Л. Лытаев 1 страница

«МОЛОДОЙ КОММУНАР», ВОРОНЕЖ, 22 ЯНВАРЯ, 1991.

«Это не рок-н-ролл, это «Зоопарк».

Фраза, вынесенная в заголовок, сорвалась с уст Майка в филь­ме ленинградского режиссера Александра Киселева «Буги-вуги каждый день», премьера которого недавно состоялась в кинотеат­ре «Пролетарий». Для привыкших все понимать дословно придет­ся пояснить: высказывание музыканта лишь подчеркивает свое­образие творчества и жизни коллектива, но не отрицает его сти­листической приверженности, как может показаться.

Немного анкетных данных группы, еще несколько лет назад будоражившей незрелые умы юношей и девушек, а сегодня «не высовывающейся» и, к сожалению, уже порядком подзабытой. Майк Науменко (а из уважения к его сединам рекомендуется на­зывать 36-летнего «рок-учителя» Михаилом Васильевичем, жела­тельно с волнительным придыханием) не расстается с «Зоопар­ком» вот уже 10 лет. За эти годы многие его песни стали класси­кой отечественного рока. На них (а потом уже на «Аквариуме», будем объективны) воспиталось целое поколение музыкантов и меломанов. Именно «Зоопарк» открыл перед «Чайфом» большой творческий пласт, о чем не раз говорил Володя Шахрин. Сотруд­ничал Майк и с БГ, их совместный продукт - альбом «Все братья-сестры», созданный еще в 1978 году. А разве можно представить себе Ленинградский рок-клуб времен его первых фестивалей без «Зоопарка»?

Группа объехала с гастролями почти всю страну. Выступала и в Воронеже - весной 1989 года, правда, без большой помпы и да­леко не при аншлагах. Странно. Взгляните на хит-парады. Там нет ни одной песни «Зоопарка». Взгляните на репертуар студий звуко­записи - редко, где он значится в списках. Давно нет новых альбо­мов группы, а ведь это двигатель популярности. О показах по ЦТ и говорить не приходится, Но, несмотря ни на что, «Зоопарк» жив. Да, он старомоден по нынешним меркам, неярок, однако ве­рен выбранному пути, своей музыке. И фильм «Буги-вуги каждый день» это подтверждает. Он очень энергичный, молодой, с доброй долей юмора, обаятельный, милый, как и сам Майк, его главный герой.

Когда я послушал рассказы Науменко о съемках, мне стало его... жалко. Да-да, представьте себе, досталось-таки ему. Пример? Снимался фрагмент, когда Майк висит в петле на дере­ве - минуты на две-три:

- И что ты думаешь? Я провисел три часа! Эта «прима-балери­
на» (партнерша по фильму) отлучилась «покормить ребенка». А
вылезти из петли нельзя - очень сложное крепление, долго отла­
живалось. Вот так. Я успел даже выступить с речью перед студен­
тами: съемки проходили возле института, где я учился...

Потом артисты и киношники, дружно стуча зубами от холода, долго-долго сидели в отцепленном вагоне, ожидая звукооперато­ра, отправившегося за забытым магнитофоном. Хорошо еще, что кинооператор не забыл камеру... Веселуха!

Вообще-то сценарий был большой, с массой приколов и хохм. Но, как сказал Киселев, на фильм выделили всего 30 тысяч руб­лей. Пришлось доставать ножницы, что сильно расстроило режис­сера и особенно Майка. Но вернемся к музыке.

«У нашей группы есть девиз: «рок против фонограмм», - офи­циальным тоном говорит Науменко. - Работать под «фанеру» про­сто стыдно. Ни Алла Пугачева, ни Катя Семенова, которых я не­жно люблю, не позволяют себе такого».

(Кстати, о девизах. На гастролях Майк живет обычно в отдель­ных «люксах», как и положено мэтру. Вскоре в его номере соби­рается вся группа. Начинается реализация другого важного деви­за: «доведем люксовый номер шефа до состояния обычного номе­ра»).

...Майк считается большим знатоком зарубежного рока, в ос­новном прежних лет, занимается рок-журналистикой, пишет ре­цензии на альбомы; критика Артема Троицкого, с которым зна­ком давно, называет умнейшей головой, хотя далеко не все его приверженности разделяет. Зато скептически, даже с пренебре­жением относится к той части самоуверенных «рок-критиков», которые «за всю свою жизнь не сочинили ни одной песни, не взя­ли ни одной ноты, но лезут поучать музыкантов». А что, очень справедливое отношение. Тот же Троицкий, как выяснилось, иг­рал в первом составе «Звуков My» на гитаре. Говорят, что играл плохо, но ведь играл-таки. Кое-что о музыкантах.

- С Башлачевым был знаком. Однажды мы с ним и с Кинче-
вым делали концерт в Москве. На Саше лежала какая-то печать
трагичности...

- Игорь Доценко («ДДТ») - отличный ударник. Случалось, мы
приглашали его поработать с нами, когда наш барабанщик Кири­
лов что-нибудь себе ломал перед самым концертом (а у него есть
такая особенность), Кирилов и сам чудо - как-то раз пришел вы­
ступать со сломанной ногой. Завинтил хэт и отработал, как будто
ничего не случилось.

Из интервью с Майком

«Сидя на белой ерунде», взятое Галиной

Пилипенко.

«Ура! Бум! Бум!» N5, 1990.

Можно вместо эпиграфа цитату? Да? Спасибо. Тогда: «Пока этого не будет, мы будем слышать песни, подобные тем, которые «поет» ансамбль из Уфы с вызывающим «дустовым» названием «ДДТ»:

В небе радуга висела,

А на ней свинья сидела,

И осоловевшим оком

Свысока на всех глядела.

Но и эти упражнения в глупости бледнеют и кажутся детским лепетом рядом с вот таким текстом, который пропагандирует ан­самбль «Зоопарк»:

«И нам всем нужен кто-то,

Кого бы мы могли помучить, покалечить или даже убить..».

Так писала «Комсомольская правда» всего-то пять лет назад. Однако, не прошло и пяти лет, как легендарный Майк Науменко -лидер «Зоопарка» приехал с концертами в Ростов-на-Дону. Или: и пяти лет не прошло, как Майк выпустил на «Мелодии» пластин­ку «Сидя на белой полосе». Но как бы то ни было, Майк все-таки добрался до нашего «уездного города N», а также его акустичес­кая гитара.

Можно еще эпиграф? Последний? Нет, не из «Комсомольс­кой», из жизни: вопрос-записка из зала: «Майк, Вы сейчас на ка­ком небе?». - Ответ: «Я сейчас вот на этой белой ерунде сижу» (и показывает на белый куб, на котором, действительно, сидит). Ну вот и все эпиграфы. А теперь вопросы и ответы.

- Майк, вот Михаил Борзыкин в интервью Троицкому говорит:
«За год пребывания в рок-клубе мы успели разглядеть, что к че­
му. Многие иллюзии рассеялись, я понял, что это не храм, а кон­
тора, причем достаточно коррумпированная. Существовала эли­
тарная тусовка - «Аквариум», Курехин, «Зоопарк», «Кино», кото­
рую администрация рок-клуба обеспечивала всем необходимым».
Ты бы мог прокомментировать эту ситуацию?

- Это, как бы тебе сказать... Я не хочу говорить про Мишаню,
что это ложь... Миша у нас страшный революционер и страшно
ультралевый. Он считает себя глубоко обиженным жизнью. Пони­
маешь, всем было одинаково плохо, никому ничего не обеспечи-

валось. Но когда нас шпыняли так, что ему и не снилось, он тогда пешком под стол ходил. Я бы не хотел ни в коей мере его обижать, потому что он получил свою порцию ударов по голове, но, чтобы «Аквариуму», «Кино», Курехину и нам все обеспечивалось, я та­кого не припомню.

- Еще вопрос «по Троицкому», теперь уже из книги «Снова в
СССР»: «Майк является одним из самых созерцательных, лени­
вых и непрактичных людей своего круга..». Если бы ты встретил
Троицкого, чтобы ты ему ответил?

- Так я с ним знаком. Не скажу, чтобы друзья, но лет десять
знакомы. «Созерцательный» не знаю, не мне судить. Что я лентяй
жуткий - это я подтверждаю. И что я абсолютно непрактичный
человек - тоже подтверждаю.

- Вчера ребята приносили на твои концерты пластинки «Сидя
на белой полосе» и хотели получить автограф. Пластинки, уцене­
ны с рубля двадцати до шестидесяти копеек. Ты бы оставил автог­
раф на своей уцененной пластинке.

- Так я и давал автографы...

- Это неприятный вопрос?

- Нет! Потому что если в Ростове они уценены, то в Ленингра­
де их нет вообще - раскуплены. Просто «Мелодия» - это фирма,
где идиот на идиоте и идиотом погоняет. Нет, чтобы выпустить од­
нажды пластинку нормальным тиражом, так они выпускают один
раз тираж, который раскупается, потом второй, который тоже
раскупается, тогда выпускается третий тираж и, естественно, ра­
зойтись быстро уже не может. Ничего обидного в уцененной плас­
тинке нет, это просто их коммерческая тупость. Мне было бы
обидно, если бы первый тираж не раскупили.

- Ты посвятил Саше Башлачеву песню. Сейчас говорят, что ес­
ли бы при жизни к Саше были внимательней хотя бы друзья, что,
элементарно, человеку негде было переночевать... Нет ли у тебя
чувства, что ты что-то не сделал для него?

- Никакой вины у меня нет. Потому что мы не были друзьями.
Так, встречались в каких-то городах, в основном в Москве, о чем-
то разговаривали, пели друг другу песни... Я не сделал для него ни
хорошего, ни плохого. Да и, наверное, не мог сделать ничего.

- Одна из твоих песен посвящается музыканту. Ты заметил
как-то, что посвящение конкретно, чем заинтриговал многих. Не
боишься ли ты этой неопределенностью обидеть всех музыкан­
тов?

- Почему неконкретно? Вполне конкретно, только я не скажу,
кому она посвящается. Но конкретность и не важна - это ведь зна-

комо - у половины людей в мире есть друзья, которые тебе в спи­ну ножик засадят, считаясь при этом лучшим другом. Такие люди есть, и никуда от них не денешься...

- Твои вещи идут по описательной линии, ты даешь картинку...
Вот «Гопники», например...

- Да, «Гопники» написаны после прочтения романа т. Старце-
ва и т. Дидейкина «Путешествие на Черную Ухуру» В этом фан­
тастическом романе есть планета гопников. Так что Саша, в об­
щем-то, вдохновитель, и ему я обязан темой.

- Майк, в творчестве ты традиционен. Не хотелось бы тебе не­
много поэкспериментировать? Ну, не как «Центр», а как-то по-
своему?

- Ну, у Васи Шумова свои заморочки, а я люблю классический
рок-н-ролл, традиционный. У нас есть эксперименты, например,
мы играем псевдорэггей. Ну, белый рэггей изначально «псевдо»,
настоящий могут играть только люди с Ямайки. Есть утяжеленные
вещи, не скажу, что хард, но утяжеленные. Так что у нас есть эк­
сперименты. В фильме, который мы сейчас делаем, будет чисто
инструментальная музыка.

- Со времени «Белой полосы» прошло немало времени. Соби­
рается ли «Зоопарк» записываться?

- Музыка к фильму выйдет отдельным магнитоальбомом. Суть
в том, что мы просто не хотим писаться в плохой студии: нам сей­
час меньше, чем с 16-ю каналами не управиться. Если раньше мы
писались у Тропилло в два канала два по два, то сейчас требова­
ния возрастают. Не хотим выпускать откровенное фуфло. Надо
сделать так, как оно должно быть.

- Фильм, в котором ты снимаешься, имеет детективный сю­
жет?

- Сложно рассказывать сюжет, но нет, это не детектив. Скорее
веселый идиотизм. Про то, как мне в моих пяти ипостасях хрено­
во живется и как мне что-то постоянно мешает. И как я мечтаю о
другой жизни. В другой жизни я то шпион, то звезда рок-н-ролла,
то герой-любовник со сценой повешения в конце. Моя партнерша
по фильму (прекрасная женщина, в которую я влюбляюсь) берет
и вешает меня среди цветущего сада.

- Она вамп?

- Она сначала совершенно такая прекрасная дама, ее играет
профессиональная актриса, в красивом платье 18 века; я бы ска­
зал, в традициях лучших русских художников лучших русских вре­
мен, а потом она просто вешает меня и все. Должны были закон­
чить фильм в марте, но Александр Васильевич Киселев (режис-

сер) выдал нам еще два месяца. Главная роль писалась в расчете на меня. Фильм должен получиться веселым. Будет ли он показы­ваться у нас, не знаю, но Бельгия, Голландия и ФРГ купили его на корню.

- Ты до этого снимался в кино?

- В «Йаххе» Рашида Нугманова. Сняты были две наши вещи,
осталась, правда, одна. И «Йахха», кстати, мне понравилась боль­
ше, чем «Игла».

- Майк, Боб Гелдоф свое отношение к деньгам выразил следу­
ющим образом: «Деньги, затрахайтесь!» А ты как?

- Знаешь, самую замечательную фразу по поводу денег сказал
Юра Ильченко. Если тебе не знакомо это имя, то это гитарист
«Мифов», Машины времени», ленинградского «Воскресенья»...
Так вот он сказал: «Я ненавижу деньги, но я в них нуждаюсь».

МИХАИЛ НАУМЕНКО. «Рок 80-х». «Рокси» N16, 1991.

В нашей стране рок претерпел очень интересные изменения, связанные с преобразованием внутренней политической ситуа­ции. Раньше я с боем прорывался на концерт, и неизвестно было, повинтят ли тебя и группу - это был просто подвиг. Раньше это был запретный и сладкий плод. Теперь - исчезла некая прелесть героизма, так сказать. С этим связано и некоторое падение инте­реса к року, коль скоро все можно, то это не так и увлекает пуб­лику.

Что касается тематики... Кому что ближе. Мне не близки ос­тросоциальные песни, но если Миша Борзыкин считает их своим предназначением и важными для себя, то почему нет? Он занима­ется этим честно и откровенно, он человек такой, а ведь многие это делают из коньюктурных соображений.

Мой вклад в рок 80-х... Себя хвалить неловко, но раз надо от­ветить... Насколько я знаю из разговоров с очень многими музы­кантами из разных групп и разных городов: какое-то влиние я оказал в том плане, что, может быть, одним из первых стал писать очень конкретные песни тем языком, которым мы общаемся друг с другом, простыми обычными словами и о ситуациях, может быть, не совсем приятных, гаденьких; но описывал нашу жизнь такой, какая она есть. Не призывая ни к чему и не выводя мораль. Моя популярность в начале 80-х объясняется и подпольностью и элитарностью одновременно. В песнях люди надеялись на узнава­ние и сопереживание. А может, находили там то, что они знали, но

не удосуживались выразить словами. Если выражаться высоким стилем, то, вероятно, в этих песнях было отражено настроение времени.

Я несколько скептически отношусь к нашему проникновению на Запад. Возвращаются музыканты из Лондона или Сан- Фран-циско и рассказывают, как они круто там сыграли, всех на уши поставили. А потом выясняется, что в зале 150 человек. Все- таки, профессиональный уровень музыкантов на Западе повыше будет.

То, что рок за это время распространился не только в столицах - совершенно естественно, потому что везде есть люди, которые слушают, везде могут появиться люди, которые умеют играть, ко­торым есть что сказать, которым интересно что-то делать. Есть «Вопли Видоплясова» на Украине, есть Саша Демин из Владивос­тока, «Водопады» из Верхотурья, «Резиновый дедушка» из-под Челябинска. И в деревне может быть отличная группа.

У меня нет ощущения того, что я уже высказался до конца. И желание и потребность еще есть. Какой-то порох в пороховницах еще остался. Сейчас такое время, что можно петь о чем угодно. И многих это выбило из колеи. Андеграунд сейчас как бы и не ан­деграунд, такая вот немного странная ситуация. В последнее вре­мя песен пишется меньше. Я связываю это с данной ситуацией, с этими переменами, которые вроде происходят, а вреде и не до конца. Смутное время, что и говорить.

Что же касается десятилетия в целом, то все началось с Вели­ких Иллюзий и кончилось Великой Потерей тех самых Иллюзий.

АРТЕМ ТРОИЦКИЙ. 23.03.93.

Первый концерт Майка, который я устраивал... Дело было так. Я о Майке ничего не знал, об альбоме «Все Братья- Сестры» я уз­нал уже постфактум. Услышал я о нем от Гребенщикова, где-то весной 1980 года, уже после Тбилиси. БГ приехал в Москву и при­вез кассету, про которую сказал, что это поет его приятель, кото­рого он, как сам выразился, продюсирует. Там были акустические записи Майка - «Пригородный блюз», «Дрянь» и еще пара вещей. Мне эти записи страшно понравились, и, хотя я был в то время ув­лечен Гребенщиковым, они мне понравились больше, о чем я пря­модушно Борису и сказал, чем, по-моему, его слегка смутил.

Боря очень туманно говорил, что да, это его приятель, из Ле­нинграда, играет, песенки пописывает, фамилии его мне не на­звал, кличка - Майк. Мне же настолько полюбились эти песни,

что я просто Борю затрахал, чтобы он меня с Майком познако­мил, приехал с ним в Москву и так далее.

Все это произошло, когда мы планировали концерт, который состоялся в Северном Чертаново, мини-фестивальчик, где были Никольский, «Последний шанс», «Аквариум», по-моему, Макаре-вич, и сольным номером там был Майк. Состоялся он в октябре 1980 года. Это было не только первое выступление Майка в Мос­кве, но, как Майк меня потом уверял, вообще первое публичное выступление Майка с собственной программой. До этого он играл только в квартирной обстановке. Впервые он играл на достаточно большом зале. И впервые это было электричество, ведь ему ак­компанировал «Аквариум», и довольно неплохо.

Честно говоря, я абсолютно не помню, каким образом я с Майкам познакомился, при каких обстоятельствах я его впер­вые увидел и каким было первое впечатление. Реально я его помню уже на сцене, конечно. Я произнес там вступительное слово, которое звучало, как будто я был хорошо знаком с его творчеством; на самом деле это было не так, все ограничива­лось той самой пленкой. Концерт был, конечно, феноменаль­ный, потому что Майк в большей степени, чем Гребенщиков, нес в себе эту стопроцентную рок-н-ролльную эстетику, кото­рой у нас до тех пор не было. И, если к философствованию и поэтике у нас уже привыкли с подачи Макаревича, Романова и других, то вот такого лобового плакатного приземленного рок-н-ролла у нас не слышал никто вообще. У Рыженко тогда таких песен не было, а ДК и других групп не существовало еще и в за­родыше. Так что Майк был абсолютным пионером в этой об­ласти.

Реакция на этот концерт была уникальной. При том, что пуб­лика была достаточно рафинированной, в зале творилось Не­что, и после выхода все продолжали спорить. А кто-то там даже подрался, была какая-то драчка между людьми, которые Майка восприняли, и людьми, которых он возмутил. Опять же публика была не урловая, а дрались там интеллигенты с интеллигентами, как это бывает при каких-то литературных спорах. Очень обло­мался Макаревич - был недоброжелателен, огорчен и раздра­жен. Майк же совершенно на это не рассчитывал, он жил в этом^мире, а у людей был шок.

Второй важный концерт - первый полноценный концерт «Зоопарка», был осенью 1981 года в ДК «Москворечье». Они играли на аппарате «Машины времени», которая была постав­лена туда без ведома Макаревича (как обычно), шла звукоза-

пись, и альбом «Зоопарка» «Блюз де Моску» - собственно и есть запись этого выступления.

Помню еще концерт на Юго-западе, где мы подрались с Осе­тинским. Мое общение с Майком тогда осложнялось присутствием этого дегенерата Осетинского, который при симпатии Майка к ал­коголю взял его в оборот очень плотно. Как раз в это время он на­писал «Блюз де Моску N2» со словами: «Это слишком похоже на лесть, Эй, Борис, что мы делаем здесь?» Майка очень удивляла ре­акция на его успех, он был к этому не готов и совершенно к этому не стремился. Все получилось совершенно помимо его воли.

После я еще несколько раз бывал на концертах «Зоопарка», их устраивали уже другие люди; короче, «Зоопарк» пошел в раскрут­ку по тогдашним нашим концертным организаторам. Общались мы в основном в Питере. Я слушал «Зоопарк» на ленинградских фестивалях, довольно часто заходил к Майку в гости, несколько раз мы с ним встречались на квартире Коли Васина, куда он очень часто захаживал, но я не помню, чтобы он там пел какие-то пес­ни. Вообще у него не было такой привычки, как у БГ и многих других - при первой подвернувшейся возможности схватиться за гитару и что-нибудь спеть. По-моему, для него было важнее поси­деть, выпить, пообщаться; он вообще никогда не выпячивал свое присутствие, в отличие от других рокеров, у которых такое позер­ство в крови. Он был действительно скромным и застенчивым че­ловеком, без всякого наигрыша, без всякого желания понравить­ся, и, мне кажется, что в его отношении к собственному творчес­тву всегда присутствовала какая-то доля самоиронии. Я не думаю, что он воспринимал себя так же серьезно, как Цой или Гребенщи­ков. Это здоровое отношение к собственной личности, хотя оно и не совсем вяжется с рок-н-ролльным пафосом.

Во второй половине 80-х я стал меньше слушать «Зоопарк». Дело ведь вот в чем: у каждой творческой личности свой модус; есть творческие личности развивающиеся, есть творческие люди, которые сознательно имитируют процесс развития и пытаются пи­сать новые песни, даже если они не очень-то пишутся, а у Майка этого не было, он был естественным человеком. И в какой- то мо­мент, где-то в 84-85 гг., он исчерпал себя как автор, сказал прак­тически все, что он хотел сказать, и уже только ретранслировал те образы и идеи, которые у него были, а они были почерпнуты по большей части из англо-американского рока. По-моему, ему бы­ло просто не слишком интересно сочинять дальше. Вымучивать это из себя ему не хотелось, а может быть, и не очень получалось; хотя я уверен, что на автопилоте он сочинил некоторое количест-

во песен - все эти «Буги-вуги», «Трезвость - норма жизни». Это все песни, которые можно сочинить, и не проникаясь большим вдохновением, так скажем.

Я помню, что темы наших с ним разговоров, долгих и доста­точно скучных, вращались в основном вокруг наших любимых за­падных артистов, пластинок и той музыки, не своей, не российс­кой. Во всяком случае, я совершенно не могу себе представить, как бы мы могли обсуждать с Майком песни Макаревича или Гребенщикова или спорить о достоинствах ансамбля «Наутилус Помпилиус»; то есть это было настолько далеко от круга интере­сов Майка, что дальше некуда. Хотя, в отличие от всяких желчных личностей, включая меня, он относился ко всем очень по-добро­му, и я не помню, чтобы он о ком-то язвительно или плохо отзы­вался. Если ему что-то не нравилось, он молчал или просто махал рукой, что означало «ну его на фиг, это просто не стоит того».

Кстати, у него были какие-то странные любимчики, которые кроме него никому, по-моему, не нравились, типа группы «Поч­та» или бит-квартета «Секрет», то есть близкие ему по каким-то сентиментальным совпадениям люди; вот о них он мог говорить, ставить записи. Я помню, что первые записи «Секрета» мне пос­тавил Майк, сказав, что это его протеже, хорошие ребята, и это то, что ему в Питере нравится больше всего.

Что касается финала... У музыкантов, особенно у рок-лиде­ров, есть такой внутренний стержень, внутренний азарт, который постоянно заставляет что-то делать, заставляет, сжав зубы и скри­пя сердце, писать непишущиеся песни, потому что они должны, они чувствуют себя словно бы на котурнах, они знают, что пок­лонники от них чего-то ждут, что девушки стоят у сцены и так да­лее... А у Майка этого не было. Он по природе и по внутреннему мироощущению не был рок-звездой. И поэтому он не стремился ломать, подгонять себя, идти вперед, неизвестно куда, у него не было стимула.

Я могу себе представить, что все эти халтурно-часовые кон­церты во второй половине 80-х годов, о которых я слышал очень плохие отзывы, и в самом деле были для Майка халтурой. Это ведь не было его любимым предприятием, он не кайфовал от собствен­ной звездности. А если этого нет, то, собственно, зачем же это де­лать?

И тут, естественно, были два варианта. Или просто тихо как-то от всего этого отойти, или углубиться в себя, писать какую-то му­зыку для себя, путь, условно говоря, Сида Баррета. А с Майком было, видимо, так, что наедине с собой или наедине с женой ему

не работалось. Пожинать плоды рано пришедшей славы ему, на­верное, было муторно, и делал он это в силу инерции и ради денег. Реального творческого процесса у него внутри не происходило, а если и происходил, то скорее тлел. Скажем, плодовитый Боря спо­собен в любой ситуации писать песни, то есть они из него выска­кивают с регулярностью отправления естественной потребности. Майк же писал по одной приличной песне. В конце концов к 90-му году у него несколько таких песен накопилось: «Выстрелы», например, хотя мне кажется, что они значительно слабее, чем те, что он писал в начале 80-х.

Вообще я считаю, что до 1984 года никто из наших рокеров не написал такого количества классных песен, как Майк. Позже, так сказать, по валовому показателю его догнали и Гребенщиков, и Мамонов, и Шумов; но на то время, я считаю, огромная часть классических песен нашего рока написана именно Майком.

Мои самые любимые песни Майка - «Старые раны» (может быть, самая любимая), почти все песни с альбома «Белая полоса», за исключением одной или двух; вообще я считаю, что это блестя­щий рок-н-ролльный альбом; мне очень нравится «Уездный город N». Она, конечно, абсолютно нелепая, но что-то в ней есть, что меня лично очень цепляет. Несколько песен с «55», особенно «Белая ночь, белое тепло». Ранние конечно, «Пригородный блюз», «Сладкая N», «Когда я знал тебя совсем другой». Проще сказать, какие песни я у Майка не люблю - это рок-н-ролльчики, взятые в репертуар хитрого бит-квартета «Секрет», и несколько баллад.

К сопровождающей группе Майка я не относился никак. То есть, если с музыкантами «Аквариума» я общался так же, как с Борисом, а с некоторыми у меня были даже более теплые отноше­ния, то группу Майка я совсем не знал, не помню, как их зовут, плохо помню, как они выглядят, Я говорю это не для того, чтобы как-то их обидеть, а просто так сложилось. Мне кажется, что лю­ди в «Зоопарке» были в чем-то похожи на Майка - они не стреми­лись в тусовку, не стремились выделиться, не навязывали себя в качестве интересных собеседников или крутых музыкантов. Рабо­тяги без претензий и амбиций - в этом смысле Майк вписывался в свой состав достаточно органично. Я думаю, что с пижонами, ти­па «Аквариума» или «Кино», он бы просто не сыгрался, они бы его страшно раздражали и в конце концов задавили бы своей ам­бициозностью.

На московскую рок-сцену 80-х годов «Зоопарк» оказал боль­шее влияние, чем «Аквариум». Если не считать, в сущности, ма-

лоизвестных, культовых групп, типа «АДО», единственной мос­ковской группой, которая восприняла вибрации «Аквариума», была группа «Крематорий». Что касается Майка, то его песни оказали большее, если не решающее влияние на довольно широ­кий спектр московских музыкантов. Я слышал совершенно вос­торженные отзывы о нем, например, со стороны Кузьмина. Кузь­мин в те годы был достаточно передовым музыкантом и у него была хорошая группа, так вот он находился под огромным влияни­ем Майка и считал его просто своим кумиром. Точно так же, единственный, о ком отзывался с уважением Вася Шумов (а он не любил Питер вообще), был Майк. Мне трудно судить, в какой сте­пени песни Майка повлияли на творчество Кузьмина, Шумова или Мамонова, но то, что повлияли, это точно, потому что Майк шел не какими-то кривыми дорожками рок-лирики, а по рок-н-ролль-ному мейнстриму. Я уверен, что влияние Майка непреходящее, потому что это базис. Как базис, который создал Чак Берри - ес­ли ты хотя бы одной ногой на нем не стоишь, то это вообще не рок-н-ролл.

В общении же Майк был очень милый человек, и мне не хоте­лось бы рассусоливать эту тему. Просто никаких смешных, неор­динарных или драматических событий у меня с Майком не связа­но. Я не могу вспомнить ни одного пьяного анекдота, который был бы связан с Майком, никаких ночных разговоров с ним; он на самом деле был очень душевным и скромным человеком. Это не рок-н-ролльные качества, и в этом удивительный парадокс его личности. Человек, очень далекий от поверхностного пафоса рок-н-ролла, больше других пропитал рок-н-ролльным чувством свои песни. Он один из немногих людей, к которым у меня никогда не было чисто человеческих претензий. Творческие - были, я ему об этом говорил, но он воспринимал это очень незлобиво. И вообще, в человеческом смысле он был очень добрым, что в нашей рок-тусовке большая редкость.

МИХАИЛ «ФАН» ВАСИЛЬЕВ. 09.11.92.

Вообще, Майк личность очень противоречивая. С одной сто­роны - человек пишет и поет песни, а с другой стороны - у него полностью отсутствует «карьеризм» в этом отношении. У него не было желания доказывать, что он круче других. Результатом явля­лось то, что Майк постоянно выпивал неизвестно с кем. Люди им совершенно не фильтровалась, что, например, вызывало постоян-

ные нарекания у Бори. Он никогда не стремился к общению с ка­кими-то авторитетами. Непонятно, хорошо это или плохо. С одной стороны - вот так он живет и это - его жизнь; а с другой стороны нежелание продвинуться вперед довольно странно для человека, который занимается творчеством.

Майк был интеллигентом в том смысле, что постоянно сомне­вался в том, что он делает. Пока не убедится в том, что это, в об­щем-то, правильно, он ничего никому не показывал. Мы с ним об­щались довольно сложно. После того, как мы записали «Все братья-сестры», наши пути практически разошлись; в музыкаль­ном смысле я был постоянным членом «Аквариума», там и играл. Но при этом он мне постоянно предлагал стать менеджером «Зо­опарка». Сам он стратегией совершенно не умел заниматься. По­этому я подсунул ему Севу Грача в качестве менеджера.

Сева вообще несколько трагикомическая фигура в истории «Зоопарка». Чувство юмора у Севки было очень хорошо развито, и у Майка тоже. Я помню, мы садились вместе, и Майк рассказы­вал украинские анекдоты, а я - еврейские, и так проводили время довольно долго. Ну, с Грачом-то дело кончилось довольно плачев­но, во-первых, потому что он деньги отдавал позже не в срок; ему не жалко было, а просто ему было по-фигу - ну заработали, у не­го и лежат. А коллектив был в этом смысле очень тяжелый, они там штрафы друг на друга накладывали. У них совершенно другой пафос общения был - чем ты больше всех остальных достал, тем ты и круче, - что, в общем, трудно вписывается в ситуацию тако­го интеллигентного человека, как Майк. Карьера Грача в «Зоо­парке» закончилась тем, что он случайно ехал в такси, ему случай­но дали по башке и случайно отобрали большую сумму денег и ра­бочую фонограмму группы. Сейчас он получил миллионное на­следство и занимается чем-то своим.

Дата добавления: 2015-05-31