Тридцать вторая

«Кэти, можно с тобой поговорить не в колледже? В середине дня, если ты будешь свободна?»

Я долго смотрела на телефон, злясь сама на себя, потому что, читая сообщение Мерлина, я ощутила легкую дрожь в теле, как раньше. Но дрожала я скорее от негодования – меня возмущало, что он зовет меня на встречу, будто между нами есть еще какие‑то отношения. Мой ответ был более чем прохладным.

«Прости, Мерлин, иду на обед с Нэт и Ханной, может быть, в другое время».

«Может, в Ля Тас в 4 дня?»

Если бы проводились соревнования по напористости и назойливости, Мерлин получил бы высшие оценки. В конце концов я согласилась, поскольку любопытство взяло верх. Мы не оставались наедине после эпизода с картиной, и я представить себе не могла, о чем нам говорить. Хорошо еще, что я успела утром помыть голову и попыталась соорудить из своей одежды что‑то более‑менее изящное вместо полного гранжа. Я долго стояла на железнодорожном переезде, и поэтому опоздала самым светским образом. Войдя в кафе, я оглянулась вокруг, и на нашем обычном месте у окна увидела Мерлина. Где‑то глубоко внутри себя я ощутила резкую боль. Казалось, будто прошлая целая жизнь с момента, как мы вместе сидели здесь в последний раз. Тогда люди смотрели на нас, потому что мы только стали встречаться и излучали энергию, а теперь кафе было переполнено, и никто и краем глаза не скользнул по нам. Я примостилась на место напротив, понимая, что какая‑то часть меня все еще живет здесь.

– Кэти, ты отлично выглядишь.

– Спасибо.

Я ткнула пальцем в его ноутбук, стоявший раскрытым на столе.

– Домашнее задание?

– Да нет, просто всякая чушь по веб‑дизайну.

Я чувствовала, что веду себя более чем скованно, будто у меня за спиной под пиджаком застряла забытая вешалка.

– Как там Женевьева?

– У нее все еще опухшие миндалины.

Изобразила сочувствующее лицо.

– Надеюсь, к Рождеству она уже поправится.

Я внимательно наблюдала за Мерлином, но не замечала никакой ответной реакции. Если Женевьева действительно собиралась уезжать, то он ничего об этом не знал. Но почему тогда она сказала Нэт, а ему нет?

Он осушил остатки кофе в чашке.

– Я закажу себе еще, ладно? И тебе тоже?

Я держалась дружелюбно, но жестко.

– Мерлин? Мы можем вести здесь светские разговоры всю ночь и разориться на кофе. Зачем ты меня позвал?

Он нерешительно кивнул и стал разглядывать свои руки.

– Кэти, я бы хотел положить конец недоразумениям между нами, с нашей последней встречи мы так и не внесли ясность в ситуацию…

Я старалась, чтобы мой голос звучал как можно более равнодушно и сдержанно.

– В этом нет необходимости. Мы можем остаться друзьями и без этих сложностей.

– Дело не только в нас, – сказал он. – А что с окружающими? Все не будет так, как раньше, если мы с тобой не поговорим обо всем в открытую.

Он был прав. Нэт, Ханна и я провели с Мерлином, Адамом и их другом Харви отличное лето, и такого не повторится, если мы не будем двигаться дальше после того, как перестали быть парой.

– Ладно, – глухо сказала я. – Начинай первым.

– Я хотел объяснить тебе кое‑что… насчет картины.

– Нечего тут объяснять, – ответила я, чувствуя, как внутри опять разрастается боль, несмотря на мои самые добрые намерения.

Он закрыл глаза.

– Я не могу забыть, каким было выражение твоего лица, когда я показал тебе картину. Это было просто ужасно.

Я провела языком по зубам, будто на них налипло что‑то гадкое.

– Мерлин, и как ты считаешь, почему я была так недовольна?

– Мне кажется, я совершил некоторую ошибку, когда рисовал твои… глаза, – пробормотал он.

– И не только глаза, – отрывисто сказала я, чувствуя, как моя злость начала выходить из‑под контроля. – Меня вообще было не так уж много на этой картине.

– Ты все равно была на ней, – уперся он.

Жалкие остатки, бледная тень, горько подумала я. Мне ничего не оставалось, кроме как возразить.

– Я думаю, ты и сам знаешь, чьи очертания изображены на этом холсте.

Он не смотрел мне в глаза.

– Ты имеешь в виду Женевьеву?

Мой голос прозвучал неестественно и официально.

– Да, Мерлин, именно ее я и имею в виду.

Мерлин поскреб подбородок, и я поняла, что он с трудом подбирает слова.

– Это был твой портрет, Кэти, клянусь. Твой и только твой.

– Но увидела я не его.

– Я и пытаюсь тебе сказать это… Он не был портретом Женевьевы. Во всяком случае, изначально точно не был.

Я поняла, что повторяю слова Женевьевы, словно возвращая их Мерлину.

– Он не мог измениться в последний момент.

– Вот именно это и произошло, – угрюмо выдавил он. – Я выписывал детали тут и там, вплоть до дня, когда показал его тебе, и…

– Получается, он не был закончен недели назад? – перебила я.

– Нет, я никогда не тороплюсь. – Он развел руками. – Основа картины проступает постепенно и иногда начинает жить собственной жизнью.

«В нашем случае так и произошло», – мрачно подумала я, но продолжала молчать, думая, стоит ли ему верить, и злилась из‑за того, что мне очень хотелось поверить ему.

– Кэти. Я видел перед собой почти законченный портрет, а потом в моей студии ты выглядела такой пораженной и растерянной, а затем ушла. А до меня так медленно дошло почему.

Я вежливо улыбнулась и несколько раз моргнула.

– Может, твою кисть вело твое подсознание? Втайне ты хотел быть с Женевьевой…

Он покачал головой:

– Не хотел, и рисовал я совсем не ее. Я бы так хотел, чтобы ты поверила мне.

– Мерлин, почему это тебе так важно?

– Правда всегда важна, – с жаром ответил он, и я побоялась смотреть ему в лицо, потому что его голос звучал так искренне. Он потупился и жалобно сказал: – Ты и Женевьева – неразрешимые загадки. Только мне показалось, что я смог приблизиться, как понял, что ты будто в миллионах световых лет от меня.

Я на секунду прикрыла глаза, потому что раньше сама так думала о Мерлине.

– Теперь ты с Женевьевой, – вернулась я на землю. – Она не такая уж и загадка.

Он в отчаянии покачал головой:

– Она всегда была рядом, Кэти, а ты где‑то… слишком далеко.

Я посмотрела ему прямо в глаза:

– Но теперь это больше не имеет значения.

Внезапно я поняла, что это чистая правда, и вряд ли мы когда‑нибудь будем значить друг для друга так же много, как раньше. Для меня это оказалось не просто встречей с Мерлином, а прощанием с частичкой самой себя.

– Ну что, Кэти… теперь все в порядке?

– Конечно же.

Он встряхнул головой, будто пытаясь пробудиться ото сна.

– Женевьева просила, чтобы я показал тебе дизайнерский конкурс в Интернете. Главный приз – недельная стажировка в одном из знаменитых модных домов.

Я попыталась не выглядеть слишком неблагодарной.

– Все подробности будут известны в колледже. Мисс Клегг вывесит все на доску объявлений.

– Женевьева сказала, что это что‑то очень особенное и никто ничего не знает. – Он развернул ноутбук ко мне. – Она сделала закладку в «Избранном», называется «только для Кэти».

Я втянула щеки, взбешенная наглостью Женевьевы, кликнула на файл и стала ждать, пока страница загрузится.

– Соединение барахлит? – улыбнулся он, когда я замерла, не в состоянии поверить собственным глазам. Подо мной будто разверзлась дыра в полу, и я проваливалась в черную бездну. Я смотрела, пока хватало сил, снова и снова перечитывая текст, в надежде, что, может быть, неправильно поняла, а затем вскочила на ноги.

– Мерлин, мне пора, кое‑что случилось.

– Все в порядке?

– Да, мне просто срочно нужно домой. Увидимся… наверное.

– Это произойдет раньше, чем ты думаешь, – пошутил он, но я была слишком расстроена, чтобы отвечать.

Мне кажется, я побила все существующие рекорды по бегу на длинные дистанции и одновременному набору эсэмэс. Я не сбавляла темпа, пока вдалеке не увидела указатель на свою улицу. Сердце скакало, как заведенное, и в боку ныло. Я привалилась к стене недалеко от дома, измотанная страхом и неожиданной нагрузкой.

Машина Люка стояла около дома, и я успокоилась, потому что мне нужно было срочно рассказать ему, что показала мне Женевьева. К двери подошла его мама, мой голос звучал пронзительно от одышки.

– Здравствуйте, миссис Кэссиди. Люк дома?

– Извини, Кэти. Они с Лаурой уехали в город праздновать.

Я была полна отчаяния.

– Сегодня ее день рождения?

Лицо миссис Кэссиди посветлело.

– Нет, их годовщина. Целых три года.

– Ух ты, потрясающе.

– Наверное, поэтому он выключил телефон. – Она подмигнула. – Вероятно, они не хотят, чтобы их отвлекали.

Я была просто раздавлена.

– Нет, конечно… не хотят. Я даже и не посмела бы.

– Это было что‑нибудь важное, Кэти? – прокричала она мне вслед.

– Нет, ничего особенного. Я… пересекусь с ним завтра.

Мне ничего не оставалось, кроме как ждать до утра. Рядом не было никого, кто был бы способен трезво растолковать свежие события. Я ненавидела себя за то, что без Люка я становлюсь такой беспомощной, и пыталась выкинуть его из головы, но безуспешно. Я лежала без сна, прислушиваясь к воющему ветру за окном, который проникал через прохудившиеся рамы и покачивал шторы. Я медленно достала нашу с Люком фотографию из ящика и поднесла ее к лампе. С каждым разом эта фотография поражала меня все больше и больше. Я аккуратно положила ее назад, сама не зная, зачем вообще ее сохранила.

Я чувствую жар во сне. Я снова в старом доме, но на этот раз не могу пройти дальше крыльца и вынуждена смотреть, как Женевьева бросает горящую спичку и пламя расходится во все стороны, трещит, и лестница разлетается в щепки, как гнилушка. Женевьева проходит через огонь невредимой, и я понимаю, что она парит в полуметре над землей. Единственный способ спастись – это пойти вместе с ней. Я не хочу, но у меня нет выбора. Она протягивает руку, я шагаю к ней, и наши тела сливаются в одно. Ее мысли становятся моими. Она ведет меня на городскую площадь к виселице с пустой петлей, зловеще выступающей на фоне ночного неба, освещенного заревом пожара.

ГЛАВА

Дата добавления: 2015-05-06