Апартаменты Леланда Хоупа

Леланд устал убеждать народ в том, что он – хороший правитель. Телевидение отказывалось показывать пропагандистские видеоролики, рекламирующие, нахваливающие достоинства этого человека, оно было охвачено болезнью разрушительного инакомыслия: по нему то и дело передавались тревожные документальные фильмы Леды Хоуп о Корпорации, разоблачающие королей, показывались страшные новости с включением в основную информацию видеозаписей очевидцев, до сих пор злобно разбирающих организацию на кирпичи. Хоупа-старшего обвиняли во всех смертных грехах, в том числе и в том, что на территории его идеального мира завелась эта обитель зла, так мешающая людям спокойно жить, и Леланд уже устал объяснять всем, что даже и в идеальных мирах бывают свои темные пятна – стоит только вспомнить королевства убитых ныне монархов. Но никто не желал слушать правителя Трубы – всего за несколько часов тема королей и Корпорации стала для них весьма болезненной. Преступления королей были оправданы, негативные черты правления монархов были забыты (есть такое свойство человеческой памяти – забывать плохое), а Леланд мгновенно превратился из Спасителя в диктатора (каким он и был на самом деле – просто об этом никто не говорил, все тактично держали свое мнение при себе, ожидая, что «вот-вот правитель принесет в мир всеобщее счастье»), поработившего все человечество. Силовое подавление недовольства жителей Трубы ни к чему не привело: напротив, революционное настроение охватило почти все население мира, потому как люди как бы получили подтверждение того, что во всех их бедах виноват Хоуп, если он вызвал свои войска, пытаясь заставить народ, «истину глаголющий», умолкнуть, а потом и сами гвардейские части перешли на сторону бунтовщиков.

И заперся Хоуп в своих апартаментах, приказав Розе стоять в дверях не на жизнь, а на смерть, никого не впуская, но секретарша, верная секретарша, которая до этого беспрекословно исполняла любую просьбу начальника, почему-то отказалась это делать (Хоуп догадывался, почему: она ведь видела, что он делал с Богартом!), а потом и вообще присоединилась к вооруженной толпе на улице. Опасаясь того, что народ пойдет устраивать над ним свой суд, бессмысленный и беспощадный, Леланд закрыл и заблокировал все двери в Центре Управления Трубой, забаррикадировал стеклянные ворота, ведущие в его кабинет, сдвинутыми столами, и, отойдя к своему балкону, но не приближаясь к нему, будто бы опасаясь, что бунтовщики, как тараканы, полезут оттуда, Хоуп сел на пол и приготовился чего-то ждать. Сердце его подпрыгивало от любого звука, разлетавшегося по коридорам. Леланд будто бы кого-то все-таки, даже несмотря на все баррикады, ждал, боясь его прихода, но по какой-то причине все равно желая этой встречи, точно от нее зависел исход всей развернувшейся в мире ситуации. Он понимал, что в Центр могут проникнуть разве что волшебники, могущие телепортироваться сюда, понимал, что таких не существует, но все равно верил в чудо, одновременно находясь под влиянием страшного отчаяния.

Чудо не заставило себя ждать.

В темном пространстве апартаментов некая сила прорезала контуры прямоугольника маленького портала, заполнила его пугающей, вязкой тьмой какого-то другого помещения, и из этой темноты вышел рыжий Гаал, ухмыляющийся парень, держащий себя по-королевски, но одетый в грязные, неприятно пахнущие мочой, испражнениями и немытым телом лохмотья, и в его руках, едва лишь только его взгляд натолкнулся на сидящего на полу Леланда, имеющего вид ну совершенно не величественный, даже растерянный, появился нож. Портал сразу же закрылся вслед за ним, не позволяя никому из этой страшной реальности проникнуть в другую.

- Отец, у тебя проблемы? Портал выкинул меня именно сюда, а это значит…

- Гаал? Живой? Опять? Сколько же можно возвращаться с того света! Тебя ведь этот у***к Богарт должен был убить? Ну, вернее, - поспешил пояснить Хоуп-старший, увидев угрожающий шаг вперед, сделанный сыном, - я не говорил ему это сделать, я вообще, честно говоря, не знал, что дело дойдет до таких издевательств над всеми моими детьми, но я думал, что после всех этих…«социальных фильмов» Гроуберга никто не выжил…

- Так никто и не выжил, ты прав, - сокращая расстояние до своей жертвы, поддерживал диалог Хоуп-младший. – Один лишь я сумел вырваться. Сразу вот к тебе побежал, думаю – пожалуюсь отцу, пусть он примет какой-нибудь закон, могущий жестоко покарать этого проклятого Гроуберга. А, папочка? Ты ведь примешь новый закон? А если это не сможешь сделать ты – потому что это будет несколько проблематично из-за отсутствия жизни, то я вполне могу взяться за это нелегкое дело. Я прочитал множество книг о политике. Я многое знаю о законах, которые нужны народу.

До Леланда оставалась всего лишь пара метров, и Хоуп-старший, видя неумолимо приближающегося Гаала с блестящими от безумия и излишней увлеченности чем-то глазами, вытянул перед собой руки, как бы надеясь остановить сына, и испуганно заговорил:

- Не страдай ерундой, Гаал! Хотя, конечно, иногда мне кажется, что ты страдаешь чем-то более серьезным и неизлечимым, а ерунда – это так, мелочи, временно умопомрачение. Неужели в Гессельхедских Полях тебя не вылечили?

- А, так ты знаешь, где я побывал? – расплылся в безумной улыбке Гаал.

- Шрам под правым глазом говорит об этом красноречивее всех слов.

- А я и Джозефу сделал такой же знак под глазом, видел? Но его-то ты почему-то не спрашивал об «успешности лечения» в Полях… А вообще, это был мой эксперимент, который должен был показать отношение людей к настоящим наркоманам и их подделкам. Видишь, я тоже, как и ты, использую людей для проверки своих теорий…

Леланд удивился, услышав подобное от своего сына, раньше не желающего быть похожим на своего отца, и внутренне вздрогнул от предчувствия нехорошей развязки встречи. Хоуп-младший остановился рядом со своим отцом на расстоянии вытянутой руки правителя. Проверил пальцем остроту лезвия. Помахал ножом перед носом Леланда, заставив того испугаться и понять, что бежать отсюда некуда, наслаждаясь мечущимися по лицу в поисках выхода глазами своего отца, общим его состоянием подавленности, как раньше наслаждался подобным сам Леланд, наблюдая за Богартом.

- Тебе же ведь не нравилось, когда тебя сравнивали со мной? А теперь?.. Что-то изменилось, и ты сам стремишься к сходству? – наклонив голову, вкрадчиво спросил Леланд.

Гаал очаровательно улыбнулся, мечтательно закатив глаза, пожал плечами, и, шагнув вперед, наклонившись, резко схватил правителя мира за горло, поднося к бледной, холодной коже человека острый нож.

- Изменилось, да. Я хочу не просто быть похожим на тебя - двум Хоупам не жить вместе. Мне еще несколько недель назад пришла в голову потрясающая идея. Я хочу занять твое место. Ты, как правитель, дискредитировал себя. Ты болен душой и сердцем, и я пришел вылечить тебя.

Леланд презрительно фыркнул, поняв высказывание Хоупа-младшего буквально:

- Правителем захотел стать? А ты знаешь, что это потребует от тебя колоссальных усилий и ответственности, чего от тебя (уж я-то знаю!) не дождешься?

- Знаю. И если все это есть у тебя, следовательно, это и я смогу в себе развить.

- А что ты сможешь дать людям?

Хоуп, казалось, на мгновение задумался, стеклянными глазами уставившись в сторону балкона.

- То же, что и ты. Новую идею о постройке счастливой жизни. Встретимся на том свете, отец, может, даже обсудим результаты нашей деятельности. Не болей.

Лезвие легко перерезало горло правителя мира, отца Гаала Хоупа. Леланд дернулся, забулькал, захлебываясь кровью, но Гаал держал отца крепко, не позволяя ему двигаться – так он мог умереть медленно, перед смертью несколько помучившись, возненавидев не покидающую его тело жизнь. Правитель уходил в мир иной, и был в этой смерти немалый трагизм, способный заставить плакать любого, даже бездушного робота, но вокруг никого из подданных не было, и Леланд умирал один, вдали от своего народа, покидая его в самый напряженный момент жизни. Сын, глядя в угасающий взор своего отца, почему-то не испытывал никакой жалости или любви…

…Гаал обнаружил в шкафу Леланда несколько комплектов чистой одежды, достал оттуда и разложил их на столе. Синяя парадная военная форма, наподобие той, что носили обычно гвардейцы. Обычный черный китель со стоячим воротником, с двумя рядами красных пуговиц, с красными нашивками, штаны с лампасами, тоже красного цвета, лакированные сапоги на невысоком каблуке. Китель парадный (пуговицы там были другие, золотые), на котором был маленький кармашек для часов на цепочке, а к воротнику там был прикреплен нескромных размеров золотой орден в форме креста с сияющим камнем в центре, плюс штаны и сапоги, также имеющие какие-то детали, подходящие по стилю к одежде. Пара рубашек в клетку с коротким рукавом и джемперов, а еще несколько пар джинсов разных цветов и фасонов. Хоупу необходимо было что-то, что могло скрыть все его многочисленные татуировки, и потому он остановил свой выбор на обычном кителе со стоячим воротником.

Примерив его перед зеркалом, а, несколько после, надев и остальные вещи из комплекта, Гаал остался доволен. Он был очень, очень похож на Леланда, строгого, подтянутого, собранного правителя, каким тот был прежде, до всей этой истории, однако внешность портили шрам на лице, серьга в левом ухе, разный цвет глаз и шевелюра рыжего цвета. Волосы отца Гаала были черными от природы, такими они были и у Хоупа-младшего, пока тому не взбрела в голову идея покрасить их, и потому пришлось Гаалу несколько побродить по безмолвному, пустому Центру, заглядывая во все помещения в поисках черной краски для волос. Удача улыбнулась Хоупу – в одном из кабинетов стояли еще не распакованные коробки с краской, которая, как оказалось, была заказана для правителя – он, если верить письму самого Леланда, посланному производителю краски и вернувшемуся с товаром обратно, давно начал седеть, но не хотел бы показывать это людям, будто бы седина могла лишить его некоторых важных качеств идеального человека. Гаал не без волнения произвел процедуру возвращения себе «натурального» цвета, после чего оставалось дело за малым – вынуть серьгу, куда-то спрятать шрам и как-то изменить цвет глаз.

Отметка Гессельхедских Полей была спрятана под широкой черной повязкой на пол-лица, и потому необходимость в поиске линз отпала сама собой – глаза Гаала были желтого цвета, неприятного, как у хищника, и потому левый глаз был точно таким же, как и у Леланда, что подозрений бы не вызвало.

«Я хочу занять твое место … Твое – это значит не только твою должность, как думал ты, отец; я хочу занять твою личность, стать тобой, придя к власти на все готовое…».

Выкинул предварительно изуродованное тело правителя с балкона, надеясь, что стоящие внизу люди-пираньи примут его за убитого в неравной схватке сына Хоупа-старшего. Разблокировал все двери Центра, впуская возбужденную толпу внутрь. Сел за возвращенный на место стол и принялся ждать, приняв ту же самую позу, в которой обычно Леланд встречал всех посетителей…

Первым делом в апартаменты вбежала секретарша Роза, которая незадолго до этого разочаровалась в правителе мира и присоединилась к бунтовщикам, даже несколько раз прокричав на всю улицу гневные слова в адрес Леланда. Теперь она будто бы решила раскаяться в содеянном, почему и сразу же, как только открылись стеклянные двери, упала на пол, заляпанный кровью, и несколько метров ползла по нему на коленях, умоляя ее простить. Хоуп-младший, смерив ее снисходительным взглядом, махнул рукой, призывая ее прекратить унижение.

- Ну, не надо, - приятным голосом проговорил Гаал, по-доброму улыбнувшись.

Секретарша широко распахнула глаза, будто бы увидела в образе правителя что-то неправильное (повязка ее ничуть не смутила – тело, выпавшее с балкона, и кровь на полу кабинета красноречивее слов сообщили, что в апартаментах произошла схватка правителя с кем-то из бунтовщиков, из которой Леланд, убивший врага, вышел всего лишь лишенным глаза), услышала звуки голоса, отклоняющиеся от нормы, учуяла что-то не совсем обычное, но после, несколько раз тряхнув головой, приняв все, что ей показалось в «Леланде» другим, за игру своего воображения, мысленно отругав себя за излишнюю подозрительность (она посмела усомниться в подлинности правителя!), встала, отряхнулась, досадливо посмотрев на продырявившиеся после ползанья по полу колготки, и окончательно пришла в себя, приготовившись исполнять многочисленные распоряжения.

Гаал внутренне возликовал – если Роза приняла его за его отца, значит, и остальные поверят в это…

- Будьте добры, расскажите о причинах и целях этого собрания внизу Центра Управления Трубой… А еще лучше – подготовьте письменный отчет об этом, но сначала - разгоните всех людей, собравшихся там. Для этого можете взять мою дубинку. Я сегодня добрый…

Дата добавления: 2015-05-26