Часть вторая 2 страница. Райком проводил семинар лекторов-атеистов

Райком проводил семинар лекторов-атеистов.

Выступали учителя и сельские активисты. С небольшим докладом в котором шла речь о том, что в районе под видом религиозных верований распространяются всякие социально вредные предрассудки, выступил Гапур. Он давно уже готовил эту тему, собрал много местного материала.

Во время доклада руководитель семинара смотрел не на него, а куда-то в сторону и вроде бы одобрительно кивал головой, тихо стуча тупым концом карандаша о крышку столика. Но когда Гапур отложил написанный текст и стал говорить без бумажки, он повернулся к нему с явным интересом. Голос Гапура, звучавший глухо, монотонно, теперь окреп, стал живым и непринужденным.

Слушали его внимательно. Чувствовалось, что большинству прямой, откровенный разговор нравился. Лишь где-то в середине небольшого зала изредка слышался чей-то ворчливый шепот: кто-то недоволен был то ли его докладом, то ли примерами, которые он приводил.

- Если мы хотим по-настоящему вести научно-атеистическую работу среди населения,- Гапур внимательно посмотрел в зал,- то должны разобраться и в самих себе: подготовлен ли каждый из нас к такой работе? Не сделаю открытия, если скажу, что, к сожалению, не совсем еще четко понимают свою роль учителя. Некоторые из них сами еще находятся под влиянием феодальных пережитков. Многим, наверное, это и выгодно, прикрываться религиозными масками.

- Кто? Назови конкретно! - выкрикнули из зала.

- Пожалуйста. Вот вы,- обратился он к пожилому учителю,- на днях выдали свою дочь замуж, следуя такой вредной традиции. Какой выкуп взяли вы с родителей жениха? Кстати, замечу, по исламу как раз не положено брать выкуп.

- Я не просил их,- вспылил учитель, нервно поводя лысой, чисто выбритой головой,- мне их дали, навязали... дали не мне,- стал он заикаться,- женщинам. Это их дело... Я... мы купили невесте приданое...

- Сколько же все-таки? - спросил руководитель семинара.

- Ну... я не знаю,- мялся тот, краснея под взглядами соседей,- это женщины взяли...

- Вот это и есть,- сказал Гапур, чуть повысив голос,- одна из форм проявления вредного пережитка прошлого - калым.

Была уже полночь, когда закончился семинар. Шел мелкий холодный осенний дождь. Гапур не спешил, мысленно анализируя все, о чем говорили на семинаре. «Сегодня обижаются те, кого критикуют за уживчивость с пережитками прошлого, потом они поймут и спасибо скажут,»- рассуждал он.

Гапур уже привык к этому селу. Недалеко отсюда, всего лишь в тридцати километрах, в другом, правда, районе, находится его родное село, где живут мать, отец, брат и сестры, которые уже имеют свои семьи, своих детей. Родители звали Гапура работать в своей школе, где в суровые военные годы он закончил два класса, где проходило его безмятежное детство, оборванное войной. Но там место историка было занято другим молодым учителем. И этот учитель там так же, как Гапур здесь, учит детей, а среди них и его, Гапура, родные племянники.

Он свернул с широкой центральной улицы в переулочек. Здесь и находился дом уже успевшего подружиться с ним старого друга отца - Сулеймана. Из-за толстого тополя около самой дороги навстречу вышли двое.

- Эй, учитель, значит, ты учить нас приехал? Тебе в твоем районе нет земли для могилы? - услышал он голос, и в свете тусклой лампочки блеснул нож.

Гапур отскочил в сторону, а потом сильным ударом сбил с ног одного из них. Второй кинулся прочь.

Хотя нападение было неожиданным, Гапур не сказал Сулейману о случившемся. Не хотелось огорчать его. Ведь по обычаям, обида гостя - позор для хозяина. Но в разговоре за поздним чаем был рассеян. В голове все время всплывали слова: «и вот ночью, когда Камиль шел домой с беседы...»

Сулейман, заметив, что квартирант чем-то озабочен, очень скоро пожелал ему спокойной ночи, даже и не подозревая, что именно спокойствия-то и не сулила эта ночь молодому человеку.

Оставшись один в своей комнате, Гапур отыскал в студенческих записках такую страницу: «В селении Дар-гай кулаком Бейхахметом Шаиповым убит комсомолец, учитель латинской графики Камиль Матаев.

Камиль, как активный общественник, давно стал ненавистен даргаевским кулакам. Он вел работу среди комсомольцев и беспартийной молодежи, проводил с ними беседы и занятия.

Кулаки пытались отвлечь молодежь и бедняков от Камиля, но это им не удалось, так как авторитет его уже утвердился. Тогда кулаки решили его убить.

И вот ночью, когда Камиль шел домой с беседы, кулак Шаипов ударом дубины по голове убил его...»

Газета «Грозненский рабочий» сообщила об этом в марте 1928 года.

А ведь лишь тридцать лет прошло с той поры. Убийцы Камиля, наверное, нет на свете. Но вот, оказывается, живут еще среди нас те, кто тогда сотрясался от злобы и в ком она не выкипела до сих пор.

Гапур невесело усмехнулся, припомнив, как по-мальчишечьи огорчался когда-то, что в профессии учителя нет романтики, риска. Вот, пожалуйста,- как в кино! Нет только погони со стрельбой.

К рассвету мысли стали спокойнее, а утром решил: ночное происшествие - не более чем случай. Их совсем немного - злобствующих любителей темных дел. Потому и прячутся от света, что их мало. Но все же исподтишка натворить беды они могут.

Надо быть начеку.

Ранним утром к дому родственников Абайдуллы подъехали на арбе двое - Мухти и еще один мужчина. Они должны были стать посредниками между родственниками Абайдуллы, вернувшегося из Зандара в родное село и работавшего здесь механизатором, и близкими Абаса и турка Баадула, которых Абайдулла, после памятного зикра, уличил в спекуляции, и те пять лет отбывали наказание. Абас вернулся, но турк умер в заключении. Ревнители старины решили это так не оставить - смерть Баадула взывала к мести.

После приветствия гостей пригласили в комнату. Отзвучали традиционные вопросы о здоровье.

- Мы долго не задержимся. Поэтому нет смысла готовить еду,- предупредили приехавшие.

- Как я могу отпустить дорогих гостей, в первый раз посетивших мой дом, не угостив их тем, чем богат по воле аллаха? - обеспокоился хозяин, худой, со смуглым лицом, изрезанным глубокими морщинами.- Сейчас быстро все приготовим,- уговаривал он, почтительно глядя на Мухти.

- Нас прислал к вам,- с расстановкой начал Мухти, ударяя длинным посохом, украшенным золотистыми насечками, о деревянный пол,- ближайший родственник Баадула. В эту минуту он сидит у меня дома и ждет нас.

Другой посланец кивал головой и не то чертил палкой по полу какие-то знаки, не то гонял соринку туда и обратно.

Мухти для важности кашлянул, высморкался, достав из кармана большой батистовый платок. В комнате распространился запах дорогих духов. Затем он уселся поудобнее, положив нога на ногу, сдвинув назад висевшую над мохнатыми бровями папаху из каракуля сине-голубого цвета и продолжал:

- Он получил известие о том, что его ближайший родственник, тот самый божий раб, арестованный по доносу твоего близкого родственника Абайдуллы, умер.

Сказав это, Мухти посмотрел на хозяина. Тот опустил голову, подперев ее обеими руками.

В коридорчике затопало несколько пар ног: кто-то из любопытных, вероятно, подслушивающий у чуть приоткрытой двери, быстро удалился.

И хозяин дома, словно обжегшись горячим бульоном из жирной баранины, вздрогнул, выпрямился.

- Мухти,- сказал он,- Абайдулла мне не родной брат и даже не двоюродный. В те годы, будучи там, в Зандаре,- указал он назад, через плечо,- со мной не жил. Я, как всем известно, жил совсем в другом районе. А сейчас судьбе было угодно свести нас в этом селе. Я приютил его у себя... Просто от людей неудобно. Фамилия-то одна. На днях мы решили избавиться от него - женить его и куда-нибудь отправить от себя. Может, совхоз какую конуру выделил бы. Передай родственнику Баадула,- продолжал хозяин,- что я здесь не причастен. Без меня все это произошло и без меня должно завершиться. Абайдулла там, в тракторной бригаде. И пусть говорит он с ним о своих делах.

Мухти ехидно улыбнулся:

- Абайдулла - слишком маленькая плата за такого человека, как всем известный турк. Тот, кто нас послал к тебе, заявляет, что он не посчитает себя отомстившим, если убьет только Абайдуллу.

- Он на сына твоего имеет виды! - выпалил другой посланец.

- На сына?! - подскочил хозяин.- В таком случае скажи ему, чтобы он готовил свое оружие. Я его не боюсь. И больше у меня с ним нет никаких дел. И знать я его не хочу.

Мухти, вновь распространив по комнате острый запах духов, достал из кармана белый платок. Он потер им шею под воротником гимнастерки из дорогой коричневой шерсти и затем сунул в карман широких галифе. Взяв в правую руку серебряный конец кавказского ремня, которым был подпоясан, покрутив его, с важностью сказал хозяину:

- Не горячись. Быстро текущий ручеек, говорили наши предки, до моря не доходит. Ты подумай хорошо. А мыс ним посоветуемся и узнаем, за какую сумму он готов простить вам кровь Баадула.

- Ни одной копейки не получите,- послышался голос из коридора, и в комнату, ко всеобщему удивлению, вошел сам Абайдулла. Он вернулся из ночной смены и слышал почти весь их разговор.

- Я был бы рад,- продолжал он,- если бы и Абас не вернулся. Еще больше я бы радовался, если бы умер и ты, Мухти. Ты всю жизнь был обманщиком. Скоро я и тебя пошлю туда, куда послал Баадула и Абаса. Дай бог, чтобы и ты там остался.

Все оцепенели. Абайдулла взглянул на хозяина.

- Я тебе не родственник? Тогда зачем же получил на меня тридцать тысяч ссуды и построил себе вот эти хоромы? Значит, ты хочешь, чтобы меня убили! -Голос его сорвался. Он накинул на плечи старую телогрейку и вышел, хлопнув дверью. Никто его не остановил. В окно было видно, как он вышел из высоких деревянных ворот, украшенных петухами и полумесяцем.

- Да-да...- сказал Мухти хозяину.- Вижу: ты не виноват здесь совсем. Абайдулла и впрямь чужой тебе человек. Сейчас я это понял.

Отказавшись от обеда, гости поехали домой.

- Это гяур,- хмуро говорил Мухти через полчаса у себя дома с тем, кто посылал его и теперь с нетерпением ждал результата, рассчитывая сорвать большой куш на этом деле. Он с раздражением смотрел на Мухти, недовольный результатами переговоров.

- Эх, Баадул, Баадул, кровь твоя праведная. Обращается душа твоя к родственникам, взывая о мести за тебя.- Мухти вытер платком глаза, делая вид, что из них текут слезы, понизил голос, словно плачущий.- Гяур! -показал он указательным пальцем через окно на поле.- Там безбожник Абайдулла, безродная свинья. Туда и направляйте свое оружие возмездия.

- Я поехал,- решительно поднялся тот. В глазах его сверкнули огоньки.

Мухти показалось мало и этого заряда ненависти.

- Он сегодня или завтра обещал донести властям и о том, как ты посылал нас объявить, что мы подвергаем его кровной мести. А это знаешь, чем пахнет?!

Проводив гостя, Мухти крикнул:

- Эй!

Сразу подбежали две женщины и, толкая друг друга, ухватились за его протянутую ногу. Чести снять сапоги удостоилась невестка старшего сына, которого он уважал за его безотчетное послушание во всем. Затем Мухти со вкусом выпил свежезаваренный крепкий чай, снял со стены четки, прилег на высокую подушку и, шевеля губами, стал отсчитывать черные бусинки. Ехидная улыбка блуждала на его жирных толстых губах, когда он представил себе, что ожидает теперь Абайдуллу, отважившегося донести на правоверных духовных братьев его - даже если они были и спекулянтами или еще кем угодно.

Абайдулла в это время лежал в вагончике тракторной бригады, подстелив под взлохмаченную голову свою телогрейку, и задумчиво глядел в потолок, будто видел там нерадостную картину своей жизни. Он то хмурился, крепко сжав кулаки и стиснув зубы, то улыбался. Он вспоминал.

Детство, какое бы оно ни было, всегда представляется в розовом свете. Вспомнилось, как девятилетним мальчиком, еще до войны, радовался, когда отец брал его с собой и они на арбе ехали то на мельницу, то за свежим сеном, то за дровами. Отец разрешал сыну управлять лошадью. Случилось даже, что, оставаясь в лесу, отпускал Абайдуллу одного на нагруженной дровами арбе. Мать бывала на седьмом небе. «Скоро вырастет наш кормилец, да он и сейчас свою мать может обеспечить»,- говорила она с гордостью соседям.

Учился Абайдулла в первом классе отлично. «Способный»,- хвалили его учителя. Счастливое детство оборвала война - отца призвали на фронт. Когда же война подкатила к самой сакле Абайдуллы, ему было уже около двенадцати лет. К тому времени он стал настоящим помощником матери по хозяйству, закончил четыре класса. Мать скрыла от него похоронку, которую получила уже через год после ухода мужа на фронт, и он, не зная о гибели отца, почти каждый день писал ему письма. Немцы превратили их село в полуразвалины. Большинство жителей ушли в лес. Лишь несколько семей осталось на свой риск у родных очагов. Среди них были и Абайдулла с матерью. Говорят, что несчастье тянет за собой и другую беду. Лишившись отца, Абайдулла потерял и мать. Она погибла от снаряда, разорвавшегося во дворе. Больше родных у него не было. Приютила его соседка-старушка, которая потом переехала жить в другой район. После ее смерти Абайдуллу поместили в детский дом. Он снова сел за парту, жизнь начала налаживаться. Но через два года двоюродные братья отца разыскали его и увезли к себе: мол, по ингушским обычаям не положено, чтобы человек их рода воспитывался у людей другого рода. Однако ненадолго хватило их доброты. Вскоре начались намеки: четырнадцатилетнему пора уже самому обеспечивать себя, мужчиной становятся именно с этого возраста. Намеки перешли в упреки: вот лентяй - сидит на чужой шее!.. Бросил Абайдулла школу, пошел работать пастухом. Ночью пас быков, а днем отдыхал, помогал на полевом стане бригады. Так было весной, летом и до глубокой осени. Все в бригаде заботились о нем, как о родном, многие звали его жить к себе домой. Но он отказывался. В суровые зимы юноше приходилось возвращаться к двоюродному дяде. Но ни помощь в хозяйстве, ни скромное поведение не смогли сблизить его с чужой семьей.

Насмешки, постоянные обиды, наносимые двоюродными братьями, заставили его броситься на поиски родственников матери, которых он помнил добрыми и ласковыми. Но поиски ни к чему не привели. Вновь он оказался у родственников отца, только в другом районе, в том самом Зандаре, где и вырос. Работал там и прицепщиком на пахоте, и загребалыщиком сена на косовице, и возчиком на уборке, и пастухом на зимних пастбищах. Там Гапур и встретился с ним.

Наконец, стал Абайдулла механизатором. Трудился без устали, не страшась ни зноя, ни холода. Добрый, отзывчивый парень многим пришелся в Зандаре по душе. Людям нравились и его трудолюбие, и веселый нрав. За это ему прощались даже и некоторое увлечение спиртным, которое появилось у Абайдуллы в последнее время. Хотя иные, как огня, боялись его прямого правдивого характера - не терпел он лодырей, ловкачей, любителей проехаться за чужой счет. И уж если что заметит, пристыдит, скажет в глаза без обиняков.

- Бригадир, а бригадир,- прервав свои невеселые мысли, обратился он к бригадиру, сидевшему за столом,- мне уже надоело жить на чужих задворках. Я хочу жить один. Пусть мне директор дает комнату.

- Почему один? - отшутился тот.- Мы женим тебя. Соберем деньги на калым и женим тебя. Тебе уже пора семьей обзавестись. Своих детей уже пора иметь.

- А-а,- махнул рукой Абайдулла.- Ты лучше скажи директору про комнату, а там видно будет.

- А дядя твой не обидится на тебя за то, что ты уйдешь от него?

- Нет. Ему сейчас нельзя, чтобы я жил у него. Его хотят убить за меня.

- За что?

- А-а,- махнул рукой Абайдулла.- Тебе не надо знать.

- Но за что же? - уже серьезно стал расспрашивать бригадир.

Абайдулла молча направился к двери вагончика.

- Пора идти в поле, к трактору. Я ведь сегодня в ночной смене.

- Постой! - окликнул его бригадир.- Скажи, за что?

- Там, давно уже, в Зандаре, я сказал, что турк Баадул и Абас - спекулянты. Их посадили. Турк умер в тюрьме. Абас вернулся. Родственники турка приехали к дяде. Грозятся убить его сына за это.

Рассказывая, Абайдулла смотрел куда-то в сторону, вспоминая далекое, безрадостное.

- А почему его сына? - недоверчиво улыбнулся бригадир.- Он-то в чем виноват? Да ты бредишь, по-моему. Кто теперь пойдет на это?

Абайдулла сжал до хруста кулаки. Видно было, что он сильно взволнован. Губы скривились в холодной усмешке.

- Говорят, что я глупый человек, а турк Баадул был умный. Сын дяди тоже умный. Поэтому надо его и убить...

А там, в другом селе, в десяти километрах отсюда вершился суд по заранее определенному приговору.

«Убить самого гяура!» - таково было решение родственников турка.

«Жить невозможно из-за чужих упреков в том, что не отомщена кровь родного брата»,- уже в который раз возмущались однофамильцы умершего. Все эти упреки, намеки стекались в дом, где готовился суд.

Разведки не требовалось. Она была проведена еще до обеда: Абайдулла работает сегодня в ночной смене.

Исполнение приговора торопил Мухти, утверждавший, что Абайдулла завтра же собирается ехать в Грозный и заявить о готовящейся мести кровников.

- Это сделаю я сам! - подзадоривал дальний родственник Баадула Хадист своих племянников, собравшихся у него по срочному вызову. Он твердил, что неотомщенная кровь Баадула позорит честь их фамилии.

Не о фамильной чести думал тогда хитрый Хадис: хотел он получить выкуп за своего дальнего родственника.

- Когда мы жили в других селах разобщенно,- говорил кровожадный старик, зло размахивая то одной, то другой рукой,- не так чувствовался этот позор. Сейчас же все съехались вместе. Все знают об этом. Только об этом и говорят. Смеются, что нет среди нас мужчин, чтобы отомстить за кровь брата. Мол, был бы у Баадула родной сын или брат - кровь его давно была бы отомщена.

- Есть здесь и помоложе тебя! - горячо отозвался один.

- Ты старший в нашем роду. Тебе и решать, кому это сделать,- сказал другой более спокойно.

- Что решать? Я это сделаю! - вышел в круг третий - мужчина лет сорока.- Нет у турка никого ближе меня. Все вы знаете, что наши отцы были родными братьями.

- Если бы было так, Байал,- процедил сквозь зубы Хадис,- не тянулось бы это до сих пор.

Алчность привела старика Хадиса к Мухти. Поначалу он хотел взять деньги с «виновных», чтобы успокоить взывавшую к небу за отмщением «праведную» кровь турка Баадула. Люди бы не упрекали никого из их рода, если бы пять тысяч перекочевали от родни Абайдуллы в карман его, Хадиса,- старшего из рода погибшего. Достойная была бы месть. Старик смог бы утихомирить всех и даже того, кого сегодня упрекнул за нерешительность в мести!

Но неудовлетворенная алчность и злоба толкали его сейчас на кровавое дело.

- Никто не должен делать это, кроме меня,- еще решительнее заявил Байал и вышел из комнаты.

Воцарилась тишина. Старик сидел на кровати, поджав под себя ноги. Быстро бегающие, небольшие глазки, покрасневшие, голые, без ресниц веки, тоненькие седые бровки, узкий лоб, длинный загнутый крючком нос и вытянутая шея делали его похожим на хищную птицу, высматривающую добычу.

Кто-то въехал во двор на мотоцикле, прошел по длинному коридору. Нет, не чужой. Это вернулся Байал. Взглянув на его оттопыренный карман, старик понял все без дополнительных расспросов.

- Может, кого с собой возьмешь? - спросил он вкрадчиво.

- Мне никто не нужен,- резко ответил тот.

- Оружие надежно?

- Да.

Старик стал объяснять, где поле, на котором работает

Абайдулла. Многие из присутствующих знали это место. Там не раз бывал Байал - и днем и ночью ездил воровать кукурузу.

- А нет с ним прицепщика? Ведь если их двое, дело может сорваться. Я поеду тоже.

Старик посмотрел и оживился. Это говорил юноша - родственник, выросший среди них без отца. У матери он был один, и потому все в их фамилии дразнили его маменькиным сынком и даже между собой называли его не сыном такого-то, а сыном такой-то. Это задевало его достоинство, обижало до глубины души, поэтому при удобном случае он пытался выделиться, угодить, чтобы его признали достойным парнем.

- Да,- одобрил его старик,- езжай и ты с ним. Мало ли что может... с мотоциклом случиться. Вдвоем лучше...

Абайдулла не знал, что ждет его в эту ночь. Трактор двигался по полю, оставляя за собой черный пласт плодородной земли. Он ехал и слегка дремал под монотонное гудение нового двигателя. Ему рисовались заманчивые картины. Он видел себя живущим отдельно, в своей комнате, женатым. Хозяин он сам. С ним все дома считаются, его уважают и даже в бригаду ему приносят, как другим, горячую пищу.

На краю загона он поднял голову и дернул за рычаг, автоматически поднимающий плуг.

«Что это бригадир ночью приехал? - подумал он, увидев на краю загона мотоцикл.- Может быть, радость мне привез? Переговорил с директором, и тот дал мне уже комнату». На секунду он даже представил себя в своей комнате.

Остановив трактор, Абайдулла спрыгнул на землю и медленно пошел к человеку, который нагнулся над мотоциклом.

«А в коляске мотоцикла еще кто-то. Наверное, агроном»,- решил Абайдулла, с улыбкой приближаясь к людям.

Он подошел к ним почти вплотную. Человек резко повернулся к Абайдулле и что-то прошептал. Это были слова молитвы, слова заклинания, чтобы кровь Абайдуллы на том свете успокоила душу турка, взывающую к мести.

Абайдулла вздрогнул, увидев в руках человека пистолет.

Ветерок, будто нарочно, чтобы показать луне это злодейство или же чтобы Абайдулла последний раз взглянул на этот свет, отогнал тучу. Грохнули выстрелы. Один, второй, третий. Абайдулла медленно, без звука опустился на колени в борозду, проложенную им самим, и упал лицом вниз.

Убийца был расчетлив. Он не растерялся. Спокойно сел за рычаги трактора, включил скорость, дал газ и, медленно отпуская муфту сцепления, высунулся из кабины. На тело, придавленное гусеницей и колесом плуга, первый лемех положил жирный пласт черной земли. Развернув трактор в обратную сторону, убийца спрыгнул с него и поспешил к мотоциклу, где его соучастник готов был вот-вот нажать на газ...

Молча вошли они в комнату, где никто еще не расходился.

- Что?! - приподнялся навстречу старик, чутьо ткинув назад голову и положив руки на пояс- Удачно?!

- Все как нужно,- сказал убийца, зачем-то вытащив пистолет из кармана и переложив его в другой.

- Хорошо проверили? Насмерть?- зачастил старик.

- Даже запахал,- ответил тот дрожащим голосом.

- Где мотоцикл?- вдруг в замешательстве подбежал старик к окну.- Немедленно убери. Немедленно заметите двор. Водой, водой полейте и двор, и улицу у ворот. Сейчас же убери мотоцикл!- кричал он в неистовстве.

Все сбились в кучу, не понимая ничего.

- Я... я...- начал было заикаться убийца, но старик не дал ему и опомниться.

- Сейчас же уезжай, убери мотоцикл,- закричал он. - Поставь его вот к ним,- и указал на юношу.

- Як себе отведу мотоцикл сам,- спохватился тот. Убийца широко раскрытыми глазами посмотрел на

старика, затем понимающе кивнул головой.

- Клянусь,- сказал он лицемерно, обняв юношу за плечи,- лучшего парня ни одна мать не рожала. Человек что надо! Вместо тысячи других мужчин взял бы его с собой на любое опасное дело. Даже перед смертью он не дрогнет. Я сам, чего скрывать, немного струсил после убийства. А он как герой. Если бы не он, я бы ничего не сделал.- С этими словами Байал вытащил из кармана пистолет и протянул ему.- Пусть он будет твой. Достойнее тебя нет никого, чтобы носить любое оружие.

- Да,- сказал старик, погладив юношу по голове.- И отец его был бесстрашный человек. Он готов был умереть за любого из нашей фамилии. Клянусь создателем земель и небес, чтобы любой из нашей фамилии не потерял даже мизинчика, он готов был сам идти на смерть.

- Клянусь могилой наших предков,- сказал горячо убийца,- и он такой.

- Что в нем толкового,- продолжал старик, садясь на кровати,- так это, что он не матери подчиняется. Мать есть женщина. Я сам никогда ничем не делился со своей матерью. И тебя к этому призываю. Поэтому отгони к себе мотоцикл и, без всяких разговоров с матерью, ложись спать. Пистолет спрячь куда-нибудь в свою подушку или матрац. Завтра, как проснешься, никому не показывай, приходи в тот яр, что недалеко от вашего дома. Я буду ждать тебя там.

- А мотоцикл?- спросил юноша.

- Мотоцикл пусть несколько дней побудет у тебя. Если хочешь, можешь понемногу и кататься на нем.

Через два месяца состоялся суд. Юноша под давлением настоящих убийц ложно признался, что Абайдуллу убил он один.

- Погубили меня! Погубили моего единственного! -рыдала его мать, обезумев от горя.- О люди, за что меня погубили?!- бросилась она к двери здания суда, откуда выходили мужчины в высоких папахах и женщины, вытиравшие концами темных платков глаза.

Бледный, худенький, с наголо остриженной головой, в наручниках шел к машине юноша в сопровождении двух конвоиров.

И еще долго, когда и машина с осужденным ушла, оставив за собой клубы серой пыли, люди не расходились. Там и здесь стояли они маленькими группами и делились впечатлениями.

Мухти широко улыбался, показывая два ряда золотых зубов, запрокинув голову в высокой серой папахе, из-под которой виднелся край мюридской тюбетейки. Он распахнул полы серого макинтоша, зацепив большими пальцами рук пояс с серебряными украшениями.

- Валлахи-биллахи,- говорил он довольно,- этот парень глазом не моргнул, когда ему объявили приговор. Молодец!

- Сказано в писании... думаю я,- поддержал его и Юсуп-мулла, который переехал из Зандара сюда и теперь жил по соседству с Мухти,- каковы, аллах, твои тайны! Ведь этого парня и знать не знал покойный турк, да благословит его аллах в рай. А посмотри - отомстил он за его кровь.

- Турка бог благословит в рай,- пробасил высокий и тучный Абас.- Его кровь отомщена. Дай бог каждому из нас таких сыновей, как этот, которого сегодня судили. Чем сотни живых, лучше иметь одного такого, хотя бы и мертвого.

Неподалеку стояли два его сына, примерно такого же возраста, как и осужденный, и слова его были обращены к ним.

Мулла поднял палец к небу:

- Тот мужчина достойный, кто, не считаясь с собственной жизнью, стоит на страже своей чести, чести своей семьи, фамилии своей. О аллах! Велики твои тайны.

- Пусть вам, вашей фамилии,- обратился мулла к Хадису,- этот юноша будет в награду на том свете. Пусть заберет он сегодня все настоящие и будущие беды и печали ваши.

Мухти вытащил из нагрудного кармана гимнастерки большие золотые часы, посмотрел на них, отведя от себя вытянутую руку и щурясь:

- По-моему, пора на обеденную молитву.

Мухти, Юсуп-мулла, Абас и старик Хадис, похожий на хищную птицу, пошли в одну сторону. За ними потянулось несколько мужчин. Все они направились туда, где должны были для моления собраться истинно верующие мусульмане.

Злодейское убийство Абайдуллы потрясло людей. Слух об этом быстро распространился по всему району. Хотя и состоялся суд, осудивший за это преступление юношу по его собственному признанию, многим дело казалось загадочным.

Не давало оно покоя и Гапуру, лично знавшему Абайдуллу и тех, кто по его показаниям были осуждены за спекуляцию и тунеядство. Много труда затратил он, чтобы правда все-таки восторжествовала. Несколько раз встречался с прокурором района, выезжал в Грозный, заверяя работников прокуратуры, что, по его глубокому убеждению, настоящий убийца ушел от возмездия, а тот юноша является просто очередной жертвой преступника.

Через месяц решение суда было опротестовано и началось новое следствие. У юноши оказалось много сочувствующих, которые характеризовали его как наивного, легковерного, но неспособного на такое злодейство. Нашелся и тот, кто рассказал следствию, что парень этот на второй же день после совершенного убийства ездил на мотоцикле Байала, что до этого никто не видел, чтобы он ездил на его мотоцикле. Постепенно стали обнаруживать улики, которые дали возможность установить настоящего преступника. Убийцу наказали по заслугам. Исстрадавшаяся мать вновь обрела сына.

Но возмущение людей было так велико, что в рабочих коллективах стихийно в обеденные перерывы возникали собрания, на которых все требовали тщательного расследования самой обстановки, какая позволила совершиться такому преступлению. Они осуждали не только убийцу, одобряя высшую меру наказания, вынесенного ему судом, но и его родных, близких. Те, кто знали их, называли поименно, требовали от местной власти изгнания их из района.

Было решено повсеместно провести сходы. Знатоком этого дела назвался председатель райисполкома Иналуков.

- Я хорошо помню,- сказал он на бюро райкома,- как в тридцатых годах, благодаря сходам, мы, понимаешь, почти ликвидировали пережитки кровной мести среди населения района. Я сам проведу это мероприятие в двух-трех селах. А потом, когда научатся наши кадры, пусть, понимаешь, сами продолжат это дело в остальных местах.

Первый такой сход наметили провести в селе Ангелеевка. Именно там Иналуков нашел бывших кровников. В Ангелсевке жили и работали Адам с Любой, Гапур несколько раз бывал у них. Узнав от Адама о предстоящем сходе, решил побывать на нем - с народными сходами он на практике не был знаком.

И готовил сход и проводил его сам Иналуков. Другие руководители района при этом только присутствовали.

Собралось много людей - и старые, и малые, и мужчины, и женщины, и даже дети-школьники в пионерских галстуках. День выдался хороший - не по-осеннему яркий, солнечный. На площадке около клуба сухо. Люди стояли широким кругом у квадратного стола. Четыре стула возвышались спинками над столом, а восемь были расставлены справа и слева от него. Особо нетерпеливых уговаривали не уходить, потому что скоро придут те, кого ждут, да и весь сход продлится недолго. А потом можно успеть съездить и на базар. Сегодня ведь базарный день.

Дата добавления: 2015-05-29