Старая сказка на новый лад

Этот танец для тебя, мамочка.

Большой черный жук в очередной раз скатился с песочной кучи. Он стоял задумавшись. Вдруг он развернулся, спустился вниз и быстро зашагал в обход. Жук переплыл небольшую лужу. Ловко увернулся от птицы, которая хотела его съесть. Перелез через толстое бревно и, оттолкнув наглого муравья, который пытался одолеть гусеницу, схватил свою добычу. Он перенес ее в надежное укрытие и расслабился. Жук был счастлив.

Теплым летним вечером Даша вошла в дедушкин дом. Она уже месяц жила в деревне. Папа с мамой сидели за столом и пили чай. Дедушка возился с печкой, а бабушка процеживала молоко.

– Садись с нами, Дашенька, – пригласила мама.

Даша примостилась на скамейке и взяла пирожок с повидлом, который испекла бабушка.

Она напилась чаю и поднялась наверх, в свою комнату. Раздевшись, она забралась в кровать и накрылась одеялом. Спать ей совсем не хотелось.

В комнату заглянула мама и пожелала ей доброй ночи. Потом зашел папа. Он подошел к окну и немного прикрыл форточку.

– Посиди со мной, папа, – попросила Даша.

Папа присел на кровать.

– Расскажи мне сказку, – лукаво улыбаясь, сказала Даша.

– Ты ведь у меня уже большая, Дашенька, – улыбнулся папа.

– А ты мне большую расскажи, – дурашливо заявила она.

Папа поднял глаза к потолку и задумался.

– И о чем же тебе рассказать сказку? – наконец спросил он.

– А ты мне расскажи такую сказку, где бы было все обо всем. А еще чтобы она была добрая и мудрая, чтобы она хорошо заканчивалась и чтобы спать совсем не хотелось.

– Хитрая ты, Дашка, – сказал папа, – и условий много ставишь. Да ведь ты и за мыслью моей успевать не будешь.

– А я, папочка, глазки закрою и все-все представлять буду, – весело ответила Даша. – Тогда я точно успею.

– Ну что ж, – задумчиво сказал папа, – давай попробуем. Закрывай глазки и слушай.

В некотором царстве, в некотором государстве в стародавние времена жил старик Матвей и был у него сын Иван. Веселые они были, трудолюбивые, безотказные. Работы никакой не гнушались и в помощи соседям никогда не отказывали. Жили они на самом краю деревни.

Еще когда молод был старик, пожаловал ему барин два гектара земли пожизненно. Не за просто так землю дал, а за то, что спас Матвей сынка барского.

Деревня, где жил Матвей, на берегу реки стояла, весной по ней мужики лес сплавляли. У ребятишек деревенских особой удалью считалось перебежать по скользким бревнам на другой берег реки. Опасное это было занятие, не каждый на такое решался.

Как-то весной вся барская семья с детьми да няньками вдоль реки гуляли да и увидели забаву деревенскую. Никому в этот раз не удавалось даже до середины реки добежать, все в воду падали, потом под бревна подныривали да стремглав к берегу плыли. Весна. Водица холодная. Посмотрел барин на забаву да уж и развернулся, чтобы домой идти, как вдруг сынок его двенадцатилетний сорвался с места и кинулся к реке. Неожиданно все произошло, вот и не успел никто барчонка остановить. А он запрыгнул на бревна и побежал по ним, скользким да неустойчивым. Все замерли от неожиданности.

Поначалу барчонок ловко по бревнам бежал, вот уже и середина реки. Все стоящие на берегу дыхание затаили. Но на самой середине поскользнулся он и упал в воду, а бревна коварные над головой его сомкнулись.

В голос завыла на берегу барыня, барин бледный по берегу мечется, только никто из взрослых не решается в воду броситься. Матвей в этот момент вдоль берега шел, увидал эту картину, скинул кафтан, вскочил на бревна и побежал к тому месту, где барчонок тонул. Вовремя успел, разошлись бревна и среди них голова показалась. Изловчился Матвей, схватил барчонка, выдернул на бревна и побежал назад.

Дважды он срывался в воду, едва сам не погиб, но вытащил мальца. Далеко их течением отнесло, когда сельчане их нашли, барчонок на берегу сидел, а Матвей рядом лежал, ребра у него были сломаны да нога повреждена.

Матвея домой отнесли, а на следующий день барин пришел.

– Проси, – говорит, – что хочешь – все исполню!

– Ничего мне не надо, – Матвей ответил, – а коль не жалко, барин, то на краю деревни кусок земли непахотной есть, гектар примерно. Отдай ее мне.

Удивился барин и говорит:

– Коль денег не попросил да случаем не воспользовался, сделаю я так: землю, что просишь – получишь, но не один гектар, а два, вольную я тебе дам, денег вот сто рублей золотом принес. И еще помни: ни ты, ни дети твои оброк платить вовек никому не будете.

Повернулся барин и к двери пошел, у двери остановился и говорит:

– Спасибо тебе, Матвей, за сына, век не забуду!

– И тебе, барин, спасибо, – ответил Матвей.

Вот так у Матвея своя земля появилась, и стал он вольным крестьянином.

Шло время. Барин с сыном в город переехали. Матвей женился, взял за себя девку веселую да работящую, певунью первую во всей деревне. Жили они дружно в любви да согласии, только вот детей долго у них не было. Уже под старость родила жена Матвею сына. Назвали они его Иваном. Хороший парнишка рос, добрый да ласковый. Отцу матери помогал, а по вечерам пели они втроем песни – вся деревня заслушивалась.

Матвей соседям завсегда помочь старался, деньги, что барин ему подарил, бедным в долг раздавал, да только тот долг никогда назад не спрашивал. На земле, что ему досталась, Матвей один гектар травой засеял, а на втором они всей семьей лес высадили да сад взрастили, и не было во всей округе места красивее.

Долго ли коротко ли – минуло двадцать лет. Как-то весной жена Матвея белье на реке полоскала, простудилась да через неделю и померла. Похоронили они мамку в родовом поместье, березку на ее могиле посадили, и отец с сыном вдвоем остались.

Пришло время и Матвею на тот свет собираться. Позвал он Ивана и говорит:

– Пришло, Ваня, и мое время. К мамке душа моя просится. Остаешься ты один. Жаль, внуков мне не придется на руках покачать, но тут уж ничего не поделаешь.

Опечалился было Иван, а отец ему и говорит:

– Никогда, Ванюша, обо мне не печалься, я весело жил, весело и уйти хочу! Пойдем-ка в баньку сходим.

Помылся Матвей в бане, прошел по поселку, поговорил с теми, кого по дороге встретил, шутил и смеялся весь день, на гармони играл да пел. Потом по саду прошел, что вместе с женой и сыном сажали, с каждым деревом простился, улыбался всю дорогу.

Пришли они с сыном домой, надел Матвей чистую рубаху, лег на полати и зовет сына:

– Вань, а Вань.

– Что, батя? – Иван спрашивает.

– Иди, Вань, сюда, проститься с тобой хочу.

Подошел Иван к отцу, а Матвей ему и говорит:

– Я, Ваня, жизнь свою славно прожил, хочу, чтобы и твоя не хуже была. Всему я тебя научил, что сам знал, а напоследок хочу три истины тебе открыть.

– Ты уже, Ваня, знаешь, – продолжил Матвей, – что каждый человек к счастью стремится, да только не знает, где икать его. Так вот, Ваня, первая истина в том, что счастье человека в нем самом находится, и не зависит оно ни от богатства, ни от славы, ни от почестей.

Вторая истина в том, что раскрыть это счастье в себе можно только одним способом – все, что хочешь получить сам, отдай другому! Коль хочешь счастливым стать – сделай другого счастливым.

А третья истина в том, что нигде счастья найти нельзя, кроме как на Родине своей, туда только и любовь приходит.

Сказал так Матвей, закрыл глаза и замолчал. Через минуту приоткрыл один глаз и говорит с хитрецой:

– Слышь, Вань.

– Что, батя? – Иван отвечает.

– Тут вот, Ваня, Бог кое-что от себя добавить хочет. Бог, Ваня, говорит, что все от точки зрения на жизнь зависит. В жизни нет ничего самого по себе плохого или хорошего. Все зависит от того, как ты смотришь на нее. Коль трудности в своей жизни как урок воспримешь, так и справиться с ними сможешь и научиться многому, а если как горе непреодолимое все воспринимать станешь, то с тем и останешься. А чтоб тебе, Ваня, запомнилось лучше, знай – Бог никого не послал к тебе, кроме ангелов, и ничего не дал, кроме чудес!

Замолчал Матвей, улыбнулся, а через минуту душа его к Богу отошла.

Обнял Иван отца, потом поднял его тело на руки и отнес на то место, где мамка похоронена была. Вырыл могилку, застелил дно ветками еловыми, положил туда тело Матвея, накрыл сверху покрывалом да могилку руками и засыпал. На том месте, где отца похоронил, посадил Иван клен раскидистый.

Пока Иван отца хоронил, увидала его соседка, подошла к нему и спрашивает:

– Никак случилось что, Иван?

– Батю схоронил, – Иван отвечает.

– Ой, горе-то какое! – заголосила соседка и кинулась в деревню, людей позвать.

Подошел Иван к дому, сел на скамейку, а на ней гармонь отцовская стояла. Взял он ее да хотел песню грустную спеть. Стал на гармони наигрывать, а пальцы как-то сами собой плясовую выводить стали – ту песню, что любили они с отцом да мамой втроем петь. Стал Иван подпевать тому, что пальцы выводили, да увлекся, видать.

Все громче поет, все радостней. И вдруг почудилось ему, будто отец ему подпевает, а потом и мамин голос услышал. Улыбнулся Иван, поет себе, а душа радостью наливается, солнышко из-за тучки выглянуло, и такое впечатление у него, будто вся природа ему подпевает.

Допел Иван песню до конца, глядь – а за воротами вся деревня собралась. Подходит к нему староста и говорит:

– Ты что ж это, Вань, ведь горе-то какое – отца схоронил только что, а сам песни плясовые горланишь. Мы вот баб из деревни привели, отца твоего оплакать, чтобы упокоил Бог его душу грешную. А еще водки принесли, помянуть его по христианскому обычаю.

Отвечает им Иван:

– Спасибо вам, люди добрые. Только с отцом я уже простился. Теперь душа его с маминой соединилась и вместе с Богом они пребывают. Зелья хмельного мой отец никогда в рот не брал и меня не приучил, потому водкой поминать его не следует. А коль помянуть его хотите, то угоститесь яблоками с дерева, что он посадил, да малины попробуйте. Душе отца моего это во много раз приятнее будет. Подивились соседи, покачали головами да и ушли восвояси.

Неделя проходит, другая проходит. Как-то по весне собрался Иван рожь сеять. Вывел коня своего в поле попастись да и отпустил. Никогда Иван коня своего не привязывал, ног ему ни спутывал, а уж о том, чтобы коня плетью ударить, и подумать не мог.

Бегает конь по полю, резвится. Цветет все кругом, пчелы жужжат, воздух голову пьянит. Заржал Иванов конь и вдруг кинулся по полю прочь от деревни, скачет во всю прыть. Удивился Иван. А соседи ему и говорят:

– Эх, Иван, Иван, разбаловал ты коня. Кабы ноги ему спутывал да плетью охаживал, так он и смирней бы был. А теперь поминай как звали, ни за что домой не воротится.

Опечалился было Иван, да слова Бога вспомнил, что отец ему перед смертью передал:

– Никого я не послал к тебе, кроме ангелов, ничего не дал, кроме чудес!

Повернулся Иван в ту сторону, куда конь убежал, да и крикнул:

– Конек мой милый, другом ты мне был и помощником, и землю мы с тобой пахали и на колясочке ездили. Спасибо тебе за все! Счастлив будь, а коль вернуться захочешь, всегда с радостью встречу!

Сказал так и пошел домой. Взял гармонь и песню веселую запел. Подивились соседи словам Ивана да за работу принялись. Весна в том году ранняя была, все старались успеть пораньше все посадить да посеять.

Работают соседи, а сами меж собой разговаривают:

– Как же он теперь без коня? Ни поле вспахать, ни огород засеять. Ведь с голоду помрет или по свету с протянутой рукой идти придется. Горе ведь у него, а он опять песни горланит. Может, своего коня ему кто-нибудь даст? Батька его, Матвей, добрый был, никому не отказывал. Да кто ж даст-то, у самих дел невпроворот?

Поговорили так соседи да и опять делами своими занялись.

День проходит, неделя проходит – не возвращается конь к Ивану. Еще пуще соседи причитать стали, какой он бедный да несчастный. Говорить говорят, а помочь никто не спешит. Вот уж ростки первые на полях и в садах появились. Не видать коня.

Как-то утром просыпается Иван, смотрит в окно, а на полях снег лежит, да мороз трескучий стекла инеем затянул. Удивился Иван, что это мороз среди весны ударил. Вышел на улицу, а там уже вся деревня собралась, хмурятся мужики, бабы в голос воют:

– Ой, горе-то какое, мороз все саженцы сгубил, семян совсем не осталось, помрем все смертью лютою, дети по миру пойдут!

Стали селяне обсуждать, где же им теперь семян взять. Ведь во всей округе урожай погиб, ни у кого семян не осталось. Вдруг вспомнил кто-то, что Иван в этом году ничего посадить не успел, может, он даст. Обрадовались было, да вспомнили, что, когда у Ивана беда случилась, никто к нему на помощь не пришел, стыдно селянам стало.

Тут одна женщина и говорит:

– Мне хоть и стыдно очень, все равно к Ивану пойду, повинюсь, в ноги упаду, может, Христом Богом упрошу помочь.

Обернулась она, а Иван рядом стоит.

– Не надо, тетка Матрена, тебе в ноги мне падать, и виниться вам передо мной, люди добрые, не в чем. А то, что не помогли вы мне, так это Бог урок мне преподать хотел. Теперь я точно знаю, он никого не послал ко мне, кроме ангелов, ничего не дал, кроме чудес. Вы только исполнили то, что задумал он.

Пошел Иван в дом, вынес мешок с семенами и стал людям раздавать. Черпает из мешка тарелкой семена и людям отсыпает, каждому столько, сколько тот просит. Когда он с зерном закончил, зашел в дом, вынес оттуда картошки семенной, лук, чеснок и саженцев овощей разных. Раздает людям, а у самого на душе радостно. Отдал Иван и последнему соседу семян да и проводил с Богом.

Поклонились ему люди да скорей заторопились новые посадки делать, а Иван вышел во двор и веселую песню запел. Тут вспомнил кто-то из соседей, что коня-то у Ивана нет, и говорит ему:

– Возьми, Иван, моего коня, посади семена в землю, а я уж после тебя.

– Нет, – отвечает Иван, – сажай сам первый, а я уж потом.

Ушел сосед, а Иван снова песню запел, а на душе у него еще лучше стало.

На другое утро проснулся Иван оттого, что послышалось ему, будто конь его ржет под окном.

– Почудилось, наверно, – думает.

И совсем уж на другой бок перевернуться хотел, как услышал конский топот. Вскочил Иван с постели, выбежал во двор, смотрит, а на поле стоит его конь, а рядом три дикие кобылки. Подошел Иван к коню своему, обнял его, а конь ему на плечо голову положил да так и стоит.

На другой день запряг Иван коня, вспахал поле, посеял рожь. Лето в этом году выдалось жаркое, осень солнечная. Урожай богатый собрали селяне. Пришли они к Ивану рассчитаться за семена, да каждый еще от себя кое-что в благодарность добавил. Ивану уже и складывать запасы некуда, а люди все несут. И подумалось Ивану:

– Воистину, ты был прав, отец, когда сказал, что для того, чтобы что-то получить, необходимо это отдать. Действительно, хочешь стать богатым, сделай богатым другого!

Люди хоть и благодарны Ивану были, все же многие завидовать начали.

– Ты, Иван, – говорят, – теперь богатым стал. И хлеб у тебя есть, и кони.

Усмехается Иван:

– Богатство и бедность – все относительно. Для меня самое главное – научиться все с благодарностью принимать, так как все от Бога приходит: или как награда, или как урок. И все события ведут к лучшему!

Дивятся люди словам Ивана, да всяк свое думает.

На следующий год решил Иван кобылку гнедую объездить, уж больно красивая да статная была. Накинул на нее узду, а вот седло надевать не стал. Запрыгнул на нее и шагом пустил, потом рысью поскакал. Ровно кобылка идет. Едет Иван, песню поет. Вдруг кобылка в сторону прыгнула, потом на дыбы встала да и понесла. Не удержался Иван на лошади, сорвался вниз да со всего маху оземь ударился. В правой ноге его что-то хрустнуло, и такая боль его охватила, что он на миг сознание потерял.

Пришел в себя Иван, смотрит – кобылка на лугу спокойно пасется. Попробовал он на ноги встать, да не смог. Кобылку подозвать пробовал – не идет. Тогда пополз Иван к дому. Долго он полз, наконец сосед его увидал. Подбежал к Ивану, поднял на руки да в дом отнес. Позвали бабку- знахарку. Та пришла, а за ней еще полдеревни баб в избу набилось. Посмотрела знахарка на ногу Ивана да и говорит:

– Худо дело, Иван, нога твоя в двух местах сломана. Лежать тебе не меньше трех месяцев придется, а если кости срастутся неправильно, то на всю жизнь хромым остаться можешь.

Завыли бабы, запричитали:

– Ах, ты, несчастный, да как же тебя угораздило, а все эта кобыла проклятая. Плетью ее отходить надо. А лучше, вообще, прибить!

Бабка-знахарка кости Ивана соединила да деревянный гипс сделала. Тканью чистой ногу туго перетянула да лежать велела. Потом простилась и ушла.

Полежал немного Иван и просится:

– Соседи дорогие, отнесите меня к кобыле.

Двое мужиков подняли его да на луг вынесли. Один из мужиков кнут взял, всем посмотреть охота, как Иван кобылку учить будет.

Оперся Иван на плетень, а кобылка сама к нему подошла. Обнял ее Иван и говорит:

– Спасибо тебе, кобылка, спасибо тебе, милая, уж не знаю, от чего ты меня спасла, но точно знаю, что это подарок для меня, чудо настоящее!

Оторопели селяне, кто-то из мужиков аж плюнул с досады. Гладит Иван кобылку, а она вроде как ухмыляется. Заметили это мужики и говорят:

– Ты, Иван, и впрямь дурак, кобыла тебя инвалидом сделала, ухмыляется вон стоит, а ты ей спасибо. Раз такой умный, то и до дома сам добирайся.

Сказали так и ушли. Кое-как Иван до дома добрался, лег на лавку и заснул.

День проходит, другой проходит. Как-то поутру зазвонил в селе колокол, призывая селян на сход. Собрались люди, а к ним генерал вышел и говорит:

– Царь наш, батюшка, воевать новые земли решил, государство укреплять, а потому все мужики и парни старше 18 лет в армию должны идти. А кто не пойдет, тому велено головы рубить.

Нахмурились мужики, завыли бабы, да делать нечего: стали селяне на войну собираться. Всех мужиков да парней подчистую забрали, а Иван в селе остался, так как совсем ходить не мог.

Через полгода мужики с войны воротились, да только не все пришли. Половина мужиков на войне полегла, а из тех, кто вернулся, половина инвалидами стала: у кого руки нет, у кого ноги.

Собрались как-то мужики погибших помянуть. Сидят, водку пьют, односельчан вспоминают. Кто-то и говорит:

– А Иван-то – счастливчик, не зря он кобылку благодарил, она ведь его от войны уберегла.

Пьют мужики, войну обсуждают да Ивана поминают. И непонятно, почему злость в них вдруг закипать начала. До того договорились, что решили Ивану дом запалить. Правда, к утру проспались да одумались, только злость на Ивана все равно осталась.

Иван на злость мужиков внимания не обращает, добрый ко всем, ласковый, всем помочь старается, кому словом добрым, кому делом. Да только добротой своей еще больше злость в селянах вызывает.

Долго ли коротко ли, только жизнь своим чередом идет. Иван, пока больной лежал, резать по дереву научился, когда наличник красивый сделает, когда картину смешную из дерева вырежет. Таким мастером стал – загляденье. Многие селяне поделки Ивановы посмотреть приходили, и как-то уж так само собой получилось, что дети, которые без отцов остались, к Ивану потянулись. А он им и за старшего брата, и за отца. То с малышней возится, то подростков ремеслу какому обучает.

Собрались как-то вдовы селян погибших в доме тетки Матрены, помянули мужиков своих, сидят, молчат. Вздохнула Матрена и говорит:

– Сын-то мой, Васятка, совсем уж вырос, поначалу, пока отец жив был, даже вином баловался, как и отец его, а вот с Иваном пообщался и бросил. Иван его резать по дереву научил да плотничать. Теперь Васька степенный стал, сам деньги зарабатывает, даже вот жениться надумал.

Тут вторая селянка подхватила:

– А мой-то, Андрейка, первый драчун на деревне был, того и гляди, кого прибьет да в острог сядет. Иван его к кузнецу отвел. Месяца три они с Андрейкой возились, уж не знаю как, да только смогли его кузнечным делом заинтересовать. Да ведь так заинтересовали, что Андрейку теперь из кузни колом не выгонишь, а драться он совсем перестал. Дай Бог Ивану здоровья.

Долго бабы вспоминали о том, что хорошего для их сыновей Иван сделал, и каждой ведь нашлось, что вспомнить. Тут тетка Матрена и говорит:

– Это что ж, бабы, выходит. Пока мужики наши живы были, дети наши с отцов пример брали: вино пили да озорничали, а как погибли отцы, так дети за ум взялись. Грешно, может, так говорить, да видно, нет худа без добра!

Поговорили так бабы, да и разошлись, только с тех пор они к Ивану намного добрей относиться стали.

Живет себе Иван, жизни радуется, людям помогает да заветы отцовские вспоминает.

Как-то днем идет он с поля, смотрит: в центре села толпа большая собралась, спорят люди о чем-то, ругаются, того и гляди, до драки дойдет. Подошел Иван поближе и спрашивает у селян:

– Что случилось?

А они ему разгоряченные объясняют, приехал, мол, из соседней деревни мужик богатый, Фролом его зовут. Долг требует со вдовы Пелагеи. Еще муж ее у Фрола деньги занимал, да вовремя не отдал. Долг за это время вырос и уж больно велик стал, а у той вдовы четверо детей малых. Вот уговариваем Фрола, чтобы проценты с долга простил да с самим долгом повременил. А он – ни в какую: или пусть отдает, говорит, или в острог посажу, а детей по миру пущу.

Вышел Иван вперед да и говорит Фролу:

– Давай я долг за вдову заплачу.

А Фрол отвечает:

– Да знаешь ли ты, голодранец, сколько она мне должна, у тебя никаких денег не хватит. Убирайся отсюда! А, впрочем, постой.

Смотрит на Ивана злобно и говорит:

– Если тебе это нищенское отродье так жалко, отдай за них коня своего, он во всей округе самый знатный. Да прибавь к нему петушка с курочкой, они, я слышал, у тебя породы необычной. И на вкус приятны и яичек много дают. Вот тогда мы со вдовой квиты будем.

Задумался на мгновение Иван. Конь-то ведь – это об отце память, а курочек мама сама выводила и уж больно их любила. Поднял он глаза к небу и про себя спрашивает:

– Батюшка, матушка, как быть, подскажите? Коня и курочек жалко, да только сирот еще жальче. Как бы вы поступили?

И вдруг почувствовал Иван, как на душе его светло стало, а на глаза слезы навернулись.

– Спасибо, – говорит, – вам, папа и мама, – понял я ответ ваш.

Потом повернулся к Фролу и говорит:

– Забирай коня и курочек!

Заголосила вдова. В ноги к Ивану кинулась.

– Спасибо тебе, родимый, век за тебя буду Бога молить.

Поднял ее Иван и говорит:

– Да что ты, Пелагея, это тебе спасибо, я ведь только что с отцом и матерью пообщался и с Богом. Это их души светлые и после смерти творят дела добрые.

Селяне, что ответ Ивана слышали, даже прослезились. Потом успокоились люди и разошлись.

С того времени прошло месяца три. Сидит как-то вечером Иван в избе, поделку мастерит. Вдруг слышит – возле дома повозка остановилась. Вышел Иван гостей встретить.

– Здравствуйте, – говорит, – гости дорогие, чем служить могу?

А люди отвечают:

– Мы из селенья дальнего, Иван, приехали. Люди говорят, у тебя курочки знатные есть, что еще мамка твоя выводила. И вроде как вкусней их да породистей нет в округе. Продай нам десяток.

Обрадовался Иван и говорит:

– Правда это. Только самых лучших Фрол у меня забрал, но перед этим курочка столько яиц успела высидеть, не знаю, куда девать. Мне бы уж давно надо новый курятник построить, тесно в старом, курочки так и заболеть могут. Да только все руки никак не доходят. Поздно сегодня уже, – продолжил Иван. – Вы переночуйте у меня, гости дорогие, а утром курочек заберете и домой поедете.

Поблагодарили гости Ивана да спать улеглись.

Проснулся Иван среди ночи. Слышит, собака лаем заходится, а в курятнике петухи да куры голосят. Кинулся Иван в курятник, а за ним и гости побежали. Открывает он дверь и видит: по всему курятнику петушки и курочки убитые лежат, а в сети рыболовецкой, что на стене висела, лисица запуталась. Увидела лисица людей, заметалась, но вырваться никак не может.

Кто-то из гостей, как увидел, что произошло, выскочил во двор, схватил топор да в курятник:

– А ну дайте мне эту заразу, я ей голову разнесу, она же, гадина, всех курей передавила.

Остановил его Иван.

– Дай-ка мне топор, – говорит.

Мужик отдал топор, а про себя думает: «Действительно, пусть хозяин сам с лисицей разделается, душу отведет».

Взял Иван топор, подошел к лисице, присел рядом с ней, в глаза смотрит. А лисица затихла и тоже на Ивана смотрит. Глаза серьезные.

– Что ж ты, – говорит Иван, – лисичка-сестричка наделала? Что за подарок ты мне принесла. От чего уберечь хотела?

Распутал Иван лисицу, вынес во двор, гладит ласково.

– Спасибо тебе, лисонька, – говорит, – беги в лес.

И отпустил. Отбежала лисица от Ивана, остановилась, оглянулась назад, на людей смотрит и будто усмехается. Гости Ивана совсем оторопели от слов таких.

– Что же ты, – говорят, – наделал, она же тебя разорила. Убил бы ее, хотя бы мех красивый остался.

Покачали головами да и пошли в избу досыпать.

Поднялся утром Иван, а все село уже гудит: все уже знают, что у него ночью произошло.

Гости Ивана стали домой собираться, тут бабка- знахарка подошла. Зашла в курятник, присела, курочек убитых разглядывает. Когда вышла, говорит Ивану:

– А лисичка-то, Иван, жизнь тебе и твоим гостям спасла.

– Как так? – удивились гости.

– А так! – бабка отвечает. – Курочки-то твои больны были сильно, от духоты да тесноты в курятнике, видать, заболели. А может, от тоски по ласке человеческой. У тебя ведь, Иван, никогда на них времени не хватало. А болезнь та для человека смертельная. Стоило тебе, Иван, хоть одну курочку или яичко съесть, мы бы уж тебя сегодня хоронили.

Перекрестились гости, лица их бледны сделались, поняли они, от какой беды их Господь уберег. Сели они в повозку и домой укатили. А бабка-знахарка Ивану и говорит:

– Чтобы курочки, Ванюша, здоровыми были, им женская ласка да уход нужны. Да и не только им, они и тебе не помешают. Жениться тебе надо, Ваня.

Сказала так и ушла.

Когда люди разошлись, Иван на лавку сел и задумался.

– Может и впрямь, – думает, – жениться мне пора. Жаль только, нет со мной коня – друга верного. Запряг бы я его в коляску да поехал к своей суженой свататься.

– Подумал так, и грустно ему стало.

– Эх, конек, мой конек, где-то ты теперь?

Встал Иван, по избе прошелся. «Дай, – думает, – воздухом подышу, может, легче станет».

Выглянул в окно – нет ли дождя. Смотрит: по дороге поселковой бричка богатая едет, в ней двое сидят. Присмотрелся Иван – нет, люди незнакомые. Остановилась бричка посреди деревни, женщина что-то у поселкового старосты спрашивает, а староста головой кивает да на дом Ивана показывает. Удивился Иван, чтобы это вдруг к нему гости такие богатые. Хотел выйти встретить, да передумал. Если ко мне, так и сами зайдут, а не ко мне – так мимо проедут. Сел на лавку и опять про коня думает.

Вдруг слышит Иван: в дверь к нему кто-то стучится. Встал, открыл дверь – на пороге женщина. На вид лет двадцать пять будет. Лицо красивое, да какое-то уж очень усталое. Глаза большие, а в них спокойная и тихая радость светится.

– Не ты ли Иваном будешь? – женщина спрашивает.

– Я, – говорит Иван, – да вы проходите.

Вошла женщина, села на скамью, смотрит на Ивана и молчит. Иван сказать что-нибудь хотел для приличия, да женщина первой молчанье нарушила:

– А я ведь, Иван, жена Фрола покойного.

– Как это покойного? – удивился Иван.

– А так, – женщина отвечает, – мы его неделю назад схоронили. А к тебе я приехала коня вернуть да курочку с петушком. Они ведь мне, Ваня, жизнь спасли, да и суженому моему.

Еще больше удивился Иван.

– Катериной меня зовут, – говорит женщина.

И стала рассказывать, что произошло.

– Я молодая совсем была, когда любимого своего встретила, и он полюбил меня всей душой. Я родителей упрашивала, чтобы отдали они меня за него замуж, и любимый ко мне сватался, да только батюшка мой на деньги Фрола позарился и отдал за него.

Три дня и три ночи я проплакала, да делать нечего. Стали жить. Фрол человеком злым был, а мужем таким, что никому не приведи Господи. Пил почти каждый день. Меня бил частенько. А как узнал, что я до него влюблена была, так совсем озверел. Я за год жизни с ним на десять лет постарела.

Мой любимый совсем извелся, убежать предлагал. Да только куда бежать? Все равно поймают, тогда любимого на каторгу, а меня опять к Фролу, я ведь жена его законная. Однажды вечером вышла я во двор за водой, Фрол пьяный в доме спал. Смотрю: под яблоней любимый мой стоит, а в руке – топор. «Я, – говорит, – Фрола убить пришел, пусть меня на каторгу сошлют, только освобожу я тебя от этого изверга проклятого!».

Насилу я его уговорила не брать грех на душу. Клятву с него взяла страшную – никогда Фрола не трогать.

С тех пор прошло месяцев пять. Жизнь моя становилась все хуже и хуже, и уж совсем мне невмоготу стало. Думаю, чем так жить, лучше уж и не жить вовсе. Решила я на себя руки наложить. «Вот, – думаю, – курочка твоя цыпляток высидит, посмотрю я на них, порадуюсь в последний раз да и покончу с собой». Знаешь, твои курочка с петушком мне единственным утешением были, пока я с Фролом жила. Если б не они, меня бы уж давно на свете не было.

Однажды Фрол особенно лютовал. Напился, меня избил и засобирался на какую-то гулянку в соседнем селе. До этого села верст пятнадцать будет. Он на конька твоего вскочил и поскакал. Коня он так плетью бил, что у него шрамы до сих пор остались.

К этому времени цыплятки уже вылупились. Зашла я в курятник, долго сидела их гладила. А они как будто чувствовали беду мою да знали, что я сделать собираюсь. Не поверишь, весь вечер прижимались ко мне ласково, а курочка все квохтала что-то взволнованно, будто отговорить пыталась.

Вышла я от них, на глазах – слезы. Думаю: «Ну, за что ты меня так, Господи! Ведь оставил ты меня в минуту трудную. Терпела я, сколько могла, а теперь совсем отчаялась. Ну да на все твоя воля! Пусть будет все так, как ты хочешь!». Подумала я так и успокоилась. Решила, что завтра вечером пойду и утоплюсь.

Утром проснулась, Фрола дома нет. Вышла я во двор, на улице солнышко, все цветет. «Вот ведь, – думаю, – сегодня все закончится, а настроение такое хорошее. Может, Бог мне перед смертью в последний раз дает жизни порадоваться». Зашла в дом, все дела переделала, сижу, жду, сама не знаю чего.

А днем люди прибежали да и говорят, что Фрол насмерть разбился, его в лесу нашли. Люди рассказали, что, видать, когда выехал он вчера да в соседнее село поскакал, конек твой его почему-то по старой дороге повез. По той дороге уже лет двадцать никто не ездил. Там деревья очень близко к дороге растут и ветки уж больно низко свисают. Фрол пьяный был да и не заметил, куда конь его понес. В том месте, где его нашли, толстая ветка дорогу перегораживала, аккурат на уровне головы наездника. Вот об эту ветку Фрол со всего маху головой-то и ударился. Через минуту и дух испустил. Видать, хлестал коня всю дорогу, конь весь в мыле в деревню вернулся.

Мне как соседи рассказали о том, что произошло, я заплакала. Люди думают, я с горя, а я от радости плакала. Избавил меня Бог от супостата, не дал мне руки на себя наложить. Когда люди ушли, мой любимый в избу заходит. Мы и с ним наплакались. «Выходи, – говорит, – за меня замуж, век любить тебя стану, никогда не обижу».

Мы только повременить решили, пока суета не уляжется. Мой любимый во всем мне теперь помогает, вот и сейчас в коляске меня дожидается. Женщина кивнула в сторону улицы. Так вот, Ванюша, все и случилось, – закончила она свой рассказ.

– Пойдем, – говорит, – я тебе коня и петушка с курочкой верну.

Вышли они во двор. Мужчина, что в коляске сидел, на землю спрыгнул и отвязал коня Ивана, который был сзади к бричке привязан. Потом лукошко достал с петухом и курочкой, Ивану подает.

– Спасибо, – говорит, – тебе, Иван, кабы не они, и нас бы на свете не было.

Простились они ласково. Катерина со своим любимым в бричку сели. Обнял он ее нежно. И поехала бричка по сельской дороге. Иван еще долго в себя прийти не мог: то ли от рассказа Катерины, то ли от радости, что конь его и петушок с курочкой домой вернулись.

Долго ли коротко ли, но вспомнил как-то Иван, что свататься собирался. «А что, – думает, – наверно, и вправду время пришло. Конь теперь есть, и курочка с петушком вернулись. Им ласка женская нужна, да и я уже устал бобылем жить».

Подумал так и стал в дорогу собираться. Вспомнились ему слова мамины, что перед смертью она ему сказывала: «Как жениться, Ванюша, надумаешь, так ты не зарься на красоту девичью, обманчива она. Пускай тебе сердечко подскажет, кто из всех женою станет любимою. Когда душа твоя в девицу влюбится, то и глаза рассмотреть смогут красоту ее истинную. Коль так поступишь – век счастлив будешь».

Слова-то Иван вспомнил да подумал про себя: «Где ж мне, матушка, девицу взять такую? Не люба мне ни одна из девушек деревни нашей, да и из окрестных деревень я такой не знаю. Я вот слышал, что в селе дальнем живет мужик богатый. И есть у него дочь, Анной зовут, красоты, говорят, неописуемой. Может быть, увижу ее, и душа влюбится, глядишь, и невесту сосватаю. Женится-то все равно пора».

Подумал так Иван и пошел в дорогу собираться. Надел рубаху новую, поясом расписным подпоясался. В коляску положил гармонь отцовскую да шкатулку, что своими руками смастерил. Иван ее с радостью делал, о любимой будущей мечтал, вот и получилась шкатулка, лучше не придумаешь. А на шкатулке этой образ девичий был вырезан, уж больно лицо этой девушки Ивану нравилось. Все в этом лице было: и красота, и добрый свет в глазах ласковых, и мудрость женская, и скромность девичья. Иван все свои поделки раздарил, а эту никому не отдавал. Берег зачем-то.

На следующий день рано утром Иван в дорогу отправился. Когда в село дальнее приехал, спросил у людей, где мужик богатый живет. Люди показали. К дому Иван подъехал, из коляски вышел. Смотрит, а у мужика того полный двор гостей. Народ богатый собрался, все в одежде новой. Походил Иван меж ними и понял: это сваты да женихи с разных деревень приехали – Анну сватать. Заробел поначалу Иван, а потом думает: «А чем я хуже, может, она меня полюбит да и согласится замуж пойти».

Через час, примерно, отец невесты на крыльцо вышел, гостей дорогих в дом пригласил. Вместе со всеми зашел и Иван. Усадили их на лавки широкие. Мужик богатый и говорит:

– Спасибо, гости дорогие, за внимание к дочери моей. Первая красавица она у меня во всей округе, и приданое я за нее богатое дам.

Стал мужик приданое перечислять, долго старался. Гости слушают да головами довольно кивают, один Иван не рад: уж больно много добра получается. Когда закончил мужик, дочь кликнул. Вышла девица.

«И впрямь красивая, – подумал Иван, – только взгляд больно гордый да надменный». Глянул Иван на шкатулку, что в руках держал – нет, не похожа девица. «Ну да ладно, – думает, – девка-то все равно ладная».

Отец ее на гостей посмотрел и говорит:

– Дочь у меня единственная. Она не только красива, но и умна да рассудительна, а потому решил я доверить ей самой жениха выбрать.

Девица вперед вышла, смотрит на всех свысока да и говорит:

– Ну что ж, гости дорогие, спасибо, что приехали. А коль батюшка мне право такое дал, то так тому и быть. Много вас сегодня приехало, а так как ответ мне всем дать надобно, то давайте по порядку и начнем, вот хоть с этого края. – И показывает она на тот край, где Иван сидел.

Поднялся Иван, поклонился. Боязно ему. Девица смотрит на него насмешливо и спрашивает:

– Слышал ты, как батюшка приданое мое перечислял? Красота моя сама за себя говорит! А что ты мне предложить можешь?

Заробел Иван пуще прежнего да и отвечает:

– Есть у меня земли гектара два да на ней сад прекрасный, что мы с батюшкой и матушкой высаживали. Конь есть да три кобылки. Курочка с петушком есть, что матушка с любовью взрастила, да домик небольшой. А сам я – до любой работы мастер, а коль отдыхать время настанет, то и петь, и на гармони играть могу.

Усмехаются гости, слова Ивана слушая, улыбки в бороды прячут, а кто и отрыто улыбается. А девица прищурилась и говорит:

– Разве ты не знаешь, что для жизни счастливой денег много надобно, чтобы дом был полная чаша да детки ни в чем не нуждались, отсюда и слава, и уважение людей появятся? Есть, правда, умники, что считают, будто не в деньгах счастье, – и продолжает, усмехаясь хитро: – Впрочем, может, они и правы. Ты сказывал, что поешь хорошо, вот и порадуй нас песней о красоте моей да о мудрости!

Смутился Иван, схватил гармонь, заиграть, было, песню хотел, да не попадают пальцы на клавиши. Запеть хотел, но не поет душа, только хрип какой-то из груди вырывается.

Засмеялись гости. А когда затихли все, девица и говорит:

– Ну, спасибо, добрый молодец, уважил песней чудною.

Полыхнули глаза ее гневом яростным, и говорит она:

– Да неужели ты думать посмел, голодранец, что я замуж за тебя вышла бы. А ну, слуги мои верные, проводите гостя дорогого до ворот да тумаков ему надавайте, чтобы в другой раз не повадно было к людям соваться уважаемым!

Схватили слуги Ивана, потащили к дверям. Тащат да приговаривают:

– Поделом тебе, деревенщина, не в свои сани – не садись.

По дороге тумаков Ивану всыпали, на крыльцо вытащили да на землю бросили. Сидит Иван на земле, рубаха – в пыли, лицо в кровь испачкано, рядом шкатулка валяется, да гармонь стоит. Обидно Ивану стало. Поначалу даже злость к душе его подбираться начала.

– Как же так? – думает. – Я к ним с добром, а они мне тумаков да еще с лестницы спустили? За что же это мне наказание такое?

Посидел еще Иван и тут слова Бога вспомнил: «Никого, Ванюша, я не послал к тебе, кроме ангелов, ничего не дал, кроме чудес». Усмехнулся Иван:

– Уж больно крепко бьют твои ангелы, Господи, как будто хотят о чем-то напомнить!

Подумал так Иван, и веселей на душе у него стало. Отряхнул он одежду, умыл лицо у колодца и совсем успокоился. «А ведь права была матушка, – думает, – зря я на красоту-то позарился, кабы на такой девке женился – весь век бы несчастным был». Еще больше повеселел Иван.

– За урок такой, – говорит, – Господи, ангелу твоему спасибо сказать надобно.

Поставил он гармонь и шкатулку в коляску, а сам по лестнице в дом поднялся. Никто его не встретил, разошлись слуги, видать. Открывает он дверь в горницу, смотрит, а там Анна уже с другим женихом разговаривает. Обернулись гости удивленно, а слуги к Ивану кинулись. Остановила их Анна и спрашивает хитро:

– Зачем это, гость дорогой, к нам опять пожаловал? Аль прием был неласковый или забыл чего?

А Иван и отвечает:

– Ничего не забыл, Анечка, а вернулся я спасибо тебе сказать. Добрым ангелом ты для меня оказалась. Через тебя мне Бог напомнил завет мамин, а чтоб я никогда не забывал его, слуги твои и устроили мне прием теплый.

Сказал так Иван, поклонился гостям, улыбнулся и вышел на улицу. Подивились гости словам Ивана, головами покачали. А кто-то сказал:

– Дурак Иван – так он и есть дурак!

Анна ничего не сказала, стояла посреди горницы, крепко задумавшись.

Когда Иван на улице оказался, настроение его совсем поднялось, солнышко светит, птицы поют. Сел он в коляску и поехал домой. Едет, на гармони веселые песни играет. Вдруг смотрит: на обочине дороги стоит кто-то. Подъехал Иван поближе, видит – девка молодая. Кофтенка на ней старая, лоб и шея платком закутаны, лицо сажей запачкано. «Экая девка невзрачная, – подумал Иван, – вот уж в такую бы никогда не влюбился».

А девица тем временем спрашивает:

– Не подвезешь ли меня, добрый молодец, до деревни?

И называет деревню, в которой Иван живет. Удивился Иван: таких девок он в деревне своей не видывал. А про себя думает: «Наверное, в гости к кому или на работу наняться. Впрочем, какое мне дело, подвезу ее, вдвоем завсегда веселее».

Села девица в колясочку, молчит, в сторону смотрит. Иван на гармони играет. Вдруг девица спрашивает:

– Откуда это ты едешь, добрый молодец?

Улыбнулся Иван и отвечает:

– Да вот, свататься ездил!

А девица продолжает:

– Свататься, говоришь, а штаны порваны и рубаха вся в крови.

Усмехнулся Иван да и рассказал ей, как сватовство его проходило. Покачала девица головой, улыбнулась и опять замолчала. А Иван, пока рассказывал, совсем развеселился. Стал на гармони еще пуще наигрывать. А потом и говорит:

– А давай-ка споем, девица!

Запел Иван. Девица молчит, стесняется, а потом подпевать начала. Сначала тихо да несмело, а потом разошлась и запела в полный голос.

Играет Иван, поет, а душа все больше радостью наполняется. Сливаются их голоса вместе и взлетают ввысь к небу синему, и рассказывает песня о чем-то дорогом и близком, о чем-то родном и невысказанном.

Чувствует Иван, что не только голоса их сливаются, а как будто его душа с душой девицы одним целым становится. И ощущение такое, что будто вот-вот ему тайна великая откроется. И от чувства такого аж дух захватило. Поет Иван, и сам себе удивляется: никогда и ни с кем он так не пел.

Закончилась песня. Не успел Иван тайну раскрыть, только чувство прекрасное осталось. И к девушке отношение как-то само собой изменилось, что-то знакомое и родное в ней он почувствовал. Молчит Иван и все девушку рассмотреть пытается, а та к лесу отвернулась и улыбается. Иван и говорит:

– Спасибо тебе, девица, здорово у нас получилось, никогда я так раньше не пел.

– Я знаю, Ванечка, – отвечает девица.

Удивился Иван и спрашивает:

– Откуда ты знаешь, как зовут меня?

А девица отвечает:

– Мы ведь из одной деревни, Ваня, я дочка тетки Матрены – Даша.

– Никогда раньше я тебя в деревне не замечал, – говорит Иван.

А про себя думает: «Да ведь и немудрено, глянь, как вырядилась».

А девица и говорит:

– Ты, Ваня, и не мог меня заметить потому, как все время занят был. Ты все людям помочь стремился. Тот парень, которого ты от пьянства отучил, братом мне старшим приходится. А Пелагея, за которую ты коня и петушка с курочкой отдал, – мне родная тетка.

Еще больше удивился Иван, а про себя подумал: «Надо же, какие совпадения в жизни бывают».

А Даша, будто мысли Ивана прочитала, и говорит:

– Не бывает совпадений, Ванечка, ты это поймешь обязательно. Человек ведь всегда получает только то, что отдает, и пожинает только то, что сам посеял.

Удивился Иван и спрашивает:

– Ты что мысли читать умеешь?

– Я много чего умею, Ванечка, – ответила девица.

Усмехнулся Иван, отвернулся в сторону и стал гармонь снимать. Шкатулку, чтоб не упала, на колени себе пристроил. А Даша и говорит:

– Жарко сегодня что-то.

Сказала так и кофтенку старую скинула, развязала платок и на плечи опустила. Концом платка сажу с лица вытерла.

Иван все с гармонью возится, никак ремень снять не может. Наконец гармонь поставил и к девице повернулся. Глянул на нее и даже вскочил от неожиданности. Сказать что-то хотел, да повернулся неловко и на землю грохнулся.

Упал Иван, а на колени к нему шкатулка свалилась. Остановился конь. Сидит Иван на земле, на коляску смотрит, глазам своим не верит. А в коляске сидит фея лесная, красоты невиданной. По плечам волосы золотистые рассыпаны, глаза голубые, огонь в них добрый светится, а еще в них – мудрость женская и скромность девичья.

Насилу Иван с земли поднялся. Смотрит на красавицу, глаз отвести не может. Дарья с коляски на землю ступила, к Ивану подошла. Голову на грудь ему положила и замерла. А у Ивана забилось сердце отчаянно, зашлась душа в великой радости. Стоит он, слова не может вымолвить. А душа ему о любви светлой нашептывает, о счастье неведомом. И видится Ивану место родимое, и как сажают они яблони, и как между яблонь дети малые бегают, их дети. Видится ему все это, и душа слезами счастливыми наполняется. И кажется Ивану, что души их вновь сливаются и несутся в высь бескрайнюю, и откроется сейчас ему тайна великая.

Вдруг замерло все кругом, каким-то иным сделалось. Смотрит Иван и думает: «Почему это все вокруг как будто светом необычным окутано, и свет этот живым кажется». И пришло к Ивану в тот час пониманье великое, он даже вскрикнул от неожиданности. «А ведь все вокруг – это Бог живой, и нет ничего, что бы Богом ни было. И речка быстрая, и деревья высокие, и небо синее, и Даша, что к груди его прижимается ласково, – думает Иван – так ведь и сам я значит!..».

И услышал он вдруг голос ласковый, голос, любовью наполненный, идущий отовсюду сразу, кажется:

– Правильно, Ванечка, ты и есть мой сын возлюбленный, и каждый человек, на земле живущий, сыном мне родным и дочерью приходится. От Бога ведь только Бог рождается! Да не каждому эта тайна открывается, а тому только, кто как Бог поступать научится. От всей души своей любящей, от самых светлых чувств своих.

Затих голос, и все прежним сделалось. Стоит Иван, смотрит вокруг, а душа его счастьем переполнена. Девица голову подняла, шаг от Ивана сделала да и говорит:

– Прекрасен был твой разговор с Богом, Ванечка!

– Откуда ты знаешь, Дашенька, что я с Богом беседовал? И откуда тебе ведомо о чем? – Иван спрашивает.

– Как же мне не знать, Ванюша, – Дарья ответила, – ведь только миг назад души наши единою сделались, чувство светлое помогало в том. Бог же, Ваня, любовью является, самой чистой и искренней, и говорить с ним можно лишь тогда, когда ты сам любовью становишься. А еще спасибо тебе, Ванечка, что не сказал слов пустых. Мне сердечко твое все рассказало. Я ведь давно люблю тебя. Никому о том я не сказывала, и ты бы не узнал, если бы сердечко твое моей души не почувствовало. Я ведь, Ванюша, о том же, что и ты, думала, потому и узнали наши души друг друга. А если бы так не случилось, я бы никогда не потревожила тебя – ясна сокола. Только счастья тебе пожелала бы, потому, как люблю я тебя искренне и ничего для тебя, кроме счастья, не хочу.

Опустил Иван голову, смахнул с лица слезинку счастливую. Смотрит: в руках шкатулка, а на ней портрет. Пригляделся он, а портрет-то – Дарья, вылитая.

– Да ведь это ты на портрете, Дашенька! – воскликнул Иван.

Улыбнулась девица:

– Я ведь говорила тебе, Ванечка, совпадений в жизни не случается.

Ничего Иван не ответил ей. Сели они в коляску. Конь сам в дорогу тронулся. Иван обнял рукой стройный стан девичий, Даша голову ему на плечо положила. И покатила коляска легкая по дороге лесной к месту родимому, к любви светлой, к счастью вечному.

Закончил папа сказку. Смотрит, а Даша уже сладко спит и во сне чему-то улыбается.

Дата добавления: 2015-06-26