КАНДИНАЛЬ 4 страница

- Но и для твоей сестры было недостойно поднимать руку на черкеса-мужчину, особенно своего брата, верно? Ты ведь потерял по закону принадлежащее тебе отцовское имущество и до­лжен был оставить его человеку недостойному... Ведь так?

Ахмет вновь опустил голову в знак согласия.

- То, что случилось между вами было неиз­бежно. Твоя сестра предпочла вмешаться.

Острый и мудрый взгляд имама проникал в самую душу, читая истину. Ахмету захотелось рассказать ему все, как близкому родному чело­веку, умудренному годами:

- Я не мог уже видеть ее после того, что случилось между нами. Но Афуаса всегда была очень упрямой. Отец не одобрял ее выбора, по­тому что у Мухамеда не было состояния, но...

- Она уговорила его. Кроме того, Ахмет, коль скоро у сестры должен был быть небогатый муж, отец знал, что она будет жить дома рядом с ним.

Вновь имам попал в самую точку.

- Он в ней души не чаял, - грустно промолвил Ахмет, понурив голову.

- Если бы отец был жив, он любил бы тебя еще больше. У адыгов не принято проявлять свои чувства к сыну. И если бы ты отправился с ним на войну, как равный...

- Я умею воевать, но почему казаки не оста­вят нас в покое? - воскликнул Ахмет. - Мы держим хозяйства, разводим лошадей. У нас есть хорошая земля, которую нужно хорошо обраба­тывать. Это другая причина моего отъезда. Долж­но же быть место, где адыги могут забыть о бесчинствах этих гяуров...

- Кабардинцы славятся своим авторитетом и дипломатичностью, - согласился имам. - Если где и можно обрести покой, то это в Великой Кабарде. Там тебя, конечно, примут, как своего. Но, Ахмет.., - имам замялся, тщательно выбирая слова.

- Да, Тхамада?

- Прежде всего успокойся, не изводи себя. Твой путь далек и опасен. Я вижу, ты все время предаешься тягостным раздумьям, а от этого тебе только вред. В горах нужно быть все время начеку, а не уходить целиком в себя. В пустынном месте это может тебе дорого стоить.

- Но как добиться этого, Тхамада? Все за­быть? - Ахмет ничуть не был задет словами имама. Он знал, что тот совершенно прав, и очень нуж­дался в его советах.

- Помни, что все совершается по воле Божьей. Во всем случившемся должен быть какой-то смысл, и однажды этот смысл откроется тебе. Все про­исходит в этом мире так, как и должно произой­ти, да славится Аллах.

Ахмет промолчал, разочарованный словами има­ма. Он был еще слишком молод и горяч и не мог мириться с таким фатализмом. Имам тихо рас­смеялся:

- Я хорошо тебя понимаю, сын мой. Знаю, что ты сейчас думаешь: «Ну почему все именно так?» Верно? Но ты ведь знаешь, корова не наступит на теленка. И нам не посылается испы­тание большее, чем мы способны вынести. Так именно Господь заботится о нас.

- Прости меня за дерзость, Тхамада, но я хочу спросить: как же можете Вы говорить такие речи после того, как казаки разграбили вашу дерев­ню?!

Ахмета раздражала эта обреченная мудрость имама, которая как-то не вязалась с тонкостью понимания им этого мира. Имам скрестил руки под полами своего одеяния.

- Опыт научил меня действовать так, как буд­то вера есть, если даже ее нет. По крайней мере, в этом случае есть шанс вступить в бой.

Ахмет ничего не ответил: было ясно, что эти слова - плод раздумий опытного старца, и они вовсе не предполагали ответа. Имам тоже замол­чал, и двое мужчин некоторое время стояли без­молвно, погруженные в свои мысли, пока, нако­нец, кто-то из молодых воинов не отвлек имама каким-то вопросом.

Ахмет был полон решимости продолжать свое путешествие. Он не считал, что отъехал от дома так уж далеко. Ему хотелось увидеть Ошха Махо, гору Эльбрус, и затем гору Казбек, что лежала гораздо дальше к востоку, - он так много слышал рассказов о них у себя на Кубани. Эльбрус был знаменит цветом своих снегов, которые иногда становились красными, как кровь. Это было свя­щенное место, где нарты пили «нарзан» - воду, вытекающую из горы, которая делала их непобе­димыми...

Тот же молодой парень, что ранее здоровался с Ахметом, подвел к нему его оседланную ло­шадь. Это был симпатичный юноша, примерно его ровесник, с классическим профилем, гладко выбритый, с черкесской на широких плечах. Его статная лошадь выглядела нарядной: Под высо­ким седлом красовался яркий коврик, а вокруг шеи вились разноцветные бусы и ленты.

- Привет, кабардинец, - весело сказал он. -Меня зовут Аслан. Мы были бы рады видеть тебя с нами сегодня на охоте. Хочешь немного раз­мяться?

.Ахмет вспомнил совет имама не копаться в собственных переживаниях и сразу согласился. Они охотились на туров - горных козлов - в окрестностях лагеря бжедугов.

Несколько дней прошли в охоте и других при­ятных занятиях. У Ахмета были причины не торопиться. Во-первых, состояние Гази иногда ухудшалось и он лежал без движения. Было бы неблагородно уехать, не дождавшись выздоровле­ния своего друга. Во-вторых, Ахмету хотелось внести свою лепту в благосостояние поселка, помочь выжить приютившим его людям, отблаго­дарить их за гостеприимство. Поэтому он без устали охотился на туров или карабкался вместе с Асланом и другими юношами по скалам в по­исках дикого меда. В доме имама для него по-прежнему накрывали замечательный стол. Каза­лось, что если б у них оставался последний цып­ленок, они отдали бы ему и ножки, и грудку, а сами довольствовались супом из потрохов.

Однажды к Ахмету подошла девушка из тех, что ухаживали за Гази, и, смущаясь, сообщила, что у больного спал жар. Ахмет поспешил к ложу приятеля и нашел его сидящим на подушках в веселом и бодром расположении духа.

- Я слышал, что ты отличный стрелок, - ска­зал Гази. - Здесь, в лагере бжедугов, ничего нельзя утаить. Сразу расскажут. Как пчелы жужжат эти бжедуги... но их болтовня - безобидный нектар безо всяких там злобных жал.

Ахмет улыбнулся:

- А меня тут Аслан развлекал, пока ты тут истории рассказывал...

Гази слегка покраснел.

-...В конечном счете, кажется, мы уложили двенадцать казаков! - поддразнил друга Ахмет, повторяя подслушанные речи.

- Сказки для маленьких девочек.

- Ага, для той, что служила мне в первый вечер... Она твоя возлюбленная?

- Ерунда. Она еще ребенок. - Гази удобно вытянулся на подушках и принялся гладить боро­ду с показным равнодушием.

Ахмет рассмеялся:

- А я слышал, что у нее самое богатое при­даное из всех невест.

Гази вдруг резко повернулся к нему, лицо его было озабочено.

- Слушай, сейчас не до пустяков. Скажи, Ах­мет, ты останешься и будешь с нами воевать?

Ахмет покачал головой:

- Спасибо за честь, Гази. Но мне нужно спе­шить. Погода не всегда будет столь благоприят­ной...

Гази понял, что Ахмета не переубедить. Он поднялся, и все они вместе с Асланом отправи­лись на охоту, как и обычно в эти дни. Горный воздух был свежим, бодрящим. На закате будто ударил легкий морозец, а последние солнечные лучи были уже не такими ярко-золотистыми как осенью.

- Прекрасный выстрел! - воскликнул Аслан, когда Ахмет подстрелил на гребне утеса крупного оленя. - Сейчас достану. Он спешился и полез вверх по склону. - Ахмет, эту шкуру возьми себе на память о времени, проведенном у нас...

Аслан отделил рога и торжественно поднял их высоко над головой. Его радовало, что этот стран­ник смог хорошо отдохнуть в их компании и развлечься.

В тот вечер застолье было особенно обильным. Женщины постарались вовсю. Они прознали, что Ахмет собирается уезжать, а это значит, что еще много недель он не сможет отведать вкусной домашней пищи. Имам был непривычно спокоен. У адыгов не принято сильные чувства выражать словами, однако молодежь, поддавшись общему настроению, затянула грустную гибза - песню прощания с друзьями, уходящими на войну.

Потом Гази проводил его до палатки, взял за руку:

-. Пусть Бог следует завтра с тобой, Ахмет, и оградит от всех напастей. Он послал мне тебя в трудную минуту - я мог умереть от этой раны.

- Что ж, значит моя поездка уже не напрасна. Двое молодых людей быстро обнялись.

- Знаешь, Гази, - сказал Ахмет, - Аслану пон­равился этот колчан, отдай ему после моего отъ­езда. А ты сам возьми мой кама. Убей им еще одного казака за меня. Пусть их будет тринад­цать!

Если Гази и был поражен таким щедрым под­арком - ведь он полагал, что это был клинок из Толедо старинной работы, - то его удивление было ничто по сравнению с тем, которое Ахмет испы­тал на следующее утро, когда, поднявшись, уви­дел, что вее домочадцы и сам имам уже вовсю готовятся к его отъезду. Лошадь была уже осед­лана, женщины наполняли его дорожные сумки солью, сушеными фруктами и изрядным запасом кукурузных зерен.

Имам выступил вперед, держа в руках копченую баранью ногу, завернутую в муслин. Ахмет начал отказываться:

- Я не могу забрать все это! Пища нужна будет лагерю, ведь впереди зима!

- Ты помог нам пополнить кладовые. Кто зна­ет, когда ты теперь доберешься до своих...

Ахмет был уже в седле, а Гази все не отпус­кал его руку.

- И все-таки повторю: остался бы ты лучше с нами на зиму. Едешь ты уже поздно. Пожалуй­ста, подумай еще раз.

Сердце Ахмета готово было разорваться.

- Спасибо, брат мой. Я никогда не забуду нашей дружбы. Но мне нужно спешить. Чем до­льше задержусь, тем труднее мне будет. Спасибо, Гази! Спасибо, Тхамада! Молюсь, чтобы весной вам удалось вернуться в родные края.

Имам взял уздечку и похлопал кобылу по мор­де.

- Если уж решился ехать, то слушай меня внимательно. Держись предгорий, пока не достиг­нешь реки Лабы. Так тебе удастся избежать встре­чи с казаками. Там ты увидишь великан Эльбрус, он возвышается над всеми окрестностями. Пое­дешь прямо к его подножию, а когда прибли­зишься, поворачивай на восток - и так доберешь­ся до Великой Кабарды.

- Огромное спасибо за совет. - Ахмет почув­ствовал, что старый имам не просто указал ему дорогу, но как будто зарядил его новой энергией, придал уверенность в себе.

Ахмет тронулся в путь, а сзади еще слышался голос имама, эхом отдававшийся вокруг:

- Держи высокие горы все время справа, но не спускайся, избегай равнин. Да хранит тебя Бог, Ахмет,

На краю долины Ахмет обернулся, бросил пос­ледний взгляд на гостеприимный лагерь бжеду­гов. Аслан и другие юноши, сопровождавшие его до этого места, поворачивали коней. Аслан поднял свой лук высоко над головой в прощальном приветствии:

- Доброй охоты, кабардинец! - крикнул он, и все устремились галопом к лагерю.

Ахмет остался один. Он двигался вперед. Ноги его лошади тонули в утреннем тумане, стелящем­ся по земле. Холодок пронизывал пригнувшегося к седлу Ахмета. Холодок был и на сердце: жаль было расставаться с такими радушными и смелы­ми людьми.

* * * * *

Река Кубань, на берегах которой вырос Ах­мет, рождается из маленьких ледяных ручьев у подножия великой горы Эльбрус. Затем она, набирая силу, течет на север, пока, наконец, верст через тридцать не становится настоящей рекой. Потом еще верст двадцать или около того - и она поворачивает круто, почти под прямым углом, влево, расширяется и несет свои воды на восток. Здесь, наконец, Кубань становится мощной Псиж - героиней черкесского фольклора, самой великой из всех кавказских рек.

Новый укрепленный лагерь русских возник не­далеко от того места, где река поворачивает на восток. Генерал Суворов, не теряя времени, вер­нулся на Южный фронт. Приехал он вместе с генералом Комаровым, с которым они были во многом единомышленниками. Правда, их общес­тво украшала лишь одна женщина - графиня Софья. Супруга Александра Васильевича предпоч­ла остаться в Санкт-Петербурге. Суворов почув­ствовал облегчение. Теперь он мог спокойно за­ниматься делом, ни на что не отвлекаясь.

Он распорядился, чтобы офицеры собрались в его палатке. Сам Суворов стоял у карты, накло­нившись вперед, и что-то старательно рассматри­вал на ней, не обращая внимания на присутству­ющих.

- Любой кадет знает, - а вы, господа, тем паче, - идею Петра Великого о том, что покойно будет державе лишь в том случае, если удастся подчинить себе Прагу! - вдруг произнес он весе­ло, оборачиваясь к собранию. - В юношестве я мечтал об этом. Сейчас наши задачи куда скром­нее...

С военными Суворов чувствовал себя в родной стихии, говорил легко, непринужденно. Он было уже начал излагать свой план, когда в палатку полевого штаба быстро вошел посыльный и подал командующему депешу. Суворов сломал сургуч­ную печать и прочел бумагу.

- Господа, - сказал он с явным удовольствием, - генерал Потемкин благословляет наши планы. Генерал Якоби, - обратился затем Суворов к седовласому пожилому человеку, - первая фаза этого плана была успешно завершена. Вы, как командующий Кубанской армией, получаете при­каз создать новую линию обороны от Моздока до Форт-Димитрия.

Суворов передал бумаги своему коллеге, полу­чившему новое назначение:

- Что можете сказать по этому поводу, гене­рал?

Пока Якоби читал письмо, Суворов продол­жал, обращаясь к остальным офицерам:

' - А прежде всего, господа, мы должны исклю­чить всякую возможность помощи черкесам со стороны Турции.

Вдруг Суворов раздраженно сощурился: Якоби заговорил без приглашения. Он не перебил ко­мандующего, но, тем не менее, вел себя, по мнению последнего, недостаточно почтительно. Кстати, Якоби был выходцем из семьи, где военная служба была традиционной для мужчин, тогда как Суворов был военным в первом поколении.

-. Вы расслышали меня, Ваша Светлость? -Якоби прервал его мысли. - Я говорю, что здесь - не сказано о казацких семьях. Но я, думаю, сумею убедить их переехать туда с семьями на постоян­ное житье. Вы согласны со мной?

Что-то в самом тоне Якоби рассердило Суво­рова.

- Совершенно. Однако, если позволите, я про­должу... Я намерен построить подобную же обо­ронительную линию от этой точки на Лабе и затем вдоль Кубани до побережья. Следующим этапом станет создание крепостей вдоль Черного моря с тем, чтобы сомкнуть эти две линии. Это как раз отвечает моим планам: полностью отре­зать черкесов от Турции, чтобы не допустить их поддержки со стороны Блистательной Порты. Константинополь - вот откуда исходят все наши беды. На побережье горцы встречаются с турец­кими купцами, закупают у них порох и соль. Если они лишатся этого, усмирить их будет го­раздо легче.

Он помолчал, наблюдая, какой эффект на присутствукйцих произвели эти стратегические про­екты.

- Мы зажмем их с севера, и мы зажмем их с востока...

Суворов делал на карте аккуратные пометки карандашом, иллюстрируя свои тактические ходы, и его железный кулак рассекал воздух над всеми этими стрелками и кружками. Не дожидаясь ничьих комментариев, он добавил:

- Тот форпост будет называться «Кавказс­кая». Остальным дадим имена, когда построим.

- Но это равносильно еще одной войне с Тур­цией. Вы знаете, что Анапа - укрепленный турец­кий порт. Это тоже входит в Ваши планы? -вставил старик Якоби.

- А когда у нас с турками войны не было? Во всяком случае, все это уже входит в другие пла­ны, которые мы здесь не будем обсуждать, гене­рал Якоби. Тем не менее, я хочу, чтобы эти молодые офицеры были в курсе долгосрочных целей наших действий.

Генерал Комаров внимательно слушал главнокомандующего. В последнее время он тщательно изучал данные местных разведок. Казалось, что шпионство было для горцев явлением обычным: достаточно было хорошего подкупа, чтобы полу­чить кучу сведений. Всегда приятно строить воз­душные замки, но уж он-то знал, что эта кампа­ния не пройдет так гладко. Комаров указал на карту:

- В этом районе между Кубанью и Лабой, насколько мне известно, некоторые черкесские формирования состоят из кабардинских племен...

Суворову было досадно, что кто-то хорошо раз­бирался в племенных различиях горцев. Он сам прекрасно знал разницу между ногайцами, кал­мыками, убыхами, шапсугами, бжедугами и че­ченцами, мог узнать их с первого взгляда. Он всегда старался изучить неприятеля.

- Мне кажется, у нас с ними будут проблемы, - заметил Комаров, впрочем, менее категорично, чем намеревался. Облик Суворова не располагал к дискуссиям: в нем было что-то безжизненное, нечеловеческое. Мертвенная бледность делала его лицо каким-то холодным, как будто искусствен­ным. И все же Комаров любил его.

- Дорогой мой Комаров, я и не сомневаюсь, что будут. Вот ты как раз и защитишь нас с флангов при строительстве крепостей. Впрочем, после разгрома ногайцев, я не ожидаю сильного сопротивления от кубанских черкесов. Что-нибудь незначительное. Небольшие стычки, может быть. Но не больше.

Комаров хотел еще что-то заметить, но Якоби сделал предостерегающий жест рукой, останавли­вая его. Ему было ясно, что спорить с Суворовым уже совершенно бессмысленно. Опытный генерал был честолюбивым служакой. Теперь у него в руках было реальное дело, а в кармане - благос­ловение от Потемкина. Ожидаемая сверкающая награда на груди возвышала его в собственных глазах.

Насколько Якоби знал Суворова, то все что-нибудь незначительное будет полностью уничто­жено на всем протяжении оборонительной линии, находящейся в его ведении.

Эта «линия» была такая же жесткая и прямая, как карандаш Суворова, которым он провел ее на карте от Моздока до Форт-Димитрия. Якоби ис­коса взглянул на Комарова, дурные предчувствия переполняли его. Комаров был человеком карь­еры, иногда даже немного педантичным. Якоби стремился не потерять ни одного солдата, если это было в его силах. На его взгляд, кавказская кампания была делом нечистым: какие-то засады, ловушки, выстрелы из-за угла. Ему не хватало настоящих боев с наступающими батальонами и реющими в воздухе знаменами. Не понимал он лишь одного: Кавказ являлся вечным полигоном для величайшей армии мира. На этом театре военных действий было предостаточно достойного противника, так что война, можно сказать, пре­вращалась в увлекательную забаву.

- Господа, теперь мне нужно заняться пись­мом. Я предлагаю вам вернуться в свои, подраз­деления. - Суворов никогда не тратил времени на любезности типа «всего наилучшего» или «желаю успеха».

Якоби коротко кивнул главнокомандующему и поспешил выйти из палатки вслед за Комаро­вым. Выйдя, натянул кожаные перчатки и наки­нул на плечи плащ.

- Комаров, - окликнул он. Молодой генерал обернулся. - От этой реки по ночам такая сы­рость. Если хотите, пойдем ко мне, у меня отлич­ный коньячок припасен. Выпьем по чарочке.

Генералы зашагали дальше вместе.

- Есть какие-нибудь новости из Екатеринограда? Вы, кажется, завтра утром отбываете туда?

Комаров рассмеялся:

- Да, отбываю, генерал. Там меня ждут раз­влечения, приличная гостиница, в общем, почти современная цивилизация.

- Но это же не Санкт-Петербург!

Комаров посмотрел ему прямо в глаза.

- Дорогой мой Якоби, если мне не по душе массовые убийства, это не значит, что я легко отделался.

Якоби только хмыкнул в ответ, и они пошли дальше, обмениваясь шутками по поводу того, как легче избавиться от неспокойных кавказских аборигенов.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Испытания, выпавшие на долю Ахмета в пер­вой части его путешествия, не шли ни в какое сравнение с теми, что наступили потом. Как только он покинул долину, где расположились бжедуги, резко похолодало. Как уютно было в гостевой палатке! Первая же ночевка под открытым небом сковала его плечи ледяным обручем. Очень рано он проснулся от моросящего дождя, который за­тем превратился в ливень. Натянул на себя бур­ку, прикрывшую даже бока его кобылы, он при­гнулся к лошади, чтобы грудь и ружье оставались сухими.

Каменистая дорога превратилась в кисель. Лошадь выбивалась из сил, тяжело дыша в раз­реженном воздухе. Вторую ночь Ахмет провел под скалой, пожевав на ужин холодную и невкусную баранью ногу, с тяжким вздохом вспоминая свежую горячую кашу с мясной подливой.

Так он ехал день за днем, пока окончательно не убедился в том, что Кавказ больше похож не на грозную гранитную крепость, а на бесконеч­ный лабиринт. Неприступные утесы, вершины которых терялись в облаках, сменялись бездон­ными ущельями.

Несколько раз Ахмет останавливал лошадь и подолгу сидел неподвижно стараясь усмирить бешено колотившееся сердце. Отчаяние охваты­вало его: казалось, он сбился с пути. Прочитав молитву, он ослаблял повод и позволял Каре самой выбирать дорогу. «Положись на Волю Божью...», - твердил он себе, борясь с усталостью, голодом и страхом.

Шестая, седьмая, восьмая ночь миновала... Ба­ранья нога обглодана до последнего хрящика, остатки ее выброшены в пропасть, которая, кста­ти, была так глубока, что Ахмет не услышал стука костей, ударившихся о камни. Котомки с фруктами тоже опустели. Теперь ему опять при­ходилось довольствоваться дождевой водой и про­сяной кашей. Выше в горах не встречалось даже колючего кустарника с дикой ягодой, которая хоть как-то разнообразила его рацион.

Однажды, когда пошла вторая неделя его пу­тешествия, Ахмет проснулся утром, окоченев больше, чем обычно. Не удивительно! За ночь толстый слой снега покрыл все вокруг, засыпав его. Шея была мокрой - единственная часть тела не защищенная буркой. Днем воротник черкески обледенел и стал царапать кожу. Ночью Ахмет не мог заснуть: царапины саднили и не давали по­коя.

Небольшое облегчение наступало лишь в рас­селинах и пещерах в горах, где он устраивался на ночь, скорчившись у маленького дымного костер­ка. Лошадь, подрагивая, стояла рядом. Ахмет спал практически у ее копыт «Корова никогда не наступит на теленка», - бормотал он во сне, и ему казалось, что сестра Афуаса льет на его тело горячее парное молоко из большого кувшина. Как-то он проснулся, от воя шакалов и хлеставшего ему в лицо дождя. Остаток ночи он просидел с ружьем наготове, чтобы отпугнуть шакалов: кос­тер едва чадил и не мог служить надежной защитой.

Прошло три недели, или четыре... Ахмет сбился со счета. Он знал только одно - двигаться все время на восток. С самого рассвета он пробирал­ся по раскисшим тропинкам, по снегу, пока темнота не заставляла его искать место для ночлега. Где же эта гора, черт возьми? Где этот Эльб­рус? Никаких признаков. Ахмет поднимал к небу уставшие покрасневшие глаза, но видел лишь плывущие темные облака, грозящие новыми до­ждями и снегом. Ничего. Совсем ничего.

Ахмету еще повезло, что сырость и лед не причинили большого вреда его шее. Борода и волосы стали достаточно длинными, чтобы при­крыть ее. Юноша стал таким же косматым, как и остальные обитатели этих высот: крепкий об­росший мужчина с почти ничего не видящими глазами. «Пылающая жаровня - вот что мне нужно... Нарты, нарты, не бросайте ее в реку!»

Он жалел, что не может охотиться подобно зверю. Все придуманные людьми орудия были здесь бесполезны. Однажды на другой стороне ущелья Ахмет заметил оленя и даже свалился с лошади от неожиданности. Полузарывшись в снег, он прополз на животе немного вперед и замер, вытащив ружье из-под бурки. Прицелился и на­жал на спусковой крючок. Увы, порох все-таки отсырел и выстрела не последовало, раздался лишь громкий щелчок, усиленный эхом. Олень испу­гался и сорвался с места. Ахмет уронил голову в снег и в отчаянии заплакал. Слезы замерзали у него прямо на щеках, покрывая их ледяной кор­кой;

Еще много недель Ахмет блуждал в горах, переживая все лишения, приготовленные суровой зимой. Он научился выживать, защищаясь от волков и других диких зверей, добывать еду любыми доступными средствами. Пришлось поль­зоваться луком, делая примитивные стрелы из жестких прутьев с кремневыми наконечниками. Случай помог полакомиться мясом: удалось до­быть зайца и оленя. Горы могут досыта накор­мить того, кто разгадает их секреты. Ахмет пре­вратился в бывалого горца и выглядел соответ­ственно. Натыкаясь на горячие источники, он подолгу плескался в них, и это позволяло ему сохранять человеческий облик.

Ахмет уже решил, что безнадежно заблудился в этой каменной пустыне, и лишь упорство за­ставляло его продолжать путь на восток в надеж­де наткнуться на верховье какой-нибудь реки: он знал лишь этот ориентир, который может помочь ему добраться до Кабарды. Однажды, проехав небольшую высокогорную рощу, Ахмет оказался на каменистом плато, огибающем большую белую скалу. Справа возвышалась неприступная стена, слева сияла бездонная пропасть. Он поехал даль­ше. Тропа сузилась и внезапно кончилась неболь­шой террасой под нависающим мощным утесом, вершина которого терялась в снегах. Наконец Ах­мет почувствовал, что находится где-то около долгожданных гигантских гор, но где же Эльб­рус? Кое-где виднелись более высокие вершины, чем та, у которой стоял Ахмет, но ни одна не походила на двуглавый Эльбрус.

Казалось, пелена тумана и облака, стелящиеся внизу, отделяли Ахмета от грешной земли. Боль­ше часа простоял он на террасе, из-под ладони озирая окрестности воспаленными глазами, пыта­ясь разглядеть реки далеко внизу. Но взгляд его различал лишь бескрайние облака и туманы, в просветах между которыми можно было увидеть - только густые леса и белые утесы.

Прошло еще две недели. Ахмет осторожно ехал вдоль покрытого льдом горного кряжа. Он привычно тянул шею вверх, высматривая вершины, царящие над облаками в своих снежных покро­вах. Ничего. Ничего. Яркий блеск ослепил его, и он, зажмурившись, на секунду опустил глаза вниз - и не сразу даже понял, что сверкающая на солнце лента, змейкой вьющаяся влево и вправо к северу от кряжа, вовсе не лед, а незамерзаю­щий поток. Река.

«Должно быть это Баксан... Нет, наверное, это Терек... Я миновал Эльбрус, даже не заметив его! Терек! Я добрался!»

Ахмет вдруг почувствовал, как он сильно из­мотан. Он позволил кобыле самой выбирать путь. Дорога, покрытая ледяным настом и каменными россыпями шла теперь только вниз. Потом пошли колючий кустарник, какая-то острая трава, и, наконец, со всех сторон зашелестел лиственный подлесок. Здесь снег уже таял и в воздухе разно­сились ароматы весны.

Внизу, в долине реки, снег лежал небольшими островками, будто белые облака на зеленом не­босводе. Ахмет спускался вниз, в предгорья, и чувствовал, как в него вливается бодрость и воз­вращается надежда.

Вдруг раздался выстрел. В этой тишине он был подобен взрыву. Как мог забыть он наказ мудрого имама помнить об осторожности! Конеч­но, нельзя было так забыться и расслабиться. Ахмет собрал волю в кулак и приготовился до­стойно встретить любую опасность. Он натянул повод, кобыла поднялась на дыбы, и наш герой осторожно посмотрел вперед.

Он увидел хорошо наезженную дорогу. На по­вороте, в четверти версты от него, два здоровен­ных казака вытрясали душу из молодого горца. Тот неподвижно лежал на земле, а тяжелые са­поги казаков молотили его по ребрам и животу. Один из казаков нагнулся и стащил с жертвы толстый кафтан: они любили трофеи. Рядом находилась повозка горца, запряженная волами. Волы равнодушно стояли в упряжке, а казацкие кони безразлично пощипывали траву на обочине..

Однако кобылка Ахмета быстро сообразила, что к чему. Кару не пришлось даже пришпори­вать, она сама рванулась вперед изо всех сил. Этот рывок был таким стремительным и органич­ным, что Ахмет, подскочив в седле, легко, одним движением руки, выхватил свою большую чер­кесскую саблю и налетел на казаков прежде, чем они успели издать хоть звук или обернуться. Со всей накопившейся яростью Ахмет опустил саблю на голову первого из гяуров. Кровь хлынула из его шеи так сильно, что даже забрызгала Кару. С разгона Ахмет проскочил далеко вперед и, поэтому, пока он разворачивался, второй казак успел подобрать ружье и зарядить его.

Тут Ахмету пригодился весь опыт, полученный за годы тренировок. Он обхватил ногой высокий валик впереди седла и сильно выгнулся, держа саблю, как пику в стальном кулаке. На второго врага он обрушился словно дьявол, несущий смерть. Казак упал навзничь, широко раскинув руки. Ахмет с налету спрыгнул с седла прямо на казака и вонзил ему клинок в живот.

Ему стало жарко. До этого он умирал от хо­лода, а теперь ледяных смертоносных месяцев как будто и не было. Сердце Ахмета победно стучало в груди. Он стоял над поверженными гяурами, и его душа освобождалась от горечи и злобы. Ему довелось убить впервые, и он не подозревал даже, что при этом можно одновре­менно чувствовать и торжество и отвращение. Вид мертвых тел, раскинувшихся на земле, вы­зывал у юноши почти тошноту.

Ахмет вдруг заметил свою шапку, которая ва­лялась рядом, подобрал ее, отряхнул от грязи и надел. Тот, кого били казаки, лежал неподвижно и, возможно, тоже был мертв. Какая все-таки страшная вещь - смерть. Ахмету вдруг стало трудно стоять, ноги задрожали. Он опустился на колени перед избитым. Глаза того были закрыты, Ахмет прислонил ухо к его груди и с облегчением услы­шал ровный стук сердца.

Но что делать? Ахмет поднял горца и пол­ожил в повозку. Затем вернулся и подобрал кафтан, который казаки стянули со своей жертвы, и только тут заметил лужу крови там, где лежал спасенный им человек. Выстрел, который он слы­шал, нашел свою цель - пуля угодила в плечо этого горца. Он схватил кафтан и поспешил к повозке, плотно завернул пострадавшего, чтобы тот не замерз. Однако рану нечем было перевязать. Раздумывать было некогда: кроме этих двух наверняка неподалеку были еще казаки. Самым благоразумным было убираться отсюда, да побыстрее.

После стольких недель одиночества Ахмет вдруг оказался в гуще событий. Все происшедшее на­полнило его душу, чувство удовлетворения, сняло накопившееся напряжение. Он радовался, что наконец-то смог отомстить врагу. Ахмет свалил тела казаков в повозку и как следует прикрыл своей буркой. Сорвав пучок веток, старательно вытер кровь с повозки: она уже ста­ла свертываться в сухие темные лепешки, кото­рые могли вызвать подозрения у казаков. Это заняло немного времени.

Привязывая кобылу к задку повозки, Ахмет услышал какой-то шорох. Сердце его упало. Показалось, что рука одного из казаков тянется, чтобы схватить его за горло. Нет, это раненый горец пытается поднять голову. Ахмет подошел к нему, и человек благодарно улыбнулся.

Дата добавления: 2015-06-04