Корпорация/Труба

Неприятная мысленная иголочка не давала Йохану спокойно спать. Она глубоко засела у него в голове, где-то в районе формирования и обдумывания хороших идей, и эта игла то и дело прикасалась к поверхности одной грампластинки-мысли, так или иначе связанной с Солнечными, находящимися в Корпорации. Тогда начинала проигрывать одна и та же мелодия, врывающаяся в каждое сновидение, сливающаяся с каждым фантастическим образом, и это настолько сильно пугало сценариста, что он просыпался в холодном поту. Йохан не мог не просто спать – жить, пока рядом находились эти проходимцы из внутренней части Трубы. Как и любого человека, обитающего в Корпорации, Фромма более всего пугала в Солнечных эта неведомая зараза, имеющая свойство постепенно разрушать организм человека, и возможность заразиться самому, которую он получил во время «общения» со странной парочкой, но что такое эта зараза по сравнению с тем, для чего пришли эти люди и что принесли с собой! Сон всей Корпорации превратился в опасное времяпрепровождение на пороховой бочке, и чем дольше об этом думал Йохан, тем страшнее ему становилось.

Он с величайшим трудом дождался сигнала, служащего для всех будильником, одновременно раздавшегося во всех квартирах, и этот неприятный звук, долгие годы бывший для него настоящим мучением и символом долгого трудного дня, показался едва ли не красивее и совершеннее симфонии. Когда вокруг много людей, вероятность начала какого-либо массового истребления людей сводится к нулю – ибо вокруг много наблюдательных (и не очень) глаз и их владельцев, могущих заявить о готовящемся теракте/убийстве куда надо, дабы его предотвратить. Конечно, глупо было бы подумать, что Фромм беспокоился в то утро исключительно о здоровье и жизни своих конкурентов. Если бы была возможность взорвать отдельных людей, не разрушая Корпорацию и не имея за это наказания, он бы с радостью присоединился к Гаалу, этому рыжему парню. Но так как неизвестно, когда и где (а самое главное, кто в этот момент может быть рядом с Гаалом и его сестрицей) произойдет запланированный взрыв, то нельзя пренебрегать любой возможностью оградить себя от опасности, пока еще не поздно.

Йохан в одно мгновение пересек просыпающуюся Корпорацию, ее длинные, освещенные тусклым светом коридоры, пробежал мимо многочисленных сонных обителей, выходящих из-за одинаковых разболтанных и скрипучих дверей, покрашенных в темно-коричневый цвет, и ворвался в свой ангар. В глаза бросилось то, что посреди ангара возвышался старенький корабль, когда-то бывший синим, но за годы изменивший свой цвет на какой-то неопределенный, грязный, и Йохану достаточно было лишь одного взгляда на это судно, чтобы сказать, что кто-то сегодня в своем ангаре не найдет транспортного средства. Джозеф упорно и быстро пытался переделать чужой корабль в свой, и это у него весьма неплохо получалось. Сейчас Уильямс владел настолько разбитым летающим ящиком, что нельзя было ответить однозначно, полетит ли этот корабль или развалится где-то в небе, потому как Джозеф знал лишь один способ изменения внешнего вида судна – выкинуть с него все лишнее и заметное, ничего не устанавливая взамен. В мусор полетели носовая фигура (русалка – знак корабля Роба Хенсона), часть такелажа, «лишние» паруса, на которых была нарисована все та же мифическая дева-рыба, пушки, какие-то вещи с палубы и из трюмов и прочее. Йохан несколько минут пораженно рассматривал работу Джозефа, совершенную под угрозой «умри, но сделай» (смерть не являлась уважительной причиной эту работу не делать), самого Уильямса, эволюционировавшего после бессонной трудовой ночи, Леду, трудящуюся наравне с мужчиной в нелегком деле «поломки чужого корабля», и живого и относительно бодрого Гаала, сплошь покрытого грязью, кровью, синяками и еще невесть чем, из-за чего его кожа более походила на чешую какого-то неведомого ящера. Работа кипела, и Йохану с ходу привлечь к себе внимание находящихся в ангаре людей не получилось - пришлось ему еще несколько минут потратить на то, чтобы докричаться до них.

- А, н-н-ну, товарищи лентяи и пьяницы, с-с-стройся! Я не вижу вас перед собой! Стройся, я сказал!

Джозеф, уставший, но не злой (работа всегда влияла на него благотворно), спрыгнул с палубы наполовину разобранного корабля на пол, грузно приземлившись на две ноги, а немного погодя сверху свалились и Леда, и Гаал с обезображенным от ярости лицом. Они, словно свита Уильямса, двигались на некотором расстоянии от него, не отставая, но и не спеша вперед, и это немного удивило Йохана. Немного. Он всего лишь ненадолго на этот раз открыл от удивления и возмущения рот.

- Это еще что?.. – прохрипел сценарист, дрожащим пальцем указывая в сторону брата и сестры.

- Это люди, и это «кто», а не «что».

- Что ты несешь? – не понял Йохан.

- Ну, люди! Если тебя так удивляют особи, тебе подобные, то ты слишком долго сидел над своими сценариями, не видя белого света. Это Леда и Гаал, если забыл, и они и в самом деле неплохие люди, - добродушно пояснил Джозеф, прищуривая свои и без того маленькие глазки, которые из-за этого почти растворились на огромном лице Уильямса.

Йохан остановился на полпути, точно врезался в невидимую стену. Лицо его выразило напряженную работу мысли, результат которой был начертан в его глазах, которые на мгновение стали страшны и безумны.

- Ты дебил, Джозеф, дебил и выродок. Ты забыл об этом, верно? Ты в «хорошие люди» записал этих убийц и террористов! Ты вообще в своем уме? Уйди с дороги, уйди прочь. Тебе еще корабль доделывать да на работу вылетать, а мне этих опасных Солнечных надо в какой-нибудь портал вытолкнуть. Тебе нечего их защищать. В них нет ничего святого! Ты можешь взять любого бомжа с улицы, и найдешь святости в них больше, чем в этих…людях.

Джозеф разом помрачнел. Он покорно отошел в сторону с видом готового взорваться вулкана, но слова против приказа Йохана не сказал, хотя мог, позволив молча и без лишних вопросов забрать усталых людей куда-то с собой, скорее всего, в их последний путь. Почему-то не без грусти Уильямс посмотрел на рыжего паренька, осознавая, что больше он его не увидит, но совершенно забыв при этом, как он его недавно ненавидел, как едва не убил, от души запинывая его ногами. Фромм не стал оправдываться перед компаньоном, объясняя правильность своих действий, не стал его утешать или говорить какие-либо слова ободрения вроде «все в порядке, не стоит ни к кому привязываться, потому как все люди, какими бы хорошими они не казались, предают или забывают» (ладно, Йохан выразился бы не так, но трехэтажные ругательства в текст вставлять не разрешается), но просто забрал этих людей, и был таков. Чтобы хоть как-то забыться и выйти из своего угнетенного состояния обиженного ребенка, у которого отобрали конфету, Уильямс вновь приложился к бутылке. Вот кому в этом мире можно доверять, к кому можно привязываться, с кем заводить отношения. Вину. Лучшему другу, приятному во всех отношениях.

Йохан двигался по Корпорации перебежками, видно, надеясь, что такой способ передвижения ни у кого не вызовет подозрений, но именно это привлекало к Фромму такое внимание, что после нескольких минут спешного «похода» к какому-либо ангару сценариста, Гаала и Леду не запомнил только слепой. Усиленное изображение мастера скрытности вызывало желание проследить, куда же эта процессия направляется, и потому вскоре за сценаристом образовалась огромная толпа любопытных с фотоаппаратами в руках, следующих на некотором отдалении от объектов наблюдения. Йохан это видел, но пока что молчал, усиленно делая вид, что все так и нужно, что это в порядке вещей – ходить по Корпорации вот с таким вот загадочным лицом в компании странных, прежде не замеченных здесь людей, и в то же время Фромм лихорадочно обдумывал, в какой бы ангар ему завернуть, чтобы этот шаг его до конца не оформившегося плана выглядел в глазах других людей нормальным. Мимо проплывали огромные двери огромных ангаров, чьими владельцами были такие люди, с которыми Йохану не хотелось бы не то, чтобы иметь каких-то дел – даже начинать эти «дела», и потому каждый раз, преодолевая в душе невероятное желание как можно быстрее спрятаться от назойливых преследователей за какой-нибудь дверью, Фромм заставлял себя двигаться дальше.

Вот ангар Джеффа Джастина, жутковатого типа, сколотившего вокруг себя банду своих единомышленников. По сути, его взгляды на мир выражались в простой формуле: «Все, кто против нас, подлежат уничтожению». Зачастую он, а не Леланд, диктовал обителям Корпорации условия жизни, поведения, даже моды (сие просто объяснить - любое отступление от негласных правил Джастина жестоко каралось), то есть он был главным в тех сферах, до каких у Хоупа еще не дотянулись руки. Вот и сейчас толпа, идущая за Йоханом, была наряжена в разноцветные клоунские одежды – чем не прихоть (называемая модой) уважаемого всеми Джеффа?

А вот дверь в ангар Скотта Шермана. Мрачный человек неопределенного возраста правил в данном темном уголке Корпорации, и никто толком даже не знал, чем он занимался в рабочее время, какие фильмы снимал, кто писал ему сценарии и кто был у него в съёмочной команде. Он везде появлялся один, высокий, худой, мрачный и невозмутимый, в черных одеждах, с неизменной черной тростью с набалдашником в форме головы ворона, и последнее послужило основанием для возникновения прозвища Скотта – люди его называли Птицей. Йохану не хотелось бы пропасть в той черной дыре, которую прятал ото всех в своем ангаре Скотт, и потому он бы ни за что не сунулся за дверь, не зная точно, что его может там ждать.

А здесь работал Скип Харвелл. Если банда Джеффа Джастина одевалась так, как велело переменчивое настроение их главаря, но непременно во что-то яркое, безумное, бесформенное, что было призвано шокировать любых людей, то прихвостни Скипа, человека, чем-то похожего на голодного бульдога (из-за характера и некоторых черт внешности), всегда носили одну и ту же одежду: старые кожаные куртки с косой застежкой, дырявые в нескольких местах какие-то несуразные грязно-бурые штаны, тяжелые ботинки, - в общем, все то, что обычно надевают на себя представители определённых субкультур. Они, точно заблудившиеся во времени бунтари из прошлого, боролись с определёнными правилами и условностями, в том числе и с «модой» Джастина, однако они не замечали, как сами давно погрязли в своих разнообразных правилах и запретах, тотально ограничивших их жизнь.

Ангар Лукаса Чендлера. Да, были и в этом странном, своеобразном мире Корпорации на редкость удивительные персонажи. В то время как остальные свергнутые короли, начальники и прочие почувствовали свободу, позволившую людям, некогда загнанным в рамки приличия, законов государств, морали и прочего, выйти за пределы любых ограничений (ненадолго и только там, где это касалось поведения и самовыражения), Лукас не только от этой свободы оградился, как от чего-то нежелательного, так и всех своих подчиненных (в самом деле подчиненных – как в офисе) заставил отказаться от крамольных мыслей о том, что можно хоть как-то отступить от установленных им правил. «Любой шаг, сделанный без поддержки любого крепкого закона, может оказаться последним», - твердил Чендлер, жестом типичного ботаника поправляя на носу очки, и эти слова и этот жест закончили стереотипный образ этого человека в головах других обитателей Корпорации, которые стали называть его Занудой Лукасом. Он заставлял своих людей ходить едва ли не строем; он ежедневно выдавал каждому человеку комплект чистой (ну просто чистейшей до отвращения!) одежды, одинаковой для всех – рубашку, галстук и брюки; он приказал каждому принимать душ два раза в день (какой удивительный контраст по сравнению с бандой Джеффа Джастина, где люди, наверное, не мылись со дня своего привода в эту организацию!), мыть руки перед едой, во всем слушаться его и молиться перед сном и после каждого его приказа. У каждого подчиненного Зануды была своя отдельная постель, белоснежнейшая, как в больнице, своя тумбочка, шкафчики для одежды (для всех двух комплектов сменных рубашек и штанов), и подобное устройство комнаты до того бесило Джастина и Скипа (так как они, кроме дисциплины, никак не могли не добиться от своих людей порядка в комнатах и квартирах), что, благодаря старанию двух главарей, это мгновенно стало объектом насмешек. Зануду высмеивали везде, но он, кажется, нисколько не обижался на любые далеко не безобидные шутки в свой адрес, или, если все-таки обижался, то не показывал этого, вероятно, где-то в глубине души мечтая стать диктатором и всех «примерно наказать».

Наконец Йохан нашел то, что нужно. Ангар Оливера Брауна. Человека тихого, странноватого, увлекающегося оккультными науками – алхимией, шаманизмом и прочим. Он не признавал существование науки официальной, так она не укладывалась в его стройные теории о мире, душе и неких силах, всем этим управляющих, но так как его восторженное отношение ко всему «ненаучному» не никто не находил правильным, то постепенно этот человек вообще перестал выходить в люди, опасаясь насмешек и побоев. Он снимал замечательные философские фильмы, в которых центральное место занимали не убийства, а вечные вопросы, вот только это кино было вовсе не тем, чего требовал от бывших королей и начальников Леланд, и потому записи этих великолепных, необычных произведений пылились на полочке Оливера до конца времен - или, хотя бы, до смерти Хоупа. У Брауна в съемочной команде было немного людей, всего-то два или три зашуганных остальными человечка, и чаще всего эти люди вместе со своим «духовным наставником», как они звали Оливера, находились где-нибудь за пределами Корпорации, во внутренней части Трубы, на съемках очередного творения «для себя», каких-нибудь всемирных слетах шаманов или экстрасенсов. Ангар и сейчас был пуст, и Йохан, чтобы ни у кого не вызвать подозрения, повернулся к следующей за ним толпе и, подняв руку в «дружественном жесте», громко сказал:

- Эй, вы, следующие за мной по пятам, как голодные собаки! Мне нас***ть, что вы будете обо мне думать после того, как я войду в ангар Оливера. Ваше мнение можете засунуть себе как можно глубже в з***ницу, потому как вы ничего, ну совершенно ничего не понимаете в причине и сути некоторых поступков. Да, я разделяю взгляды Брауна! И передайте это всем, кого сегодня в этой толпе не было!

- Но, - начал кто-то робко после продолжительного молчания ошеломленной толпы, - позвольте-ка, товарищ, поинтересоваться – а кто эти люди, которых вы привели с собой? Раньше мы их тут не видели…

- И не увидите! – торжествующе проорал Йохан, задирая голову. – Это мои племянники, недавно приехавшие ко мне в гости! И, дорогие недруги, представьте, - Фромм, улыбнувшись так же дружелюбно, как могла бы улыбнуться акула, понизил голос до шепота, - они тоже всерьез увлечены учением этого Оливера! Это новая религия, дураки, и она, в отличие от всяких там прочих дурацких верований, реально работает! Советовал бы вам поскорее записаться на встречу с нашим «духовным наставником», а то в скором времени к Брауну нельзя будет так просто попасть!

И Йохан, не желая развивать тему «новой религии» дальше (он вообще был закоренелым атеистом), пулей залетел в пустующий ангар Оливера Брауна, затащив за собой хмурую парочку, которая была не в восторге от столь явной лжи своего провожатого (и «выпровожатого» из стен Корпорации тоже).

- Они не могли поверить в это, - резковато заметил Гаал, сверля взглядом спину Йохана. – Это же полнейшая лажа.

Йохан остановился и обернулся настолько быстро, что на мгновение Гаалу показалось, что человек может на него кинуться с кулаками. Парень решил, что сценарист мог так сделать – ведь по нему было видно. Внешне вроде бы обыкновенный седой старик Фромм (он и в самом деле был в преклонном возрасте) при подробном рассмотрении имел настолько бандитское лицо и свирепый взгляд, что если бы такой человек повстречался бы любому в темном переулке, то Йохан без особых усилий в одночасье стал бы богатым – богатым королем мелочи из кармана и маленьких переговорных устройств, мобильными телефонами именуемыми.

- Они поверили бы во все, что я сказал, даже если бы в каждом моем слове ничего, кроме бессмысленного и отвратительного г*на не было. Я владею их душами, их мыслями, я могу внушить им все, что угодно!

- А если серьезно? – устало простонал Гаал.

- Серьезно? – ненадолго задумался Йохан. – Если серьезно, то я могу снять такой фильм, что все их неловкие, детские творюшки по сравнению с моим великолепнейшим творчеством будут ничем. Меня будут боготворить, на меня будут ровняться – и почему это нельзя назвать владением душами? Я могу снять фильм и об этом ангаре, и об этом чертовом Оливере, пропадающем неизвестно где, но…сейчас у меня в планах иной сценарий, более гениальный, чем Браун и это ужасное помещение, - обвел рукой ангар Йохан.

Ангар представлял собой удивительное по своей захламленности помещение. В нем, казалось, находилось все то, от чего другие люди старались по возможности избавляться (но, не умея избавиться, складировали на чердаках, балконах, дачах и в кладовках) – какая-то старая мебель, дорогая, как память («О, а вот с этой тумбочкой у меня связаны таки-и-и-е воспоминания!»), горы разноцветной, пыльной, пахнущей сыростью и плесенью одежды («Замечательнейший пиджак, в котором я повстречался с…»), какие-то коробки с разнообразными надписями на них («Мои вещи, которые я носил, когда мне был годик, а также мои игрушки… О, какой паровозик!»), конструкции всевозможных форм и размеров, когда-то, видимо, служившие украшениями для дома («Это была очень замечательная фигня, которая идеально подходила к моим обоям по цвету и дизайну»), какие-то вещи для проведения магических ритуалов («Невероятный, ну просто невероятнейший бубен, способный призывать духов и отгонять от квартиры любых соседей!») занимали каждый сантиметр пространства ангара, из-за чего он был более похож на огромную свалку. Из-за многочисленных «нужных» Оливеру вещей не сразу удалось отыскать портал – оказалось, арка портала, призванная сосредотачивать и удерживать колоссальную энергию, необходимую для открытия двери в мир, в одном месте, была полностью заставлена коробками, как кирпичами. Йохан не стал задумываться о том, как же Оливеру удавалось активировать портал и выходить во внутреннюю часть Трубы, хотя этот вопрос был из разряда важных, но смело принялся расчищать проход, откидывая весело звенящие разбитым стеклом коробки в стороны. Леда и Гаал стояли в стороне. Девушка с любопытством оглядывалась по сторонам, иногда зарисовывая интересные детали «интерьера» к себе в блокнотик, парень же без интереса следил за своей сестрой и каждым движением Йохана, делая это совершенно незаметно для последнего.

Когда арка портала была освобождена, Йохан неловко спрыгнул вниз, подвернув во время приземления на какую-то «важную» вещь Оливера ногу, громко заорал, ругательством потревожив древнюю пыль на коробках, и, прихрамывая, направился к стене, на которой было несколько металлических труб, одним концом уходящих в потолок, а другим спускающихся в небольшие серебристые ящички яйцеобразной формы с отверстием в них. Йохан, по очереди подходя к каждому ящичку, шарил в них руками, надеясь что-то отыскать, и когда его рука нащупала нужный предмет, Фромм издал громкий непонятный крик, вероятно, торжествующий, но который по своей окраске мог быть и возгласом разочарования и отчаяния. Он поднял руку с найденным предметом вверх, и брат с сестрой заметили в руке старика серебристый шар с прорезанными в поверхности металла линиями, соединяющимися в геометрические фигуры, преимущественно окружности, треугольники и квадраты, начертанными в определенном порядке. Глаза Леды при виде сияющего в лучах прожектора необычного шара вспыхнули ярким изумрудным пламенем огромного интереса, и далее могли бы быть всевозможные громкие женские восторги по поводу странной вещицы в руках Йохана, но девушка прекрасно справилась со своими эмоциями, хорошо поставленным, приятным голосом профессионального журналиста вежливо спросив:

- В руках у вас, как я понимаю, магический ключ к порталу, да?

- Девонька, - проскрипел Йохан, приближаясь к огромной арке, - все-то ты знаешь, но, позволю себе заметить, ты не знаешь о нас и Корпорации абсолютно ничего! Да, это ключ, но ничего магического в нем нет и не было! Это какая-то неведомая технология, изобретение одного из бывших королей этой гр***й страны. Вся Корпорация вообще – это один сплошной механизм; здесь, кажется, даже стены двух комнат, находящихся в разных концах этого здания, взаимосвязаны так, что удар по одной стене вызывает звук в другой, и именно поэтому я не советовал некоторым жителям двух соседних квартир общаться друг с другом, морзянкой выстукивая в стене слова своего языка, ибо всех их «слова» разносятся по Корпорации в одно мгновение. – И Йохан, довольный своим высказыванием, неприятно засмеялся, запрокинув голову к потолку.

Гаал следил за Йоханом со вниманием голодного пса, увидевшего легкую добычу.

- И этот ключ тоже является частью единого механизма Корпорации, неотъемлемой, но важной. Это как…глаза. Ключ позволяет обитателям этой организации увидеть мир. Это устройство не действует за пределами Корпорации, во внутренней части Трубы ключ будет просто непонятным шаром непонятного назначения, но он многое может внутри ее, например… - Йохан, поставив пальцы на некоторые из маленьких окружностей, начертанных на шаре, надавил на поверхность и неожиданно повернул одну из частей ключа, изменив общую картину всех геометрических узоров. Он перевернул шар и повторил процедуру в другом месте, несколько раз, полностью поменяв на нем расположение фигур, после чего подошел к арке и вставил ключ в специальное углубление с одной стороны ворот в другие миры. – Он может открыть дверь в любую часть этого отвратительного мирка!

Йохан нажал на большую кнопку на панели управления порталом, и с нижнего края рамки портала вверх начала подниматься тоненькая белая волна, луч света, и там, где она проходила, оставалась картинка, складывающаяся из мельчайших элементов пространства, точно огромный, восхитительный паззл. За голубоватой пеленой этой немыслимой двери, открывавшейся на иной территории, вырастал огромный светлый мир, выстраивались здания, появлялись какие-то важные детали местности, вырастали деревья, и все это происходило за какие-то доли секунды – великолепное зрелище, заворожившее всех стоящих в этом ангаре, и даже Йохана, в общем-то, привыкшего к «чудесам» подобного рода. Однако чем четче становились контуры прекрасного мира, тем сильнее хмурился Гаал, в душе борясь с желанием броситься от портала наутек.

- Тебе что-то не нравится, парень? – ехидно спросил Фромм, широко улыбаясь, заметивший, что Гаал не совсем уютно чувствует себя рядом с дверью. – По-моему, дверь открылась в прекрасное место, как раз вам под стать – Гессельхедские Поля!

- Но вы обещали отправить нас домой, - строго заметила Леда, с жадностью рассматривавшая энергоудерживающую рамку портала. – А это явно не наш дом…

- Леда, не спорь, беги прочь, - тихо произнес Гаал, почти не разжимая губ.

- Там-то вас всех вылечат, а некоторых даже два раза, уж будьте уверены, и отчистят ваш разум от всяких мыслей, нет, от всех знаний о Корпорации! Превратят вас в безмозглых идиотов, не помнящих даже свое имя, и уж я позабочусь о том, чтобы ваша стадия идиотизма непременно наступила! Ишь, что удумали – взорвать тут все к чертям! Такого права – распоряжаться чужими судьбами – вам никто не давал! Зато я могу это делать как житель Корпорации! И я говорю вам – вон отсюда!

И Йохан с азартом и резвостью взял не успевшую убежать Леду за руку и поволок ее к порталу. Фромм схватил девушку первой неслучайно: отлично понимая, что Гаала ему никакими калачами к Гессельхедским Полям не заманить, а, тем более, не затащить силой, Йохан решил, что в парне проснутся братские чувства, когда он увидит, что его сестру обижают, и побежит ее спасать куда угодно, в том числе и в нежелательное для себя место. Но, так как Фромм не сумел бы привести Леду непосредственно в корпуса лечебницы для наркоманов, предоставив таким образом в руки медперсонала еще и Гаала, то оставалось надеяться, что санитары и врачи заметят подозрительную активность рядом с Полями раньше, чем рыжий парень сумеет спасти свою сестру. Йохан упрямо тащил сопротивляющуюся, кричащую девушку к лечебнице, но брат Леды почему-то не предпринимал никаких действий, с некоторым злорадством смотря вслед удаляющемуся сценаристу, произносящему громкие «обидные» фразы, призванные спровоцировать рыжего, и своей сестре.

- Гаал! Гаал! Сделай же что-нибудь!

- «Гаал, Гаал»! – передразнил Йохан, поморщившись. – Ты думаешь, твой брат способен на хорошие поступки в отношении кого-нибудь, кроме себя? Да по нему же видно, что он заботится только о себе! Смотрите-ка, парень испугался лечебницы, ой, смотрите-ка, какая она страшная, - неприятно смеялся Фромм. Своими словами он провоцировал не Гаала, но саму Леду, которая с каждым метром все ожесточеннее била своими маленькими кулачками Йохана.

- Это ты думаешь только о себе, иначе не стал бы так жестоко обращаться с нами, выпроваживая нас с Корпорации, пытаясь заточить нас в этом заведении! – кричала Леда, даже в такой ситуации не забывавшая про некоторую вежливость и правильное построение фраз – ругалась и возмущалась она исключительно на литературном языке.

Ни Леда, ни сценарист не заметили, как к ним неспешно подошел робот в черной толстой броне, и Йохану хватило лишь одного взгляда на суровый лик механического человека, чтобы понять, что перед ними находился кто-то из медперсонала Гессельхедских Полей, пришедший избавить девушку от «мучительного знания о Корпорации» и Йохана от самой Леды. Вот только Фромм не знал точно, как выглядели медицинские работники этой лечебницы, и потому он мог лишь догадываться о том, кем являлся робот и почему он находился именно здесь. Йохан просто воспринял механического человека как конец всем этим «приключениям» с Солнечными и их приходом в Корпорацию и потому не стал задавать никаких лишних вопросов, попытавшись (не без некоторой настойчивости) передать девушку роботу, как ненужную вещь.

Гаал все еще стоял в ангаре, на границе двух миров, но на выручку сестре почему-то не спешил. Йохан злился. Он не любил, когда что-то шло не по его плану.

Робот не стал представляться и задавать обыкновенные в подобной ситуации вопросы типа «кто вы такие и чего вы здесь забыли», но безо всяких слов ударил Йохана по голове, изгнав из того сознание. Леда от неожиданного поворота ситуации вскрикнула, на что механический рыцарь среагировал странно: степенно повернулся к девушке, поднял вверх указательный палец и важно погрозил им, одновременно извлекая откуда-то из недр своего тела ужасный скрежещущий звук, похожий на «но-но-но». Вогнав зеленоглазого ангела в ступор, отвернулся от Леды и подобрал с земли бездыханное тело Йохана, унося его куда-то прочь.

- Эй! Куда ты! – крикнула вслед роботу Леда, потому как считала своим долгом это крикнуть (иначе совесть мучила бы ее до скончания времен), но робот, видимо, не посчитал нужным отвечать девушке, удаляясь от нее с неумолимостью разогнавшегося товарного состава.

Так как совесть Леды не была успокоена, девушке пришлось бегом возвращаться к порталу и просить, ну просто умолять Гаала как-нибудь вызволить их недавнего врага из рук этого странного механического существа, и не потому, что в девушке неожиданно проснулось благорасположение к этому старику, нет – от робота разило такой опасностью, что казалось неправильным оставить какого-либо человека, пускай и не самого лучшего, в компании с самой смертью. Гаал, терпеливо выслушав все торопливые и эмоциональные фразы Леды (иногда в ней все-таки просыпалась настоящая женщина, подавляющая журналистскую натуру), ответил одним простым словом:

- Нет.

- Ну, Гаал! Почему я должна уподобляться тебе, равнодушному и бесчувственному человеку, из-за твоего нежелания помочь даже не этому Йохану – мне! Ты понимаешь меня?

- Нет, - скривился Гаал, подходя к порталу с той стороны, где в арку был вставлен ключ, внимательно рассматривая систему управления дверью в мир. – Зачем я должен спасать того, кто хотел от меня избавиться, и где избавиться, только подумай – в Гессельхедских Полях!

Гаал, открыв крышку устройства для считывания информации с ключа, попытался шар оттуда вытащить, но у него ничего не вышло – по крайней мере, с первого раза. Найдя в одной из многочисленных коробок, лежащих на полу, гаечный ключ, парень попытался применить его как рычаг, но шар плотно сидел в углублении, не сдвигаясь ни на миллиметр.

- Гаал! Помоги мне! Ты ведь хороший человек, я знаю! Этот Йохан мог бы нам помочь в добывании информации о Корпорации! Он бы рассказал о ней всю правду!

Ожесточенная борьба с ключом к порталу прекратилась, но лишь на мгновение, чтобы возобновиться с большей силой. Гаал пытался скрыть свои эмоции за работой, за какими-то бесполезными поспешными действиями, маскирующими душевное смятение, но Леда знала Гаала не первый год, чтобы сказать, что парень переполнен взрывоопасными чувствами, могущими без должного контроля вылиться в разрушение всего и вся, в том числе и тела брата.

- Вы, люди, переоцениваете меня. Почему вы думаете, что я лучше, чем есть на самом деле? Почему вы уверены, что я способен на хорошие поступки, в том числе и ради своего врага? Леда, ты наивная, слишком. Если ты всерьез веришь, что этот Йохан может нам помочь, - Гаал с усилием нажал на свой рычаг, но ничего не произошло, и это разозлило парня еще больше, - то ты ошибаешься, и эта ошибка может стоить тебе жизни. Леда, в Гессельхедских Полях людей не гладят по головке. Их лечат – сильнейшими лекарствами, подавляющими волю и разум, трудом, изнуряющим трудом на благо государства и Трубы в целом. Наш враг хотел уничтожить наше будущее, понимаешь? Любой побывавший в этой лечебнице получает отметку под глазом, и это клеймо не дает иной раз даже купить что-либо нормально, что уж говорить про то, чтобы куда-то устроиться на работу! Если в Полях так издеваются над человеком во время первого попадания туда, то…я боюсь даже представить, что будет, если кто-то, вроде меня, попадет туда во второй раз.

Ключ из углубления не доставался, Гаал злился, и Леда, не желающая стать свидетельницей чудовищного погрома, который мог устроить брат в результате эмоционального взрыва (тот был уже на грани этого), подмываемая душевной волной, поднятой совестью, побежала к порталу, и, несмотря на вялые крики протеста Гаала, умчалась в сторону Гессельхедских Полей и ушедшего робота, унесшего Йохана.

- Я не могу ждать, пока произойдет несчастье с этим Йоханом! – сообщила на прощание Леда и скрылась из виду настолько быстро, что наверняка не услышала, как брат громко, на весь ангар, на всю Корпорацию, на весь мир прокричал все то, что он думает о своей сестре, и единственное относительно цензурное слово, которое можно было вычленить из его фраз, было словом «Дура!».

- Сдохнешь там, ненормальная, а я не буду хоронить твой растерзанный труп! – добавил под конец Гаал, завершив своё невероятное по художественной силе высказывание, и, удовлетворившись своей речью, замолчал, довольный, счастливый, что ему удалось так обидно для Леды выразиться. Он оставил свои попытки вытащить ключ из углубления при помощи рычага, но принялся нажимать на все кнопки панели управления порталом подряд, надеясь, что это приведет к какому-либо результату, и в самом деле, результат, подогнанный к Гаалу такими вот «пинками», не заставил себя ждать. С легким щелчком шар выскочил из арки портала, но он сразу же был спрятан, утоплен, в некоторой мере растворен в одном из многочисленных карманов бесформенной одежды Гаала.

Кто владел ключом – тот владел миром, и так решил не Йохан, а он, Гаал Хоуп, только что этот ключ заполучивший в свое владение. Шар в руках такого человека был реальной силой, способной перевернуть всю Трубу вверх дном, и для парня велик был соблазн вставить это устройство обратно в арку портала, открыть дверь в каком-нибудь неожиданном для обывателей месте – например, в банке, и украсть оттуда все деньги, обеспечив себе таким образом спокойную жизнь и даже спокойную старость – ограбление списали бы на какого-нибудь короля, решившего именно в этом банке снять свой очередной «блокбастер». Но вовремя вспомненная цель прибытия в Корпорацию заставила Гаала малость убавить свое страстное желание разбогатеть за пару минут, и парень направил свои ноги в тот ангар, откуда еще недавно, но «вроде бы навсегда», увел его и его сестру Йохан.

К Джозефу.

Нет, Гаал не почувствовал неожиданно желание встретиться с тем, с кем у него получилось проговорить дольше чем две минуты, не используя при этом ругательства. В поступке парня не было ничего странного. Джозеф не волновал Гаала нисколько, ему было все равно, что будет этому человеку за привод в Корпорацию Солнечных, в каком состоянии (душевном и физическом) он застанет этого человека, когда он придет туда, но, после некоторого размышления, Хоуп понял, что было бы желательно, чтобы Уильямс был в состоянии пьяной свиньи – так расправиться с бывшим королем было бы легче. Конечно, парню не хотелось марать руки сейчас, в особенности, когда он недавно только встал на путь исправления, но ему очень, очень нужен был кораблю, на котором он мог бы вылететь из портала где-нибудь в самом центре Трубы, когда Корпорация будет подорвана, а такой корабль как раз имелся у Джозефа, наверняка ему не нужный и занимающий в ангаре много лишнего места. К цели, если она благая, можно идти любыми путями и достигать ее любыми способами…

В ангаре Джозефа не наблюдалось, на палубе корабля тоже, но оглушительный храп выдавал местоположение бывшего короля, и Гаал, следуя на храп как за путеводной нитью, быстро обнаружил Уильямса в трюме, сидящего в обнимку с ящиком с вином. В том, как спал Джозеф, было что-то детское, похожее на то, как уставшие от игры малыши засыпают прямо на полу, но отвратительный запах рвоты и дешевого вина, которое не то, что королю – в питейном заведении подавать стыдно, портил всю прелестную картинку крепкого сна человека. Гаал не без отвращения взирал на этого поверженного алкоголем и жизнью великана, некогда величественного (по заверениям Леды) короля своей эпохи, правящего мудро, справедливо, бывшего настоящим солнцем, освещавшим каждый уголок этой страны (недаром именно в той стране, где правил Джозеф, была построена Корпорация – место, изначально призванное дать монарху возможность самому проверять выполняемость принимаемых им законов и следить за уровнем жизни населения). Смотрел-смотрел, да и не удержался от того, чтобы пнуть человека по огромной механической руке, вызвав громкий гул – захотелось отыграться за раннее избиение и за моральное падение монарха в самый низ этого общества. Пнул еще раз. И еще. От души.

Неожиданно дверь в каюту распахнулась, и на пороге предстал такой жуткий демон, что сердце Гаала, человека, в общем-то, далеко не пугливого, ушло в пятки. Лицо (или морда?) этого на редкость отвратительно создания было приплющено, в верхней его части расположились узкие маленькие глаза (в количестве шести штук) во свирепым огоньком в них, а снизу был длинный, похожий на щель рот, наполненный тонкими, точно иглы, зубами. На голове демона громоздилась огромных размеров треугольная шляпа с пером. Пропорции тела существо имело вполне человеческие, две руки и две ноги, двигающиеся нормально, вот только руки демона постоянно ощупывали стены, а ноги его двигались странно, будто в дикой пляске – Гаал, завороженный столь необычным способом передвижения явно адского создания, не сразу понял, что демон стоит уже в двух шагах от него, а его руки тянутся к лицу парня.

Гаал шарахнулся назад, но демон, оказавшийся неожиданно проворным, среагировал на его движение, подался перед, вытянув перед собой руки, точно страшная мумия, и быстро схватился за шею рыжего паренька; пальцы проворно нащупали сонную артерию, и через мгновение парень, потерявший сознание, был уложен на полу рядом с храпящим Джозефом.

Гаал и не знал, что ему, единственному из всех простых смертных, оказана великая честь – находиться рядом с таким человеком, с настоящим королем Джозефом – о такой возможности даже до сих пор мечтали многие люди мира сего, надеющиеся одним лишь своим присутствием (речи о словах не шло!) заставить монархов начать борьбу против Леланда, узурпировавшего власть. Более того: Гаал не мог знать, что в тот день ему посчастливилось дышать одним воздухом с еще одним бывшим монархом, извечным противником Джозефа Уильямса, его родственником, а ныне – конкурентом в съемке разнообразных фильмов.

Демон, схватившийся за свое лицо, неожиданно начал выворачивать его наизнанку, пока оно, смятое, деформированное, не оказалось отброшенным прочь. Маска. Превосходно сделанная маска скрывала лицо Богарта Гроуберга, не желавшего, чтобы его во время исполнения некоего плана кто-либо узнал.

Дата добавления: 2015-05-26