Гази-барадж тарихы 7 страница

Во вторую свою поездку Гусман добрался уже до Чулым-су или Чулм&ша, проехав после Ишима Артыш по Сюрхотской переправе, Оймск-су или Ям, по имени которой стали зваться северные кыргызы, Байгул выше устья Чулыма. Весь этот путь наши стали называть Чулымским или Чулмыш-юлы, а также Хон-юлы и Хот-юлы. Иджим в честь него назвал своего сына Чулмышем... А там купец узнал, что от Чулыма по Байгул-су чулмышцы добираются до сэбэрского народа байгулов и отправился туда. По пути он давал названия рекам и отмечал их на бересте. После устья Чулым-су Гусман миновал устье речки, которую назвал Каты. Следующей речке он дал имя своего дяди Байтугана, следующей - название тамтайской речки Дим, следующей - Баг, ибо ему возле нее приснился сад, следующей - Ахан...
78

Вскоре после этого они встретились с Байтуганом и улугбеком булгарской провинции Байгул тарханом Булюмом. Булюм сообщил, что уже договорился с улугбеком булгарской провинции Тубджак Курганом об общей границе обеих губерний. Она проходила от реки Байтуган до места на Тубыле между устьем Ишима и реки Тамьян-су и далее шла к верховью реки Асад, названной в память о погибшем здесь в правление Ялкау купце Асаде. А потомки Асада, сопровождавшего еще Микаиля в его поездках на Восток, владели добычей и перевозкой большей части добываемых на Урале металлов и драгоценных камней. Асады владели домами в Буляре, Болгаре и Нур-Суваре, но главным домом их был мензель Стерле у устья этой реки. Отсюда во все стороны уходили дороги...

А граница между булгарскими провинциями Ура и Байгул шла по Соболу или Бай гулу, а затем, чуть не доходя до устья Тубыла, шла также к верховьям Асада. Восточная граница Байгула захватывала низовья реки Ени-су и стойбища народов тойма и дюди, отсюда шла к реке, которой сын Байтугана Таз-Умар дал свое прозвище Таз и в устье которой основал крепость Мэнхаз, от ее верховьев - к низовьям Каты-су, от них - к Байгул-су...

Место встречи было очень удобным, и Байтуган распорядился возвести здесь крепость. Так как к месту встречи прибыло 50 человек Байтугана и столько же - Гусмана, ее решено было назвать Сюрхот (“Сто Гуннов”)... А весь путь от Болгара до Чулым-су занимает около трех месяцев, но он, хотя наши и называют его в шутку “Эбер-Джэбер”, не так обременителен, как может показаться, ибо оймекские кыргызы, наверное, самый гостеприимный народ в мире, и стоянки в их стойбищах весьма приятны.

А весь путь - от Болгара к Чулым-су, от Чулым-су до Сюрхота и от Сюрхота к Болгару - назывался “Дальней дорогой”.,. Если хотели проехать от Сюрхота к Болгару, то пускались от этой крепости на Байгул-су к устью реки Хонта. Путь от нее охранялся сэбэрцами-хончийцами, поэтому ее так и назвали. От Хонты ехали к мензелю Булым в месте слияния рек Булым и Тауда, отсюда - к мензелю Ладж-су в устье реки Ладж-Уба. На этой реке как-то заплутал купец Ладж-бай - отец торговца Асада, и едва не отправился по ней к реке Кук-Сузбай вместо того, чтобы ехать к реке Сузбай. А обе реки получили имя отца Куша - первого бия хончийцев, подчинившего хончийские области Бершуд и Ура булгарскому кану Джилки. Хончийские проводники недопоняли Ладжа и повезли его не к той Сузбай. В память об этом происшествии хончийский бий Мал назвал реку именем Ладжа. А от мензеля Ладж ехали к мензелю Сузбай на реке Сузбай, от нее - к мензелю Тура на реке Тура, от нее - к мензелю Тагыл на реке Тагыл, основанному сыном Мала бием Тагаем. От Тагыла ехали к Чильбя-су, на которой был мензель Кунгур, что на хонском языке означало “Ночлежный двор”. А отсюда уже по Чулману и Агидели ехали к Болгару...
79

От Сюрхота ездили также к Мэнхазу, а оттуда - к реке Ени-су, где живут народы дюди и тойма. А бии дюди и тоймы Касан и Кулян приезжали к Габдулле Чельбиру и даже сражались против Сып-Булата. Они говорили, что за их землей находится огромный лесной край Дингез. Он получил это название потому, что за ним находится бескрайнее море, на берегу которого живут соплеменники хонов - имэнцы. Бии говорили, что им ехать до этого моря ближе, чем к Болгару, но путь этот невероятно тяжел и ехать по нему рискуют редко и немногие. Кроме этого их люди не стремятся ездить туда потому, что имэнцы после ухода хонов были порабощены жестоким народом мэнкул и пребывают поэтому в самом жалком состоянии. Это племя поклонялось раньше доброму многорукому божеству “Мэнкул” и поэтому было благочестивым и получило его имя. Но затем приняло христианство и стало злобным. И они говорили еще, что это большое счастье, что они подчиняются Булгару или, на их языке, Вару, ибо мэнкулы опасаются булгар и поэтому не переходят Дингезский лес...

И когда я все это читал и слышал - наряду с рассказами о схватках ради овладения троном, я всегда удивлялся тому, как маленькая стычка в Эчке Булгаре отражается на состоянии всей громадной нашей Державы от Кумыка до Дюди. Вот и зимой 930 года судьба империи решилась в ничтожном столкновении горстки субашей и казанчиев... в округе Улем, куда пришел из Буртаса Газан для наказания Бырака и его сына. Поборы и насилия уланов царя восстановили против них поголовно всех. Довершил дело роспуск каном большинства своих уланов на разорение мятежного округа. Это было неосторожно и вызвало всеобщее возмущение. Проведав о том, что Газан с немногими джурами расположился в ауле неподалеку от лагеря повстанцев, Бул вышел из своего укрытия и ночью атаковал кана. Повстанцы были необычайно преданны своему вождю за то, что он объявил их субашами. Они беспощадно перерезали захваченных врасплох уланов и обезглавили самога Газана, прежде чем Бел остановил их. С той поры аул этот, а потом и город стали называть Шонгытом...

Получив известие об этом, Микаиль, бывший уже в Бандже, отправился в Болгар и немедленно был поднят на трон. Абдаллах, занявший пост везира, предложил кану вернуться к законодательству Алмыша и избегать столкновений с игенчеями-булгарами. Ялкау учел эти советы, но предпочел не ссориться и с казанчиями. По его распоряжению все игенчеи Внутренней Булгарии объявлялись субашами, из которых одни должны были платить налоги государству, а другие - на содержание 20 тысяч джур трех провинций Буляра. Принтом казанчиям передавались в наследственное владение нур-суварские и болгарские земли на Горной стороне, населенные сербийскими и арскими игенчеями-язычниками. Только некоторые части Горной Булгарии, захваченные булгарскими игенчеями, объявлялись субашскими и чирмышскими районами. Возмущенным казанчиям Эчке Булгара кан заявил, что в случае их сопротивления реформе он оставит их один на один с игенчеями, и те поневоле подчинились. Була Ялкау простил и назначил катавылом Булярской крепости, которую он строил вместе с отцом, так как Бырак, приняв ислам и имя Амир, вскоре скончался. Из уважения к отцу Бел-Су-баш также принял ислам и имя Нуретдин. Он быстро завершил дело и на старости ввел в заблуждение своих детей рассказом о происхождении названия “Буляр” от его имени... Так писал Мохаммед-Гали со слов бека Газана - потомка Була...

Абдаллах, довольный реформами, посвятил кану свой дастан “Кисекбаш”, который стали называть и “Кисекбаш китабы”. Бакир же, как писал тебир, относился к Микаилю с нескрываемой враждебностью, и поэтому к сеиду отовсюду стекались с жалобами казанчии. Несмотря на то, что кан повелел всем алпарам (рыцарям)-булгарам отрезать косы в наказание за гибель Газана и сурово подавил сербийских и арских повстанцев, примкнувших к Белу и объявленных виновниками гибели Хасана, все же Ахмед ибн Фадлан объявил его “царем язычников” и на тайном собрании призвал казанчиев поставить во главе государства более достойного человека. Ходили слухи, что он не прочь был утвердить на троне собственного сына Насыра или себя, и даже повелел отчеканить монеты с именем своего рода Бармак. Сын Аскала Кермек донес об этом Микаилю, и тот незамедлительно явился в Нур-Сувар вместе с отрядом бека Амира. Столкнувшись на мосту с одним из казанчиев - сыном Джулута Ахмедом, не пожелавшим уступить ему дорогу, Бел-Субаш сбросил его в ров и вселил ужас в сердца всех вельмож. Охромевшего после этого улана стали звать Аксак-Ахмедом. Микаиль же прямо на коне въехал в мечеть “Hyp”. Сеид закричал, чтобы кан немедленно покинул мечеть, а когда тот отказался, ударил его коня плетью. Бул со своими булярскими джурами, ненавидевшими казанчиев, тут же скрутил сеида и, по приказу Ялкау, бросил его в зиндан в лошадиной сбруе в наказание за оскорбление коня. Там злополучного Бакира издевательски кормили сеном, и вскоре он умер. Часть нур-суварских купцов, поддерживавших сеида, кан выселил в Рази-Субу, и этот город марданцы стали насмешливо называть Суваром...
80
81

Дела внутренние не позволяли Микаилю быть внимательным к делам внешним, и Моджару удалось поставить беком Кара-Булгара сына Алмыша Мала вместо верного Булгару Рыштау. Однако затем сын Абдаллаха Мамли съездил в Хорысдан и склонил Мала на сторону капа. Угрожая зажать Хазарию с двух сторон, старик Абдаллах добился от Моджара согласия платить дань Булгару и принять капского посла - своего сына Мамли.

Это встревожило хорасаиских эмиров, стремившихся прибрать Хазарию к своим рукам. Чтобы досадить Саманидам, Балтавар потребовал от них прекращения взимания пошлин с булгарских купцов, а 'когда получил отказ, то велел взимать такие же - с хорезмийцев...

В 943 году Микаиль послал джирского улугбека Хума с флотом на Гурджу, и в этом походе наши погромили Итиль и Алаберде. Но кан не дождался возвращения флота, став жертвой своей страсти к праздникам. Мамли, продолживший “Хазар тарихы” своего отца Абдаллаха, замечает, что Ялкау был участником всех народных увеселений и забав. В ноябре он отправлялся смотреть ощипывание гусей. В декабре он с парнями штурмом брал ледовый “Девичий город”, в котором защищалось сорок девушек во главе со своей “царицей”, и даже сражался в поединках. В науруз он праздновал каргатуй, в апреле - сабантуй, после сева - чиллек. В джиен он лез в воду и рознился с девушками, словно подросток. В августовском янгыр боткасы он руководил жертвоприношением белого быка, первым съедал белую рыбу и опять закапчивал обливанием с девушками. Осенью, после того как собирался урожай, уплачивались основные налоги, кан устраивал возле Болгара кызлар эчкене в честь приношений ему от устроителей свадеб. И вот в 943 году, подвыпив на таком кызлар эчкене, Ялкау решил участвовать в скачке. На полном скаку конь его споткнулся, и кан упал и разбился насмерть. О том, почему это случилось, говорили разное. Одни - потому, что кап сел на белого жертвенного коня, которого из жалости к нему не принес в жертву в джиен. Другие - потому, что Микаиль велел уморить сеида Бакира в конской сбруе...

Глава 13. Царствование кана Мохаммеда

После кончины Ялкау Микаиля Балтавара, любившего называть себя также и Арсланом, на трон подняли его сына Мохаммеда. Новый кан ненавидел дела управления и предпочитал им различные утехи - охоту, гаремные наслаждения, пирушки. Джиеиы он превратил в увеселительные поездки, во время которых брал в нос тель самых красивых женщин и девушек. Так как сын Бакира На сыр, ставший сеидом и везиром, воспротивился проявлениям камского любострастия в мусульманских селениях, то Мохаммед предпочитал путешествовать по языческим. Казанчии поощряли распущенность капа и поэтому очень скоро составили все его окружение. В благодарность за поддержку Мохаммед снял с них налоги и возложил их на субашей и аров. Но казна не пополнялась, ибо ее средства пожирались затеями капа и его окружения, неистощимого па выдумки новых увеселений, и целой армией чиновников. Государственные дела быстро пришли в упадок, ибо кан не занимался ими совершенно, а Насыр, получивший бразды правления, был озабочен лишь содержанием своих доверенных людей и царского двора. Ненасытные чиновники бесчинствовали по всей стране, и некому было оказать сопротивление их вымогательствам сверх и без того высоких налогов и дани, ибо стойкие в честности управители бежали кто куда, а оставшиеся также стали лихоимствовать.

Между тем Юсуф при помощи кара-булгарского войска Мала овладел хазарским троном вскоре после похода Хума, а хакан Алан с сыном -мусульманином Даудом бежали в Булгар. С разрешения капа они избрали своим местопребыванием Банджу, гуде проживало много хазарских беженцев и был даже балик Хазар. А там еще были балики Кура, Буртас, Арбуга, Баджанак, Самар, Яр, Сабан, Хут... и те башни, которые примыкали к ним, носили их названия. А это был огромный город, в котором уже при Балуке насчитывалось до 80 тысяч жителей. А Хаджи-Омар в своей книге “Булгар тарихы” писал, что Банджа, наряду с Болгаром и Буляром, относится к трем наиболее славным городам Булгарской Державы (Ак Булгар Иорты)... И он добавлял, что в Бандже господствует булгарское наречие с сильной примесью тюркменских слов, характерной для баджанаков и хазар. А Аллах знает, что я сделал все для спасения жителей этого города. Большая часть спасенных ныне благополучно проживает на Кинеле, в городах Яна Самар и Камыш, и не устает изыскивать любые возможности для выражения мне своей благодарности...

Сейчас находятся люди, которые упрекают меня в трусости, в нелюбви к отечеству, жестокости и утверждают, что все мои поступки совершены ради спасения собственной жизни или захвата власти. Но на эти обвинения я отвечу в ином, вечном мире, на суде Всевышнего; ведь из всех булгарских властителей только я выехал на Хон-юлы в ставки Бату и Угятая, чтобы прекратить губительную для мэнхолов и Державы нашей войну. Да, прекращение войны стоило жизни 400 тысяч невинных булярцев и 100 тысяч марданцев, но они погибли по вине людей, желавших полной гибели обеих держав в бессмысленной войне друг с другом.
82
83

Да, я передал нашему союзнику - Мэнхолу совершенно опустошенные войной Саксин и Тубджак или Сэбэр, но в ответ великий кан передал нашей Державе Кортджак с Капом, Булымером, Джуннэ-Калой, Балыном и Джиром, а также Шуд с его озерами, Джукетуном и дорогами, благодаря чему мы стали хозяевами лучшей половины Балына и восточных областей Галиджа...

В Альманском походе с Байдаром и Урдой через Байлак, Альманию и Марубу в Моджар я спас от гнева этих ханов - на свой страх и риск - нескольких кыргызов, переодев их в одежду своих умерших от ран воинов. В походе, будучи почти все время впереди, я в стычках с противником старался не допускать рубки и преследования, ограничивгиюя лишь обстрелом идущего на меня неприятеля и прекращал его тут же в случае его отступления. Через одного пленного я предупредил жителей байлакской столицы Миша-Корык о завтрашнем приступе и позволил им ночью, до подхода мэнхолов Байдара и Урды выйти из города. Не моя вина, что ханы все же обнаружили и изрубили 35 тысяч неосторожно задержавшихся у Миша-Корыка беглецов, а город той же ночью сгорел от оставленного кем-то огня...

Жителей альманского города Бер-Аслап я также честно предупредил о нашем вынужденном приступе с целью добычи всего необходимого на дальнейший путь. Большинство жителей ушло в цитадель, и мои солдаты взяли все без большой крови, с потерей 1 всего 11 человек, и лишь в двух или трех местах обстреляли сопротивлявшихся стражников 10 шереджирами и невольно зажгли рабат...

В битве с миша-корыкским маликом у городка Иглан я был во второй линии своего отряда, когда мэнхолы побежали и оставили моих 5 тысяч булгар и б тысяч кара-булгар один на один с 50 тысячами неверных франтов, альманцев, байлакцев и марубайцев. 1500 неверных - почти исключительно альманцев и франтов - имели вооружение восточных маликов, 5 тысяч - беков, 10 тысяч - уланов, и остальные - джур. Когда мои стрелки обнаружили, что на обычном для поражения расстоянии наши стрелы не наносят вреда неприятелю, я велел уланам отойти за наш лагерь, защищенный несколькими рядами возов, и после единственного успешного залпа стрелков в упор направил свою линию средневооруженных башкортов, байтюбинцев, кара-булгар в копейный удар. Этот удар приостановил неверных, но в начавшейся вслед за этим рубке наши стали шаг за шагом уступать. Я был в самой гуще боя, и Аблас-Хин с Нарыком едва выхватили меня, уже раненого, из под мечей семи байлакских рыцарей и отвели в лагерь. Видя, что удержать неверных средней линией не удастся, я отвел ее за лагерь и поставил по обеим сторонам его свежих уланов и подошедших нам на выручку мэнхолских тюркмен и кыргызов. Неуклюжие, в очень тяжелых доспехах, неверные споткнулись о возы, и наши стали легко расстреливать их со второй и третьей линий возов в упор из обычных луков, а “железные стрелки” предотвращали попытки врага обойти лагерь. Когда трупы врагов превзошли по высоте возы, я велел уланам ударить в копья, и этот удар газиев, наконец, опрокинул неверных. Я с восторгом наблюдал, как от удара тяжелых булгарских копий, привязанных к коням, неверные опрокидывались вместе с лошадьми. Слышал я и крики врагов, разрубаемых топорами бахадиров пополам... Мои взяли в этом бою, в котором не было пленных с обеих сторон, 820 - царских, 3 тысячи - бекских и 6 тысяч уланских доспехов, не считая джурских. Только когда неверные побежали, на поле боя вернулись Байдар с Урдой, чтобы пограбить и добить бегущих...

Когда нуждавшиеся в припасах мэнхолы остановились возле одного из марубайских городов, я, как всегда, стал отдельно от них на приличном расстоянии от города и спас всю свою армию от гибели. В ночной вылазке марубайцы и альманцы покончили с 10 тысячами мэнхолов и Байдаром, и трясущийся от страха за этот просчет Урда с 5 тысячами уцелевших мэнхолов был лишен мною доспехов и поставлен в центре моего войска для его же спасения. Тюркмен же и кыргызов я присоединил к своим бахадирам. Когда два марубайских сардара - убийцы Байдара - Юсуф и Якуб - вздумали преследовать нас, то попали в мою засаду возле взятого мною без боя города... и расстались с головами вместе с 12 тысячами своих воинов. После этого газиям достаточно было показать головы неверных сардаров, жителям марубайских городов - и они без лишних слов вывозили нам все необходимое для продвижения. Только на правом берегу Сулы нас ждала засада 7 тысяч альманцев - но я, предчувствуя ее, направил Аблас-Хина для устроения ложной переправы и со всей армией переправился в ином месте. Аблас-Хин с 200 своих хинцев погиб, но он знал, что это возможно случится, и пошел на это сам. Я отомстил за его смерть, захватив врасплох и перебив всех тех альманцев. Все мои воины въехали в ставку Бату у озера Балатун с копьями, на каждом из которых было по голове неверного... Я вернулся в Булгар с половиной своих воинов, а Бату - с десятой частью своего воинства...

А разве стремлением к власти было то, что в 1242 году я добровольно уступил трон своему сыну и отправился строить Сарай для кыпчакского хана Бату? Я был назначен послом великого кана в Кыпчаке и делал все, чтобы эта область со временем стала частью Державы, как Хазария. Еще при возвращении из Альманского похода по моему предложению в Кыпчаке стали создаваться казацкие войска из анчийцев и кара-булгар, и это я дал им название, ибо они отказались брать угодное мэнхолам прозвище их наемников - “татары”. В будущем это стало бы нашей опорой.
84
85

Сдавшихся мне под Башту и побывавших со мной в Альманском походе тюркмен и кыргызов я переселил в Джалду и создал из них и оставивших румскую службу джалдайских булгар корымское войско, также верное мне.

Я переселял в саксинские города наших людей и всячески препятствовал переселению сюда хорезмийцев, чтобы и эта часть Кыпчака оставалась нашей. На все важные посты в Кыпчаке я старался ставить наших, в том числе саксинцев и тубджакцев... В 1240 году я спас от разрушения мэнхолами, пришедшими мне на помощь, Болгар и помиловал мятежников. Почему же обо всем этом умалчивают мои обвинители? А все это может не видеть только тот, кто намеренно не хочет видеть...

Семья Алана была в Банджо в полной безопасности, чего не скажешь об оставшихся в Хазарии. Куманы Юсуфа рыскали по Хазарии и убивали на место всех возможных претендентов на хаканский престол. Тогда, в числе прочих, был убит в подвластном ему городе мусульманин Мухтасар - сын Моджара и побратим Алана. Это злодеяние вызвало негодование хазарских буртасов и бурджан. Тогда Саманиды, опасаясь присоединения Хазарии к Булгару, сделали хаканом своего ставленника.- сына Моджара Угез-бека или Узбека. Матерью Узбека была дочь тюркменского хана Курука, служившего Самаиидам. Сын этого Курука Гали, получив приказ Хорасана поставить в Итило Узбека, прежде всего выманил с берегов реки Джам или Умбет Алпамыша - верного слугу Булгара. Алиамыш поддался уговорам Гали послужить некоторое время Саманидам, ибо его владения уже не могли прокормить всех из-за умножения тюркмен. С половиной своих людей и со старшим сыном Юнусом Бахтой он ушел к Хорезму, оставив с другой - своего сына Микаиля. В Хорасане Гали тут же обманом схватил Алпамыша и не снимал с него цепей до самой его смерти. А Юнусу он велел вместе с Микаилем воевать с Булгаром. А Юнус и Микаиль приняли в Булгаре ислам. Было это вскоре после воцарения Ялкау на реке Вахте, как велел кап называть реку Шепше по причине обилия на ней диких фрук'Говых деревьев. Поэтому Юнус взял себе прозвище Бахта. Будучи ревностным мусульманином, Юнус в ответ на предложение Гали попытался ударить его палицей, но слуги хана помешали ему. Гали не решился убить Юнуса, ибо саманидский эмир решил сохранить ему жизнь для противодействия слишком усилившемуся Гали. Но в обмен на свою жизнь и жизнь отца и Юнус, и Микаиль принуждены были дать согласие на свое участие в походе на Хазарию под командованием сына Гали Кубара. В 944 году они овладели Итилем и поставили хаканом Узбека, беком при котором стал Кубар. Юсуф с Малом бежали в Кара-Булгар, но ловкий Кубар решил расправиться с ними с помощью Угыра Лачыни. Его послы передали Угыру, что хакан не будет противодействовать захвату Угыром Кара-Булгара, если урусский улубий надумает осуществить это. А в Кара-Булгаре тогда было немало городов - Хорысдан, Хурса, Сэбэр, Харька, Салтау, Чаллы и другие, и Угыр весьма обрадовался представившейся возможности овладеть богатым краем. Для того, чтобы спровоцировать войну с Хорысданом, он потребовал от Мала уплаты им дани. Тот согласился с этим и дал требуемое. Тогда Угыр вновь потребовал с него дань - на этот раз для своей жены Ульджай. Мал внес и ее. Но Угыр со своим балынским войском из шамлынцев явился к Хорысдану в третий раз и потребовал дань уже для своего сына Барыса, посаженного им в Галидже. На этот раз Мал отказал. Началась война, в которой Угыр был взят в плен. Жена Мала, бывшая раньше женой Угыра и бежавшая от него по причине происков Ульджай, велела разорвать улубия на куски и развесить их на дереве. Овдовевшая Ульджай двинулась на Хорысдан с новым балыиским войском из галиджийцев, ибо анчийцы отказались воевать с булгарами. Кара-булгары раскололись: барыны решили продолжать войну с балынцами, а вот каубуйцы во главе с родом Рыштау, недовольные княжением Мала, перешли на этот раз на сторону Ульджай после ее обещания сохранить каубуйское княжение в случае признания ими верховной власти Башту. При помощи каубуйцев балынцы овладели Хорысданом и пленили Мала и Юсуфа. Когда балынцы надели на них цепи,. Мал горько пожаловался Юсуфу: “Поистине, Всевышний может изменить все в один день! Еще несколько месяцев назад я готовился к занятию булгарского трона, а теперь вот потерял и кара-булгарскую кошму и нахожусь в плену у улакцев!”

Ульджай, установив в Хорысдане (который велела называть только “Батавыл”) род Рыштау, вернулась с пленными беками и барынами в Башту. Юсуфа посадили в темницу, а Мала с барынами разместили во Дворе Алмыша и велели эмиру быть истопником в бане Ульджай. Когда бика вошла в баню вместе со служанкой, эмир выгнал девушку вон и огзладел Ульджай, словно дикий жеребец. После этого Ульджай сделала Мала первым урусским беком и держала его вместе с его барынами возле себя и в величайшем почете. Потом наши насмешливо говорили, что эмиру с самого начала надо было сражаться с Ульджай..., а не саблей...

Вскоре к Ульджай прибыли батышские послы от сына Мардана Хаддада и предложили ей выйти замуж за их бека. Мал, почувствовав угрозу своему положению, перебил послов и уговорил' Ульджай начать войну с батышцами силами ненавистных ему галиджийцев и шамлынцев. Галиджийцы и шамлынцы с трудом отняли у Хаддада один из его городов и отказались воевать дальше. Тогда Мал со своими барынами разбил мятежников, а сдавшихся поселил во взятом городе, названном им Улак.
86
87

Но неожиданный случай привел к падению власти Мала. Улъ-джай, опасаясь, что ее связь с эмиром станет известной и вызовет возмущение, велела Малу убить свидетельницу ее греха - служанку. Мал, однако, овладел девушкой и отпустил ее. Между тем она была дочерью одного ульчийского бия, которому все и рассказала. Бий поднял мятеж, требуя, чтобы Мал женился на его дочери. Уль-джай решила воспользоваться этим случаем и удалить эмира из Башту, ибо ее вскоре стала тяготить его и собственная страсть, а также поведение барынов и анчийцев Мала. С одной стороны, она должна была часто прерывать даже советы бояров и приемы послов для совокупления с любовником прямо на тронном месте, с другой - барыны и анчийцы чуть ли не ежедневно затевали драки с балынцами и грабили галиджийских и шамлынских купцов. Поэтому Ульджай велела Малу стать беком той области, и он, легко разбив бия, сел на его место. Бий, однако, остался доволен, ибо Мал предпочел жениться на его дочери. На месте ставки бия эмир построил город, который назвал Хорысданом и установил обычай, по которому его барыны и анчийцы могли взять в жены любую понравившуюся им ульчийскую девушку. Тем не менее Мал все же остался в чести. Сын Угыра Барыс женился на его дочери, а сын Мала - эмир Диу-Барын стал первым урусским бояром...

Взятие Хорысдана было для бека Кубара сигналом к началу наступления на Булгар, который Саманиды также пожелали поставить в зависимость от себя. Впрочем, Хорасан достигал и другую цель - отводил от своих границ наиболее беспокойных ханов этого размножившегося народа. Но и Кубар был не промах: он задумал саблями саманидских тюркмен подчинить Булгар Хазарии, а затем залезть на итильский престол. Война началась с того, что два брата Кубара - Арслан и Шонкар - обложили беллакскую крепость Самар на реке Самар. Давно отвыкшие от такой наглости марданцы наспех и с уверенностью в легкой победе двинулись к Самару во главе с Балусом. У крепости они вступили в жестокую битву, но внезапно были атакованы с тыла и разбиты. К причинам поражения следует причислить также многочисленность неприятеля, робость и нестойкость кыр-баджанаков. Балус пал в бою, а его уцелевшие воины либо рассеялись, либо отступили в крайнем беспорядке и вернулись в Банджу в самом жалком состоянии. После этого последовала осада, закончившаяся тем, что истомившиеся самарцы -все до единого - и мужчины, и женщины, и старики, и дети сели на коней и ушли на Кинель, где основали новый город Самар. Уходили они перед рассветом, когда тюркменов сморил-таки беспробудный сон, поэтому пробились почти все. Но потеря этой крепости открыла огузам ворота для вторжений в Булгар. Аксакалы, суварчии и бии подняли на марданский трон сына Балуса Булата. Новый беллакский эмир попросил Насыра отменить капский указ о повышении в два раза размера дани с Мардана для того, чтобы направить средства на повышение жалованья служилым бахадирам и поднять этим их боевой дух. Но везир от имени кана отказал, и тогда Булат заявил сеиду в величайшем раздражении: “Раз тебе дань на содержание капских шлюх важнее безопасности государства - то получай деньги и не требуй с меня ничего сверх них”. После этого он велел баджанакцам открыть ненаселенные дороги через Мардап к Внутренней Булгарии, и тюркмены хлынули в нее, подобно саранче. Начался настоящий “Тюркменский потоп”, который продолжался 15 лет.

Тяжелее всех пришлось субашам Байтюбинской губернии, и они поневоле взялись за оружие. Однако везир не дал им никакого послабления в налогах, и тогда булярцы стали встречать чиновников так же, как тюркмен. Чиновники, лишившись возможности грабить пограничные районы, напустились на прочие с утроенным рвением, невзирая на отчаянные вопли несчастных игенчеев. Немало субашей бежало из Буляра во главе с Булом, самовольно оставившим свой пост и силой занявшим кашанский губернаторский дом. Прежний улугбек (губернатор) - старик Джакын-Микаиль, тихо доживавший здесь, отдал губернию на разграбление чиновникам и с полным равнодушием слушал стенания игенчеев. Разумеется, субаши, чирмыши и кара-чирмыши с радостью встретили Була и хотели перерезать всю семью Джакына, но новый улугбек милостиво позволил ей удалиться. Насыр устроил ее в Буляре, где его сыновья - вначале Абдаллах, а затем Вахта - были губернаторами. В то же время третий сын Джакына Балак был вали Тухчи. Абдаллах в 947 году удачно отбил набег тюркмен на Байтюбу, и Мохаммед, опасавшийся быть захваченным врагами в собственной столице, поставил его улугбеком Болгара и дал ему личный титул эмира. Это было против воли Насыра, но сеид смолчал. Зато улугбеком Нур-Сувара был его любимец, сын Хасана и приемный сын Мохаммеда Талиб. Когда Габдулла, как губернатор столицы и эмир, стал чеканить монеты со своим именем, то возревновавший сеид тут же велел и своему воспитаннику чеканить монеты. А монеты...

А государственный знак и пломба на товаре назывались джогэн...
89

Белу же везир велел убираться вон, но тот дерзко отказался и предложил Насыру дань с Кашана в удвоенном размере в обмен на свое утверждение. К этому Нуретдин добавил, что в противном случае будет рубить всякого, кто осмелится переправиться на его сторону через Агидель. Сеид, не найдя никого, кто бы рискнул сунуться в Кашан после угрозы Нуретдила, скрепя сердце согласился. Бел легко справился с уплатой, так как население Кашана утроилось за счет прибытия булярцев, и его оставили в покое. Более того... В конце концов Насыр предоставил беку и право назначать своих послов-наместников в северных булгарских провинциях Бийсу, Ура и Байгул для надзора за благонадежностью тамошних улугбеков-тарханов и сбором дани. Брат Нуретдина Джилки, названный так потому, что родился в год Лошади, сам объезжал эти провинции для проверки работы кашанских туджунов. А северных тарханов, по их просьбам и в отличие от южных или внутренних, называли югур-тарханами. Сами югур-тарханы объясняли это тем, что так их называли еще с времен старого Булярского царства хонов. По приказу Нуретдина были построены главные крепости провинции.:. Канкура и Каргадан, бывший центром Ура, куда съезжались северные бии для получения назначений, отчета и передачи “подарочной дани”. А бии с Мосхи и Унджи съезжались в Гусман-Катау на реке Джук-су...

Дата добавления: 2015-06-04