И возненавидев сборище злонамеренных и нечестивых, Фома, в 1812 году, т. е. в самый разгар Отечественной войны, определился в послушники Киево-Братского монастыря

Дай во мне угаснуть шуму

С прахом страннических ног,

Однако недолго пробыл Фома и здесь. Мир, невзлюбивший его с самых пеленок, тяготил его своими правилами и законами и отвращал от себя его душу и сердце.

И в буре пламенных страстей

К добру стезею потаенной

Юнные годы, школа, Братский монастырь, схима.

С этими словами Евфросиния крепко прижала своего сына к материнской груди и, осенив его широким крестом, тихо испустила свой дух. А добрый Фома собственными руками закрыл ее мертвые очи и предал тело матери погребению.

Никто да не пренебрегает юностью своею; но да будет образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте (1 Тим. 4:12).

"Бог вел его от юных дней

Он был вожатый неизменный."

В звании питомца училища Фома исполнял все, что требовалось школою, но не чувствуя в себе призвания продолжать высшие академические науки, смотрел на них, как на не совсем верное средство к приобретению тех познаний, которые приводят человека к познанию истинного Бога и открывают для чистых сердцем тайны величия Божия. Поэтому высшим для себя училищем юный Фома избрал храм Божий, где, предаваясь чтению и пению, приучил ум свой к постоянному богомыслию и непрестанной молитве. С этой поры дума об иночестве не покидала его ни на минуту, и рано или поздно он решил непременно осуществить ее.

Добрый дядя не долго оставался покровителем своего племянника. Вскоре он скончался и оставил Фому без всяких средств к жизни и без верного пристанища. О продолжении учения нечего уже было и думать. И вот, уволившись из Академии, Фома стал собственными трудами добывать себе пропитание. В 1810 году он был определен дьячком в город Чигирин, но по недостатку голоса был перемещен в том же году пономарем в местечко Обухов.

— Истомилась душа моя, — говорил Фома, — желая во дворы Господни

(Пс. 83:3).

"Дай стряхнуть земные узы

Битв житейских и тревог"

О, какою несказанною радостью возрадовался тогда юный подвижник! Ведь он снова вступил в святое место тихой обители, из которой вышел 2 года тому назад; но теперь не для учения, а для молитвы, терпения, труда и поста. Мира уже как бы не было: он умер для мира, и мир умер для него навсегда.

В Братском монастыре Фома исполнял разные послушания: был в хлебной и месил там тесто и пек хлебы, потом его перевели в кухню борщевым, а через малое время назначили помощником палатного и, наконец, пономаря⁵ и звонаря. Это послушание особенно нравилось Фоме. Взобравшись чуть свет на колокольню, он предавался там глубокомысленному созерцанию и тайной молитве. Никто не мешал ему здесь: суетный мир лежал под ногами, а перед взором его, красуясь, виднелось только голубое небо, в котором обитал Создатель всей видимой и невидимой твари.

Так прошло несколько лет. Усугубляя молитвенные подвиги, Фома являлся для всех образцом кротости, послушания, смирения и целомудрия и, всею душою жаждая равноангельского чина, постоянно повторял: "жажду спасения Твоего и закон Твой — утешение мое" (Пс. 118:174). Правда, хотя он и не спешил исполнением сердечного желания, имея в виду приучить себя к строгому выполнению устава монашеской жизни, однако настоятель монастыря, приметив в нем рвение к духовным подвигам, 11 декабря 1821 г. сподобил Фому желаемого чина. Назван был Фома при пострижении — Феодоритом.

Дата добавления: 2015-06-26