полетел туда раньше.

Там почти час мы искали по всем полкам новые указания. Пятьдесят первая книга в третьем ряду… Пятьдесят пятый ряд, тридцатая книга, страница четыре, строка семь, восьмое слово… Неважно, с какого бы угла мы ни начинали счет, смысл все равно не появлялся. В конце концов мы стали вытаскивать наугад книги и трясти их, в надежде найти новую записку. Ничего не было. Но Лесли не теряла уверенности. Она записала шифр на листке бумаги, который теперь постоянно доставала из кармана и разглядывала.

– Это что‑то означает, – бормотала она непрестанно себе под нос. – И я выясню, что именно.

После этого мы наконец отправились спать. А утром будильник безжалостно вырвал мне из сна, в котором мне ничего не снилось, – и с этого момента я непрестанно думала о суаре.

– За тобой пришел мсье Джордж, – мадам Россини прервала мои воспоминания.

Она протянула мне сумочку, мой ридикюль, и я подумала, стоит ли в последнюю секунду протащить с собой мой ножик для овощей. Наперекор совету Лесли я отказалась от мысли прикрепить его липкой лентой к бедру. С моим везением я сама поранюсь, да и как я в чрезвычайной ситуации должна до него добраться под такой юбкой?

Мистер Джордж вошел в ателье, и мадам Россини набросила мне на плечи тонкую, богато вышитую шаль. Она поцеловала меня в обе щеки.

– Удачи, моя лебедушка, – сказала она. – Верните мне ее в целости и сохранности, мсье Джордж.

Улыбка мистера Джорджа смотрелась слегка вымученно. Его лицо не было таким круглым и спокойным, как обычно.

– К сожалению, это зависит не от меня, мадам. Идем, дитя мое, тебя ждут, кое‑кто хочет познакомиться с тобой.

Время перевалило за полдень, когда мы поднялись на этаж выше в Зал Дракона. Чтобы одеться и причесаться понадобилось более двух часов. Мистер Джордж был непривычно молчалив, и я сосредоточила все свое внимание на том, чтобы не наступить на подол своего платья. Я вспоминала наш последний визит в восемнадцатый век и думала, что в такой громоздкой одежде было бы очень затруднительно убежать от мужчин со шпагами.

– Мистер Джордж, не могли бы вы мне объяснить насчет флорентийского Альянса? – спросила я, следуя внезапно вспыхнувшей мысли.

Мистер Джордж остановился.

– Флорентийский Альянс? Кто тебе рассказал о нем?

– По сути, никто, – ответила я со вздохом. – Но я постоянно слышу какие‑то обрывки разговоров. Я спрашиваю только потому, что… что мне страшно. Те, кто напал на нас в Гайд‑Парке, были из Альянса, правда?

Взгляд мистера Джорджа был серьезен.

– Может быть. Даже скорее всего. Но ты не должна бояться. Я не думаю, что сегодня на вас могут напасть. Мы вместе с графом и Ракоци предприняли все мыслимые меры предосторожности.

Я было открыла рот, чтобы что‑то произнести, но мистер Джордж не дал мне сказать:

– Ну хорошо. Ты же все равно не дашь покоя. Действительно, мы должны исходить из того, что 1782 году в рядах Хранителей был предатель, возможно, тот же, который уже раньше выдавал информацию, приведшую к покушениям на графа Сен‑Жермена в Париже, в Дувре, в Амстердаме и в Германии. – Он потер лысину. – Но в Хрониках имя этого Хранителя не называется. Хотя графу удалось уничтожить флорентийский Альянс, изобличить предателя не удалось. Ваши визиты в 1782 год должны помочь решить эту проблему.

– Гидеон считает, что Люси и Пол имеют к этому отношение.

– Действительно существуют некоторые признаки, которые ведут к такому предположению. – Мистер Джордж показал на двери в Зал Дракона. – Но у нас нет времени на более подробное обсуждение. Что бы ни случилось, ты должна держаться Гидеона. Если случится так, что вы будете разделены, спрячься где‑нибудь, где можно будет спокойно дождаться обратного прыжка.

Я кивнула. Почему‑то у меня резко пересохло во рту.

Мистер Джордж открыл дверь и пропустил меня вперед. Я протиснулась мимо него в своей широченной юбке. В комнате было много людей, которые тут же уставились на меня, и от смущения кровь тут же прилила к моему лицу. Рядом с доктором Уайтом, Фальком де Вилльером, мистером Уитменом, мистером Марли, Гидеоном и неописуемым Джордано под Драконом стояли еще пятеро мужчин в темных костюмах с серьезными лицами. Я бы хотела, чтобы Ксемериус был здесь, чтобы указать, кто из них был министром внутренних дел, а кто – лауреатом Нобелевской премии, но Ксемериус получил другое задание. (Не от меня, от Лесли. Позже расскажу.)

– Господа? Разрешите представить вам Гвендолин Шеферд? – Этот риторический вопрос задал Фальк де Вилльер очень торжественным тоном. – Она – наш Рубин. Последняя путешественница во времени в Кругу Двенадцати.

– Сегодня вечером путешествует под именем Пенелопы Грей, воспитанницы четвертого виконта Баттена, – добавил мистер Джордж.

А Джордано пробормотал под нос: «Которая войдет с сегодняшнего вечера в историю под именем дама‑без‑веера».

Я бросила быстрый взгляд на Гидеона, чей вышитый сюртук винного цвета и правда замечательно подходил к моему платью. К моему глубочайшему облегчению на нем не было парика, иначе я от стресса не удержалась бы от истерического хохота. Но в его внешности не было ничего смешного. Он выглядел изумительно. Его темные волосы были заплетены в косу, одна прядь, будто бы случайно, падала на лоб, искусно скрывая рану. Как обычно, я не могла истолковать выражение его лица.

Я пожала по очереди каждому незнакомцу руку, каждый при этом назвал свое имя (вошло в одно ухо, вылетело в другое, Шарлотта была права в отношение моего мозга), а я бормотала что‑то вроде «Очень рада» или «Добрый вечер, сэр». В общем и целом, все они были очень серьезными господами. Только один из них улыбался, остальные выглядели, как будто им сейчас должны ампутировать ногу. Тот, который улыбался, был наверняка министром внутренних дел, политики всегда щедрее раздают улыбки, этого требует их профессия.

Джордано испытующе оглядел меня с ног до головы, и я ждала его комментарий, но вместо этого он только преувеличенно громко вздохнул.

Фальк де Вилльер тоже не улыбался, но, по крайней мере, он сказал:

– Ты прекрасно выглядишь в этом платье, Гвендолин. Настоящая Пенелопа Грей была бы счастлива так выглядеть. Мадам Россини потрудилась на славу.

– Это правда! Я видел портрет настоящей Пенелопы Грей. Неудивительно, что она не вышла замуж и прожила всю жизнь в последнем закоулке Дербишира, – выпалил мистер Марли. Он моментально залился краской и от неловкости не мог оторвать взгляд от пола.

Мистер Уитмен процитировал Шекспира, во всяком случае я сильно подозревала, что это был Шекспир, мистер Уитмен был одержим Шекспиром:

И вот – любовь! Чем хороша она,

Когда из рая сделать ад вольна?[35]

– О, нет причин краснеть, Гвендолин, – добавил он.

Я сердито посмотрела на него. Идиот‑Бельчонок! Если я и покраснела, то раньше, а вовсе не от его слов. Кроме того, я толком не поняла цитату – это могло быть как комплиментом, так и оскорблением.

Неожиданно я получила поддержку от Гидеона.

– Тщеславный переоценивает собственную реальную значимость, – сказал он дружелюбно мистеру Уитмену. – Аристотель.

Улыбка мистера Уитмена стала чуть меньше.

– Мистер Уитмен хотел подчеркнуть, как замечательно ты выглядишь, – сказал Гидеон мне, и вся кровь тут же вновь хлынула к моим щекам.

Гидеон сделал вид, что ничего не заметил. Но, когда я спустя пару секунд опять глянула на него, на его лице была довольная улыбка. Зато мистер Уитмен выглядел так, как будто с трудом удерживался от следующей цитаты Шекспира.

Доктор Уайт, за брюками которого прятался маленький Роберт, смотревший на меня широко открытыми глазами, посмотрел на часы.

– Нам нужно постепенно двигаться. У пастора в шестнадцать часов назначено крещение.

У пастора?!

– Вы сегодня прыгаете в прошлое не из подвала, а из церкви в Норт‑Одли‑стрит, – объяснил мистер Джордж. – Так вы не потеряете время на то, чтобы добраться до дома лорда Бромптона.

– Таким способом мы также минимизируем риск нападения по пути туда и обратно, – сказал один из незнакомых мужчин, в связи с чем заслужил злой взгляд Фалька де Вилльера.

– Хронограф уже подготовлен, – сказал он, показав на сундук с серебряными ручками, который стоял на столе. – На улице ждут два лимузина. Господа…

– Удачи! – сказал тот, которого я считала министром внутренних дел.

Джордано в очередной раз громко вздохнул.

Доктор Уайт, держа в руках медицинский саквояж (зачем?), открыл дверь. Мистер Марли и мистер Уитмен взялись за ручки сундука и вынесли его из комнаты, так торжественно, как будто это был Ковчег завета.

Гидеон сделал пару шагов и оказался рядом со мной. Он подал мне руку:

– Ну что ж, дорогая Пенелопа, представим тебя изысканному лондонскому обществу, – сказал он. – Ты готова?

Нет. Я была совершенно не готова. И Пенелопа – ужасное имя. Но у меня не было выбора. Я посмотрела Гидеону в глаза так невозмутимо, как только смогла.

– Готова, если ты готов.

~~~

… даю обет порядочности и вежливости,

приличий и сочувствия,

сопротивления несправедливости,

помощи слабым,

законопослушности,

сохранении Тайны,

соблюдении Золотых правил

с этого момента до самой смерти.

Из текста присяги адептов

Хроники Хранителей, Том 1, «Хранители Тайны»

Глава десятая

Больше всего я боялась снова увидеть графа Сен‑Жермена. Во время нашей последней встречи я слышала его голос в своей голове, а его рука схватила меня за горло и сильно сжала, хотя от него до меня было больше чем четыре метра. Я не знаю, какова твоя роль, девочка, и вообще, важна ли ты. Но я не потерплю, чтобы кто‑то нарушал мои правила.

Можно было предсказать, что я за это время нарушила не одно из его правил, но нужно подчеркнуть, что я их и не знала. Это обстоятельство давало пищу моему упрямству: поскольку никто не озаботился объяснить мне какие‑либо правила или – боже упаси! – обосновать их, то нечего и удивляться, если я их не соблюдаю.

Но я боялась и другого – втайне я была уверена, что Джордано и Шарлотта окажутся правы: и я с треском опозорюсь в роли Пенелопы Грей, и каждый заметит, что со мной что‑то не так. В какой‑то момент я даже не могла вспомнить название города в Дербишире, откуда она была родом. Что‑то с «Б». Или «П». Или «Д». Или…

– Ты выучила список гостей наизусть? – Мистер Уитмен не помогал мне справиться с волнением.

Какого черта я должна была учить этот список наизусть? Мое мотание головой вызвало лишь вздох со стороны мистера Уитмена.

– Я тоже не знаю его наизусть, – сказал Гидеон. Он сидел в лимузине напротив меня. – Знать заранее, кого ты встретишь, – лишь портит удовольствие.

Интересно, он тоже волнуется? Потеют ли у него ладони и участился ли пульс, как у меня? Или он так часто путешествовал в восемнадцатый век, что для него это уже перестало быть чем‑то особенным?

– Ты прокусишь себе губу до крови, – сказал он.

– Я немного… нервничаю.

– Заметно. Тебе поможет, если я возьму тебя за руку?

Я решительно потрясла головой.

Нет, это только всё ухудшило бы, идиот! Не говоря уже о том, что я вообще перестала понимать, что должно означать твое отношение ко мне! Не говоря уже об отношениях между нами! А еще и мистер Уитмен смотрит взглядом всезнающего Бельчонка!

Я почти застонала вслух. Может, мне поможет, если я парочку предложений с восклицательными знаками из своих мыслей вывалю ему на голову? Я коротко подумала об этом, но тут же отбросила эту мысль.

Мы наконец приехали. Когда Гидеон помог мне выйти из машины, остановившейся перед церковью (в таком платье обязательно нужна рука помощи для подобных маневров или даже две руки), я заметила, что на этот раз он был без шпаги. Какое легкомыслие!

Прохожие оглядывались на нас с любопытством. Мистер Уитмен открыл двери главного входа в церковь.

– Чуть поживее, пожалуйста! – сказал он. – Мы не хотим привлекать лишнего внимания.

Ну да, конечно, два черных лимузина, остановившиеся среди бела дня посреди Норт‑Одли‑стрит, и пара мужчин в костюмах, вытаскивающие Ковчег завета из багажника и несущие его в церковь, не привлекают внимания, ага! Хотя издали сундук можно было принять за маленький гроб… У меня побежали мурашки по коже.

– Я надеюсь, ты хотя бы о пистолете подумал, – прошептала я Гидеону.

– У тебя странное представление о суаре, – ответил он нормальным голосом и накинул мне шаль на плечи. – И вообще, кто‑нибудь проверил содержимое твоей сумочки? Не хотелось бы, чтобы посреди какого‑нибудь номера зазвонил твой мобильник.

Я представила себе эту сцену и не могла сдержать ухмылку, потому что сейчас мой звонок на мобильнике звучал как кваканье лягушки.

– Кроме тебя, больше некому мне звонить, – сказала я.

– А у меня даже нет твоего номера. Можно мне все‑таки заглянуть в твою сумочку?

– Это называется ридикюль, – сказала я и, пожав плечами, протянула ему сумку.

– Нюхательная соль, носовой платок, духи, пудра… образцово! – сказал Гидеон. – Так, как и должно быть. Идем.

Он отдал мне ридикюль, взял за руку и повел через главный вход в церковь, который мистер Уитмен тут же закрыл на засов. Внутри Гидеон забыл отпустить мою руку, и сейчас я не возражала, иначе меня в последнюю минуту охватила бы паника и я бы сбежала.

На свободном месте перед алтарем Фальк де Вилльер и мистер Марли, за которыми со скепсисом следил пастор, доставали из Ковчега за… э‑э‑э… из сундука хронограф. Доктор Уайт измерил шагами помещение и сказал:

– От четвертой колонны одиннадцать шагов влево, тогда можно будет быть уверенными на сто процентов.

– Я не знаю, могу ли гарантировать, что в 18.30 в церкви никого не будет, – сказал пастор нервно. – Органист любит задерживаться, да и некоторые члены общины часто заводят со мной разговоры в дверях, которые я не могу…

– Не волнуйтесь, – сказал Фальк де Вилльер. Хронограф стоял уже на алтаре. Лучи послеобеденного солнца преломлялись в разноцветных витражах и делали драгоценные камни невероятно большими. – Мы будем здесь и поможем после службы отправить ваших прихожан по домам. – Он глянул на нас. – Готовы?

Гидеон наконец отпустил мою руку.

– Я прыгну первым, – сказал он.

У пастора отвисла челюсть, когда он увидел, как Гидеон исчез в воронке слепящего света.

– Гвендолин. – Фальк взял мою руку и потянул к хронографу, подбадривающе улыбаясь мне. – Мы увидимся ровно через четыре часа.

– Надеюсь, – пробормотала я.

Иголка уже впилась мне в палец, помещение наполнилось красным светом и я прикрыла веки.

Открыв глаза, я чуть пошатнулась, но кто‑то аккуратно придержал меня за плечи.

– Все в порядке, – прозвучал голос Гидеона в моих ушах.

Толком ничего нельзя было разглядеть. Единственная свеча освещала алтарь, остальная часть церкви лежала в призрачном сумраке.

– Bienvenue,[36] – прозвучал хриплый голос из этого сумрака, и хотя я ожидала этого, но все равно вздрогнула.

Мужская фигура отделилась от тени колонны, и в свете свечи я узнала бледное лицо Ракоци, друга графа. Как и при первой встрече, я подумала, что он похож на вампира, его черные глаза не блестели, в тусклом свете они выглядели страшными черными дырами.

– Мсье Ракоци, – сказал Гидеон по‑французски и вежливо поклонился. – Рад встрече с вами. С моей спутницей вы уже знакомы.

– Разумеется. Мадмуазель Грей на сегодняшний вечер. Рад встрече. – Ракоци слегка обозначил поклон.

– Э‑э‑э… tres… – промямлила я. – Я радуюсь встрече с вами, – перешла я на английский.

Никогда не знаешь, что произнесешь ни с того ни с сего на иностранном языке, особенно, если с ним не очень дружишь.

– Мои люди и я проводим вас к дому лорда Бромптона, – сказал Ракоци.

Мне стало еще страшнее оттого, что я не видела его людей, хотя слышала, как они дышали и двигались в темноте, когда мы пошли за Ракоци через неф к выходу. Даже на улице я никого из них не увидела несмотря на то, что несколько раз оглядывалась.

Было прохладно и моросил мелкий дождь, и если в это время уже существовали уличные фонари, то на этой улице этим вечером ни один из них не работал. Было так темно, что я даже не могла разглядеть лицо Гидеона, шедшего рядом со мной, казалось, тени вокруг ожили, дышат и тихо лязгают. Я крепко вцепилась в Гидеона. Не дай бог, он меня сейчас отпустит!

– Это всё мои люди, – шепнул Ракоци. – Хорошие, испытанные в бою парни из народа куруцци. Мы обеспечим вашу безопасность и на обратном пути.

О, как успокаивающе!

До дома лорда Бромптона оказалось недалеко, и чем ближе мы подходили, тем больше рассеивалась тьма вокруг. Сам дом в Вигмор‑стрит был ярко освещен и выглядел по‑настоящему уютным. Люди Ракоци остались в тени, он один проводил нас до самого дома, где в огромном холле, откуда помпезная лестница с изогнутыми перилами вела на второй этаж, сам лорд Бромптон собственно персоной ожидал нас. Он был все так же тучен, каким я его запомнила, его лицо блестело от жира в свете многочисленных свечей.

В холле, кроме лорда и четырех лакеев, больше никого не было. Слуги стояли в ряд возле одной из дверей и ждали дальнейших приказаний. Ожидаемого общества не было видно, но до моих ушей донеслись шум голосов и несколько нестройных тактов мелодии.

Пока Ракоци, поклонившись, уходил, мне стало ясно, почему лорд Бромптон лично встречал нас, до того как кто‑либо нас увидит. Он заверил нас, что очень рад нам, сказал, что наслаждался нашей первой встречей, но… э‑э‑эм… э‑э‑эм… было бы разумно, не упоминать ее, эту встречу, при его жене.

– Только чтобы избежать недоразумений, – сказал он. При этом он постоянно подмигивал, как будто ему попало что‑то в глаз, и, как минимум, трижды поцеловал мне руку. – Граф заверил меня, что вы происходите из одной из лучших семей Англии, и я надеюсь, что вы простите мою невоспитанность в нашем занятном разговоре о двадцать первом веке и мою абсурдную идею, что вы могли быть актерами. – Он снова утрировано подмигнул.

– Наверняка в этом есть и наша вина, – сказал ровно Гидеон. – Граф приложил все усилия, чтобы направить вас по ложному пути. Кстати, между нами говоря: он немного с причудами, не правда ли? Моя сводная сестра и я – мы уже привыкли к его шуткам, но если его не знать так хорошо, общение с ним может быть несколько странным. – Он снял с меня шаль и передал ее одному из лакеев. – Ну… как бы то ни было. Мы слышали, что ваш салон обладает замечательным фортепиано и прекрасной акустикой. Мы очень обрадовались приглашению леди Бромптон.

Дата добавления: 2015-03-29