Том VIII 43 страница

Возлюбленнейшие отцы, сиротеющие чада великого старца! Еще плавая в житейском море, еще сетуя вне безволного приста­нища, вы заповедали моему ничтожеству составить для некото­рого утешения скорби вашей жизнеописание того светила, кото­рое руководило вас на бурном потоке законопреступного мира. Желание ваше достойно похвал, исполнение оного для меня весь­ма затруднительно. Недоумевает младоумная мысль моя, и тре­пещущее перо едва ей повинуется. Не дерзнул бы я, беспрерыв­ный грешник, говорить о том, кто был отцем отцев, если 6 не убо­ялся нарушить законы святого послушания. Да движут пером моим ваши молитвы и благословение! Опираясь на них, с радост­ным страхом и глубоким благоговением осмеливаюсь приступать к описанию жизни, добродетелей, подвигов, коими сей мужествен­ный витязь невещественной брани восхитил Небо.

Недостойный писатель жития достойнейшего просит христо-любцев читателей простить недостатки убогого труда его: деяния мужа святого, изображенные пером страстным, теряют часть кра­соты своей и силы. Так алмазные струи ключевых прохладных вод, сочащиеся из кремнистой скалы, протекая потом по тинис­тому илу, заражаются неприятным оного запахом и вкусом.

Изыдем смиренными и простыми словами вслед блиставше­го смирением и простотою Феодора, не сводившего слезящих очей во все время своего течения по тесной стези евангельского жительства с неподражаемого Подвигоположника верных, дра­жайшего Спасителя и Господа Иисуса Христа, не имевшего где главу подклонить и заповедавшего нам от Него самого учиться божественному художеству высокотворного смирения.

Сын родителей благочестивых, Феодор увидел свет в Кара-чеве, уездном городе Орловской губернии, в 1756-м году по воп­лощении Бога Слова. Отец, которого он лишился в младенчес­ком возрасте, был из купеческого сословия, мать — из духовно­го. Сирота-отрок был отдан родительницею в дом карачевского протопопа для обучения грамоте и пению. Скоро обнаружил он пылкие способности быстрыми успехами, в особенности блис­тало в нем необыкновенное дарование к пению, соединенное с превосходным голосом. Между тем как повторял он церковные песни чувственным языком, язык таинственный сих песнопе­ний неприметно проникал в его сердце. Сердце отрока, младенчествующее злобою, не засоренное еще страстями, удобно ра­створяется для приятия Божественных впечатлений. Изучение грамоты вручило ему ключ сокровищниц, хранящих крупный жемчуг мысленных приобретений человечества, — говорю о кни­гах Священного Писания и отеческих. Добрые дела, послуша­ние, простота, полезное чтение, самое время воспитывали в Феодоре то мудрование и те чувства, которыми долженствовал он возблагоухать на жертвеннике благочестия.

Из дома священнического возвратился он уже юношею в дом родительницы. По ее требованию начал упражняться в торгов­ле, завел лавочку в Карачеве и в сем занятии проводил около двух лет. Но сердце, познавшее вкус духовной сладости, не мо­жет примириться с мечтательною, обманчивою суетою. Принуж­денный насильственно к образу жизни, противному его наклон­ностям и мыслям, Феодор воздыхал во глубине души своей о тихом безвольном пристанище. Начало составляться в уме его намерение покинуть мир и восприять легкое бремя иночества. Несильный противиться справедливым требованиям совести, сердечному чувству, которыми человека призывает обыкновен­но Сам Бог, он оставляет родительский дом, ночью уходит из Карачева, не открыв никому своей цели, устремляется к Пло-щанской пустыни, лежащей от Карачева в 80 верстах, в ней со­крывается от козней многопопечительного мира.

Площанская пустыня, управляемая тогда добродетельным и довольно искусным старцем Серапионом, украшалась и бла­гонравием братии, и стройным чином церковного богослуже­ния. Здесь юный Феодор вступил в тризну иноческого послу­шания, дабы наружным рабством купить внутреннюю свобо­ду, наружным уничижением обработать внутреннее, душевное благородство. С послушанием старался соединить терпение, которым скрепляется и связывается все здание добродетелей! Терпение основал на смирении. По прошествии недолгого вре­мени родительница узнала, что сын ее живет в Площанской пустыни. Она спешит в сию обитель, исторгает юношу из объя­тий спокойной монастырской жизни и ввергает его в поток мирской молвы и соединенных с нею соблазнов. О любовь плот­ская! Любовь безумная! Недостойна ты святого имени, коим назвал себя Сам Бог: ты, по предсказанию Спасителя, часто вооружаешь ослепленных родителей беззаконным пламенем, и те, кои получили от них телесную жизнь, от них же теряют душевную и истинную.

Снова Феодор возвращается в лавочку — и снова чувство высоких желаний волнует его душу, снова, пользуясь темнотою ночи, бежит из дома, из города и достигает монастыря, извест­ного под названием Белых берегов, тогда еще малозначащего. Из Белых берегов отправляется опять в Площанскую, и опять из оной похищается насильно матерью, распаленною желанием подружить его с миром, желанием едва ли естественным!

Утомленный толикими препятствиями, думая, что его пред­приятие воинствовать в мысленном воинстве не угодно Богу, Феодор хотел по крайней мере не лишиться сладостных, живо­творящих заповедей Господних; хотел, держась за оные как за нить, выйти из лабиринта мирской жизни и мечем деяния зак­лать чудовище, пожирающее всех, кои блуждают по сему лаби­ринту, не руководствуясь златосияющею нитью заповедей Хри­стовых. Его ворота были отворены для странников, нищий не отходил от окна его, не обрадованный подаянием, больные уте­шались его состраданием и услугами; враги не могли сказать, чтобы за зло платил он злом; свободное время от домашних за­нятий посвящал чтению, сладчайшее имя Иисусово старался лобызать непрестанно и устами и мыслию.

Но человек подвержен переменам: колеблется не одна моло­дость, ветреная, пламенная, колеблется и старость, гордящаяся постоянством и опытностию, часто мнимыми. Лишенный тиши­ны пустынной, лишенный наставления старцев, обуреваемый не­престанными соблазнами, разжигаемый нестройный вожделе­нием юностного тела, Феодор начал омрачаться мыслями преступными, мало-помалу вкрались в его сердце сладострастные чувствования — он пал.

Приступим к трогательной и наставительной повести его тяж­ких поползновений. Укажем род беззаконий, в котором он ле­жал, и познаем великое могущество покаяния, когда увидим его на высочайшей степени добродетелей. Кораблекрушение пра­ведника, — говорит божественный Златоуст, — соделывается пристанищем грешнику: когда праведник упал с небес, то и я уже не отчаиваюсь в моем спасении. Изувеченные ранами вои­ны сподобляются от царя особенных почестей, так и подвижни­ки умственной брани получают блистающие венцы, когда они являются пред лице Царя царей, обагренные кровию своих па­дений, сими самыми падениями победив посредством покаяния победителя их диавола.

В то время как Феодор продолжал упражняться маленькою торговлею своею, открылось в их городе выгодное приказчиц­кое место. На оное приглашен был юноша, благоразумный и лов­кий. Хозяин дома скончался; его вдова, женщина целомудрен­ная, но простодушная и лет преклонных, не могла сама входить в управление дел — вручила оное Феодору. В сем-то доме рас­простерты были сети, в коих запуталась нога его: вдова была матерью четырех взрослых дочерей, прекрасных собою. Феодор, увлеченный преступною страсти ю, погряз в беззаконное смеше­ние сперва с старшею, потом с младшею сестрою. Долгое время валялся он на порочном ложе распутства, — сладострастие зак­рывает умственные очи человека. Наконец, желая прикрыть свои греховные раны, соединился браком с младшею сестрою.

Но узел преступлений сим не развязался, просыпается в нем совесть, узнает он цену потерянных им сокровищ, сердце его уяз­вляется желанием возвращения оных. Он начинает посещать с прилежанием храмы Божий, отворяет для странников и монахов двери гостеприимства — словом, удваивает старание о исполне­нии по силам всех обязанностей христианина. Но свет, прежде в нем сиявший от послушания иноческого, не получал прежней чистоты своей. Проникнутый глубокою печалию, Феодор приме­чал во всех делах своих большие недостатки, примечал, что мир рассыпал повсюду препятствия к жительству богоугодному. Не сильный переносить тяжкую язву скорби о потере утешительных чувств, не находя никаких отрад в суетных занятиях, решается оставить отечество, имение, супругу, младенца-дочь и, обнажив­шись всего, снова вступить в поприще, коего приятности он уже испробовал. Утаивая истинное намерение, открывает подружию своему, что хочет побывать в Киеве и поклониться мощам препо­добных отцев печерских. С ее согласия отправляется в сей город, взяв с собою четыре рубля с полтиною денег, там предает себя молитвам угодников Божиих, потом поспешно спускается к гра­ницам России с Польскою Подолиею, переходит оные и устрем­ляется в Молдавию, в которой сиял тогда великий светильник — старец Паисий, архимандрит Нямецкого монастыря.

Сей монастырь лежит ниже Ясс, в 120 верстах от оных, при подошве Карпатских гор. Под ведением о наго было тогда около 700 человек братии. Чин церковного богослужения и душевное окормление монашествующих находилось в цветущем состоя­нии. Иго нечестивых турок и нищета много помогали к успехам по внутреннему человеку. К сему воинству, руководимому пре­мудрым вождем Паисием, захотел причислиться Феодор. Архи­мандрит находился тогда уже в болезненном состоянии и почти никуда не выходил из кельи. Феодор умолял приближенных, чтоб его приняли, но получил отказ. Ему представляли много­численность братии и недостатки монастыря в доходах. Юный странник находился в крайности — деньги, взятые им из Рос­сии, истратил, летнее платье, в котором вышел из Карачева, об­ветшало от путешествия. Наступала зима. Далеко зашедший в чужую сторону, лишенный всего нужного, отвергаемый прибли­женными старца, он просил их, чтобы по крайней мере допусти­ли его принять благословение Паисия. Сие ему позволено. Он предстал лицу земного ангела; Паисий, видя рубища и отчаян­ное положение юноши, зарыдал от сострадания, утешил его сло­вами, сильными любовию, и причислил к своему богоспасаемо­му стаду. С того времени святый муж сей строго запретил, чтоб впредь никому не отказывали без его сведения. Обрадованный Феодор был отведен в хлебню, порожней кельи не было. Для откровения помыслов и душевного назидания, врученный ду­ховнику старцу Софронию, исповедал пред ним по обычаю той обители все грехи, соделанные им от самой юности, и был отлу­чен на пять лет от приобщения святых Христовых Тайн. Про­ведши несколько дней в хлебне, в одну ночь видит он во сне мно­жество людей, как будто приуготовленных ко истязанию, в чис­ле их был и он. Пред ними пылал обширный огонь, внезапно явились некоторые необыкновенные мужи, похитили его из сре­ды множества и ввергнули в пламя. «Отчего, — начал он раз­мышлять, — из толикого народа я один брошен в сей свирепый огнь?» — «Так угодно Богу», — отвечали мужи. Проснувшись, рассказал видение сие старцу и получил от него ответ, что сие пламя предзнаменует пламя искушений, долженствующих его постигнуть на поприще иночества.

Из хлебни Феодор поступил в послушание к строгому старцу, имевшему присмотр над монастырским пчелами. Здесь таскал на своих плечах ульи, очищал лопатою землю и исправлял подобные сему тяжелые работы, для него необычные. Какое перо возможет описать терпение, с которым переносил он подвиги телесные и уко­ризны начальника, непрестанно укоряя самого себя и питая сми­ренную мысль, что пожинает должные наказания за многочислен­ные грехопадения свои! Пот трудов, чаша бесчестий непрестанно им вкушаемая, собственное желание смирения рождали в нем по­степенно болезненное чувство плача. Блаженная печаль сия сокру­шающая сердце, растворяла молитву его особенною силою. Иисус, призываемый глубокими воздыханиями и нелицемерным созна­нием немощей, мало-помалу очищал его ум, разгонял мрачность страстей и возвеселял вопиющего к нему ученика странными и сладостными ощущениями, коих никогда не вкушала гортань ми­рянина, погребенного в житейских попечениях.

Протекло около двух лет. За непорочность жизни отставили его от пчеловодства и сделали помощником в просвирне, нахо­дившейся в монастыре Секуле, зависевшем от Нямецкого и ле­жавшем в 12-ти верстах от онаго. Не будем говорить подробно о трудах его в сем послушании, перейдем к обстоятельствам, кои­ми возвел его Бог на высоту добродетелей.

В пустыни, на потоке Поляна Ворона, в пяти верстах от скита того же имени жил старец Онуфрий, украшенный не одними се­динами преклонных лет, но и сединами божественной премудро­сти. Россиянин, уроженец города Чернигова, из дворян, Онуф­рий возлюбил Христа с самых мягких ногтей своих. Ради Христа юродствовал он в юности шесть лет, ради Христа оставив юрод­ство, удалился в Украину с другом своим палатным иеромонахом Николаем, и там, приняв ангельский образ, проходили они царс­кий путь умеренности и взаимного совета. Обрадованные слухом о высоких достоинствах Паисия, они переселились из Украины в Молдавию и вручили себя великому старцу. Напитавшись чис­тою пшеницею его наставлений, получили благословение посе­литься в пустыне на вышеупомянутом потоке и насыщаться там потоками божественных умозрений.

Феодор, находясь в просвирне, более и более упивался внут­ренним чувством умиления и горячности. Человек чем более питается духовною пищею, тем более алчет оной. Сие самое слу­чилось с Феодором. Юный инок представляет на суд старцу Софронию желание свое строжайшей пустынной жизни и про­сит благословения послужить престарелому и ослабевшему уже в силах Онуфрию. Одобренный Софронием, он объявляет по­мысел свой великому старцу. Паисий с восторгом благословля­ет его намерение и отправляет к Онуфрию.

Здесь Феодор вступил в совершенное и подробное послуша­ние. Отсекая волю пред своим старцем, искусным и святым, ис­поведуя ему все помыслы, он постепенно умирал миру и, совле­каясь пристрастий, сей мрачной одежды ветхого человека, обле­кался в светозарный хитон нового — в блистающее святостию бесстрастие. Блаженное древо послушание произрастило для него свой обычный плод — христоподражательное смирение. Смиренного, — говорит Л ествичник, — обогащает Бог даром рас­суждения; возблагоухал оным обильно и Феодор, смиренный не наружностью, — сердцем. Три подвижника сии: Онуфрий, Ни­колай и Феодор, — имели прекраснейший обычай ежемесячно причащаться Пречистых, Животворящих Христовых Тайн, и тем более очищались, просвещались, укреплялись к духовным тру­дам и разжигались божественными желаниями. Онуфрий и Ни­колай жили как братия; при дверях Онуфрия, обиловавшего рас­суждением, стекались толпы удрученных недоумениями. Нико­лай внимал себе и, в глубоком безмолвии испытывая помыслы своего сердца, жертвою чистоты служил Существу чистейшему; Феодор проходил то делание, которое святые Отцы поставляют наряду с исповедничеством — святое послушание. Кажется, мож­но без ошибки сказать, что сии три земные ангела не только трой­ственным числом, но и самым жительством сияли во славу жи­вотворящей Троицы-Бога. Не буду говорить о их терпении, кро­тости, воздержании, повесть соделается слишком пространною! Довольно упомянуть о единой царице добродетелей, о той доб­родетели, именем которой назвал себя сам Господь — о святей­шей любви. Ее узами драгоценными соединялись сии три небес­ные человека воедино с Богом и друг с другом, горя ее пламе­нем, усердно и радостно носили немощи немощных и отвергали всякое самоугодие. Николай и Феодор забывали себя, услужи­вая немощному телом Онуфрию, употреблявшему от болезни самую легкую пищу, и то в весьма малом количестве. Онуфрий забывал свою слабость, смотря на их крепость, и возвращением собственной своей не мог бы восхищаться столько, сколько вос­хищался ею. Нельзя не признаться, что посреди них обитал не­сказанно сладостный Иисус по неложному обещанию Своему Своею силою и заповедями. За согласие и единство их жизни в одно время посещены они были и искушениями, кои ясно засви­детельствовали благоговение к ним Владыки, сказавшего: Его же люблю, наказую. Однажды Феодор пошел в скит для таинства ис­поведи и святого причащения. В отсутствие его во время самого всенощного бдения напали на их пустыню разбойники и, похи­тив малое количество съестных припасов, находившихся в келье, возложили преступные руки насилия на двух старцев и оставили их израненными, едва дышащими. Феодор, возвратившись, уча­ствовал в их язвах состраданием и ревностными услугами. Мало-помалу начали возвращаться им силы. Тогда Феодор поражен был болезнью, которая поставила его на край гроба. Но Бог сохраняет дни праведника для пользы грешников.

Приближается новая печаль — кончина старца Онуфрия. За двенадцать часов до смерти открылись его сердечные очи. Яви­лось судилище прежде того решительного судилища, которое встречает всякую душу, излетевшую из тела. Истязуемый пра­ведник существами, невидимыми для его товарищей, томился и давал ответы, из которых ясно виделось, что строгое суждение недостатков человеческих было причиною сего страшного истя­зания. Впрочем, нетленная глава и перси свидетельствуют о его несумненном спасении и святости.

Преставление Онуфрия воспоследовало весною в марте ме­сяце. Предав земле священные остатки отца своего, Феодор про­должает жить с Николаем. Но пустыня, лишенная Онуфрия, не казалась уже для него столь любезною, ему попущено было уны­ние, вероятно, чтоб светильник не оставался под спудом. С со­гласия Николая он оставляет пустыню, в которой жил пять лет со старцем Онуфрием и полгода с Николаем, получив заповедь от сего последнего по прошествии зимы приехать за ним и взять его с собою в Нямецкий монастырь.

Феодор, принятый с радостию архимандритом Паисием, на­чал проходить различные монастырские послушания: перепи­сывал книги святых Отцев, переводимые Паисием с еллино-гре-ческого языка на славянский, пел на клиросе, коего впоследствии сделан был уставщиком. С сих пор начала его преследовать за­висть, и преследовала до гроба. По прошествии зимы, получив благословение великого старца, отправляется в пустыню на по­ток Поляну Ворону, оттуда берет смиренного и безмолвного Ни­колая и вместе с ним возвращается в монастырь. Снова Нико­лай и Феодор начинают жительствовать в одной келье и наслаж­даться взаимною любовию, коею узел завязан был Христом. Недуг и глубокая старость начала поедать телесную силу Нико­лая. Уже нога его не двигалась с одра болезней, хлад смертный оледенил его члены. Феодор растворял свои недра и жаром соб­ственного тела согревал оцепеневающее тело духовного друга, покрывал горящими лобзаниями его уды, освещенные чистотою девства и обильным огнем божественной благодати. На руках Феодора скончался великий Николай, и мощей его не дерзнуло коснуться тление.

Феодор пребывал в Нямце до 1801 года. В продолжении сего времени увидел он кончину высокого житием Николая, увидел кончину и знаменитого Паисия. Преемник сего последнего в правлении монастырем, согбенный летами, лишенный зрения старец Софроиий, приближался также к закату дней своих.

Между тем на престол Российский взошел Александр Благо­словенный, милостивый манифест, им изданный, дозволял сво­бодное возвращение в отечество бежавшим из оного.

Софроний, видя расстройство монастыря своего, побуждае­мый некоторым особенным предчувствием, советует Феодору пользоваться монаршею милостию и возвратиться в Россию. Феодор, любитель послушания, немедленно оставляет Молдавию и является в пределах страны отечественной, облеченный в великий ангельский образ (схиму) старцем Софронием, и неся с собою благословение сего добродетельного мужа, питавшего к нему любовь необыкновенную.

По пришествии в Россию он является архиерею Орловской епархии и по желанию сего пастыря избирает местом жительства Чолнский монастырь. Здесь занимался устройством церковного богослужения, копал пещеру, здесь, что всего важнее, начал уде­лять ближним от тех сокровищ, коих он соделался обладателем во время пребывания своего в Молдавии. Но злоба не может смот­реть равнодушным оком на добродетельного; скоро восстала она на Феодора, который избегая зависти, оставляет Чолнский мона­стырь и переселяется в Белобережскую пустыню, коей строите­лем был иеромонах Леонид, несколько времени живший при нем в Чолнском монастыре и питавшийся манною его учения. Но и здесь не сокрылся от зависти; ибо непрестанно возвышался ду­ховным совершенством, не имеющем пределов высоты, по сказа­нию духоносцев. Изнемогло бы слабое перо мое, если бы захотел я описывать подробно все деяния его; недостало бы выражений, если б захотел выразить его великое достоинство! Беспрестанно стекались в его келью братия, отягченные бременем страстей, и от искусного врача сего получили цельбоносные пластыри для душевных язв своих. Не сокрыл он от них драгоценного жемчуга, хранимого в уничиженной наружности послушания, о коем уз­нал он не одним слухом чувственных ушей — слухом дел. Не по­грузил пред ними в неизвестность таинства о частом и стеснен­ном призывании страшного имени Иисусова, коим христианин испепеляет сперва терние страстей, потом разжигает себя любовию к Богу и вступает в океан видений. Сострадая душевным не­мощам ближних, Феодор сострадал и телесным их болезням. В Белые берега занесена была горячка. Ею заразились многие ино­ки. За ними ходил и им прислуживал милосердый, любовный схи­монах, сей ревностный поклонник животворящих заповедей Иисусовых. Но и его сломила болезнь. Он пришел в большую слабость, уже девять дней не вкушал никакой пищи, все думали, что наступил для праведника час смертный. Внезапно онемели в нем все чувства, отверстые глаза оставались постоянно в одном и том же положении, дыхание чуть-чуть было заметно, в членах прекратилось всякое движение, уста осветились райскою улыб­кою, и нежный яркий румянец заиграл на его ланитах. Трое су­ток[450] пребывал он в сем необыкновенном исступлении, — потом очнулся. Прибегает строитель: «Батюшко! Ты кончаешься?» — -«Нет, — отвечает Феодор, — я не умру, мне это сказано; смотри, бывает ли у умирающих такая сила?» — И с сими словами подал ему руку. Прибегает его любимой ученик. — -«Я почитал тебя ве­ликим, но Бог показал мне, что ты весьма мал», — сказал ему Фе­одор. Потом, увлекаемый и укрепляемый внутренним божествен­ным жаром, встает с постели, и в одной срачице, опираясь на кос­тыль, поддерживаемый учениками, спешит на помощь ближним, о коих, вероятно, он известился во время своего исступления. Не­возможно рассказать подробно всего, что было ему открыто, чув­ственный язык не может изображать с точностью предметов ду­ховных, изображает их наиболее иносказанием. Также позволено будет заметить, что многие лица, коих касались его видения, еще и теперь наслаждаются временною жизнью, призываемые продол­жением оной к покаянию.

За несколько дней до болезни однажды вечером, когда он при­мирял некоторого ученика своего с настоятелем, почувствовал в сердце необыкновенное утешение, и будучи не в состоянии выдержать сладость оного, стал намекать о высоких чувствова­ниях своих отцу Леониду. Самая болезнь его имела странный ход: во все время оной Феодор был в полном рассудке, обильное внутреннее действие молитвы обнаруживалось на лице; примет­ны были только в теле жар и большая слабость. Когда он высту­пил из самого себя, то явился некоторый безвидный юноша, ощущаемый одним сердечным чувством, и повел его узкою сте­зею в левую сторону. -«Так, — говорил смиренномудрый Феодор помыслом к самому себе, — я уже скончался, неизвестно, спа­сусь ли или погибну?» — -«Ты спасен», — ответствовал ему глас. И вдруг некоторая сила, подобная стремительному вихрю, по­хитила его и перенесла на правую сторону. — -«Вкуси сладость райских обручений, которые даю любящим меня», — вещал ему невидимый глас. — С сими словами ему показалось, что Сам Спаситель наложил десницу Свою на его сердце, и он был вос­хищен в неизреченно приятную обитель, совершенно безвидную, неизъяснимую словами земного языка. От сего чувства перешел он к другому, еще превосходнейшему чувству, и потом к третье­му, кои, по его собственным словам, сам он мог только помнить сердцем, не мог понимать умом. Потом увидел церковь, и в ней на правой стороне близ алтаря шалаш, в коем было пять или шесть человек. -«Для сих людей отменяется смерть твоя, для них ты будешь еще жить», — сказал мысленный глас. Тогда открыт был ему духовный возраст некоторых его учеников. Наконец, возвестил ему Господь те искушения, которые должны обуревать вечер дней его. Он видел даже лица, устремившие впослед­ствии против него свою злобу. Но божественный глас уверил, что корабль души его ничего не может пострадать от сих свире­пых волн, ибо невидимый Правитель оного есть Христос.

В короткое время без лекарств обновилось здоровье старца. Желая более уединенной и безмолвной жизни, он объявляет желание свое настоятелю и братии. Они устраивают ему келью в лесу в двух верстах от обители, в коей начинает жительство­вать Феодор вместе с добродетельным иеросхимонахом Клеопою; в скором времени присоединился к ним отец Леонид, сло­живший с себя достоинство строителя. Но не может укрыться град, стоящий на вершине горы: скоро слава о великих достоин­ствах схимонаха Феодора разнеслась повсюду, беспрестанно тол­пились при дверях его кельи многочисленные посетители и на­рушали безмолвие пустынножителей. Феодор и сотрудники его, утомленные молвою, обнажают пред Богом затруднительность своего положения и молят Его, дабы устроил их дела по Своей святой воле, в скором времени является в них сердечное чувство, понуждающее переселиться в северные пределы государства Рос­сийского. Три года постоянно продолжалось сие влечение, и три года не могли они его исполнить делом. Провидение определило Феодору прежде товарищей своих оставить Белые берега. Люби­тель нестяжания, он взял с собою на дорогу только тридцать ко­пеек — подарок Свенского игумена. Зная презрение праведника к деньгам, рожденное крепким упованием на Бога, один из его при­верженных, схимонах Афанасий, вложил ему тайком пятирубле­вую ассигнацию; прошед шестьдесят верст от Белых берегов, он встречает престарелую нищую и отдает ей ассигнацию. Феодор направил стопы свои к Новоезерскому монастырю, лежащему в восточной части губернии Новгородской, коего начальником был тогда знаменитый Феофан. Принятый им любовно, пригла­шенный возобновить пустыню Нила Сорского и жить в оной с своими единомудренными, Феодор получает от него письмо ка­сательно сего предмета к митрополиту Амвросию. Амвросий не согласился на предложение Феофана и послал Феодора в Палеостровскую пустыню, тогда возобновляемую и лежащую на острове Онежского озера, в северной части оного.

Здесь судило провидение сему святому мужу вступить в огнь жестоких искушений, здесь его добродетели, испытанные иску­шениями, воссияли еще светлейшими лучами. Настоятелем оби­тели Палеостровской был некто Белоусов, происхождением ку­пец, купивший сперва дворянство, потом монашество и вместе с оным достоинство строителя. Никогда не знавший послушания, никогда не соображавшийся с заповедями истинного христиан­ства и иночества, Белоусов зарождается завистию к Феодору, начинает притеснять его. Но злобоупотреблением одной строи­тельской власти не мог он насытить своей злобы. Белоусов сши­вает различные клеветы на непорочного схимонаха и с оными является пред митрополитом.

Возвращается строитель в монастырь с приказом от преосвя-щеннейшего, в коем между прочим сказано было следующее: -«Схи­монаха Феодора никуда не пускать, и ни в какие монастырские рас­поряжения не входить. Если ж сделает что непристойное, против­ное своему чину, то лишенный чина, послан будет в светскую команду». Сие прочитано было в трапезе, причем Белоусов запре­тил добродетельному старцу входить в кельи к другим инокам, впус­кать их в свою келью и разговаривать со странниками. «Все сие, -сказал смиренномудрый Феодор,—случилось за тяжкие грехи мои, за мою гордость и за невоздержный мой язык. Слава тебе милосер­дому Создателю моему и Богу, что не оставляешь меня многогреш­ного и скверного, но посещаешь и наказуешь за мои беззакония Своим милосердием и благоутробием отеческим».

Чрез несколько времени Феодор просил позволения подать просьбу в Валаамский монастырь, но получил отказ. -«Видно, — сказал он, — так угодно милосердому Богу: Буди имя Господне благословенно отныне и до века.

Прошло несколько времени и присылается новый указ, в коем было написано: -«Феодора схимника из ворот монастырских ни­куда не выпускать и не допускать ни в какие советы». — -«Мило­сердый Господь мой и Создатель мой, — сказал Феодор, — дай мне и что впредь может случится за мои грехи претерпеть со благодарением и благодушием. Без Твоей помощи не могу сде­лать ничего доброго, дай мне, по крайней мере, отныне поло­жить начало к житию по Твоей святой воле и к люблению Тебя, милосердого Бога моего, Создателя и Искупителя».

Вскоре после сего Белоусов понуждал его выйти из монасты­ря грести сено. -«Не могу выйти по силе указа», — отвечал Фео­дор. Белоусов разгорячился и закричал: -«Я тебя посажу в погреб и буду кормить травой». — -«Как вам угодно, так и делайте, — ска­зал Феодор, — однако верую милосердому Богу моему, только то могут мне сделать, что Он попустит за грехи мои, а что Он попус­тит, того я сам желаю: лучше мне в сем веке быть наказанным, нежели в будущем вечно мучиться».

Два года продолжались притеснения со стороны настоятеля, два года, лишенный одежды и обуви, соплетал себе венцы тер­пения мужественный Феодор. Наконец, видя крайнее, неисцелимое расстройство обители Палеостровской, видя непримири­мую ненависть строителя, он решился явиться митрополиту для личного объяснения. Перемещенный им в Валаамский монас­тырь, начал жить в ските, принадлежащем монастырю сему; од­нако за самовольное отлучение из Палеострова был лишен на год камилавки. Еще прежде его переселились в Валаамский мо­настырь из Белых берегов иеросхимонахи Клеопа и Леонид со многими другими приверженцами отца Феодора. Около шести лет пребывал он в сем знаменитом монастыре и блистающий рас­суждением привлек к себе едва ли не всю братию. Изумленные сим зрелищем, начальные лица монастыря воскипели завистию. Составилось сонмище, подобное преступной синагоге иудейс­кой, предавшей на поносную казнь Сына Божия, и мнимые ва­лаамские святые захотели сорвать с лица земли истинного пра­ведника: исполнитель Божественных заповедей, служащий чи­стотою сердца и правильностью мыслей уму бесконечно чистому, не может быть приятен для рабов безрассудного фанатизма, со­зерцающих в уме своем кумиры гордости, в сердце нестройные волны страстных похотений. Не будем распространять повести об искушениях, понудивших его оставить Валаамский монас­тырь, довольно будет, кажется, если скажем, что тогда сбылись самым делом откровения, виденные им в Белых берегах, сбы­лось и избавление, обещанное ему Спасителем. Удовлетвори­тельность повести запрещается недавностию событий.

Дата добавления: 2015-06-04