Вместо пролога 5 страница

«Какой заботливый мальчик! Надо же. Во даёт! Это с вами тут нужно поаккуратнее. Съедите и не поперхнётесь! Я что, совсем рехнулся – девчонку ни с того ни с сего цапать. А вот вас, людоеды, цапнул бы с удовольствием. Стоп! Смешно я выразился. Обозвал негодяев людоедами. Они скорее собакоеды. Впрочем, в данном случае это почти одно и то же».

Не подумайте, что я уже себя в человеки записал. Нет, имею в виду другое. Если разобраться, кто такой поводырь? Это ведь не просто собака. На моём месте может быть и человек. Мало того что я помогаю незрячему, так я ещё и других людей высвобождаю от такой обязанности. И как мне теперь называть этих «гурманов»? Ясное дело, людоеды.

Иван Савельевич очень любил слушать певца Высоцкого. Он говорил, что Владимир Семёнович – это его молодость и даже жизнь. Вот когда я вспомнил шуточную (ничего себе, шуточки!) песенку про Кука. Сейчас уже и не вспомню дословно, но что‑то вроде того: «Зачем аборигены съели Кука? Тому была большая скука. Метнул гадюка каменюку, и нету Кука…»

– Пацаны, вы где его нашли? Какая прелесть! – заметив на мне шлейку, запричитала Тамара: – Это же поводырь! Кто цапнет? Котик ты мой! Слушайте, ребята, он, наверное, заблудился?

– Ну, типа того! – буркнул Серый.

– Какой классный! – Тома обняла меня. – Как тебя зовут, хороший мой?

– Короче, – махнул рукой Бурлак, – поужинали. Ладно, пошли мы, Серый. Чувствую, вас не переубедишь. Один вздыхает, другая – словно брата родного встретила. Дети вы ещё! Ну вас на фиг!

– А что вы хотели с ним сделать? – услышав прощальную речь Бурлака, спросила Тамара.

– Бурлак предлагает его на шашлык пустить, – усмехнулся Серый.

Томка от такого объяснения вздрогнула, медленно приподнялась, расправила плечи, выставила перед собой руки, растопырив пальцы, прошипела:

– Чего‑о‑о‑о‑? – она сделала такие страшные глаза, что Бурлак даже отшатнулся. – Не дай бог, какая‑то сволочь прикоснётся к собаке, я тому глаза выцарапаю.

– Да ладно‑ладно, – рассмеялся Бурлак, – вы чё, шуток не понимаете?

Серый неодобрительно взглянул на гостя и вышел из комнаты. Бурлак тоже поторопился покинуть нас.

«Ты смотри, шутник нашёлся! А какая отважная девчонка. Всё‑таки есть Бог на свете. Спасибо тебе, моя юная спасительница. Ну, можно и вздохнуть с облегчением. С такой защитницей вряд ли кто‑то решится перекусить моими бёдрышками. Фух, кажется, пронесло! Как бы теперь вырваться из этих застенков».

Помню, как‑то Сашка, бывший мой подопечный, читал мне всякие страшилки из Интернета. Одна запомнилась особо:

Дети в подвале играли в гестапо,

Умер от пыток дворник Потапов.

А у меня тут в голове вдруг новая страшилка самосочинилась:

Дети в повара играли,

Чуть Трисона не сожрали.

И смех и грех. Что бы я делал без тебя, Тамара?

Девчонка вернулась ко мне и села рядом прямо на пол. Я заглянул ей в глаза и понял – эта скорее сама погибнет, но меня на мангал не отдаст. Вот вам и девочка‑беспризорница. Спасибо тебе, родная. Бездомные люди, бездомные собаки…

Глава 11

Томка, узнав, что меня упёрли у слепой старушки, вдруг воскликнула:

– Я, кажется, знаю её. Я видела эту старушку. Да‑да! Точно, это он, – девочка показала на меня, – был с ней. Ребята, я отведу пса домой.

– А менты? – зашумели пацаны.

– А что мне менты? – ухмыльнулась девчонка. – Скажу, на улице вот нашла и привела хозяйке. Что тут такого?

– А ну тебя! Решай сама, – махнул рукой Серый. – Делай с ним что хочешь.

Уже через пять минут мы топали по улице. Вы не представляете, как же я был счастлив в те минуты. А ведь без всяких шуток, оказался на краю гибели. Согласись Серый на предложение Вурдалака, то есть Бурлака, и этот «гадюка», не задумываясь, метнул бы в меня каменюку. Меня аж передёрнуло – представил себя таким золотистым и зажаристым поросёночком на вертеле. Что‑то мне как‑то не по себе от таких мыслей. А ведь это случается ежедневно с миллионами куриц. Вы представляете, курица на вертеле тоже когда‑то была маленьким, нежным, пушистым жёлтеньким цыплёнком.

Мои размышления прервал визг тормозов. Я поднял голову и увидел полицейскую машину. Из двери вывалился толстячок в полицейской форме и громко приказал Тамарке:

– Ну‑ка, стоять! Чья это собака?

Томка не растерялась и ответила сразу:

– Точно пока не могу сказать, но мне кажется, слепой старушки, которая живёт в нашем доме.

– А как она у тебя оказалась? – удивлённо спросил полицейский.

– Гуляли с девчонками, смотрю, бегает одна. Наверное, заблудилась, – объясняет девочка.

Полицейский подошёл к нам вплотную, наклонился ко мне, взял в руку обрывок поводка, покрутил его и говорит:

– А это что? Может, пёс сам себе и поводок ножом отрезал? А?

– Дядь, ну я откуда знаю? – развела руками Тамара. – Говорю же, нашла его на улице. Вот решила отвести к хозяйке.

– А откуда я знаю, куда ты его ведёшь? – сказал полицейский и, взяв крепко меня за шлейку, приказал: – А ну забирайся в машину.

Тамара сделала вид, что направилась к двери, но, подойдя вплотную к автомобилю, неожиданно рванула через проезжую часть на другую сторону. Полицейский громко закричал своему напарнику‑водителю:

– Паша, держи её! Держи!

Полицейский‑водитель выпрыгнул из машины и ринулся за убегающей девчонкой. Да не тут‑то было. Тамарка ловко перебежала меж визгливых и сигналящих машин на другую сторону и исчезла во дворе дома. Полицейский оказался не настолько проворным и решительным бегуном. Он так и остался на нашей стороне.

– Ну чего ты? – заорал первый полицейский. – Упустил?

– А что, мне под колёса прыгать из‑за этой дурочки? – насупился водитель. – Да бог с ней. Главное – собаку нашли.

– Ладно, поехали, – согласился полицейский, заталкивая меня в автомобиль. – Ты адрес старухи запомнил?

– Сейчас узнаю, – ответил водитель и прислонил к губам рацию.

Грустно получилось. Грустно оттого, что мы так не по‑человечески расстались с девочкой. Полицейские всё испортили. Я даже не успел благодарно авкнуть на прощание.

Ещё через полчаса я вместе со стражами порядка входил в знакомый подъезд.

«Ну, наконец‑то, – думал я, – на этот раз мои приключения закончились быстро».

Вы не замечали, как только подумаешь о чём‑нибудь приятном и хорошем, вечно случится какая‑нибудь гадость. И что вы думаете? Старушки дома не оказалось.

– Ну, спроси ты у дежурного, – потребовал полицейский у водителя, – где эта чёртова бабка? Куда девать кобеля?

– Бабка в больнице, – вздохнув, ответил водитель.

– Как? – вздёрнул брови полицейский. – И что теперь?

– Ну а я откуда знаю? – пожал плечами водитель и предложил: – Давай, может, соседям отдадим?

– А если пропадёт, с нас же спросят.

– Да куда она пропадёт? – рассмеялся водитель. – Расписку возьмём.

– Даже не знаю, – полицейский вынул сигарету, сел на ступеньки и закурил. – Ты понимаешь, Паша, нам нужно сначала установить, а действительно ли эта собака принадлежит гражданке Ивахник Полине Фотеевне. С чего мы взяли, что это её собака?

– Ну, – выпятил губу Павел, – по описанию вроде она.

– Вот именно, что «вроде»… «По описанию», – передразнил напарник.

– Так и это, – Паша ткнул в меня пальцем, – поводок обрезан. А где второй кусок поводка?

– Где‑где, – передразнил полицейский, – в отделе. Поехали.

– А его куда? – он кивнул в мою сторону.

– С собой, конечно.

«Знакомая обстановочка. Бывал я уже в участке. Интересно, снова меня в обезьянник посадят?»

Но на этот раз обошлось. Мне разрешили находиться в дежурной комнате. Устал я от всей этой суеты, лёг в углу и стал дремать. Слышу, о моей старушке говорят.

– Мы её допросили, хотели уже домой отвезти, а она – брык – в обморок. Переволновалась, наверное.

– Или перепила, – съязвил один из полицейских. – Врачи что сказали?

– Похоже на инфаркт, – ответил дежурный.

«Ой! Это совсем плохо. Инфаркт, говорят, очень плохо. Бедная моя Полина Фотеевна…»

– Я звонил в больницу, – продолжает дежурный, – вроде оклемалась старуха, но выпишут не скоро.

– А что с псом?

– Пока не решили. Позвонил бабкиной сестре, должна подъехать.

Глава 12

В общем, всё более‑менее стало налаживаться. Вечером я уже был в квартире Ирины Фотеевны. Правда, здесь я почувствовал себя как в зоопарке. Не подумайте, что вокруг одни звери. Нет. Просто на меня пришли посмотреть, наверное, все жильцы пятиэтажки. Оказалось, почти никто из них никогда не видел живого поводыря. Каждый пытался меня погладить, все нахваливали, говорили, какой я умный и воспитанный, словно они со мной сто лет знакомы.

Ну, что воспитанный, догадаться нетрудно – сижу спокойно, ни на кого не гавкаю, не рычу. А вот как они определяют, что я умный? Так, видимо, для красного словца. Смотрины закончились далеко за полночь.

«Дадите вы мне сегодня поспать или нет? Уже плешь мне на голове прогладили. Зарычать, что ли? Может, тогда отстанут. Нет, нельзя. Нельзя компрометировать профессию поводыря. Чему нас учили в школе? Терпению и снисходительности к людям. Ладно уж, потерплю – побуду у вас диковинным зоосадовским кенгуру».

Смотрины не прекратились и на следующий день. Правда, уже обошлось без оханий‑аханий. Да и народу поменьше. Забегая вперёд, скажу: прожил я здесь около двух недель. Гулять меня выводил соседский мальчик по имени Стёпа. Хороший такой пацан. Хотя и болтливый до ужаса. Посадит меня рядом и рассказывает о себе, о своих родителях, делится и радостями, и горестями. Однажды пришёл очень расстроенный, вышли мы с ним на улицу, а он чуть не плачет и рассказывает мне:

– Ты знаешь, Трисон, есть у нас в школе одна учительница, она меня просто достала. Такая несправедливая. Я сегодня даже сильно‑сильно нагрубить ей хотел. Представляешь, написал контрольную работу по физике на «пять». Вот честное слово, сам написал. Ни у кого не списывал. Ты хоть мне веришь?

– Ав, – отвечаю.

– Так вот, – продолжает Стёпка, – эта… эта… старая дура перед всем классом говорит: «Стёпа контрольную у кого‑то содрал, я не верю, что он сам написал на «отлично». Вот скажи, Трисон, как я должен поступать в таком случае? Улыбаться и соглашаться? Я, естественно, возмутился. А она дальше: «Как это так? Всю четверть «три‑три‑три», а контрольную на «пять». Так не бывает!» А я ей говорю: «Так я же готовился, понимаете? Вот и написал на «пять». И она мне вдруг предлагает: «Давай перепишем после уроков». Ну, я и согласился.

– Р‑р‑р! – посочувствовал я парню.

– И… и, – Стёпка изо всех сил ударил кулаком по лавке, – и сделал ошибку. Понимаешь, одну ошибочку. В результате получил «четыре». И училка поставила в журнал именно вторую оценку. Скажи, разве это справедливо?

– У‑у, – отвечаю. Вы же помните, что на моём языке это означает «нет».

– Вот и я так считаю, – Стёпка, кстати, очень быстро разобрался в моём собачьем лексиконе. – А папа говорит, что я зря согласился переписывать контрольную работу. Мол, есть такая штука, как презумпция невиновности. То есть любой человек не виновен до тех пор, пока нет доказательств. Да и я сам понимаю, что зря. Не надо было этого делать. Но учительницу эту я теперь ненавижу. Может, конечно, и отойду со временем, но знаешь, как неприятно на душе.

Хороший пацан, этот Стёпка. Если бы был слепой, мы бы с ним сработались. Зря учительница его обидела. А что поделаешь, учитель – это же как в нашей школе инструктор. Если что втемяшил себе в голову, лучше сразу смириться, иначе вытряхнет тебе все мозги. Но у людей, конечно, сложнее. Мы‑то собаки с учителем не спорим, выполняй команды, хоть тресни, а то можешь ещё и скрученной в трубочку газетой по башке получить. А вот с учениками‑людьми нужно быть поаккуратнее. Их шибко не подрессируешь. Это всё равно, как если бы меня стала дрессировать другая собака. У нас тоже опытные поводыри натаскивают щенков, но при этом они никогда младших не обижают и не унижают недоверием. У нас, собак, всё строго, но по‑честному.

Степан не просто ругает школу. У него свой взгляд на неё. Разошёлся пацан не на шутку и целую лекцию мне прочитал. Не знаю, прав он или нет, у нас в собачьей школе ведь другие порядки. Ну, а если среди читателей есть школьники, на всякий случай привожу размышления моего нового друга. Может, вам они понравятся.

– Ты не подумай, Трисон, что я не люблю школу. Нет, с этим всё нормально. Я тебе ещё не надоел своими разговорами? – неожиданно спросил парень.

– У‑у! – ответил я. Впрочем, не соврал. Я люблю всякие новые рассказы послушать.

– Ну тогда продолжаю. Я, конечно, не совсем хорошо знаю проблемы взрослых, ну там зарплата учителя или какие другие дела. Об этом сами взрослые пусть думают, как решать. Но у меня есть кое‑какие мысли о самой учёбе. Будь моя воля, я бы ввёл в школах что‑то типа стипендии. Понимаешь? Учишься без троек – получи премию. Учишься на одни пятёрки – пожалуйста, получи стипендию отличника. Понятно, что на всё это нужны деньги. Но зато государство реально докажет, что ему нужны наши знания. Правильно я говорю?

– Ав, – отвечаю, чтобы не обидеть лектора.

– Молодец, – Стёпка потрепал меня за шею. – Дальше: важно, кто нас учит. Если на перемене ученик даже случайно увидит учителя с сигаретой в зубах, согласись, это уже напрягает.

– Ав‑ав! – подтвердил я. Тут Стёпка прав на все сто. Уж что я очень не люблю, так это сигаретный дым.

– Но самое главное, Трисон, – Стёпка сделал паузу и повторил: – Самое главное, я бы отменил в школах двойки и единицы. Серьёзно. Ну, на фиг они нужны? Наши оценки – это как у взрослых зарплата. Нет денег – думай, где их заработать. Нет оценок – думай, как получить от трёх до пяти баллов. Вот у тебя в школе были оценки?

– У‑у! – замотал я головой.

– Вот видишь! – радостно воскликнул Стёпка. – Но ты же от этого не стал плохим специалистом. Правильно?

– Ав‑ав! – согласился я. Тут и спорить‑то не о чем.

– Представляешь такой прикол? Человек окончил школу, ему выдают аттестат, а там нет оценок. Аттестат есть, а оценок нет. Или там по пению и физре стоит пара четвёрок, и всё. О чём это говорит? О том, что человек в школу‑то ходил, только не учился, а валял там дурака. А пришёл человек после школы поступать, к примеру, на филологический факультет, а в аттестате нет оценки по химии. Ну и что? На фиг она ему нужна – филологу. Что он там будет химичить? Ему языки нужно учить.

– Ав! – поддакнул я на всякий случай.

– Ты пойми, Трисон, те, кто реформирует нашу школу, они ведь мыслят иначе. Не так, как мы. Хотя, возможно, мне просто кажется. Но в любом случае было бы неплохо, если бы они с нами советовались – с учениками, имею в виду. Ты, наверное, думаешь, что школьники против дисциплины? Ничего подобного. Наоборот, для меня важен авторитет преподавателя. Я не хочу видеть униженного учителя. Это же мои наставники. Они для меня как вторые родители. Хочу их уважать и любить. Но при этом они должны любить и уважать меня. В моей школе таких проблем почти нет. В основном с нами говорят вежливо и корректно. А вот мои знакомые, друзья, соседи, которые учатся в других школах, рассказывают такие вещи, что волосы дыбом встают. Учитель может обозвать и идиотом, и даже обматерить, а то и чем‑нибудь по башке огреть. Ну, и как же после этого ученик будет уважать и любить учителя? Вот тебя в школе учитель бил по голове?

– У‑у! – отвечаю.

– Вот видишь! Даже собак не бьют.

Ну, если честно, иногда доставалось свёрнутой газетой по ушам. Но то и ударом не назовёшь – больше шума. Но всё равно было страшно. Я ведь, когда был щенком, тоже любил побаловаться. Но мне инструктора всегда попадались добрые. Хотя злые у нас не приживаются. Впрочем, не стану продолжать Стёпкин рассказ. Лучше расскажу вам кое‑что ещё.

Вечерами, когда Стёпка уходил домой, я слушал другие истории. К Ирине Фотеевне ежедневно приходит подруга – пожилая, но удивительно лучезарная женщина. Сразу видно, добрый человек. Вот когда я узнал всю, ну, или почти всю, историю жизни своей подопечной.

Оказывается, Полина Фотеевна, вырастила двоих детей. Они теперь взрослые. Я краем уха и раньше слышал, что у неё где‑то есть дети, но подробностей не знал. Признаюсь, лучше бы я их и не узнавал вовсе. Грустная история.

Ещё будучи молодой женщиной, Полина Фотеевна вышла замуж за овдовевшего мужчину, оставшегося с двумя маленькими детьми. Мальчик и девочка. Им в ту пору было два и три годика. Родители Полины Фотеевны отговаривали её от такого шага, а она ни в какую. Любовь! Своих детей у моей старушки не было, а мужниных она усыновила и всю жизнь отдавала им всё своё тепло и безграничную любовь. Я не знаю подробностей, Ирина Фотеевна при мне этого не рассказывала, но после того, как её муж умер, детей (к тому времени они уже были взрослыми) словно подменили. Стали называть Полину Фотеевну старухой и мачехой. А после того, как старушка ослепла (у неё сахарный диабет), и вовсе стали желать ей скорейшей смерти.

Я чего‑то не пойму. Неужели у людей так бывает? Сразу скажу: у нас, у собак, такое сплошь и рядом. Вырос щенок, превратился во взрослого пса, и ему наплевать на маму и папу – может и зарычать, и еду отобрать, даже укусить может. Но так это же собаки. Я и их не оправдываю, собака ты или нет, всё равно нужно помнить, что это твои родители. Но когда слушаешь такие истории о людях, вы знаете, даже не по себе становится.

Я всегда думал, что у людей другие законы и принципы. Имею в виду, у родных людей. Вспомните Сашку, его маму и бабушку. Какие люди! А помощница Ивана Савельевича? Та вообще была ему чужой, а приходила бесплатно ему помогать. Ухаживала, стирала, убирала, гладила, кушать готовила. Золотая женщина. А тут родные дети, и такое скотство. Ну, хорошо – она не родила их. Но ведь вырастила, воспитала, ухаживала за ними. Почему человеческие детёныши бывают такими неблагодарными? Вы не знаете? Подруга Фотеевны предполагает, что моя старушка их сильно в детстве баловала. Жила больше для них, чем для себя. Вот они и выросли такими эгоистами. Не знаю‑не знаю, Иван Савельевич как только меня не баловал, но я его за это только сильней любил.

Единственное, что меня обидело во всех этих вечерних разговорах, так то, что однажды Ирина Фотеевна сказала своей подруге о племянниках:

– Давай больше не будем вспоминать этих неблагодарных собак.

Так мне обидно стало. Вот видите: неблагодарные дети‑люди, а отдуваемся мы – собаки. Собака как раз‑то будет вам признательна всю жизнь за тепло и заботу. Вы часто встречали собак, которые платят хозяину чёрной неблагодарностью? Вряд ли и встретите. Если такое и случается, то, может, один раз на миллион. Да и то, скорее всего, сам хозяин виноват – либо обижал собаку, либо приучал к агрессии. Собака тут ни при чём.

Глава 13

После того как Полину Фотеевну выписали, к нам переехала жить её сестра Ирина. Жизнь у меня, конечно, стала спокойнее. Правда, на улицу стал выходить реже. Но мой друг Стёпка добрался и сюда. Не каждый день, но приезжал частенько. Вот с кем мы нагуливались так, что я домой еле лапы волок.

То, что случилось дальше, Иван Савельевич назвал бы «кино и немцы» – была у него такая смешная присказка. Но обо всём по порядку.

Стёпка никогда не ходил кругами по микрорайону. Он, как вы уже догадались, любитель дальних путешествий. Забрели мы с ним однажды на какой‑то рыночек. Это своего рода тот же супермаркет, но под открытым небом. Чего там только не было! Оказывается, Степан решил мне сделать сюрприз. Подошли мы к ларьку, в котором продавали всякие собачьи прибамбасы. Думаю, чего он тут решил покупать? Но уже через пару минут мой юный друг вручил мне громадную кость. Такая, скажу вам, пахучая и красивая, что сразу и не опишешь. Тут и человеческих‑то слов не хватит.

С рынка мы отправились в близлежащий сквер. Стёпка развалился на лавочке, а я принялся за подарок. Такие кости, конечно, ненастоящие. Люди изготавливают их из говяжьих сухожилий и костной муки. Но вкусняшка ещё та! Да и на вид симпатичная. Это примерно как у людей бульонные кубики – не поймёшь, что там намешано, но пахнут вкусно, хотя…

С вашего позволения, немного отвлекусь. Однажды по телевизору смотрел передачу и вот что узнал. Оказывается, эти самые бульонные кубики могут содержать одну молекулу мяса, а всё остальное – химия. Иными словами, мясное у них только название. Знаете, кому принадлежит идея создания таких кубиков? Химику. Да‑да, был такой химик Юстас Либих. Ещё в середине девятнадцатого века он изобрёл так называемый «Мясной экстракт Либиха» и продавал его бедным людям, у которых просто не было денег на настоящее мясо. Хотя если говорить по правде, то в те времена в бульонных кубиках мяса было побольше, чем теперь, а химических добавок совсем немножко.

Любопытно, из чего делают теперь бульонные кубики. Телеведущий подробно разъяснял: это жир, соль и вкусовые добавки, которые ещё называют усилителем вкуса. Ну, а если совсем уж мудрёно назвать усилитель вкуса – это глутамат натрия. Что самое печальное, этот коварный глутамат действует на организм человека точно так же, как и наркотическое вещество. И если постоянно использовать такие кубики в пищу, произойдёт привыкание организма. Но и это не всё. Многие люди даже не догадываются о том, что при кипячении глутамат натрия разлагается на вредные компоненты и превращается в самый настоящий яд. Например, в других странах покупателя предупреждают о том, что кубики можно растворять только в тёплой воде. У нас пока до такой сознательности не дошли. На пачках сигарет пишут громадными буквами о вреде, а вот на упаковках с кубиками молчок. Почему люди не беспокоятся о своём здоровье? Не понимаю.

Понятно, что в моей косточке тоже всякой химии хватает. Но, во‑первых, я не собираюсь свою кость отваривать. А во‑вторых, для меня это такая редкость, что тут не до отравлений и привыканий.

Вы, наверное, подумаете, куда это Трисона понесло? Вздумал нам, разумным существам, лекции читать. Но, уверяю вас, не зря я затеял эту тему. Да и тем более узнал я эту информацию от вас же, людей, только из телевизора. Не думаю, что там всё время врут, наверное, иногда и правду рассказывают. Так вот. Самое страшное, что глюконат натрия может нанести непоправимый вред вашим детям. От этого вещества прежде всего может пострадать зрение ребёнка. Так что сто раз подумайте, прежде чем совать в кастрюлю или тарелку эту гадость.

Взрослым тоже ничего хорошего кубики не приносят, особенно тем, кто не желает обзаводиться лишними килограммами. Да‑да! Учёные доказали, что бульонные кубики приводят к ожирению.

А вот с нами, с собаками, дела обстоят получше, отчего мне даже бывает стыдно перед людьми. Собачий корм содержит большое количество белка, углеводов, домашней птицы, жира и витаминов. Нам ведь не так просто подсунуть всякую там химию. Всё дело в нюхе, а потому мой совет: люди, развивайте нюх! Пригодится. С развитым нюхом жить гораздо легче – никто вам не подсунет «осетрину второй свежести».

Ой, что‑то я отвлёкся. От моей кости уже остался кусочек размером с бульонный кубик, когда я услышал за своей спиной робкое «Трисон». Я замер. Кубик вывалился из моей пасти, а я боялся обернуться. Меня всего словно чем‑то пронзило от кончика носа до кончина хвоста.

– Трисон! – снова прозвучало за спиной.

Я медленно обернулся, наверное, с минуту смотрел на стоящего поодаль человека и не мог пошевелиться. Еле‑еле выдавил из себя:

– Ав!

– Трисон! – закричал парень. – Трисон! Трисончик! Миленький!

Наконец‑то я ожил и бросился навстречу своему Сашке. Мы обнялись как родные братья. Впрочем, а кто он мне? Брат он и есть брат. Санька целовал меня в нос, глаза, уши. Мы упали с ним на траву. Сашка схватил меня за лицо и, глядя прямо в глаза, спросил:

– Ну, как ты, мой братик? Как ты поживаешь?

– Ав‑ав‑ав! – соврал я, произнеся заветное слово «радуга», чтобы не огорчать мальчишку.

– Как же я соскучился по тебе, Тришка! Ты с кем здесь? – И вдруг посерьёзнев, спросил: – А почему без шлейки? Где твоя шлейка?

Что я мог ответить? Лизнул в щёку и, как мне показалось, улыбнулся.

В этот момент к нам подошёл Стёпка. Сашка приподнялся, встал на ноги и спросил:

– Это твоя собака?

– Нет, – смущённо ответил Степан, – я просто помогаю её выгуливать.

– А у кого он теперь работает? – спросил Санька.

– У старушки одной, но она сейчас болеет, редко на улицу выходит. Я приезжаю иногда, там одни старики, сильно не нагуляешься.

– Ясно, – вздохнул Санька и, протянув руку, представился: – Саша.

– Стёпа, – ответил парень.

Пацаны быстро подружились. Сашка рассказал о том, как я когда‑то ему помогал, Стёпка – о том, как познакомился со мной. Но самое радостное для меня было то, что новые друзья договорились навещать меня теперь по очереди. Так что была бы моя воля, я назвал бы книгу не только «Возвращение Трисона», но и добавил бы «Возвращение Сашки».

Глава 14

Ну, вот я и познакомился с Борисом Ивахник. Догадались, кто это? Да‑да, это сынок‑пасынок Полины Фотеевны. Тип ещё тот. Первое, что он заявил, ввалившись в квартиру и дыша ужасным перегаром, так это то, что в квартире воняет псиной. Тоже мне, парфюмер выискался. И Ирина Фотеевна, и Стёпка купают меня чуть ли не каждый день. И где он уловил запахи? На себя посмотрел бы – «ароматик» ещё тот.

– Собаку убери, – гость с опаской посмотрел на меня.

– Да не бойся, не тронет, – успокоила Ирина Фотеевна.

– Ага, – хмыкнул он, – «не бойся», откуда я знаю, что у неё на уме?

– Говорю же, не тронет, видишь, спокойно лежит, – говорит женщина. – Это же собака‑поводырь.

– А где старая? – спросил мужчина.

– Боря, – всплеснула руками Ирина Фотеевна, – как тебе не стыдно? Разве можно так на мать?

– Не на мать, а на мачеху, – поправил неряха и загоготал во весь голос.

– И как только у тебя язык поворачивается, – пыталась усовестить гостя пожилая женщина.

– Ну а что, я её молодухой должен называть? Вы не примолаживайтесь, тёть Ир, это жизнь, ничего не поделаешь. Ваше время проходит. Когда‑то и я дедом стану. Ничего нет вечного под луной.

– Всё равно нельзя так, Боря, нельзя…

– Забей, тётя Ира, – гость вынул бутылку вина. – Пожрать есть чего? А то я голодный, как собака.

– Раздевайся, – предложила тётя Ира, – проходи на кухню.

– Ты так и не ответила мне: где старая? Слышал, в больнице лежала? Что с ней случилось? Небось, перебрала?

– Тише ты, не ори, – шикнула Ирина Фотеевна, – отдыхает в спальне. Инфаркт у неё был, врачи порекомендовали побольше лежать.

– Зови её, – Борис пропустил мимо ушей слова тётки и поднял над головой бутылку, – по стаканчику пропустим.

– Ты что, глухой, что ли? – возмутилась Ирина Фотеевна. – Ну какой, к чёрту, стаканчик? Говорю же: инфаркт у неё. Нельзя ей спиртное.

– Да ладно, – выпучил глаза Борис, – немножко можно. У меня врач знакомый есть, так он говорит, что при инфаркте даже полезно по чуть‑чуть – стимулирует сердечную мышцу.

– Придурок твой врач, – нахмурилась Ирина Фотеевна. – Прекрати немедленно паясничать, садись, я тебя покормлю. Супчика налить?

– Да, давай всё, что есть. С утра маковой росинки во рту не было.

– А что ж ты так? Жена не кормит? – удивилась женщина.

– Какая жена, тёть Ир? Вы что, не знали? Мы же ещё в прошлом году развелись.

– Так откуда же мне знать? Мы с прошлого года и не виделись с тобой. А что случилось?

– Да ну её, – махнул рукой Борис, – достала эта семейная жизнь. Вот она мне где, – мужчина чиркнул ребром ладони себе по горлу.

– Вроде девчонка‑то неплохая, – возразила тётя Ира.

– В тихом омуте черти водятся, – снова загоготал Борис, налил себе стакан вина, выпил залпом и принялся жадно хлебать суп из тарелки.

– Осторожно, Боря, горячий, – воскликнула Ирина Фотеевна, но Борис словно и не слышал предупреждения.

Вычерпав полтарелки, снова налил стакан и так же мгновенно осушил его.

– Тёть Ир, может, налить немного? – предложил гость.

– Ты же знаешь, Боря, я не пью. Спасибо. Как супчик?

– «Супчик из цветной капусты мы варили, было вкусно, ой‑ё‑ёй!», – неожиданно запел Борис. – Супчик хорош! Спасибо.

Надо же – поблагодарил. Я уж было думал, что он и слов таких не знает.

– На здоровье, – улыбнулась Ирина Фотеевна.

Закончив трапезу, Борис вынул сигареты.

– Ой, Боря, – замахала руками тётя Ира, – не кури в квартире. Матери будет плохо!

– Да ладно тебе, – скривился Борис, – я же не в спальне у неё. Приоткрою окошко, весь дым на улицу.

– Потерпи, Боренька, – взмолилась женщина, – но Борис чиркнул зажигалкой и затянулся.

– Не паникуй, тётка!

– Да я же тебе объясняю, маме…

– Ну, что ты заладила: «мама, мама, мама». Ничего с твоей мамой не будет.

Дата добавления: 2015-06-04