Всегда говори «всегда» – 2 6 страница

– Димочка… Сейчас заболит, если еще так поделаешь! – Надя попыталась подняться.

Дима подхватил ее под мышки, чтобы помочь, но тут на него налетел водитель, откуда силы взялись – только что белый стоял с трясущимися руками.

– Ты! – пихнул он Грозовского в грудь. – Твоя баба, что ль? Она мне капот помяла! Плати, или… – Он снова толкнул его – теперь уже ощутимо, даже дыхание перехватило…

– Ага… Сейчас заплачу. – Грозовский левой рукой полез во внутренний карман, делая вид, что достает кошелек, а правой зарядил водителю в челюсть. Тот отлетел на свой помятый капот, тут же ринулся к багажнику, судя по всему – за битой.

– Бежим! – крикнула Надя, потянув Димку за руку. – Быстрее!

Они помчались, лавируя между плотно стоящими машинами, заходившимися разноголосым воем.

Где-то вдалеке замелькал проблесковый маячок милицейской машины.

– Быстрее! – Надя неслась впереди Грозовского, забыв про натертую ногу, ушибленное плечо и страдания, терзавшие ее душу еще десять минут назад.

Она неслась, словно каждый день только и делала, что убегала с места происшествия, словно у нее в этом деле был богатый опыт.

– Подожди! – Дима дернул ее за руку, остановив посреди дороги. – Зачем мы убегаем? Мы не виноваты ни в чем!

– Да кто разбираться будет! Оштрафуют в лучшем случае…

– Надька! – Он прижал ее к себе. – Ты что, на тот свет меня отправить хочешь?

Дима поднял ее на руки и понес к своей машине, чтобы она уж точно не наделала больше глупостей – не ринулась под колеса и не удирала, будто они только что ограбили банк.

– Димочка, я… – Надя обхватила его руками за шею, прижалась щекой к плечу.

– Что Димочка?! Что Димочка?!

– Ты… правда расстроился бы, если бы меня… того?.. – Она заглянула ему в глаза.

– Дура! – Грозовский, задохнувшись от гнева, даже потряс ее, чтобы не задавала идиотских вопросов. – Я чуть не умер!

Он впился в нее поцелуем, привычно запутавшись в рыжей гриве волос и продолжая идти, не видя дороги.

«Неформат», – счастливо подумала Надя. И, между прочим, лютикам тоже нужен температурный режим.

Грозовский открыл машину, бережно усадил Надю, словно она была фарфоровой куклой, и вдруг резко сорвал с нее красный шарф.

– Чтобы я больше эту гадость не видел! – Дима отшвырнул шарф, и тот, подхваченный ветром, полетел над дорогой, зацепился за дерево и затрепетал красным стягом.

– Мы куда? – спросила Надежда.

– Праздновать наше спасение.

Они не видели, как в агентстве Дарья отошла от окна и как наглухо закрылись жалюзи…

* * *

Около девяти вечера Ольга убаюкала Петьку и уложила в кроватку.

Она включила в детской ночник, тихонько вышла. Нужно еще помыть посуду и замариновать мясо – на завтра детям был обещан шашлык и игры на свежем воздухе.

Ольга не заметила, как в комнату прокрались Миша и Маша. Отталкивая друг друга, они продолжили, очевидно, уже начатый ранее разговор.

– У нас есть мама и папа, – доверительно сообщил спящему Петьке Мишка. – Еще Машка есть, только она иногда противная.

Маша, пихнув Мишку в бок, перехватила инициативу:

– У нас еще есть Надя и Дима. Мама не разрешает говорить им «тетя» и «дядя», потому что они молодые.

– А они совсем даже не молодые. Они старые…

Миша попытался оттеснить Машу от кроватки, но она вцепилась в бортик и горячо прошептала:

– Чего ты ему слушать мешаешь? Он же маленький!

– Есть еще дедушка Леня. Он приедет скоро с тобой знакомиться. Только это он мне дедушка и Машке, а тебе уже прадедушка!

– А еще бабушка. Бабушка у нас есть! – Машка стукнула Мишку по голове и тут же получила сдачу.

– Врешь ты все! – крикнул Мишка. – Нет у нас никакой бабушки! Она у нас раньше была, а теперь нет!

– А вот и есть, а вот и есть! Только про нее никому говорить нельзя, даже маме!

– Тише! Разбудишь! – испугался Миша, но было уже поздно.

Петя открыл глаза, скривился и закричал.

– Разбудила! – крикнул Миша, ткнув Машу в бок. – Сейчас нам мама задаст!

– Это она тебе задаст, а меня тут не было! – Маша невозмутимо вышла из комнаты, не закрыв за собой дверь.

– Предательница! – Мишка выскочил вслед за ней, в его голосе послышались слезы. – Маме расскажу, как ты обманываешь!

– А я скажу, что это ты меня заманил к Петьке! – Маша бросилась убегать.

В детской Петька заходился громким плачем.

Мишка метнулся к лестнице, но внизу уже слышались торопливые шаги Ольги.

– Сюда! – позвала Маша из раскрытого встроенного шкафа.

Он заскочил в темное нутро и прижался к сестре.

Затаив дыхание, они слышали, как скрипнула дверь детской, как Петька постепенно затих под Ольгину колыбельную…

– Миш, а мама нас меньше Петьки любит? – шепнула Маша.

– Конечно, меньше, – вздохнул Миша. – Мы уже слишком большие, чтобы нас сильно любить.

– Поскорее бы Петька вырос…

– Все равно он всегда будет меньше нас.

Ольга слышала возню в шкафу, слышала шепот, но задерживать «преступников» не стала. Кто-то из них чихнул, в шкафу что-то рухнуло…

Улыбаясь, Ольга уложила заснувшего Петьку в кроватку и на цыпочках вышла из комнаты.

Солнце припекало совсем по-летнему, но порывы прохладного ветра пронизывали насквозь.

Поежившись, Светлана Петровна запахнула на груди пуховый платок и крепко прижала к себе сумку. В сумке были гостинцы для внуков – конфеты, пироги, клубничное варенье и пуховые носки. Муж ворчал, что носки в конце мая не нужны никому, но она все равно взяла – где тут в каменных джунглях в случае холода нормальные носки найдешь?

Мимо с веселым гвалтом пробежали школьники – первая смена закончилась. Светлана Петровна плотнее прижалась к забору спиной, прячась в кустах сирени. Не дай бог, бывшая невестка увидит, скандалу не оберешься. При мысли об Ольге у Светланы Петровны болезненно сжалось сердце.

Наградил же бог подарочком – выдерга, дрянь, уголовница, и гляди ж ты – в Москве устроилась, при деньгах, машина, как крейсер «Аврора», бриллианты в ушах, одежда, какой Светлана Петровна в магазинах отродясь не видела. Если бы не внуки, она б на Ольгу заговор сделала. Может, и не на смерть, а так, на одиночество. Точно. Пусть бы одна, без Стаса, помаялась, и ни один денежный мешок на нее никогда бы глаз не положил. Она и пошла в прошлом месяце этот заговор делать, только Ильинична предупредила, что порча может на Машу перекинуться…

Внучке Светлана Петровна навредить не могла. Машу, солнышко, кровиночку свою, она очень любила. И Мишу любила.

Так уж случилось, что других внуков, скорее всего, у нее больше не будет. Стас запил по-черному, и конца этой беде не предвиделось, если бы не другая беда – тюрьма. Засадили сына на пять лет за продажу краденых запчастей.

А может, Ольга порчу на него навела, ей-то бояться нечего. Жизнь после того, как Стас отдал невестке детей, пошла наперекосяк… Зинка оказалась не таким и подарком, каким казалась сначала. Родить не смогла. Темная история. То ли аборт первый был, то ли воспалительный процесс после него случился. Когда Стас запил, мигом рога ему наставила. Вернее, сначала она наставила, а потом он запил. А главное, с кем загуляла-то? С охранником из продуктового магазина. Тьфу! Охраннику двадцать едва исполнилось.

Светлана Петровна тяжко вздохнула – как же это унизительно, вот так прятаться, чтобы хоть на минуточку увидеть внуков.

Поездка в Москву, конечно, дело накладное. Но принципиально важное. Не должны дети родную бабушку забывать. А то возраст такой – месяц не увидят и не узнают…

Хорошо, что Стас, перед тем, как его в следственный изолятор увезли, шепнул ей на ушко, где у него заначка. Она эти денежки все до копейки на деток потратит. Вернее, на то, чтобы они вместе с ней наконец оказались.

Поэтому в Москву она будет ездить. Пока денег Стаса хватит и пока она своего не добьется.

В глубине школьного двора мелькнули знакомые русые косички, голубое платьице и белые гольфы.

– Маша! Машенька! – Светлана Петровна прильнула к прутьям забора, но тут же отпрянула – вдруг Ольга рядом? К Маше охранника тогда приставят, вообще не подойдешь.

Но бывшей невестки не было, и она снова рискнула.

– Машенька!

Маша услышала, обернулась, увидела бабушку и подбежала. Не то чтобы с большой радостью, но с готовностью – будто ждала.

– Ух ты, звездочка моя, птиченька моя золотая! – Светлана Петровна через прутья дотянулась до Машиной щечки и поцеловала. Схватила за руку, прижала к своей груди.

Господи, унижение-то какое! Будто она преступница – через забор, украдкой с внучкой видеться!

– Соскучилась по бабушке, соскучилась, детонька…

Машка боязливо оглянулась – тоже Ольги боится! – и отняла у Светланы Петровны руку.

– Здравствуй, бабушка.

Светлана Петровна выхватила из заветной сумки кулек конфет, суетливо начала совать его Маше в руки.

– А бабушка гостинчик тебе принесла! Смотри, какие конфеты!

– Шоколадные?

Маша кулек взяла, но опять оглянулась – точно матери боится!

– Шоколадные, шоколадные. Хорошие, по пятьдесят три рубля за кило.

– Мне нельзя шоколадные, у меня от них алр… арлегия.

– Навыдумывали! Как с бабушкой родной жила, небось не было ничего, а тут – аллергия! Деточка ты моя бедная, сиротка ты моя…

Светлана Петровна разрыдалась, понимая, что передать Маше сумку с вареньем, пирогами и пуховыми носками никак нельзя. Куда внучка ее денет? Вон, опять оглядывается, Ольги как огня боится.

– Барышева! – закричал женский голос. – А ну-ка отойди от забора! За тобой приехали!

Машка убежала, не попрощавшись, словно вспугнутая белка. Конфеты она сунула на бегу в портфель…

– Барышева!!! Прости, господи! – Светлана Петровна утерла слезы. – Это при живом-то отце!

Она отошла от забора и решительно направилась к остановке.

Ну ничего, раз заговор нельзя, она найдет другой способ поставить Ольгу на место. Все равно вернет себе внуков, чего бы это ей ни стоило!

Автобус подошел быстро, и Светлана Петровна проверила адрес, записанный на смятой бумажке. По этому адресу принимал маг и чародей, который за три сеанса ставил защиту от тюрьмы.

Светлана Петровна даже часть заначки готова была отдать, чтобы Стаса досрочно освободили.

К Мишке она сегодня не пойдет. Чего зря душу рвать?

Она придумала кое-что получше, чем видеть собственных внуков украдкой, словно воровка.

* * *

К этой встрече она готовилась так, как ни на одно свидание не собиралась. Продумала все до мелочей – от внешнего облика до примерного плана переговоров. План, конечно, был приблизительный – кто его знает, как разговор пойдет, – но она постарается, очень постарается, чтобы он пошел так, как ей надо.

Бежевый брючный костюм, изящные очки и собранные в «ракушку» волосы подчеркивали, что она только деловой партнер, но высоченные шпильки, алые губы, игривый браслет на запястье намекали, что она не сухарь и ничто человеческое ей не чуждо.

И пофлиртовать может, и посплетничать…

Она долго выверяла шаг – сработает, не сработает, – потом решилась. Ничего нарочитого в этой деловой встрече не было. «Стройком» был постоянным клиентом агентства «Солнечный ветер», и неплохо было бы обсудить «дальнейшую рекламную политику». Обсудить и наметить перспективы…

Грозовский, правда, об этом даже не догадывался, потому что это было ее, Дарьино, личное дело и к «рекламной политике» отношения не имело.

Трудность состояла в том, что пробиться нужно было к первому заму Барышева, который никогда рекламой не занимался. Но, к удивлению Дарьи, Игорь Песков с легкостью назначил ей встречу. И с неподдельным интересом выслушал ее предложения, весьма расплывчатые, кстати сказать. И кофе предложил. И с интересом смотрел на игривый браслет, на алые губы и на узкий носок туфли, которую Даша в процессе беседы то скидывала наполовину, то подхватывала на весу и надевала. И с удовольствием давал ей прикурить, отблескивая бриллиантом на мизинце и прозрачным лаком на ногтях.

В общем, она не ошиблась в первом заме Барышева, приглядев его еще год назад на презентации «Стройкома». Ей вовсе не показалось, что Игорь Песков смотрел тогда на Ольгу и Сергея с плохо скрываемой злостью и раздражением…

– Ну что ж, ждем ваших предложений в области лесоперерабатывающей промышленности, – улыбнулся Песков. – Мы развиваем новое направление, а предыдущий опыт сотрудничества с вашим агентством был более чем удачным…

Более дурацкой и бесполезной «деловой» встречи Игорь не проводил никогда, но он-то понимал, что дамочка не с новой рекламной политикой приперлась, а совсем по другому поводу.

Помнил он ее еще с презентации, помнил, с какой неприязнью поглядывала она на жену Барышева. Поэтому и принял, и подыграл – о рекламной политике поговорил и смотрел заинтересованно на все ее прелести. Только вот что-то больно мнется она, ждет, что ли, когда он сам о нужном предмете заговорит?

– Хорошо, к следующей встрече я постараюсь подготовить пакет разработок. Несколько вариантов. – Дарья встала, давая понять, что разговор закончен.

«Уйдет сейчас», – подумал Песков. «Уйду», – подсказала ему глазами Дарья.

– Прекрасно. – Игорь поиграл зажигалкой и откинулся на спинку кресла, показывая, что разговор не закончен. – Что ж! Посмотрим, как у вас пойдут с нами дела. Ваша предшественница отличалась редкой настойчивостью и, я бы сказал, боевитостью.

«Ну, отбивай удар, а то я как дурак час времени потерял», – с раздражением подумал Игорь.

Она села, закинула ногу на ногу и, словно пай-девочка, потупила глазки.

– Боюсь вас разочаровать, – тоном все той же пай-девочки произнесла Дарья, – во мне нет боевитости. У меня не та биография.

– Вот как?! – оживился Песков. – И что же особенного в биографии Ольги Михайловны?

– Ну, как бы это сказать… – Она потянулась за сигаретой, и он нетерпеливо дал ей прикурить, не утруждая себя скрывать свое нетерпение.

– А вы вот так прямо и скажите.

Затянувшись, она долго и томно на него смотрела. Так долго и так томно, что он еле сдержался, чтобы не выругаться вслух.

– Ну?! – всем телом подался он к ней. – Быстрее, у меня мало времени…

Даша чувствовала себя прекрасно. Как после спа-процедур. Цели она достигла, хотя остался неприятный осадок от того, что Песков сразу ее раскусил.

Можно было не придумывать повод для встречи, не наряжаться, а просто позвонить и сказать: «У меня есть компромат на жену Барышева».

Он сам бы примчался.

Как бы то ни было, в теле ощущалась легкость, а в душе гремели фанфары.

Ее план начал осуществляться. Чтобы убедиться в этом, Дарья не сразу ушла от «Стройкома», а постояла еще некоторое время у двери первого зама, сделав вид, что роется в сумке.

– Кошкин? – раздался из-за двери бодрый голос Пескова. – Привет. Как дела у бульварной прессы? Жареными фактами интересуешься? Могу предложить интересные подробности из жизни больших бизнесменов. Точнее, из жизни жен больших бизнесменов. Кое-что из их богатого прошлого…

Убедившись, что снаряд попал в цель, Дарья застегнула сумку и ушла из «Стройкома».

* * *

«Я подумаю об этом завтра» – сказано явно не про Надежду. Она привыкла решать проблемы сразу, на месте и кардинально.

– Почему ты гадость про меня написал? – спросила она Диму в ресторане, когда они отмечали голландский заказ.

– Какую гадость? – едва не подавился он.

– Такую. Портреты мои уродливые нарисовал и подписал словом из пяти букв.

Дима уставился на нее как на сумасшедшую.

– У тебя правда ничего не болит?

– Нет.

– А по-моему, сотрясение легкое есть. Я, матушка, портретов рисовать не умею. И плохих слов из пяти букв не знаю.

Надя поверила ему сразу, впрочем, она ему поверила тогда еще, у машины, когда он щупал ее, мял, отыскивая переломы, и орал «Дура!».

Они здорово напились, потом бродили по ночному городу и целовались. А ночью, в постели, после долгой и сумасшедшей любви, Грозовский заставил Надю поклясться, что она никогда не будет переходить дорогу в неположенном месте. И не просто поклясться, а на бумаге, в письменном виде.

За окном уже занимался рассвет, а Надя все писала свою клятву под его диктовку, пропускала слова, делала ошибки и хохотала, потому что клятву с ошибками и пропущенными словами он не принимал, и приходилось писать снова.

В общем, Надя не выспалась и теперь ходила по агентству, пьяная от любви и от счастья, не совсем понимая, что вокруг происходит и что ей нужно делать.

Она уже хотела было запереться в своем кабинете и самым наглым образом немного поспать, как вдруг заметила в коридоре Диму, который радостно обнимал высокую блондинку.

– Наташка! Где тебя носило?! Три года! – Он расцеловал блондинку в обе щеки и в нос. – Нет, погоди – четыре! Четыре года ни слуху ни духу!

Наталья потрепала его по щеке.

– Не ври, Димка, я тебе писала.

– Писала! Две с половиной открытки за четыре года!

– Опять врешь! Письма я писала, а не открытки! Ты ужасный врун, Димка! Но все равно я по тебе жутко соскучилась! Иди, целовать буду!

Наталья притянула Грозовского за уши и зацеловала лицо.

Она была самый что ни на есть формат – длинноногая, с узкой талией, высокой грудью, пухлыми губами. Высший класс…

Димка ничуть не сопротивлялся ее поцелуям! Наоборот, подставлял лицо, а потом весело огляделся по сторонам и, не замечая Надежды, сообщил всем невольным свидетелям:

– Это сокурсница моя! А вы что подумали? – И, обняв Наталью, затолкал ее в свой кабинет. – Давай, заходи. Сейчас запремся с тобой и нацелуемся досыта.

Так и не заметив Надежду, Грозовский захлопнул дверь почти перед ее носом.

Во рту у нее пересохло.

«Можно батальон сформировать из невест…»

Надя вдруг пожалела, что вчера «бээмвуха» ей ничего не сломала.

Подошла Дарья и мягко, вкрадчиво пропела:

– Однокурсница?.. Ну-ну… Впрочем, возможно, и однокурсница… в том числе…

Надя дернулась, отстранилась, хотела послать Дарью подальше, но язык словно к небу прилип.

Дверь кабинета Грозовского распахнулась, едва не ударив Надежду по носу, вывалился Дима в обнимку с Натальей и, что-то шепча ей на ухо, пошел к выходу.

Интересно, если бы она, Надя, погибла вчера, он сегодня точно так же целовал бы и обнимал однокурсницу?..

– Да не расстраивайся ты так, – легко толкнула ее в плечо Дарья. – Ерунда все это. Привыкнешь.

– Ты о чем? – посмотрела на нее в упор Надежда. – Если о своих художествах, то у нас вахтер в общежитии лучше рисовал. В сортире место твоим художествам.

И все-таки, несмотря на неожиданное хамство Кудряшовой, день определенно удался. Вернее, именно потому, что день удался, Кудряшова и нахамила.

Дарья довольно потянулась, глядя вслед Надежде, и пошла на ресепшн – кофе попить, с девчонками поболтать, – сегодня можно уже и расслабиться.

У стойки ресепшн маялась какая-то плохо одетая девица.

– Простите, пожалуйста, – промямлила она, обращаясь к охраннику, – это агентство «Солнечный ветер»?

Охранник молча кивнул.

«О господи, очередной самородок из Мухосранска, что ли?» – всерьез озаботилась Дарья, рассматривая стоптанные туфли девицы и видавшую виды сумку.

– А вам кого? – высокомерно поинтересовалась Даша у предполагаемого самородка.

– Вы не подскажете, как мне Громову найти? Ольгу Громову.

– А зачем она вам?

– Вы ее знаете, да? – обрадовалась девчонка.

– Предположим, знаю.

Может, не следовало признаваться? Сейчас Громова возьмет эту замухрышку под свое крылышко и…

Девчонка вцепилась в ее руку и затараторила, будто боялась не успеть все сказать.

– Вот хорошо, а то я не уверена была… По старому адресу нет никакого агентства. С таким трудом узнала, куда оно переехало… Нашла, но не уверена была… Меня Люда зовут.

– Так, короче! Громова вам на какой предмет нужна? – Даша выдернула свою руку из цепких пальчиков.

Люда, смутившись, глянула на дверь, словно решая – не удрать ли, – но вдруг решительно выпалила:

– Она не мне нужна, а одному человеку! Мне она не нужна, я таких, как она, вообще презираю!

– Ого! Не слабо! Это за что же?

Дарья ласково взяла Люду под локоток и увела в угол, в курилку. Похоже, разговор предстоит не для чужих ушей. И кажется, удачи этого дня еще не закончились.

– Громова бросила одного человека… А он ее любит и жить без нее не может! В нем никакой жизненной силы нет. И профессор говорит, и врач палатный, что в нем совсем нет к жизни желания, понимаете? У него ранение тяжелое, а она… Громова эта бросила его! Я таких, как она, много перевидала… У нас госпиталь военный. Много тяжелых. А такие, как Громова, они, пока парень здоровый, и любовь с ним крутят, и замуж собираются, а как он сляжет с тяжелым ранением, так и нет их…

– Вы кто? – прервала ее Дарья.

– Медсестра.

– Понятно. А этот, тяжелораненый, он кто?

– Кравцов Дмитрий Иванович. А вы его тоже знаете?

– Нет, не знаю. Но телефон Ольги дать могу. Записывайте.

Люда выудила из сумки замызганный карандаш и бланк рецепта.

Нет, определенно удача улыбнулась Дарье ослепительной голливудской улыбкой.

* * *

Стрелка спидометра приближалась к отметке сто, и это была непозволительная для города скорость, но Ольга, видя плотно сжатые губы и жилку, пульсирующую на виске Сергея, не решалась ему ничего сказать.

Впрочем, когда стрелка все же легла на сотню и задрожала, готовая двинуться дальше, Ольга все же сказала:

– Сереж, сбавь скорость…

Он послушно нажал на тормоз, и спидометр так же послушно отреагировал, показав скорость шестьдесят километров в час.

Ольга положила ладонь на его руку, державшую руль.

– Сереж, ну ведь ничего же не изменилось, – тихо сказала она. – Рано или поздно все равно бы нашелся подонок, который узнал о моем прошлом и попытался бы заработать на этом.

Сергей кивнул, но ничего не ответил. Рука его под Ольгиными пальцами была напряженная и прохладная.

Она знала – когда у него так холодеют руки и пульсирует на виске жилка, Барышев с трудом сдерживает бешенство.

Они подъехали к дому, поставили машину в гараж, зашли в гостиную, а Сергей все молчал. Ольга хотела включить свет, но он перехватил ее руку.

– Не надо.

Барышев подошел к окну. Его силуэт на фоне едва занимающегося рассвета выглядел могучим и грозным, как вулкан, готовый извергнуть лаву. Ольга почти физически ощутила, как ему тяжело сдерживать эту мощь в тот момент, когда ее попытались оскорбить и унизить.

– Подонки, – глухо произнес он, сжимая в ярости кулаки. – Они думают, что им все дозволено! Они думают, что я не могу им ответить! Сволочи! Я эту газетенку паршивую… – Он шибанул кулаком в стену. – Я эту мерзость!.. Я их уничтожу!

– Сережа… – Ольга подошла к нему, обняла, погладила бледную щеку. – Когда я выходила за тебя замуж, ты все обо мне знал.

Он уткнулся ей в плечо, его дыхание обожгло шею. Ольга погладила его по затылку.

– Ты знал, что я сидела в тюрьме, знал, что мое прошлое всегда будет со мной. Оно никуда не денется, и его нельзя изменить. Ты все это знал, и ты на мне женился…

– Оль, я не позволю… – Он дернулся, но она удержала его, прижав к себе.

– Погоди! Я не все сказала… Я поверила в то, что тебя ничего не испугает. Мое прошлое будет напоминать о себе, этого не избежать… А ты… как будто стыдишься меня. Ты впал в нелепую истерику…

Он вырвался из ее объятий, схватил за плечи и крепко встряхнул.

– Я просто не могу допустить, чтобы кто-то смел о тебе так говорить! Так думать! Слышишь?! – Его глаза горели бешенством, а руки были горячими, будто температура зашкалила за сорок.

…Как же она не хотела идти сегодня на этот прием! Но Сергей убедил ее – очередной раз убедил! – что эта светская тусня – часть его бизнеса. Впрочем, Ольга и сама это знала, на одном из таких приемов ее когда-то лично представили Барышеву, и как знать, если б не представили, стоял бы он сейчас рядом с ней – бледный и яростный оттого, что кто-то попытался ее унизить?!

Две дамочки подошли к ней, когда она в одиночестве потягивала шампанское, а Барышев вел светскую беседу с высоким господином и, очевидно, беседа давала результат, исчисляемый немалой суммой.

– Прекрасно выглядите, – пропела дама с черными бриллиантами в ушах.

– Спасибо, – сказала Ольга.

– Версаче? – кивнула вторая светская львица на ее платье.

Ольга потеряла из вида Сергея, поэтому не сразу поняла вопрос.

– Что? Ах, да, кажется…

Она продолжала глазами выискивать Барышева, когда ей под нос бесцеремонно ткнули газету.

– Хотите почитать? Тут про вас пишут, – дамочка, имя которой Ольга так и не смогла вспомнить, широко улыбнулась.

– Про меня? – Взяв газету, Ольга бегло прочла заголовок – «Жена главы «Стройкома» Сергея Барышева – бывшая уголовница».

– Это правда? Вы сидели в тюрьме? – Ольге показалось, что эхо подхватило гнусавый голос «бриллиантовой» дамы и разнесло ее слова по всему залу, по всем его укромным уголкам, и даже выплеснуло их в открытые окна, чтобы слова эти неслись по улицам, ужасая прохожих.

– …в тюрьме? Вы сидели в тюрьме?..

Оказалось, это не эхо. Просто дама все настойчивее и громче повторяет вопрос, стараясь привлечь к Ольге внимание окружающих.

На них стали оглядываться – сотни холеных лиц – и сотни унизительных холодных усмешек делали эти лица одинаковыми. Не мужскими, не женскими – отвратительными, как безликая липкая масса.

Где-то послышался смех. Кто-то фыркнул. Кто-то с брезгливостью сказал: «О, господи!» Кто-то, вскрикнув, разбил бокал, а кто-то даже показывал на нее пальцем…

Ольга почувствовала себя маленькой, голой и беззащитной, но только на пару секунд.

Она даже разглядела на некоторых лицах сочувствие – или ей только показалось, что разглядела? – но это придало ей сил.

Она медленно сложила газету вчетверо, вскинула голову, распрямила плечи и ослепительно улыбнулась.

– Это правда, я сидела в тюрьме! – громко сказала она, и толпа подалась к ней, сгустилась и спрессовалась, как грозовая туча.

Послышались возгласы:

– Какая прелесть!

– А за что?

– За воровство, наверное?

– Ну почему же за воровство? – еще ослепительнее улыбнулась Ольга и выкрикнула, выплюнула в лицо этой жаждущей развлечений толпе: – За убийство!

Откуда-то появился Барышев, он разрубил толпу надвое, рассек своим телом, как ледокол, заставив отшатнуться и не дав никому выплеснуть эмоции на Ольгу-«убийцу».

– Сережа! – Она вцепилась ему в правую руку, испугавшись, что он ударит кого-нибудь. Но он выхватил у нее газету и, сунув ее «бриллиантовой» даме в глубокое декольте, вывел Ольгу из зала по образовавшемуся коридору, который он прорубил…

Она хотела сказать, что все это ерунда, что не надо расстраиваться, что ее невозможно обидеть, что они должны быть готовы к таким грязным играм – он сам это говорил! – но поняла, что Сергей ее сейчас не услышит.

Они сели в машину и помчались домой каким-то странным маршрутом – в объезд и еще раз в объезд, и долго кружили так до рассвета, когда Сергей наконец послушавшись ее, сбавил скорость и приехал домой.

…И только теперь, в полутемной гостиной, он дал выход своей злости и горечи.

– Я уничтожу их! – Барышев снова метнулся к окну, но Ольга схватила его за рукав.

– Стой! Мне плевать! Слышишь, мне плевать на то, что они обо мне говорят и что думают! Мне важно только то, что обо мне думаешь ты! Ты! Ты! – Ольга уже кричала ему в лицо, и Сергей замер, затих – бледные щеки порозовели, а кулаки разжались…

– Мне плевать на всех! – Она даже поколотила его кулаками по груди, чтобы он понял наконец.

Он и понял – схватил, сграбастал ее в объятия, зацеловал плечи и грудь, лицо и руки, а потом начал сдирать бретельки вечернего платья, чтобы добраться до остального… Стоило надевать это платье от Гуччи, кстати, а не от Версаче, чтобы он вот так сорвал его, и не только сорвал, но и порвал к чертовой матери, потому что сниматься оно не желало…

– Я люблю тебя, Оля, слышишь! Люблю! Мы с тобой вместе, нам ничего не страшно. Я люблю тебя…

За окном стало совсем светло. Какая-то птица громко кричала, заглушая шум раскинувшегося внизу проспекта.

Песков курил в кровати и думал, думал…

Вечером, на приеме, он вдруг почувствовал шаткость своих позиций. Ну вышла статейка про жену Барышева, и что?.. Повеселились все ровно три минуты и забыли. После того как шеф с женой ушли, никто слова дурного не посмел сказать ни про него, ни про Ольгу…

Какой-то он больно уж мощный, этот Барышев. По такому сплетнями и дрязгами бесполезно палить, только из автомата, и то… не факт, что возьмет.

Сигарета давно погасла, но Игорь не замечал, тянул и тянул бесполезный окурок.

Сегодня на этой тусовке он стал свидетелем разговора между шефом и Маргаритой Грачевой, генеральным директором «Авгура».

– «Стройком» с подобными задачами дело имел и до сих пор вполне успешно справлялся, – уверенно заявил Барышев Маргарите Олеговне.

– Считаете, что «Стройком» тендер уже выиграл? – усмехнулась она.

Дата добавления: 2015-06-25