Всегда говори «всегда» – 2 14 страница

– Что-нибудь случилось? – спросила она, и сердце ухнуло вниз от догадки – следил? Узнал, что ее не было в агентстве? Кто-то рассказал ему про Митяя? Или просто неприятности на работе?..

– Сережа… – Ольга попыталась взять его за руку, но он вырвался, стремительно подошел к окну и, глядя во двор, освещенный яркими фонарями, глухо спросил:

– Ты меня любишь?

Первый раз спросил об этом, не глядя в глаза.

– Почему ты спрашиваешь, я не…

– Ты меня любишь? Ответь мне! – Сергей резко повернулся, и Ольге показалось, что ему хочется схватить ее за плечи и потрясти. – Ответь немедленно!

– Я тебя люблю, ты это знаешь. – Ольга старалась говорить спокойно, но голос дрожал.

– До недавнего времени я в этом не сомневался… до сегодняшнего дня.

– И… что же произошло сегодня?

Она не ошиблась – Сергей подошел к ней, взял за плечи и легонько встряхнул.

– Я всегда думал… что, когда два человека любят друг друга, они ничего друг от друга не скрывают… Ничего! – Он помолчал, отвел взгляд, отпустил ее и как-то безучастно сказал:

– Я только что был в госпитале. Навещал твоего приятеля.

– Сережа, это совсем не то, что ты думаешь. Я могу все объяснить…

– Не надо.

– Но, Сережа!..

– Не надо мне ничего объяснять! Я все знаю. Я действительно все знаю.

Этот тон, этот взгляд, эти руки, рванувшие на шее галстук, – все было катастрофой. И никакие объяснения эту катастрофу исправить не смогли бы.

Может, просто упасть на колени? Но она ни в чем не виновата… Разве только в том, что не рискнула сказать правду, потому что точно знала – будут этот взгляд, этот тон и эти руки, рванувшие галстук… Когда они только начали жить, барышевская ревность ее забавляла, веселила и даже ей льстила, но Ольга никогда не думала, что она заставит ее врать, изворачиваться и чувствовать себя чуть ли не преступницей.

Она не станет оправдываться.

Пусть сам договаривается со своей ревностью.

Барышев помял галстук в руках, отбросил его и снова взял ее за плечи.

– Прости меня!

Ольга опустила глаза, сил не было на него смотреть – бледного, истерзанного…

– Прости… Что же я делаю не так? Скажи мне. Ведь я что-то не так делаю. Если ты боишься сказать мне правду… Значит, дело во мне?

– Сережа! – Ольга обняла его с благодарностью и засмеялась – слава богу, никакой катастрофы, ревности дали пинка под зад. – Сереж…

– Я дурак? Да? – Он виновато потерся носом о ее плечо. – Ну, скажи, я ревнивый идиот?..

– Я просто очень боюсь тебя потерять, Сережа. Очень боюсь. Ты тоже меня прости. Это я дура! Самая примитивная дура.

– Я люблю тебя!.. Примитивные дуры всегда были в моем вкусе…

Они долго целовались, так долго, что часы на кухне пробили не один раз, а потом Сергей сказал нечто загадочное:

– Если бы мы не встретились с тобой полтора года назад, то я увидел бы тебя послезавтра…

Митяй мог бы запросто пойти в туалет и повеситься.

А что, ходить он научился, из простыни можно сделать веревку, а под потолком в туалете есть прочный крюк, он сегодня его заметил.

Митяй запросто мог бы повеситься, но не стал. Жить не хотелось, но и умирать тоже – к чему такие усилия?

Ему стало все равно.

Ну, дышит он, ходит помаленьку, и пусть…

Сам когда-нибудь помрет, не пугая медсестер своим суицидом и не портя врачам статистику по смертности. Да, кстати, и Ольгу не обвинят в его смерти, а то быстро проведут параллель и ярлыков навешают.

С утра он смотрел в окно и считал листья на молодой березе, которая ветками скребла стекло при малейшем ветре. На пятьсот первом листочке он сбился и начал сначала. На шестьсот втором пошел сильный дождь, и он опять сбился… Стал считать под дождем, но это оказалось трудно, и дальше десяти дело не шло.

Хлопнула дверь, зазвенели мензурки – Люда пришла?

Все равно.

Дождь полил с такой силой, что стало невозможно считать.

– Дмитрий Иванович! – Люда прикоснулась к его руке. – Вы что же лекарство не приняли? У вас же давление повысится.

Митяй, шевеля губами, начал подсчитывать струи дождя.

Десять, двадцать, тысяча, три сотни тысяч… не ошибешься.

Миллион струй, которые появляются из ниоткуда и исчезают в никуда.

Как его любовь к Ольге.

– Это же безобразие, Дмитрий Иванович! – Люда уже трясла его за руку.

Как ей объяснить, что ему все равно…

– Давайте-ка! – Сзади звякнул графин, послышался звук льющейся воды. – Вы сейчас вот эти лекарства примете, а уж эти, которые дневные, чуть позже, перед ужином, а то нельзя прерывать.

Он выпил, отчего не выпить, если ему все равно…

– Вот эту красненькую еще… – Люда сама засунула таблетку ему в рот и запить дала, как маленькому, придерживая руку под подбородком, чтобы не капало. Ему так мама руку придерживала, когда в детстве он болел, а она его поила в кровати.

Митяй поймал эту руку и посмотрел – не мамина ли?

Нет, мама умерла давно, и у нее рука крупная была, натруженная, а эта – маленькая, с тонкими пальцами.

– Я ей не нужен, – прошептал Митяй. – Я никому не нужен.

Громыхнул гром, Люда отняла руку.

Почему она плачет? Мама не плакала, когда его лекарством поила, и Ольга бы не заплакала.

А эта в грудь уткнулась и слезами ему халат поливает. И шепчет что-то, не разобрать – вроде «мне нужен… мне»…

Митяй взял Люду за подбородок, отстранил от себя, заглянул в глаза.

– Повтори, – попросил он.

– Мне нужен, – еле слышно сказала Люда.

Или это ветка березы заскребла по стеклу под порывом ветра?

– Повтори, – простонал Митяй, – повтори…

– Мне нужен, мне… – Она взяла его голову в свои руки и стала целовать глаза, губы, лоб, щеки, уши…

– Повтори, повтори, повтори, – умолял он, но Люда больше не говорила, только целовала и целовала…

* * *

Надя остановилась возле крыльца, над которым висела вывеска «Скупка ювелирных изделий».

После всех передряг у нее чудом сохранилось кольцо – белое золото, крупный бриллиант. Его не украли вместе с сумкой, наверное, только потому, что приняли за бижутерию. Кольцо подарил Грозовский с совершенно не подходящими для такого случая словами.

– Надь, ты самый лучший завхоз.

– Кто б сомневался, – фыркнула тогда она.

Кольцо пришлось ей впору, и как только Димка размер угадал?

– Надь… я заколебался по утрам без тебя просыпаться. Переезжай ко мне. Давай поженимся то есть! – выпалил Димка слова, которые произнес первый раз в жизни.

Надя бросилась ему на шею, вот у нее все и случилось – помолвочное кольцо, свадьба, любовь одна и на всю жизнь…

Пришло время обменять символ этой любви на рубли.

Надя решительно сняла с пальца кольцо и зашла в скупку. Кроме приемщика, который со скучающим видом листал журнал, в тесном помещении топтался мужичок в кепке – маленький и бесцветный. Близоруко щурясь, он изучал правила, вывешенные на стене. На Надю он не обратил никакого внимания, да и она на него тоже.

– Здравствуйте, – сказала Надя, нагнувшись к окошечку.

Приемщик, не отрывая глаз от журнала, кивнул.

– Вы кольца принимаете?

Приемщик снова кивнул.

– Вот, – Надя положила на стойку кольцо.

Приемщик тяжело вздохнул, натянул на глаз устройство с лупой, взял кольцо и повертел под ярким светом специальной лампы.

– Три тысячи, – вздохнул он.

– Чего?! – опешила Надя. – Оно же с бриллиантом!

– Три тысячи, девушка. Мало вам, несите в другое место. – Приемщик снял лупу, выключил лампу и со скучающим видом снова уставился в журнал.

– И понесу! – Надя забрала кольцо, направилась к выходу, но передумала и вернулась. – Ладно. Давай свои три тысячи.

Отдаст Пашиной мамаше деньги, пусть на все вермишели купит…

– Паспорт ваш, – не отрываясь от журнала, сказал приемщик.

– Паспорт?.. А зачем?

– Положено.

– А без паспорта нельзя, что ли?

– Не положено.

– Господи! Заладил! Положено, не положено! Ну нету у меня паспорта! Дома забыла.

Приемщик закрыл окошечко, давая понять, что разговор окончен.

Надя вышла, побрела по улице. Вот он – канат без конца и края, а внизу – бездонная пропасть. Очень трудно удержать равновесие. И кричи, не кричи – только эхо ответит.

– Мадам! – Кто-то подхватил ее под руку.

Надя отшатнулась, но, увидев, что это тот самый мужичок в кепке, который топтался в скупке, успокоилась. Такой гномик не причинит ей вреда.

– Это вы мне? – на всякий случай уточнила она.

– Вам. Позвольте на пару слов. – Гномик с заговорщицким видом отвел ее в сторонку и даже привстал на цыпочки, чтобы она лучше его слышала. – Случайно стал свидетелем вашего, так сказать… неудачного коммерческого предприятия, мадам. И вот решил поспособствовать, так сказать… по мере моих скромных возможностей…

– Чего?.. Чего-то я вас не пойму. – Надю затошнило от этого гнома, от него шел запах затхлости.

– Колечко ваше, так сказать… купить могу. – Мужичок подмигнул ей бесцветным глазом, изобразив радушную улыбку, обнажившую редкие желтые зубы. – Если вы не передумали продавать, разумеется.

Надя снова сняла кольцо, покрутила в руке…

«Я заколебался по утрам без тебя просыпаться…»

– Ладно, – кивнула она.

– Тысяча триста вас устроит?

– Да ты что, оборзел? Мне ж только что за него три давали!

– Мадам! Три – это при наличии у вас паспорта. А поскольку такового у вас, так сказать…

– Да иди ты!

Надя быстро пошла вон от гномика.

Ничего себе, облачко приплыло – цепляйся, не хочу…

Спасибочки, она еще побалансирует, вертолета подождет!

– Мадам! Мадам! – Мужичок резво нагнал ее, пошел аллюром то сбоку, то впереди, то опять сбоку…

– Ну, хорошо! Полторы! Это мое последнее слово.

Надя притормозила, он не давал ей идти, этот скачущий гном в старой кепке.

– Это вполне приличная сумма!

– На, подавись! – Надя сунула в его клешню кольцо. – Давай свои полторы тысячи…

Она зашла в магазин «Малыш» и купила за сорок рублей крохотные детские носочки – голубые с вышитыми веселыми мишками. Надя положила носочки в лифчик, чтобы у тела были, у сердца.

Хотела еще пирожок с капустой купить, но денег было так мало…

Супу дома навернем, пообещала она Димке-маленькому.

– Мне надоело! – орал Грозовский и изо всех сил колотил кулаком по столу. – Надоело, понимаешь, читать всю эту муру собачью!

Приходилось работать, вникать, думать и руководить процессом, несмотря на то что хотелось изолироваться от мира, закрыться в квартире и напиться до беспамятства.

Но приходилось руководить…

Тимур стоял перед ним красный, всклокоченный и рвал на мелкие клочки бумагу со слоганами.

– Что ты наворотил? – Грозовский встал, выхватил у Тимура еще не разорванный клочок и прочитал: – Кроссовки для Гулливера! Почему Гулливер?

– Ну… у них обувь есть самых больших размеров… для Гулливера.

– Ты Свифта читал? Читал, я спрашиваю?!

Дима измерил шагами расстояние от окна к двери и обратно. На полу валялись обрывки слоганов, и он яростно пнул их.

– Ну, читал… – Рвать стало больше нечего, и Тимур зачем-то подергал себя за волосы, наводя еще больший беспорядок на голове.

– Гулливер был обыкновенный человек!!! – заорал Дима. – Понимаешь?! Нормального роста! Гигантом он казался среди лилипутов!

– Да знаю я! – завопил Тимур.

– Да ну?! Умница! – Грозовский захохотал. – Ну, и чего ты ждешь? Иди, работай!

Тимур хотел пулей вылететь из кабинета, но почему-то стал открывать дверь не в ту сторону.

– Гулливер и в страну великанов попадал, – глядя на конвульсии Тимура возле двери, усмехнулся Грозовский. – Так что можешь в следующем твоем творении с его помощью рекламировать что-нибудь микроскопическое!

Тимур наконец выскочил в коридор. Дима хотел вытряхнуть сигарету из пачки, но она оказалась пуста. Он вышел из кабинета – стрельнуть у кого-нибудь хоть какое-то курево – и увидел удаляющуюся спину Тимура.

– Вепрь! – выкрикнул зло тот. – Боже! Как ее не хватает!

Тимура догнала Дарья, подхватила под руку.

– Я так понимаю, ты имеешь в виду нашу пропавшую?

– Угу, – простонал он, уткнувшись Дарье в плечо. – У него ж без нее крышу сносит.

Грозовский вернулся в кабинет, с треском захлопнув дверь.

Крышу у него сносит…

Он схватил телефон – невозможно больше сидеть сложа руки и ждать. Только что делать?! Что? Кому платить? Кого нанимать? Куда звонить?

Дима бросил трубку, схватил газету, нашел телефон частного детектива.

Позвонил. Никто не ответил.

Рядом Дима увидел телефон ясновидящей… И позвонил туда.

– Я вас записала на восемь вечера, – сказал глухой женский голос, когда он выпалил, что у него невеста пропала.

– Вот. А то ведь я у вас и кушаю, и вообще… – Надя положила на стол тысячу четыреста шестьдесят рублей. – Ем то есть. Не кушаю, а ем, – вспомнила она уроки Грозовского.

– Ну что ж… оно, конечно, – Анна Степановна взяла деньги, пересчитала, шевеля губами.

В комнату вошел Паша. Как всегда – забежал на обед минут на пятнадцать.

– Привет! Чего поделываем? – Паша широко улыбнулся, но, заметив деньги в руках матери, нахмурился. – А это откуда?!

– Да это… Надюша вот… вроде как в общий котел…

Анна Степановна хотела спрятать купюры в карман халата, но Паша выхватил деньги.

– Мам!

– Че мам-то?! Че мам?! – в голосе Анны Степановны послышались скандальные нотки.

– Что ж мы, не люди, что ли?! Или нищие какие? Человеку тарелку супа не нальем?! – Он попытался вложить деньги Надежде в руку.

– Глупости какие! – Она оттолкнула купюры. – Не буду я у вас на шее сидеть!

– Забери деньги, я сказал! – Паша схватил ее за плечо, пытаясь засунуть деньги в карман пиджака. Надя вырвалась, выскочила из квартиры босиком и побежала по лестнице вниз.

Куда… А главное – зачем?

Паша догнал ее возле лавочки у подъезда. Впрочем, она и не бежала уже никуда, просто сидела, ощупывая шов на спине пиджака – не разошелся ли от резких движений.

В руке Паша держал злосчастные купюры.

– Не возьму, – отрезала Надя, и он, вздохнув, положил деньги в карман кителя.

Сел рядом, опять вздохнул.

– Когда с паспортом поможешь? – спросила Надя. – А то я у вас живу, живу…

– С паспортом загвоздка пока, ты ж иногородняя, запрос послали. А то, что живешь… Живи, никому ты не мешаешь.

«Это тебе не мешаю, а маме твоей – поперек горла», – хотела сказать Надя, но промолчала.

Зачем выдавать, что она замечает его влюбленные взгляды и понимает недовольство Анны Степановны такой вот потенциальной «брюхатой» невесткой.

– Ты где деньги взяла?

– Не украла! Не бойся! Кольцо продала. Скупку возле кинотеатра знаешь? Вот туда и снесла.

– Понятно.

– Только там не взяли. Паспорта-то у меня нет… Пришлось хмырю какому-то облезлому отдать. Мадам, мадам! – с горечью передразнила Надя гнома. – Паразит! Полторы тысячи дал всего!

– Лысый? – насторожился Паша. – Покупатель твой лысый такой, роста небольшого, да?

– Может, и лысый, а может, и кудрявый, он в кепке был. Слушай, ты деньги забери, а то что ж я кольцо отдала, выходит, зря? А оно мне, кольцо-то… – Надя замолчала, вспомнив Димкин дрогнувший голос: «Давай поженимся то есть…» – Оно мне дорого было, очень дорого, понимаешь?

– Понимаю, – опять вздохнул Паша и с тоской посмотрел на Надежду.

Ясновидящая оказалась шарлатанкой и дурой. За пять тысяч рублей она потерла какой-то шар, побилась в судорогах и глухим замогильным голосом сказала:

– Не жди свою невесту, к другому она ушла. Вижу ее в парандже среди пирамид… Египет! А рядом араб старый, муж ее… Умрет она скоро, ее из ревности в гареме зарежут…

Грозовский захохотал, обозвал ясновидящую «припадочной идиоткой» и ушел, хлопнув дверью.

Дома он снова напился.

Чтобы совсем не сойти с ума, позвонил Наталье и позвал ее проверять периодически у него пульс, чтобы «Солнечный ветер» не остался наутро совсем без директора. Завтра встреча с заказчиками… или не завтра… но он все равно еще нужен обществу…

Наталья ворвалась в его квартиру полуодетая, ненакрашенная, со следами ночного жирного крема на лице и двумя бигуди на челке.

– Димка! Что с тобой? Я так перепугалась… Что за пожар?

Грозовский лежал на полу в обнимку с Хотеем и пил из горла виски.

– У-у… Да ты хорош…

Наталья села рядом, отобрала у него бутылку, отхлебнула, поморщилась.

– По какому поводу душу пропиваем?

– Понимаешь, Наташка… Я не могу тебе этого объяснить… не могу… – Он потер пузо Хотею, в тысячу первый раз за вечер потер, но Наташка в Надю почему-то не превратилась.

– Придется! Должна же я знать, по какой причине вылезла из постели и мчалась к тебе через весь город сломя голову, на ночь глядя. Так что валяй, выкладывай.

– Я ее потерял.

– Яснее.

– Я ее потерял! В самом прямом смысле слова. Я не могу ее найти…

– Понятно. Ты опять поссорился со своей рыженькой. Что-то ты часто с ней собачишься. Нехорошо это.

– Нет, ты не понимаешь. Она исчезла. Совсем, без следа, и я… Я не знаю, что мне теперь делать.

– А ты в розыск подал?

– Да.

– И что?

– В милиции сказали, что раз девушка иногородняя и никем мне не приходится, то искать особо некого и негде. В общем, нет тела, нет и дела…

Наталья посмотрела на него внимательно и улыбнулась.

– А ведь, похоже, ты и в самом деле ее любишь, а, Дим?

Грозовский кивнул, чувствуя вину перед Наташкой, – вытащил ее из кровати в креме и бигуди…

– Наташ, давай ее поищем. Вместе, а? Ну ведь где-то же она есть. Ее надо найти.

– Поищем, поищем. Только не сейчас. Завтра. А сейчас поспал бы ты, Дим, а? Давай! Ты поспи, а я рядом посижу. Хорошо?

Она помогла ему подняться, уложила его на диван, подоткнула подушку под голову, накрыла пледом.

– Я ее найду, найду, – бормотал он, проваливаясь в вязкий, пьяный сон.

– Найдешь, куда она денется! Спи, Дим, спи. Горе ты мое!..

Сквозь сон он слышал, как зазвонил телефон и Наталья сказала: «Вас не слышно, перезвоните».

Ему приснился Египет, старый араб и Надя в белой парандже. «Горе ты мое», – сказала она голосом Наташки.

Ночью Надя опять позвонила Грозовскому. Голос Димкиной однокурсницы сказал: «Алло, вас не слышно, перезвоните».

…На этом шатком канате с каждым разом становилось все труднее удерживать равновесие. Того и гляди – сорвешься, полетишь вниз, а у нее Димка-маленький. И носочки у него уже есть… Нельзя срываться.

Наверное, она слишком громко положила трубку на аппарат, потому что из соседней комнаты раздался голос Анны Степановны.

– Кто там? А? Надь, Паша, что ль, с дежурства вернулся?

– Нет, это я, Анна Степановна, попить вставала.

– А! Ох, грехи наши тяжкие… Свет на кухне выключила?

– Да я его и не зажигала.

Надя зашла на темную кухню, прижалась лбом к оконному стеклу.

Может, стоит драться за свое счастье? Ворваться в квартиру Грозовского, побить однокурсницу, а Димку заставить жениться на себе?!

Только что же это за счастье будет такое…

– Что читаешь, полуночница? – Барышев зашел в спальню, сел на кровать рядом с Ольгой и по ее рассеянному взгляду понял, что она вовсе не читает толстый том Достоевского, а думает о чем-то своем.

– Знаешь, Сережа, я, наверное, должна съездить в Октябрьск…

– Вот те на! Зачем?

– Поискать Надю, это ведь ее родной город. Я никак не могу понять, куда она могла деться. Почему так странно исчезла? Даже не позвонила… Правда, в последнее время мы с ней стали реже видеться… Я совсем замоталась с детьми. И потом, мне кажется, тебе не очень нравится Дима. – Ольга улыбнулась, намекая опять на его болезненную ревность, и взяла за руку.

– Ну, это с твоей стороны некоторое преувеличение, – смутился Сергей.

Хотя, чего греха таить, он ревновал Ольгу к Грозовскому давно, ревновал сильно, и даже после того, как тот стал жить с Надей.

– Нет, Сережа, ну признайся! Ведь так?

Он сильно сжал ее руку, давая понять, что такой мачо, как Дима, не может ровно дышать к Ольге.

– Вот видишь, – вздохнула она. – А Надя это чувствовала. Она тебя… побаивалась немного.

– Ну, это уж совсем напрасно.

– Конечно, напрасно, но это так. Сережа, я чувствую себя ужасно. Ведь она мне как сестра, даже больше. Я должна что-то сделать. Я съезжу, ладно?

– В этом нет необходимости. Я сам завтра лечу в Октябрьск.

– Ты?! – от удивления Ольга села в кровати.

– Я там завод покупаю лесопильный. – Сергей погладил ее по голове и поцеловал в висок.

– В Октябрьске? Ты мне ничего не говорил.

– Я не думал, что это будет тебе интересно. Не волнуйся. Найду я твою Надежду. Если она там, конечно. Но если там, найду обязательно.

Ольга обняла его, крепко прижавшись щекой к щеке.

– Хорошо, Сереж. Наверное, у тебя это даже лучше получится…

И с грустью добавила:

– Значит, ты завтра улетаешь?

– Я вернусь быстрее, чем ты успеешь соскучиться, – улыбнулся Барышев.

Песков уже часа три сидел в Интернете.

Он выбрал себе особняк в пригороде Лондона, тюнинговый, с эксклюзивной отделкой «Порше 911», парочку скромных «Ламборджини» и платиновое кольцо от Graff с камнем очень редкого насыщенного голубого цвета весом почти три карата.

Это было далеко не все, что он хотел приобрести, но на сегодня достаточно. Не все же сразу.

В полночь он позвонил Кошелеву.

– Это я. Завтра. Рейс 2114.

Андрей положил трубку, ничего не ответив.

Оставалось только молиться и ждать.

В бизнес-классе никого не было, кроме Барышева и двух его охранников.

Сергей проспал все время полета, хотя никогда не спал в самолетах. Ему снилась Ольга, почему-то опять беременная. Она смеялась и махала рукой – то ли звала, то ли провожала его.

Встретили Сергея, как полагается, по высшему разряду – на «Мерседесе» представительского класса с милицейским сопровождением. Сопровождение было, конечно, лишним, и своей охраны достаточно, но Сергей не стал проявлять недовольство – местные власти расстарались, чего уж там, пусть крутость свою покажут.

Он занял место на заднем сиденье с тайной надеждой досмотреть свой сон – зовет его Ольга или прощается? И точно беременна ли?

Но подремать ему, конечно, не дали, стали мучить расспросами и разъяснениями.

– Сейчас заедем в гостиницу, и сразу же обедать, – улыбнулся встречающий. – Вы не очень устали, Сергей Леонидович?

– Да нет, не очень.

– Ну, вот и прекрасно. А обед намечается, можно сказать, деловой, как у президентов… Там и мэр будет, и областное начальство.

– Я могу вас кое о чем попросить? – Сергей достал из кармана листок бумаги, сложенный вдвое, и передал встречающему.

– Да, да, конечно. – Тот взял бумажку, всем видом показывая готовность сделать для Барышева все, что угодно.

– Здесь данные одной молодой женщины, близкой подруги моей жены. Она родом из вашего города. Не могли бы вы навести справки? Она уехала из Москвы внезапно, и моя жена ее потеряла.

– Нет проблем! – На лице встречающего появилось такое явное облегчение, будто он ждал от Барышева задания шпионить в пользу Америки. – Сегодня же дам задание своим ребятам. Из-под земли ее отыщем. Нет проблем!

Сергей прикрыл глаза, все еще надеясь подремать, но расстояния в этом городе были такие маленькие, что через пару минут они уже приехали…

– Ну не реви, слышишь! – Зойка прижалась щекой к мокрому, горячему лицу Костика. – Ну че ты ревешь-то? Мамке на работу надо.

Костик обхватил ее шею худыми ручонками и зарыдал еще громче.

Воспитательница – толстая тетка с янтарными бусами на многоярусной шее – потянула ребенка за плечи к себе.

– Пора, Костя, надо обедать идти, а потом спать. Что это ты плачешь? Какая у тебя машинка красивая… Мама подарила? Ну-ка, покажи машинку. Вы идите, идите, – махнула она Зойке рукой, глазами указывая на дверь.

Зойка попыталась расцепить Костины руки на шее, но не получилось, он вцепился ей в волосы и заревел с новой силой.

– Отпусти маму, Костя! – Воспитательница какими-то одной ей ведомыми движениями расцепила его пальцы на Зойкиных волосах. – Ну идите ж! – раздраженно оттеснила она ее.

Зоя, оглядываясь, пошла к двери. Щеки жгли собственные слезы вперемешку со слезами Костика.

– Господи! Мамаши эти! Придут на пять минут, потом два часа ребенка успокаивать! – ворчала воспитательница, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Костик перестал громко рыдать и только тихонько поскуливал у нее на руках.

На остановке Зойка утерла слезы и закурила. Нужно еще немного потерпеть, в который раз начала уговаривать она сама себя, совсем немного. Месяц, другой, может, полгода.

Ольгины деньги она почти все положила на книжку, под проценты. Еще подкопит и заберет пацаненка.

Плюясь черным дымом, подошел старый «пазик». Несмотря на то что народу было битком, вокруг Зойки в салоне образовалась пустота.

На кухне ресторана ее ждала гора грязной посуды. Она надела фартук, резиновые перчатки и начала мыть ее с таким остервенением, будто хотела отмыть собственную жизнь. От несчастий. От недоверия к людям. От судимости, будь она неладна. От измучившей ее жалости и нежности к сыну.

Она намоет этой посуды столько, что хватит на счастливую жизнь!

Дарья шла по коридору за Грозовским и слушала, как он отдает Тимуру распоряжения.

– Держи на контроле торты и доделай все по йогуртам. Вернусь, надо будет вызвать заказчиков и обсудить предложения, понял?

Тимур кивал, как китайский болванчик.

– Да, и с типографией разберись, по крайней мере… Галя! – завопил Дима, увидев в конце коридора бухгалтершу. – Меня не будет несколько дней, отправь наши реквизиты в «Высоту». Ну, в эту… как ее… тьфу ты, черт! В «Вершину»! Да, так вот, насчет типографии…

Дарья остановилась, Димка с Тимуром скрылись из виду, повернув за угол.

Она закурила, затянувшись так глубоко, что голова закружилась.

Грозовский выглядел совершенно нормальным. Трезвым. Уверенным. Даже веселым. Он перестал истерить, и это было самым отвратительным, потому что ей стало ясно – он успокоился и принял какое-то решение.

Какое?!

Как это решение укладывается в схему ее игры, которая и так осталась без козырей?

Пришла Катя из креативного с протянутой сигаретой, попросила у Даши прикурить.

– Интересно, куда это он сорвался? – Дарья кивнула в ту сторону, где раздавался громкий голос Димы.

– В городишко, откуда Кудряшова родом, – усмехнулась Катя.

– С чего ты взяла?

– Так он меня за билетами с утра гонял. А перед этим с Ольгой разговаривал по телефону, я слышала. Выяснял географические подробности.

– Забавно. Очень забавно. – Даша выдохнула дым и почувствовала, что ее подташнивает.

Вот почему Грозовский спокоен. Вот, значит, какое он принял решение…

– Похоже, наш Дима во что бы то ни стало хочет вернуть пропавшие деньги! – рассмеялась Катя.

– Да нет, пожалуй, он хочет совсем не это вернуть… во что бы то ни стало.

Даша со злостью затушила сигарету прямо о стену, оставив на свежей краске черный след.

– Даш, ты чего? – удивилась Катя, глядя, как она до крови закусила губу.

– Голова болит. – Даша зашла в кабинет, хлопнув дверью.

Что еще она может сделать для своего счастья? Убить?

Она подошла к зеркалу, посмотрела на свое безупречное отражение. Ну да, убить. Только себя. Чтобы навсегда положить конец этим глупым телодвижениям, которые не приносят ни любви, ни удовлетворения…

Оказалось, что приятные сюрпризы могут случаться даже в этой беспросветной жизни.

Надя дожаривала котлеты, когда на кухню зашел Паша.

– Пришел? – не оборачиваясь, спросила она. – Сейчас кормить тебя буду. Ты б руки пока помыл.

Паша развернул ее за плечи к себе и улыбнулся.

– Закрой глаза.

– Чего это ты?

– Ну, закрой!

Надя зажмурилась – не целоваться же он к ней полезет. Наверное, паспорт наконец сделал, вот и устроил спектакль.

– Открой!

На ладони у Паши лежало кольцо. Белое золото, крупный бриллиант. «Я заколебался без тебя по утрам просыпаться…»

– Ой! Это ж… откуда?!

– Твое?

– Мое.

– Ну, бери, раз твое.

Боясь, что это опять сон, Надя осторожно взяла кольцо, надела на палец.

Кусочек ее жизни вернулся. Хорошо бы и остальное вернуть…

– Я этого лысого как облупленного знаю. Перекупщик. Сколько раз у меня проходил, я уж со счета сбился. Ты как сказала, что он тебя мадам называл, я сразу смекнул – он это. Ну, а остальное – дело техники.

– Ой, Паша! Ой! – Надю захлестнуло такое чувство радости и благодарности, что она бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки. Щеки под ее поцелуями мигом сравнялись цветом с веснушками.

– Что это у вас тут? – раздался строгий голос Анны Степановны.

Надя замерла, чувствуя, что тоже краснеет, отстранилась от Паши.

– Ничего, – хором сказали они.

Мамаша поджала губы, ушла.

Надя с Пашей одновременно прыснули, со смеху покатились, стараясь, чтобы Анна Степановна их не услышала.

Дата добавления: 2015-06-25