Социальная структура и аномия 1 страница

Социология преступности (Современные буржуазные теории). М.: Издательство «Прогресс», 1966. С. 299–313.

В социологической теории существует заметная и настойчивая тенденция относить неудовлетворительное функционирование со­циальной структуры в первую очередь на счет присущих человеку повелительных биологических влечений, которые недостаточно сдер­живаются социальным контролем. С этой точки зрения социальный порядок — всего лишь инструмент для «регулирования импульсив­ных действий», «социальной переработки» напряжений. Следует отметить, что эти импульсивные действия, прорывающиеся сквозь социальный контроль, рассматриваются в качестве проявления биологически обусловленных влечений. Предполагается, что стрем­ление к неподчинению коренится в самой природе человека[1]. Подчинение, таким образом, представляет собой результат либо практического расчета, либо механического кондиционирования. Эта точка зрения, не говоря уже о ее прочих недостатках, явно не дает ответа на один вопрос. Она не дает основы для определения тех условий небиологического характера, которые стимулируют отклонения от предписанного типа поведения. В настоящей работе мы исходим из предположения, что определенные фазы социальной структуры порождают обстоятельства, при которых нарушение социального кодекса представляет собой «нормальный» ответ на возникающую ситуацию[2].

Принципиальная схема, которую следует разработать, должна обеспечить последовательный систематический подход к изучению социально-культурных источников отклоняющегося от нормы поведения. Мы намерены в первую очередь показать, как некоторые социальные структуры оказывают определенное давление на от­дельных членов общества, толкая их скорее на путь неподчинения, чем на путь поведения, сообразующегося с общепринятыми правила­ми. Многие вопросы, связанные с этой схемой, мы не сможем обсудить; нередко нам придется ограничиваться простым упомина­нием проблем без подробного их анализа.

Среди элементов социальной и культурной структуры особую важность для нас имеют два элемента. Аналитически они разделимы, хотя в конкретных ситуациях они нераздельно переплетаются. Первый элемент состоит из целей, намерений и интересов, определяе­мых данной культурой. Они составляют сферу устремлений. Ука­занные цели более или менее интегрированы и включают в себя различные степени престижа и эмоций. Они составляют основной, ни не единственный компонент того, что Линтон удачно назвал «схе­мой группового существования». Некоторые из этих определяемых культурой устремлений имеют отношение к первичным влечениям человека, однако они не определяются ими. Вторая фаза социаль­ной структуры определяет, регулирует и контролирует приемлемые способы достижения этих целей. Каждая социальная группа обяза­тельно сочетает свою шкалу желаемых целей с моральным или институционным[3] регулированием допустимых и требуемых спосо­бов достижения этих целей. Этого рода регулятивные нормы и моральные императивы не обязательно совпадают с нормами, определяю­щими техническую целесообразность или эффективность этих спо­собов. Многие способы, которые отдельным лицам представляются наиболее эффективными для достижения желаемых ценностей, также как незаконные операции с акциями нефтяных компаний, кража, мошенничество, исключены из институционной сферы дозволен­ного поведения. Выбор подходящих средств ограничен институцион­ными нормами.

Когда мы говорим, что эти два элемента — определяемые куль­турой цели и институционные нормы действуют совместно, мы не подразумеваем при этом, что соотношение между альтернативными способами поведения и целями является неизменно постоянным. Значимость определенных целей может изменяться независимо от степени значимости институционных средств. Могут иметь место случаи непропорционального, иногда по существу исключительного подчеркивания ценности определенных целей в сочетании со сравни­тельно малой озабоченностью относительно институционно одобряемых средств их достижения. Своего крайнего выражения подобная

ситуация достигает в том случае, когда выбор альтернативных способов ограничивается только техническими, а не институционными соображениями. В такого рода гипотетическом полярном случае были бы разрешены все и любые средства способные обеспечить дости­жение исключительно важных целей[4]. Таков один тип несогласо­ванности элементов культуры. Второй полярный случай обнаружи­вается в тех группах, где деятельность, первоначально задуманная в качестве средства достижения цели, становится самоцелью. В та­ких группах первоначальные цели забыты и ритуалистическая приверженность к институционно предписанному поведению при­нимает характер подлинной одержимости[5]. Принимаются широ­кие меры к обеспечению стабильности, в то время как к переме­нам относятся с пренебрежением. Выбор альтернативных способов поведения строго ограничивается. Развивается связанное тра­дициями священное общество, характеризующееся неофобией[6]. Служебный психоз бюрократа может служить здесь примером. Наконец, имеются группы промежуточного типа, в которых существует равновесие между целями, определенными культурой, и институционными средствами. Эти группы характеризуются значительной интеграцией и относительной стабильностью, не препятствующей переменам.

Эффективное равновесие между двумя указанными фазами социальной структуры достигается до тех пор, пока лица, подчи­няющиеся ограничениям обоего рода, получают удовлетворение;

речь идет об удовлетворении от достижения определенных целей и об удовлетворении, непосредственно проистекающем от исполь­зования институционно одобряемых способов достижения этих целей. Успех в подобных уравновешенных случаях складывается из двух моментов. Успех здесь оценивается в терминах результата и в терминах процесса, в терминах конечного выхода и в терминах деятельности. Постоянное удовлетворение должно проистекать из самого по себе участия в конкурентном порядке и из опережения конкурента, поскольку сохраняется конкурентный порядок. Случай­ные жертвы, сопряженные с институционализированным поведением, должны компенсироваться социально апробированным вознагражде­нием. Распределение статусов и ролей посредством соревнования должно быть организовано таким образом, чтобы для любой позиции в рамках установленного распределением порядка существовал положительный фактор, стимулирующий соответствие каждого своей роли и выполнение обязательств, связанных со статусом. Поэтому отклоняющееся от нормы поведение может быть расценено как симптом несогласованности между определяемыми культурой устрем­лениями и социально организованными средствами их удовлет­ворения.

Из типов групп, формирующихся в результате независимых изменений в соотношении двух фаз социальной структуры, нас интересуют главным образом группы первого типа, именно те, в которых непропорционально большое ударение ставится на целях. Это положение следует переформулировать в надлежащей пер­спективе. Нет таких групп, в которых отсутствовали бы кодексы, регулирующие поведение, однако существуют различия в степени, в которой обыкновения, нравы и институционный контроль эффективно сочетаются с менее отчетливо определенными целями, составляющими часть культурной основы общества. Эмоциональные убеждения могут группироваться вокруг комплекса признанных обществом целей, лишая одновременно своей поддержки определен­ные данной культурой средства их достижения. Как мы увидим далее, определенные аспекты социальной структуры могут породить противоправное и антисоциальное поведение именно вследствие различия в значении, придаваемом целям и нормам, регулирующим их достижение. В крайних случаях эти последние могут быть настолько подорваны чрезмерным акцентом на целях, что выбор способов поведения будет ограничиваться только соображениями технической целесообразности. Вследствие этого единственным вопросом, имеющим значение, становится вопрос о том, насколько эффективны наличные средства овладения социально апробирован­ными ценностями[7]. Способ, наиболее практичный с технической

точки зрения, независимо от того, законен он или нет, получает предпочтение перед институционно предписанным поведением. Но мере развития этого процесса интеграция общества ослабевает и развивается аномия.

Так, если речь идет об атлетическом соревновании, когда стрем­ление к победе освобождено от соблюдения институционных правил и успех оценивается в терминах «выигрыша», а не «выигрыша опре­деленным способом», использование незаконных, но технически эффективных средств получает молчаливую санкцию. Лучшему игроку футбольной команды противника исподтишка наносится удар, борец, незаметно применяя искусный, но незаконный прием, выводит своего партнера из строя; учебные заведения тайком суб­сидируют «студентов», чьи таланты почти целиком ограничены областью спорта. Стремление к достижению цели настолько осла­било удовлетворение, получаемое от самого процесса участия в соревновании, что это удовлетворение фактически сводится только к достижению успешного результата. Благодаря этому же процессу напряжение, порождаемое желанием выиграть в покер, снимается, если посчастливилось сдать самому себе четыре туза или в случае, когда культ успеха стал полностью доминирующим, если удалось искусно подтасовать карты при составлении пасьянса. Слабый укор совести в последнем случае, а также тайный характер наруше­ний нормативных правил ясно показывают, что институционные правила игры известны тем, кто их обходит, но что эмоциональные устои этих правил в значительной мере ослаблены преувеличен­ным значением, придаваемым данной культурой цели достижения успеха[8]. Таково микрокосмическое отображение социального мак­рокосмоса.

Разумеется, этот процесс не ограничивается сферой спорта. Процесс, имеющий своим результатом преувеличение значения цели, порождающий подлинную деморализацию, то есть деинститу-

ционализацию средств, присущ многим группам[9], в которых отсут­ствует достаточно высокая степень интеграции этих двух фаз соци­альной структуры. Чрезвычайное значение, придаваемое в нашем обществе накоплению богатства в качестве символа успеха[10], препятствует установлению полностью эффективного контроля над использованием институционно урегулированных способов приобретения состояния[11]. Обман, коррупция, аморальность, пре­ступность, короче говоря, весь набор запрещенных средств становится все более обычным, когда значение, придавае­мое стимулируемой данной культурой цели достижения успеха расходится с координированным институционным значением средств. Это положение имеет решающее теоретическое значение при анализе доктрины, согласно которой антисоциальное поведение чаще всего проистекает от биологических влечений, прорывающихся сквозь ограничения, налагаемые на человека обществом. Разница между этими двумя концепциями — это разница между узко утилитарным истолкованием, считающим, что человек ставит перед собою случайные цели, и анализом, обнаруживающим, что эти цели обусловлены характером основных ценностей данной культуры[12]. Едва ли мы можем остановиться в этом пункте. Если мы хотим рассмотреть вопрос о социальном генезисе различных коэффициен­тов и типов отклоняющегося от нормы поведения, характерного для различных обществ, мы должны обратиться к другим аспектам социальной структуры. До сих пор мы обрисовали три идеальных типа социального порядка, образуемых различными типами связи между определяемыми культурой целями и средствами их достижения. Исходя из этих типов определяемых культурой сочетаний, мы обнаруживаем пять логически возможных, альтернативных

способов приспособления или адаптации индивидуума к условиям, существующим в обществе или группе — носителе данной культу­ры[13]. Они схематически показаны на следующей таблице, где (+), означает «принятие», (—) —«устранение» и (±) —«отказ и замену новыми целями и стандартами».

	Определяемые куль­турой цели	Институционализирован­ные средства
I. Подчинение II. Инновация (обновление) III. Ритуализм IV. Ретретизм (уход от жизни) V. Мятеж[14]	+ + – – +–	+ – + – + –

Прежде чем приступить к обсуждению вопроса о связи между этими альтернативными реакциями и другими фазами социальной структуры, следует указать, что лица могут переходить от одной альтернативы к другой по мере того, как они вовлекаются в различ­ные виды социальной деятельности. Эти категории относятся к адаптации личности к определенной роли в специфических ситу­ациях, а не к личности in toto[15]. Анализ развития этого процесса в различных сферах поведения усложнил бы проблему настолько, что мы не смогли бы рассмотреть ее в рамках данной работы. В связи с этим мы сосредоточим наше внимание прежде всего на экономиче­ской деятельности в широком смысле слова, на «производстве, обмене, распределении и потреблении товаров и услуг» в нашем конкурентном обществе, в котором богатство приобрело в высшей степени символическое значение. Наша задача заключается в том, чтобы вскрыть некоторые из факторов, оказывающих воздействие на индивидуума, с тем чтобы заставить его прибегнут к некоторым из этих логически возможных альтернативных реакций. Выбор этих реакций, как мы увидим, далеко не случаен,

В любом обществе приспособление типа I (подчинение как определяемым культурой целям, так и средствам) наиболее обычно

и широко распространено. Если бы дело обстояло иначе, было бы невозможно поддерживать стабильность и преемственность общест­ва. Сложная конфигурация устремлений, составляющая осноку каждого социального порядка, находит свое внешнее выражение в модальном поведении членов этого общества, подпадающим под первую из приведенных категорий. Поведение в рамках общеприз­нанной роли, ориентированное на достижение основных ценностей группы, представляет собой правило, а не исключение. Уже этот факт сам по себе позволяет нам говорить о совокупности людей как о группе или обществе.

Напротив, приспособление типа IV (отрицание целей и средств) встречается реже всего. Люди, которые «приспособлены» (или не приспособлены) в этом смысле, находятся, строго говоря, в обществе, однако они не принадлежат к нему. В социологическом смысле они являются подлинными «чужаками». Не разделяя общую ориентацию, они могут быть отнесены к числу членов данного общества чисто фиктивно. Под эту категорию подпадают некоторые виды актив­ности психопатов, психоневротиков, лиц, страдающих хроническим психическим расстройством, выражающемся в уходе от реального ми­ра во внутренний мир болезненных переживаний, париев, отщепенцев, праздношатающихся, бродяг, хронических алкоголиков и наркома­нов[16]. Эти лица в некоторых сферах деятельности отказываются от определенных данной культурой целей, доходя в полярном случае до полного отрицания целенаправленной деятельности, а их приспо­собление не находится в согласии с институционными нормами. Это не означает, что в некоторых случаях источником их поведенческого приспособления не является частично та самая социальная структура, которую они по сути дела отвергли, а также что их существование в пределах социальной зоны само по себе не состав­ляет проблемы для населения, ориентированного на общепризнан­ные ценности.

Подобного рода «приспособление» имеет место, поскольку речь идет, о структурных источниках, в случае, когда цели культуры и институционализированные средства их достижения полностью усвоены лицом и получают с его стороны положительную эмоциальную и высокую социальную оценку, однако институционализиро­ванные способы, дающие известную возможность достижения этих целей, недоступны этому лицу. В подобных ситуациях возникает

двоякого рода психологический конфликт, поскольку моральное обязательство придерживаться институционных средств вступает в противоречие с давлением, вынуждающим прибегнуть к незакон­ным средствам (способным обеспечить достижение цели), и ввиду того, что лицо не имеет возможности использовать средства, кото­рые были бы законны н эффективны. Конкурентный порядок под­тверждается, однако потерпевший неудачу и оказавшийся перед непреодолимым препятствием индивидуум, который не может спра­виться с этим порядком, выпадает из него. Пораженчество, квиетизм и самоустранение проявляют себя в психологических механизмах бегства от действительности, с неизбежностью ведущего к «бегству» от требований, предъявляемых обществом. Это результат постоян­ных неудач в стремлении достигнуть цели законными средствами и неспособности прибегнуть к незаконным способам вследствие нали­чия внутреннего запрета и институционализированного принужде­ния, причем в ходе этого процесса высшая ценность успеха как цели еще не отвергнута. Конфликт разрешается путем устранения обоих воздействующих элементов — как целей, так и средств. Бегство завершено, конфликт устранен, индивидуум приспособился к требованиям общества.

Следует заметить, что в случаях, когда неудача связана с недоступностью эффективных институционных средств достижения экономического или какого-нибудь иного высокоценимого «успеха», возможны также приспособления типа II, III и V (нововведение, ритуализм и мятеж). Результат будет определяться конкретными чертами личности и тем самым конкретной культурной характе­ристикой. Неадекватное приспособление лица ктребованиям общест­ва может иметь своим результатом реакцию типа инновации, через которую конфликт и переживания, связанные с неудачей в достиже­нии цели, устраняются путем отказа от институционных средств и сохранения стремления к достижению успеха; крайняя степень усвоения институционных требований ведет к ритуализму, при котором цель отбрасывается, как находящаяся за пределами дости­жимого, однако подчинение нравам продолжает поддерживаться; мятеж имеет место в случае, когда освобождение от господствую­щих стандартов, являющееся результатом неудачи или ограниченно­сти перспектив, ведет к попытке ввести «новый социальный порядок».

Предметом нашего внимания в данном случае является незакон­ное приспособление. Оно сопряжено с использованием, по общему признанию, запрещенных, но часто эффективных средств достиже­ния по меньшей мере видимости определяемого культурой успеха — богатства, власти и тому подобного. Как мы уже видели, такого рода приспособление встречается в случае, когда лицо восприняло определяемый культурой акцент на цели достижения успеха, без того чтобы в равной мере усвоить предписывгемые моралью нормы, руководящие выбором средств достижения этого успеха, В связи с этим встает вопрос: какие фазы нашей социальной культуры пред

располагают лицо к подобному способу приспособления? Мы можем исследовать конкретный пример, плодотворно проанализирован­ный Ломаном[17]; в нем содержится ключ к решению этого вопроса. Ломан показал, что специализированная зона порока[18] в северном предмостье Чикаго представляет собой, «нормальную» реакцию на ситуацию, в которой усвоен определяемый культурой акцент на достижении денежного успеха, но очень мала возможность исполь­зовать для достижения этого успеха общепризнанные и узаконенные средства. Для лиц, проживающих в этой зоне, возможность выбора занятий почти полностью ограничена областью физического труда. Если учесть то презрение, с каким в системе нашей культуры отно­сятся к физическому труду, и его коррелят — престиж интеллигент­ного труда, станет ясно, что результатом такой ситуации является стремление к инновации. Ограничение возможностей областью неквалифицированного труда и связанный с этим низкий доход не могут конкурировать в терминах общепризнанных стандартов достижения успеха с высоким доходом, связанным с эксплуатацией организованного порока.

В этой ситуации имеются два важных момента.

Во-первых, такое антисоциальное поведение в известном смысле «вызывается к жизни» некоторыми общепризнанными ценностями культуры и классовой структурой, сопряженной с различным досту­пом к возможностям законного, придающего престиж достижения обусловленных культурой целей. Отсутствие высокой степени интег­рации между средствами и целями, как элементами культуры» и данная классовая структура, взятые вместе, способствуют более частым проявлениям антисоциального поведения в таких группах. Не меньшее значение имеет и второе положение. Обращение к первой из возможных реакций, а именно к использованию законных усилий, ограничено тем фактом, что реальное продвижение в сторону дости­жения символов успеха по общепризнанным каналам является вопреки отстаиваемой нами идеологии открытых классов[19], относи-

тельно редким и затруднительным для тех, кому мешает недоста­точное формальное образование и скудные экономические ресурсы. Доминирующее влияние существующих и группе стандартов успеха приводит, вследствие этого, к постепенному вытеснению законных, однако сплошь да рядом неэффективных попыток его достижения и ко все большему использованию незаконных, но более или менее эффективных средств аморального и преступного характера. Требования культуры, предъявляемые к лицу в подобном случае, несовместимы между собой. С одной стороны, от него требуют, чтобы оно ориентировало свое поведение в направлении накопления богатства; с другой — ему почти не дают возможности сделать это институционным способом. Результатом такой структурной непоследова­тельности является сформирование психопатической личности и (или) антисоциальное поведение, и (или) революционная деятельность. Равновесие между определяемыми культурой средствами и целями становится весьма неустойчивым по мере того, как усиливается акцент на достижении имеющих значение для престижа целей любыми средствами. В этом контексте Каноне воплощает триумф безнравственного интеллекта над предписанным нормами морали «банкротством», когда каналы вертикальной мобильности закрыты или сужены[20] в обществе, которое высоко оценивает экономическое процветание и социальное продвижение для всех своих членов[21].310

Это последнее положение имеет первостепенную важность. Из него вытекает, что если мы хотим понять социальные причины антисоциального поведения, то наряду с особым акцентом на денежном успехе, следует учитывать и другие фазы соци­альной структуры. Многие случаи поведения, отклоняющегося от нормы, порождаются не просто отсутствием возможностей» или преувеличенным подчеркиванием значения денежного успеха. Сравнительная жесткость классовой структуры, феодальный или кастовый порядок могут ограничивать возможности подобного рода далеко за пределами того, что имеет место в амери­канском обществе сегодня. Антисоциальное поведение приобре­тает значительные масштабы только тогда, когда система культур­ных ценностей превозносит, фактически превыше всего, определен­ные символы успеха, общие для населения в целом, в то время как социальная структура общества жестко ограничивает или полностью устраняет доступ к апробированным средствам овладения этими символами для большей части того же самого населения. Иными словами, наша идеология равенства по сути дела опровергается существованием групп и индивидуумов, не участвующих в конкурен­ции для достижения денежного успеха. Одни и те же символы успеха рассматриваются в качестве желательных для всех. Считается, что эти цели перекрывают классовые различия, не ограничены ими, однако в действительности социальная организация обусловли­вает существование классовых различий в степени доступности этих общих для всех символов успеха. Неудачи и подавленные (устремления ведут к поискам путей для бегства из культурно обусловленной невыносимой ситуации; либо желания» не получив­шие удовлетворения, могут найти выражение в незаконных попыт­ках овладеть доминирующими ценностями[22]. Характерное для Америки придание чрезвычайного значения денежному успеху и культивирование честолюбия у всех приводят таким образом к возникновению преувеличенных тревог, враждебности, неврозов и антисоциального поведения.

Этот теоретический анализ можно распространить на объясне­ние меняющихся соотношений между преступностью и бедностью[23].

Бедность не представляет собой изолированной переменной. Она включена в комплекс взаимозависимых переменных социального и культурного характера. Рассматриваемая в таком контексте, бед­ность представляется в совершенно ином аспекте. Бедность как таковая и сопутствующее ей ограничение возможностей сами по себе недостаточны для того, чтобы обусловить заметное повышение коэффициента преступного поведения. Даже часто упоминаемая «бедность среди изобилия» не ведет с необходимостью к такому результату. Только в той мере, в какой нищета и соединенные с ней невзгоды в конкурентной борьбе за овладение ценностями, одобрен­ными культурой для всех членов данного общества, связаны с вос­приятием обусловленного культурой акцента на значении денежного накопления как символа успеха, антисоциальное поведение пред­ставляет собой «нормальный» исход. Так, бедность в гораздо меньшей степени связана с преступностью в юго-восточной Европе, чем в Соединенных Штатах. Возможности вертикальной мобильности в этих зонах Европы, по-видимому, ниже, чем в нашей стране, так что ни бедность сама по себе, ни ее сочетание с ограниченностью возможно­стей не достаточны для объяснения различий в корреляциях. Толь­ко в том случае, если мы будем рассматривать всю конфигурацию, образуемую бедностью и ограниченностью возможностей, а также общую для всех систему символов успеха, мы сможем объяснить, почему корреляция между бедностью и преступностью в нашем об­ществе выше, чем в других обществах» в которых жесткая классо­вая структура сочетается с различными для каждого класса символами продвижения.

Таким образом, в обществах, подобных нашему, давление, оказы­ваемое стремлением к успеху, связанному с завоеванием престижа, приводит к устранению эффективных социальных ограничений в выборе мер, применяемых для достижения этой цел». Доктрина «цель оправдывает средства» становится ведущим принципом дея­тельности в случае, когда структура культуры излишне превоз­носит цель, а социальная организация излишне ограничивает воз­можный доступ к апробированным средствам ее достижения. Дру­гими словами, положение такого рода и связанное с ним поведение отражает недостаточность координации, существующей в системе культуры. Результаты недостаточной интеграции в этой области оче­видны в сфере международных отношений. Акцент на нацио­нальном могуществе не сочетается должным образом с неудов­летворительной организацией законных, то есть определенных и принятых в международном масштабе средств достижения этой

цели. Результатом этого является тенденция к аннулированию международного права; договоры становятся лоскутом бумаги,«необъявленная война» служит технической уловкой, бомбардиров­ка гражданского населения получает рациональное обоснование[24] совершенно так же, как в подобной же ситуации в обществе расши­ряется применение незаконных средств во взаимоотношениях между отдельными лицами.

Описанный нами социальный порядок с неизбежностью порож­дает это «стремление к распаду». Давление, оказываемое этим поряд­ком, действует в направлении опережения конкурентов. Выбор средств в пределах институционного контроля продолжает суще­ствовать до тех пор, пока эмоции, поддерживающие систему конку­ренции, то есть проистекающие из сознания возможности опередить своего конкурента и тем самым вызвать благоприятную реакцию со стороны других, распространяются па все области человеческой деятельности, а не сосредоточены исключительно на достижении конечного результата. Для поддержания стабильности социальной структуры необходимо равномерное распределение эмоций в отноше­нии составляющих ее частей. Когда происходиn сдвиг от удовлетво­рения самим процессом соревнования в сторону озабоченности почти исключительно успехом в этом соревновании, возникает напряжение, ведущее к выходу из строя регулирующей структуры[25]. Вместе с ума­лением в результате этого роли институционных императивов воз­никает ситуация, похожая на ту, которую утилитаристы ошибочно считают типичной для общества в целом, когда расчет на ожидае­мую выгоду и страх перед наказанием являются единственными результатами. В такого рода ситуации, как заметил Гоббс[26], насилие и обман становятся единственными добродетелями ввиду их отно­сительной эффективности для достижения целей, которые для него, конечно, не проистекали из системы культуры,

Следует иметь в виду, что преподанные выше соображения изложены не в плане морализации. Каковы бы ни были чувства автора или читателя в отношении этической желательности координации целей и средств, как фаз социальной структуры, следует согласиться с тем, что недостаточность такой координации ведет к аномии. Поскольку одной из наиболее общих функций социальной организации является создание основы для прогнозируемого и регули­руемого поведения людей, эффективность этой функции все более ограничивается по мере того, как разъединяются указанные элемен-

ты социальной структуры. В крайних случаях прогнозируемость. полностью исчезает и наступает то, что с полным основанием можно назвать культурным хаосом или аномией.

Наше изложение, будучи кратким, вместе с тем и неполно. В него не включено исчерпывающее рассмотрение различных струк­турных элементов, предрасполагающих лицо к той, а не к другой из числа возможных для него альтернативных реакций; мы оставили без рассмотрения, не отвергая их значения, факторы, определяющие конкретное распределение этих реакций; здесь не были перечислены различные конкретные реакции, образуемые комбинациями специ­фических величин, аналитических переменных; мы опустили или лишь косвенно затронули вопрос о социальных функциях незаконных реакций; мы не использовали в полной мере «объяснительные воз­можности» нашей аналитической схемы путем исследования больше­го числа переменных, показывающих в различных группах частоту поведения, отклоняющегося от нормы и подчиняющегося правилам; в статье не было уделено достаточного внимания мятежному поведе­нию, стремящемуся к радикальному изменению социального устрой­ства; здесь не было исследовано значение, которое конфликт между нормами различных культур имеет для анализа разьединения между определяемыми культурой целями и институционными средствами. Мы считаем, однако, что эти и другие смежные проблемы могут быть, подвергнуты плодотворному анализу на основе этой схемы.

Дата добавления: 2015-05-26