ЗЕМЛЯ КАИНА 9 страница

Жестокое убийство не осталось неотомщенным. Сипаи на крыше казарм повскакали на ноги и стали стрелять частыми залпами по убийцам, а Уолли, наблюдавший за происходящим с крыши офицерского собрания, послал джамадара Дживанд Сингха с двадцатью солдатами выбить противника с территории миссии. Это была четвертая вылазка, предпринятая с утра разведчиками, и они снова оттеснили афганцев назад и страшно отомстили за искромсанного, чудовищно изуродованного человека, отрубленная рука которого по-прежнему сжимала пропитанную кровью записку с отчаянной мольбой о помощи, обращенной к ничтожному трусу, сидевшему на троне Афганистана.

В последний год Уолли видел много жутких зрелищ и думал, что стал невосприимчив к ним. Но при виде зверской расправы над несчастным индусом – который, будучи безоружным посыльным, несущим письмо правителю Афганистана, должен был пользоваться неприкосновенностью, – ему стало дурно, и он бросился вниз по лестнице, чтобы лично возглавить атаку. Но во дворе Уолли сообщили новость, что враги в тылу, не сумев выломать маленькую дверь в задней стене двора, теперь пробивают саму стену и уже пробили в двух местах.

Угроза была слишком серьезной, и потому, послав джамадара возглавлять вылазку, Уолли взялся за устранение новой опасности. Они и так с трудом держались, вынужденные отражать атаки на передней линии обороны и с правого фланга под огнем с соседних крыш, но если враг прорвется с тыла и хлынет во двор, гарнизону вместе с ранеными придется покинуть резиденцию и отступить в казармы – на последнюю оставшуюся у них позицию. Причем позицию, не подходящую для обороны: как только они сдадут резиденцию, удержать казармы от наступающего противника станет невозможно, поскольку тогда он откроет по зданиям массированный огонь с расстояния нескольких ярдов, а они, загнанные туда, не смогут видеть территорию миссии и следить за действиями афганцев.

Сломать заднюю стену, прискорбно тонкую, не составляло труда, и люди, заполонившие узкую улочку за ней, крушили ограду, не подвергаясь никакой опасности. Стрелять по ним можно было лишь со зданий резиденции, причем стоя на парапетной стенке на доме посланника или на самом углу крыши офицерского собрания и целясь прямо вниз. Первые три джавана, попробовавшие сделать это, были мгновенно убиты вражескими стрелками, укрывавшимися за парапетами крыш на другой стороне улицы, и повторять попытку не стали.

Афганцы довольно долго крушили стену, прежде чем люди в резиденции заметили опасность. Стук киркомотыг заглушался безостановочным треском выстрелов и ревом толпы, чьи ненависть к неверным и врожденная воинственность разжигались долгим постом Рамадана. О существовании новой смертельной угрозы стало известно, только когда несколько слуг, прятавшихся на первом этаже дома посланника, увидели отверстие, появившееся в стене у самого пола. Один из них бросился наверх, чтобы предупредить об опасности, и стал умолять посланника покинуть свой кабинет и перейти в другое здание.

– Хузур, если эти шайтаны пробьются снизу, вы окажетесь в западне. А тогда что станется с нами? Вы нам отец и мать, и, если мы потеряем вас, нам конец – всем нам конец! – провыл объятый ужасом мужчина, колотя лбом об пол.

– Би-вакуфи![47] – гневно рявкнул Каваньяри. – А ну, встань! Нытье вас не спасет, а вот работа – может. Пойдемте, Уильям, и остальные тоже; им там понадобится наша помощь.

Он устремился к лестнице, Уильям и два джавана, стрелявшие сквозь щели в ставнях, последовали за ним, а стенающий слуга замыкал шествие. Но Уолли, увидев серое лицо и несфокусированный взгляд шефа и поняв, что на сей раз отказаться от его помощи не удастся, сумел убедить его, что он принесет гораздо больше пользы в качестве снайпера, ведущего огонь по толпе с верхнего этажа офицерского собрания, дабы отбить у мятежников охоту снова вторгнуться на территорию миссии.

Каваньяри не стал возражать. Он начинал страдать от последствий контузии и не заподозрил, что на самом деле лейтенант Гамильтон попросил его занять именно эту позицию лишь потому, что считал верхний этаж офицерского собрания гораздо более безопасным местом, чем полный народа двор, и хотел оградить раненого начальника от ненужного риска.

Словно доказывая оправданность такой предосторожности, мушкетная пуля, выпущенная с близкого расстояния и на уровне коленей, просвистела над землей, едва Уолли успел увести сэра Луи со двора. Выстрел ранил двоих мужчин и привел в изрядное смятение всех остальных: казалось, он произведен из палатки, где прежде хранились боеприпасы, и только после второго и третьего выстрела гарнизон понял, что афганцы пробили стену за пустой палаткой и стреляют по ним вслепую с улицы за резиденцией. Двор словно по волшебству опустел, и Уильям приказал наику (старосте) Мехр Дилу и сипаям Хасан Гулу и Удин Сингху заделать дыру. А чтобы добраться до нее, требовалось снять палатку.

Трое джаванов сумели сделать это и с помощью палаточных колышков затолкали скомканную парусину в пролом, после чего загородили ненадежно заделанное отверстие толстой кожаной ширмой из столовой комнаты и окованным жестью сундуком с зимней одеждой своего командира. Но по ходу дела наику прострелили руку, и сразу по окончании работы Хасан Гул отвел раненого товарища в здание офицерского собрания, к доктору-сахибу, ибо рука у Мехр Дила висела плетью и из-под кушака, который он туго затянул над раной в надежде остановить кровотечение, лилась кровь.

Комнаты на первом этаже были полны мертвых, раненых и умирающих, но доктора-сахиба там не оказалось, и его измученный помощник, Рахман Бакш, на миг подняв взгляд от полотенца, которое накладывал в качестве тампона на огнестрельную рану в бедре какого-то сипая, сказал, что сахиба позвали наверх и что Хасан Гулу лучше отвести наика туда – здесь, внизу, уже нет места для раненых.

Двое джаванов поднялись по лестнице в поисках доктора и, заглянув в открытую дверь, увидели, как он склоняется над сэром Луи, который лежит на кровати, согнув ноги в коленях и держась рукой за голову. Зрелище не встревожило их, поскольку все знали, что «бара-сахиб» получил ранение в голову; решив, что он страдает от последствий ранения (и не желая отвлекать доктора от столь высокопоставленного пациента), джаваны повернулись и спустились вниз, чтобы подождать, когда Келли-сахиб освободится.

Но сэр Луи свалился не от контузии. Он снова был ранен, на сей раз пулей, пробившей деревянную ставню, за которой он стоял, – пулей, выпущенной из одной из английских винтовок, партию которых прежний вице-король, лорд Майо, в знак доброго расположения подарил отцу Якуб-хана, Шер Али, от имени британского правительства…

Сэр Луи умудрился добраться до кровати, и совар, стрелявший сквозь отверстие в стене рядом с окном, сбегал вниз за майором медицинской службы Келли. Но Рози ничего не мог сделать, кроме как дать раненому воду – ибо он очень хотел пить – и обезболивающее средство. И надеяться, что конец наступит быстро.

Он не мог даже остаться с посланником. В его помощи нуждалось слишком много других людей, часть которых могла продолжать сражаться после оказания медицинской помощи. И Рози не считал нужным сообщать, что Каваньяри-сахиб смертельно ранен: подобная новость повергла бы гарнизон в уныние, а они и так находились под сильным психологическим давлением, потому что афганцы на улице и на соседних крышах начали призывать своих единоверцев мусульман присоединиться к ним – убить четырех сахибов и присвоить сокровища резиденции.

– Убейте неверных и присоединяйтесь к нам! – кричали зычные голоса невидимых людей, крушащих хлипкую саманную стенку двора. – Мы ничего не имеем против вас. Вы наши братья, и мы не желаем вам зла. Отдайте нам ангрези – и мы отпустим вас на все четыре стороны. Присоединяйтесь к нам, присоединяйтесь к нам!

«Благодарение Господу за молодого Уолли, – подумал Рози, прислушиваясь к неумолчным призывам. – Если бы не он, некоторые из наших людей, возможно, не устояли бы перед искушением поступить именно так, чтобы спасти свои шкуры». Но Уолли, похоже, знал, как противостоять этим заманчивым предложениям и поднять дух гарнизона, не только своих джаванов, но и многочисленных штатских – слуг и канцелярских работников, укрывавшихся в резиденции. Он, казалось, обладал способностью находиться в полудюжине разных мест одновременно – сейчас он на крыше одного из двух домов, а в следующий миг уже в казармах или во дворе, а еще мгновение спустя в комнатах, где лежат раненые и умирающие: хвалит, подбадривает, утешает, поднимает на смех малодушных, отпускает шуточки и распевает во все горло, взбегая по лестнице, чтобы поддержать словом тающую группу разведчиков на крыше офицерского собрания или сипаев на крыше казарм, ведущих огонь по мятежникам под ненадежным прикрытием парапетной стенки.

Рози посмотрел на умирающего посланника и подумал: «Когда он умрет, вся ответственность за оборону этой крысиной ловушки ляжет на плечи молодого Уолли… Уже лежит. Впрочем, надежнее плеч не найти». Он повернулся и вышел из комнаты, затворив за собой дверь и велев одному из слуг сидеть подле нее и никого не впускать: у бара-сахиба болит голова, и ему нужно отдохнуть.

Комната располагалась в глубине дома и была сравнительно прохладной, но, когда Рози вышел за порог, на него накатила волна жара и вони, ибо солнце стояло высоко над головой и во дворе резиденции почти не было тени, а на крышах, где находились разведчики, так и вовсе не было. Свежесть раннего утра давно исчезла, и в знойном воздухе воняло серой и черным порохом, а из нижних комнат обоих домов шел тошнотворный всепроникающий запах свежей крови и йодоформа – и прочие, еще более отвратительные запахи, которые усилятся с течением времени.

«У нас скоро кончатся медикаменты, – подумал Рози, – и бинты, и корпия. И люди…» Он взглянул через плечо на закрытую дверь и, почти бессознательно отдав честь, спустился по лестнице в душные, жаркие, зловонные комнаты, где жужжащие рои мух усугубляли страдания раненых, стоически терпевших все муки.

Многие мятежники пробрались обратно на территорию миссии и укрылись в конюшнях и за многочисленными глинобитными стенами, в которых они прорубали бойницы и сквозь них вели огонь по казармам и резиденции. Но у Уолли не хватало солдат для очередной вылазки. Его ненадежные укрепления между вражескими позициями на территории миссии и соседними домами, на крышах которых собиралось все больше стрелков, подвергались яростному обстрелу, и казалось удивительным, что в гарнизоне еще остались живые. Но живые все же остались, хотя их численность стремительно сокращалась. Тот факт, что противник нес значительно большие потери, не утешал. Уолли прекрасно понимал: у афганцев неисчерпаемые резервы и, сколько бы раз разведчики ни отбрасывали их и сколь бы многих ни убили, сотни других мгновенно придут на смену, точно зубы дракона. Но заменить убитых и раненых в резиденции некому. И из дворца по-прежнему никаких известий и никакой помощи…

Он принимал контрмеры против афганцев, пробивающих стену двора, когда запыхавшийся совар сбежал по лестнице с крыши офицерского собрания и сбивчиво доложил, что мятежники на улице притащили длинные лестницы и перекидывают их с домов напротив подобием мостов, по которым карабкаются, точно мартышки. Несколько из них уже достигли крыши – и что делать защитникам резиденции? Им не выстоять против такого количества врагов.

– Отступайте вниз по лестнице, – резко приказал Уолли, – но медленно, чтобы афганцы последовали за вами.

Совар убежал, а Уолли передал аналогичный приказ разведчикам на крыше дома посланника и, велев джамадару Мехтаб Сингху следовать за ним со всеми джаванами, каких только можно отозвать с позиций, бросился в здание офицерского собрания.

Разведчикам удалось скинуть первые лестницы на головы толпы. Но за ними появились другие – полдюжины, самое малое, – и хотя первые афганцы, достигшие крыши, были убиты выстрелами в упор, остановить поток людей, карабкавшихся следом за ними, не представлялось возможным, а потому маленькая группа разведчиков отступила к лестнице и стала спускаться, ступенька за ступенькой.

Уолли с подкреплением застал их на верхней лестничной площадке. В руке он сжимал заряженный револьвер, но стрелять не стал, а энергичным жестом приказал джаванам спускаться ниже и отдал короткие распоряжения, с трудом перекрывая дикие вопли афганцев, которые, увидев отступление противника, ринулись к лестнице и понеслись вниз по ступенькам, размахивая тулварами и толкая друг друга. А разведчики продолжали отступать в явном беспорядке, теснясь, пихаясь, оглядываясь через плечо на ходу…

– Давай! – проорал Уолли, вскакивая на плетеное кресло, стоявшее у двери его спальни. – Маро!

И когда разведчики повернулись кругом в узком коридоре и бросились на афганцев из первых рядов, он выстрелил поверх их голов в мятежников, которые толпились выше по лестнице и не могли отступить, потому что сзади напирали другие.

Даже плохой стрелок едва ли промахнулся бы с такого расстояния, а Уолли стрелял превосходно. В течение шести секунд полдюжины афганцев свалились с крутой лестницы с пулей в мозгах, и еще столько же, споткнувшись на бегу о тела, кубарем покатились вниз, точно овцы с крутого берега, и погибли от сабель и штыков разведчиков.

Амброуз Келли, услышав шум сражения и поняв, что враг ворвался в здание офицерского собрания, мигом сменил скальпель на револьвер и кинулся наверх, но был отброшен назад людьми, которые кололи, рубили и сцеплялись друг с другом (в такой тесноте саблями особо не помашешь) или орудовали карабинами и винтовками, как дубинками, не имея времени перезарядиться. Впрочем, Рози со своей позиции не мог даже воспользоваться револьвером. Но Уолли, чьи голова и плечи возвышались над толпой, заметил доктора, понял, что тот не решается стрелять в такую кучу-малу, стремительно спрыгнул со стула, выхватил у доктора оружие и, вернувшись на прежнюю выигрышную позицию, воспользовался им наилучшим образом.

Треск выстрелов, давка на лестнице, дикие вопли и столпотворение внизу заставили афганцев в задних рядах осознать, что предводителей постигла беда. Они остановились на верхних ступеньках, а несколько из них, потеряв голову, начали яростно палить по участникам ожесточенного сражения, тогда как остальные спешно отступили и больше не предпринимали попыток вторгнуться в резиденцию сверху. Из их товарищей, столь отважно ринувшихся вниз по крутой лестнице, назад не вернулся ни один.

– Давай, Рози! – задыхаясь прокричал Уолли, бросая разряженный револьвер обратно владельцу и торопливо заряжая свой собственный. – Они удирают! Теперь у нас есть шанс выбить их с крыши!

Он повернулся к Хасан Гулу, который привалился к стене лестничной площадки, тяжело дыша от напряжения, и приказал собрать всех остальных, подняться на крышу и прогнать оттуда противника. Но сипай помотал головой и хрипло проговорил:

– Ничего не получится, сахиб. Нас слишком мало… Джама-дар Мехтаб Сингх убит, и хавилдар Карак Сингх тоже… они погибли в схватке на лестнице… А из джаванов, занимавших позиции на крыше, уцелело только двое. Я не знаю, сколько живых осталось в другом доме, но нас здесь всего семеро…

Семеро. Всего семеро, чтобы удерживать от противника три этажа этой штукатурно-глиняной крысиной ловушки, сплошь изрешеченной пулями и битком набитой ранеными.

– Значит, нам надо забаррикадировать лестницу, – заявил Уолли.

– Чем? – устало спросил Рози. – Мы уже пустили на сооружение баррикад все, что могли. Даже двери.

– Вот еще дверь…

Уолли двинулся к ней, но доктор схватил его за руку и резко сказал:

– Нет! Не надо, Уолли. Не тревожь его.

– Кого? Кто там в комнате? О, ты имеешь в виду шефа? Он не станет возражать. У него лишь… – Он осекся и с ужасом уставился на Рози, внезапно все поняв. – Ты хочешь сказать, дело плохо? Но… но ведь у него легкое ранение в голову. Не могло же оно…

– Недавно его ранило в живот. Я ничего не мог сделать, кроме как дать ему столько опиума, сколько счел возможным выделить, и оставить его спокойно умирать.

– Спокойно! – яростно проговорил Уолли. – О какой такой спокойной смерти может идти речь, если только…

Он умолк и изменился в лице. Потом вырвал свою руку, повернул дверную ручку и вошел в полутемную комнату, куда свет проникал лишь через пулевые отверстия в ставнях да бойницы, прорубленные в дощатых оштукатуренных стенах с нацарапанными на них именами русских, последних – и более удачливых – гостей эмира Афганистана.

Закрытая дверь спасала от зноя, но не спасала от мух, круживших по комнате роями, и не заглушала звуков сражения. Здесь тоже стоял тяжелый запах крови и черного пороха.

Человек на кровати лежал в прежней позе, но, невероятное дело, был еще жив. Он не повернул головы, но Рози, вошедший в комнату следом за Уолли и затворивший за собой дверь, увидел, как он медленно скосил на них глаза, и подумал: «Он не узнает нас. Он при смерти и оглушен наркотиком».

Взгляд умирающего был совершенно пустым, и движение мутных глаз казалось чисто рефлекторным. Но потом они вдруг обрели осмысленное выражение. Титаническим усилием воли Луи Каваньяри заставил свое сознание вырваться из темноты, неумолимо смыкавшейся вокруг него, и, собрав последние силы, хрипло проговорил:

– Привет, Уолтер. Как у нас…

У него пресеклось дыхание, но Уолли ответил на непроизнесенный вопрос:

– Все отлично, сэр. Я пришел доложить вам, что эмир прислал к нам на помощь два казилбашийских полка и толпа обратилась в бегство. Думаю, в самом скором времени мы очистим нашу территорию от противника, так что вы не должны волноваться, сэр. Теперь вы можете отдохнуть: мы гоним их в хвост и в гриву.

– Молодец, – сказал сэр Луи чистым, звучным голосом.

Пепельно-серое лицо его слегка порозовело, и он попытался улыбнуться, но острый приступ боли превратил улыбку в страдальческую гримасу. Он снова стал задыхаться, и Уолли наклонился, чтобы расслышать слова, которые он силился произнести.

– Эмир… – прошептал сэр Луи. – Рад слышать… не ошибался на его счет… в конце концов. Скажите Уильяму… передайте благодарность и… телеграфируйте вице-королю… Скажите… скажите моей… жене…

Скрюченное тело судорожно дернулось и замерло.

Через несколько мгновений Уолли медленно выпрямился и снова услышал раздражающее жужжание мух и подобный рокоту прибоя неумолчный рев толпы, которые звучали фоном к резкому треску выстрелов и частым хлопкам пуль о наружные стены.

– Он был великим человеком, – тихо промолвил Рози.

– Замечательным. Вот почему я… мы не могли допустить, чтобы он умер с мыслью, что он…

– Все правильно, – сказал Рози. – Успокойся, Уолли, Бог простит тебе эту ложь.

– Да, но сейчас он уже знает, что я солгал.

– Там, где он сейчас, это не имеет значения.

– Да, верно. Хотелось бы…

Мушкетная пуля ударила в ставню, выбив из нее фонтанчик мелких щепок, и Уолли повернулся и быстро вышел из комнаты, не видя толком, куда идет, – в глазах у него стояли слезы.

Рози на мгновение задержался, чтобы накрыть простыней мертвое лицо, и, выйдя в коридор не столь скорым шагом, застал товарища уже за работой. Уолли вместе с другими баррикадировал выход на крышу единственными наличными предметами: трупами и сломанным оружием – тулварами, мушкетами и джезайлами – афганцев, убитых на лестнице.

– Они вполне могут сослужить нам службу, – угрюмо сказал Уолли, помогая укладывать трупы один на другой, подпирая их длинноствольными джезайлами и сооружая chevaux-de-frise[48] из бритвенно-острых лезвий тулваров и афганских ножей, предварительно отделенных от рукоятей. – Надолго такое препятствие противника не задержит, но это самое большее, что мы можем сделать: больше у нас ничего нет. Я должен найти Уильяма и выяснить, сколько наших ребят осталось в доме напротив. Теперь суна (слушай), Хайрулла, – сказал он, повернувшись к одному из соваров. – Ты и все прочие остаются здесь и препятствуют врагу убрать тела. Но не тратьте больше боеприпасов, чем необходимо. Пары выстрелов будет достаточно.

Он быстро спустился по лестнице, перебежал через двор под градом пуль и сообщил Уильяму о смерти сэра Луи.

– Ему всегда везло, – спокойно заметил Уильям.

Лицо у секретаря, как и у Уолли – да и у всех остальных, – представляло собой исчерченную струйками пота маску из крови, пыли и пороховой копоти. Но взгляд у него оставался таким же спокойным, как голос, и, хотя он уже несколько часов кряду стрелял и сражался без передышки, он по-прежнему казался тем, кем был, – гражданским лицом и человеком мирного труда.

– Как по-твоему, сколько мы еще продержимся, Уолли? – спросил он. – Они пробивают ходы, что твои кроты. Едва мы заделываем одну дыру, они проламывают следующую. В принципе, справляться с этим не составляет особого труда. Теперь нам известно, что они задумали, и всякий раз, когда мы видим, как от стены отваливается кусок штукатурки, мы становимся рядышком, а потом разряжаем дробовик в дыру, едва она становится достаточно большой. Афганцы не в восторге. Но чтобы держать под наблюдением всю стену во дворе и в обоих домах, требуется уйма людей. Я не знаю, сколько джаванов осталось у тебя, но здесь осталось меньше дюжины. И немногим больше во дворе, полагаю.

– Четырнадцать, – коротко подтвердил Уолли. – Я только что сосчитал. Абдулла, мой горнист, говорит, что в казармах осталось от пятнадцати до двадцати человек, а с семью в офицерском собрании…

– Семью! – выдохнул Уильям. – Но я думал… Что случилось?

– Лестницы. Ты что, не заметил? Эти сволочи притащили лестницы и сумели забраться на крышу и оттеснить оттуда наших ребят. Они проникли в дом, и несколько минут нам приходилось несладко, но мы отделались от них. На время, по крайней мере.

– Я не знал, – ошеломленно проговорил Уильям. – Но если они на крыше, значит, мы окружены.

– Боюсь, да. Сейчас нам необходимо парализовать шайку на крыше офицерского собрания, поставив двух парней с дробовиками у выходящих во двор окон в кабинете шефа, чтобы они открывали огонь, как только какой-нибудь мерзавец высунется. Пусть они прогнали нас с крыши, но от этого они ничего не выиграют, если им придется лежать на брюхе в дальнем ее углу. Ты лучше оставайся здесь и управляйся с теми, кто пытается пробить стену, а я… – Осекшись на полуслове, он резко вскинул голову, принюхался и тревожно спросил: – Чувствуешь запах дыма?

– Да, он доносится с улицы за стеной. Мы давно почуяли его сквозь дыры, что проделывают эти крысы. Наверное, там пожар в одном из домов. Ничего удивительного, если учесть количество древних джезайлов, из которых они вслепую палят в разные стороны.

– Вслепую, только пока остаются по другую сторону стены, – сказал Уолли и уже двинулся прочь, когда Уильям остановил его.

– Послушай, Уолли, мне кажется, нам надо еще раз попробовать передать записку эмиру. Он явно не получил ни одной из предыдущих. Я в жизни не поверю, что он не пришел бы к нам на помощь, если бы знал о нашем отчаянном положении. Мы должны найти человека, который возьмется отнести послание.

Они нашли такого человека, и на сей раз посыльный сумел справиться с заданием, притворившись одним из мятежников. В окровавленной одежде, с живописной повязкой на голове он благополучно доставил записку Уильяма во дворец. Но сейчас там царило еще более сильное смятение, чем несколько часов назад, когда Гхулам Наби (он все еще ждал в приемной, снедаемый тревогой) принес второе письмо от сэра Луи. Последнему посыльному тоже велели ждать ответа, но ответа он так и не получил. К этому времени эмир не сомневался, что, как только мятежные толпы разделаются с британской миссией, они обратят свой гнев на него и заставят его и его семью заплатить жизнью за то, что он позволил неверным явиться в Кабул.

– Они убьют меня, – простонал эмир, обращаясь к настойчивым муллам, наконец-то добившимся очередной аудиенции. – Они убьют всех нас.

И снова главный мулла призвал Якуб-хана спасти гостей и отдать артиллерии приказ открыть огонь по толпе. И снова эмир отказался, истерически заявив, что тогда толпа сразу же нападет на дворец и убьет его.

В конце концов, пристыженный упреками, он согласился действовать: вызвал своего восьмилетнего сына Яхья-хана и, посадив маленького мальчика на лошадь, отправил его в сопровождении жалкой горстки сирдаров и учителя – последний держал высоко над головой Коран, чтобы все видели, – умолять обезумевшую толпу во имя Бога и Пророка вложить оружие в ножны и разойтись по домам.

Но толпа, столь яростно требовавшая крови неверных, не отказалась от своей жестокой забавы при виде Священной Книги или испуганного лица ребенка, пусть и наследника афганского престола. Дрожащего учителя стащили с седла, Коран вырвали у него из рук, швырнули на землю, стали топтать и пинать, и злополучные посредники, теснимые взбешенными людьми, выкрикивающими оскорбления и угрозы, пустились наутек во дворец, опасаясь за свою жизнь.

Однако еще оставался один афганец, который не боялся толпы.

Неукротимый главнокомандующий Дауд-шах, весь израненный, встал с постели и, собрав нескольких преданных солдат, направился к резиденции, чтобы противостоять городской черни столь же смело, как он противостоял мятежникам из Ардальского полка. Но авторитет армии значил для толпы не больше, чем Священная Книга столь громко провозглашаемой веры. Одержимые желанием убивать и грабить, люди набросилась на доблестного генерала, точно свора злобно рычащих дворняг на кошку, и, словно дикая кошка, он сражался не на жизнь, а на смерть.

Какое-то время Дауд-шаху и его людям удавалось отбиваться от озверевших бунтовщиков, но силы были слишком неравными. Главнокомандующего стащили с лошади, и толпа мгновенно сомкнулась вокруг него, пиная, топча, забивая камнями. Только вмешательство горстки его солдат спасло жестоко избитого человека и его прискорбно малочисленный отряд от смерти. Солдаты видели, как он выезжает, и бросились ему на помощь, рубя саблями налево и направо с лютой яростью, заставившей толпу отступить.

– Больше мы ничего не в силах сделать, – сказали наблюдавшие за происходящим муллы.

Осознав бесполезность любых попыток человеческого вмешательства, они покинули дворец и вернулись в свои мечети, дабы молиться о вмешательстве Аллаха.

Ашу, который в бессильной ярости метался взад и вперед, пытаясь придумать способ выбраться наружу, казалось, что он провел в этой маленькой душной клетушке целую жизнь. Тянется ли время так же медленно для разведчиков, которые без передышки сражались все жаркое, бесконечно долгое утро и вот уже несколько послеполуденных часов, – или же они, со всех сторон теснимые противником, не замечают течения времени, зная, что каждый вздох может оказаться последним, а потому живут только настоящим моментом, дарованным милостью Божьей?

Наверняка есть какой-нибудь способ выбраться отсюда… должен быть.

Вечность назад Аш обдумывал возможность прорубить дыру в глиняном потолке между балками, но потом, услышав глухой топот ног по крыше, понял, что там люди, много людей, судя по частому треску мушкетных выстрелов – столько же, сколько на крышах и в окнах всех домов в пределах видимости, не говоря уже о домах, остающихся вне поля зрения.

Тогда Аш обратил внимание на пол. Проделать в нем отверстие не составило бы особого труда: как и повсюду в здании, пол состоял из сосновых досок, опертых на толстые балки и покрытых слоем глины с добавлением резаной соломы. И если бы не было очевидно, что комната внизу занята мятежниками, которые вели огонь из окна, расположенного сразу под окном конторы, с помощью своего длинного афганского ножа Аш в два счета расковырял бы сухую глину и, подцепив лезвием, выломал бы одну доску, после чего смог бы руками выдернуть пару соседних. Но в случае с окном нож был бесполезен.

На какое-то время Аш сосредоточился на окне и даже изготовил веревку, разорвав на полосы хлопчатобумажное покрывало с помоста, на каких сидят с поджатыми ногами писцы за работой. Но с металлическими прутьями он справиться не сумел. Внутренние боковые стены комнаты были довольно тонкими (по сравнению со стеной возле двери), но даже если бы он проделал отверстие в одной из стен, это не помогло бы делу: справа находилась кладовая без окон, заваленная до потолка старыми документами, а слева – библиотека мунши, и оба помещения всегда запирались на замок.

Тем не менее Аш потратил немало времени и сил на то, чтобы пробраться в библиотеку в надежде, что оконные прутья или замок там окажутся менее прочными. Но когда ему наконец удалось прорубить, проскрести и проковырять в стене достаточно большую дыру и протиснуться в нее, он обнаружил, что в двери там стоит точно такой же замок, а окно, так же надежно забранное металлическими прутьями, даже меньше по размеру, чем у него в комнате.

Аш прополз сквозь дыру обратно и снова занял позицию у окна, напряженно всматриваясь и вслушиваясь, надеясь вопреки всему и молясь о чуде.

Он видел все четыре вылазки, и хотя, в отличие от сирдара, не имел возможности наблюдать за первыми двумя атаками, в ходе которых разведчики выбивали мятежников с пустыря Кулла-Фи-Аранджи, он видел всю третью схватку от начала до конца. И именно следя за ней, он запоздало вспомнил, что у него есть не только пистолет, но также служебный револьвер и пятьдесят патронов, спрятанные в одной из многочисленных жестяных коробок, составленных рядами возле стены.

Если ему не судьба выбраться отсюда и сражаться вместе с разведчиками на территории миссии, он все же может хоть как-то помочь товарищам. Аш торопливо извлек револьвер из тайника, прицелился из окна – и только тогда сообразил, почему обе стороны прекратили огонь. Пока продолжался рукопашный бой, никто не решался стрелять из страха попасть в своего, и Аш тоже не рискнул. А когда враг дрогнул и обратился в бегство, он поборол искушение послать несколько пуль вдогонку афганцам. Расстояние было слишком велико, а патронов у него было слишком мало, чтобы тратить их впустую.

Дата добавления: 2015-05-26