Собрание сочинений по психопатологии 24 страница

' Более подробное изложение можно найти во всех описаниях психопатологических личностей.

2 Мёбиус, Рибот, X. Манер.

3 Возникающих из инстинктивных основ чувств, которые являются симптомом действенности первых, касается сочинение Чиша об интеллектуальных чувствах у психических больных. Monatsschr. f. Psych, u. Neur., Erg.-Yeft, 26, 335. 1909. Опираясь на учебники психологии Кюльпе, Салли, Лэдд и Дэвнс, он различает два вида интеллектуальных чувств: друг другу противостоят динамические, которые сопровождают интеллектуальную деятельность, и статические, которые вызываются наличием или отсутствием правды в результатах интеллектуальной деятельности. В соответствии с этим нужно различать жажду знаний (чувства, которые связаны с умственной деятельностью) и правдолюбие (чувства, которые привязаны к результатам). "Обе группы интеллектуальных чувств имеют немаловажное значение в жизни сегодняшнего человека(!)". Эти чувства, по его

9 К. Ясперс. Т. 1

анализу инстинктивных основ, подробное изложение которых сюда не относится, второй вид анализа стороны активности движется в направлении целей, предназначений, величин, которые устанавливаются. Правда, это произошло не систематически; но при рассуждениях о "moral insanity" размышления такого рода играют большую роль. Подчеркивают, например, непоследовательность геройских преступников, противоречащую их собственным желаниям в их действиях, и используют это в смысле оценки как слабоумия. Чтобы при таких обсуждениях не обманываться насчет вида образования понятия, нужно отдавать себе отчет, что покидают собственно психологическое рассмотрение и переходят к тому, чтобы измерить реальные связи действий последовательно продуманными системами ценностей, полностью аналогично тому, как реальный умственный инвентарь измеряют требуемым, вынесенные суждения логическими нормами, чтобы вывести из несоответствия дефект. Чтобы методически понять вид этого действия, мы можем сделать такое сравнение: как мы можем представить себе наше "предметное сознание" развитым в свободную от противоречий системы, в то время как даже самый умственно развитый человек никогда не одолевает противоречия, и как мы измеряем предметное сознание каждого относительно произвольным масштабом, который мы принимаем за среднюю величину его среды, когда мы обследуем его умственные способности, так мы можем представить себе склонности, действия, цели человека объединенными в одну свободную от противоречий последовательную систему, осуществление которой образует его жизнь, в которой все цели подразделены в одну систему под последнюю цель и т. д. Мы можем тогда сразу установить, что даже самый целеустремленный человек с характером никогда не достигает этой последовательности и что мы также здесь снова относительно произвольно предполагаем средний уровень, чтобы установить отклонения вниз.

мнению, ослаблены при всех психических болезнях, иногда пациенты осознают эти изменения, чаще всего не осознают. Также при усталости и хронических телесных болезнях они несли потери. Исследование их трудно, поскольку этот симптом в большинстве случаев исчезает среди других более грубых. Автор долго распространяется об их поведении при атеросклерозе и начинающемся параличе, при слабоумии и moral insanity у фантастических лжецов и параноиков. Его данные не дают по делу ничего нового, они также никак не ведут к дальнейшему пониманию наших понятий и к систематическому прослеживанию их всеми формами проявления психозов. Он непременно застревает в обычных описаниях хабитуса, к которым он не в состоянии добавить ничего собственного. Об "интеллектуальных чувствах" см. в остальном ясные изложения Вундта, Physiol. Psychol. 3, 624 ff.

По психологическому анализу непоследовательность может, однако, иметь две причины: недостаточная работа инструментов интеллекта или особенная предрасположенность инстинктивных основ. Можем ли мы и в последнем случае говорить о слабоумии, является, если понятийное различие ясно, опять-таки только терминологически.

От оценки последовательности нужно отличать встречающуюся при случае оценку определенных целеустановок и целей из-за их своеобразия как слабоумных. Это имеет следующую правомерную причину: цели выстраиваются в ряд возрастающей высоты от таких, которые достижимы в любой момент и только всегда могут быть достигнуты еще раз, через те, которых достигнуть трудно, до идеальных целей, которых можно только добиваться, но которые недостижимы, как, к примеру, полная последовательность поведения или полная правильность предметного осознания. Чем ниже последние цели человека, тем он оценивается как более слабоумный. Так, к примеру, морально идиотичный преступник, который, хотя и совершает кражу и убийство с изощренным интеллектом или невероятной смелостью, только чтобы иметь средства для удовлетворения своих животных инстинктов, сколь долго ему это удается, и затем использует в каторжной тюрьме доступные ему еще средства для сходных целей, не думая о дальнейшем. Если, однако, такой преступник преследует выходящие за повседневно достижимое цели, то опенка слабоумия зависит не от содержания целей, находит ли другой их безнравственными, чудовищными, а только от объема подчиненных цели действий, и идеальность такой цели в том смысле, что вся его жизнь направлена на нее, не имея возможности достигнуть ее грубо материальным образом. Так, например, случай Л. у Лонгарда не представляется нам слабоумным ни в узком интеллектуальном, ни в вышеобозначенном смысле, поскольку средний уровень людей работает не более последовательно и не с идеальными целями в вышеопределенном смысле.

Совершенно очевидно, что ранее перечисленные методы проверки интеллекта никогда не служили исследованию кратко изложенного здесь вида слабоумия, который лежит на стороне

' При этом случае можно было бы, например, привести, "то у него перед тазами находится более сложный идеал личности, которой он хотел бы быть. ("Перед каждым витает образ того, кем он должен быть".) Шпнльманн, пит. раб., с. 305, выражает это так, что слабоумные, видимо, обладают эмпирическим, но не идеальным "Я". Такие отдельные размышления, конечно, могут делаться в большом количестве, в зависимости от случая, который перед вами. Это приведено только как пример для целого направления подразумевающегося здесь образования понятия.

9*

воли. В лучшем случае мотои бы быть, к примеру, при суждениях о рассказанных историях или при объяснениях картинок, сделаны относящиеся сюда наблюдения. В остальном выявление всех видов нравственного слабоумия основывается на случайном наблюдении или на знании истории жизни индивида.

До сих пор мы противопоставляли друг другу инструмент и волю и наметили направления проведенного в обе стороны анализа. Мы при этом едва еще затронули собственное мышление. Целесообразное механическое возникновение понятий, вызванных целью, было той точкой, у которой мы были ближе всего к мышлению, не воспринимая этого. Это с рассмотрением ассоциации вообще невозможно. Чтобы продвинуться здесь вперед, нам нужно усвоить совсем другое противопоставление, которое, среди прочего, было развито Вюрпбургской школой психологов в новейшее время. Это противоположность "ощущений" и "действий". Если атомистически думающая "ассоциативная психология" преследует цель понять все содержания сознания из комбинаций конечных элементов, простых ощущений и их эмоциональных звуков, то эта "функциональная психология" признает, что в качестве дальше несводимого элемента лежит в каждом восприятии "акт" "подразумевания" предмета, "внутренняя направленность", "интенция" на предмет. Этим действием хаос ощущений в определенной мере одушевляется, в то время как именно ощущения есть то, что придает предмету интенции наглядность. Также ощущение может быть предметом подразумевания, но чаще всего только у психолога, обычно при восприятиях подразумеваются не комплексы ощущений, а предметы. Так же высказывается Штумпф: ощущения являются "явлениями", они лежат, собственно, вне сферы психологии, которая

' С последними рассуждениями совпадает еще иногда принятое различение. Если дели, по которым производится разделение, являются последними ценностями, которые поставило перед собой человеческое сознание, ценностями правды, этическими и эстетическими ценностями, то, видимо, была сделана попытка говорить об интеллектуальной, этической и эстетической идиотии (слабоумии). Этим, конечно, достигается немного, так как здесь психологическое восприятие вообще не играет больше никакой роли. Если его опять вводили, то обнаруживали, что этические и эстетические достижения основывались на "чувствах", и что поэтому нужно было противопоставить интеллектуальное слабоумие слабоумию чувств. Это противопоставление, которое в данной форме довольно неплодотворно, мы обсуждали в том плане, что противопостаыяли Друг Другу инструменты и волю. Само собой разумеется, что при всех интеллектуальных достижениях чувства играли роль так же, как при этических и эстетических.

2 Ср. совершенно ясную книгу Мессера Empfindung und Denken, Leipzig 1908, которая обобщает результаты оригинальных работ с относящимися сюда результатами Гуссерля.

К оглавлению

имеет дело с "функциями", которые соответствуют "действиям" Мессера. Установить виды актов и проанализировать их подробнее является задачей психологии. Можно, видимо, надеяться, что она даст нам в руки в этом направлении еще раз естественную классификацию функций интеллекта. Уже сейчас мы с ее помощью можем четко понять, что чувствовал каждый, что принятая классификация проверки интеллекта по областям чувств совершенно бессмысленна, поскольку эта классификация вообще не затрагивает интеллект, а только средства, в "одушевлении" которых через акты он подтверждается. Далее мы признаем, что уже при приеме инвентаря мы не просто проверяем представления как комплексы ощущений, а также акты. И если иногда рассуждения о приемах инвентаря производят как будто впечатление, хотя элементы инвентаря различны, задача, однако, состоит только в установлении количества имеющихся, то новые понятия дают нам понять, что означает, когда психиатры все время подчеркивают, что дело не в количестве представлений, а в ясности и четкости, в их "разобранности" (Берне) и т. д. Это особенности актов как настоящих достижений интеллекта, что здесь подразумевается. Все те рассуждения о видах понятий, которые, возможно, отсутствуют, и об оценках в их специфике у слабоумных, чем полезнее они представляются читателю, тем больше занимаются действиями. То, что при чтении чувствовалось нечетко, представляется понятийно ясным с помощью этой новой психологии мышления. То, что, впрочем, логики давно имели ясное представление в этом плане также о психологическом своеобразии мышления в сравнении с комплексами ощущений, показывает следующее место из Риккерта (Zur Lehre von der

' Невозможно прореферировать основополагающее учение в кратких словах понятным образом. Каждого, кто более не удовлетворен исчерпавшейся ассоциативной психологией, нужно отослать к чтению Мессера, у которого он найдет оригиналы цитированными.

2 Шпильман (с. 295) подчеркивает нечеткость восприятий и представлений при слабоумии.

3 Я привожу здесь только малое, так как дела ведь совершенно привычны: говорят об отсутствии логических понятий, об отсутствии абстрагированных понятий, об опенках, которые, хотя и выучены, но не поняты, о соединениях представлений по качеству и содержанию в противоположность соединениям по случайному соседству в сознании, о недостатке различительной способности, о применении общих обозначений, которые возникли из этого недостатка, не их генерализации, так что разговор, состоящий из общих рассуждений, может указывать на слабоумие и т. д. Штёрринг, Vorlesungen uber Psychopathologie, S. 392, приводит "прелестный" эксперимент на слабоумных, которым он давал Для различения одну холодную и одну теплую пробирку. Он мог доказать, что с помощью ассоциативных процессов при определенных условиях был достигнут правильный результат, в то время как оценки не происходило.

Definition, 1888, S. 5l): "Мы должны поэтому совершенно,свободиться от представления, как будто понятие как таю ое имеет хотя бы самое малое отношение к какому-либо мысленн лту образу, и в большей мере довести до своего сознания, что щ только тогда по-настоящему поняли дело, когда мы мо-.м отказаться от этого взгляда".

Наконец, нам представляется, что здесь имеет место н ·,щ точка зрения для понимания агнозий и афазий. Здесь, нач], ля с Майнерта и Вернике, для толкования фактов предполага ^я потеря владения памятью, которая идентифицируется с владением понятиями, и прерывание ассоциаций между объемом памяти различных областей чувств. Недавно Липманн (Neurol. Centralbl. 1908, S. 609 ff.) предположил в сравнении с последними (диссолюторными, т. е. разъединительными) прерываниями "в определенной мере" "стоящие вертикально" к ним разделительные. В то время, как первые происходят между различными качествами чувств, с последними это происходит между признаками понятия, его связями и ассоциациями, Липманн подчеркивает, что эти "идеаторические" (разделительные) расстройства не локализуемы, а основываются на диффузных процессах, как диссолюторные (очаговые) расстройства. Мы можем, значит, констатировать, что локализованы только такие расстройства, которые относя · ся к ощущениям или "явлениям", в этом случае в их "вторичная" (репродуцированной) форме, т. е. к материалу, который "?шевляется" только действиями. О локализации действий, поня il, оценок, которая с давних пор казалась психологам дово.'? о бессмысленной, не может сообразно с этим идти речь. Со? элементов ощущений репродуцируемого вида и их ассопиг in между собой и с другими областями чувств является, разумен я таким важным предварительным условием интеллекта, что с о разрушением становятся невозможными и действия, и отс? а прекращается познание и понимание. Но понимание и позн; ie состоит не в ассоциациях первичных и вторичных элема 'в ощущений. Идентификация состава памяти по таким элеме! лм с владением понятиями является фундаментальной ошиб ч1. Насколько чисто психологический анализ Липманна рас]. 1да понятий, при котором не имеется никакой связи даже к только возможной локализации, применим для специальных целей понимания тяжелых состояний деменции при параличе, старческом слабоумии и атеросклерозе, для которых он создан, мы не беремся судить. В любом случае только разъединительный распад затрагивает признанную функциональную связь, которая является предварительным условием интеллекта и не нуждается в ом, чтобы мы ее касались дальше. Ее "разделительный растет" затрагивает, однако, сам интеллект и имел бы, если бы lio признали, большое значение в пользу атомистической ассопиа-

тивной психологаи. Теперь Липманн сам различает персистирующий и транзиторный разделительный распад. Его примеры, насколько я вижу, все должны рассматриваться как транзиторный распад. Он является тогда, поскольку ведь распада, собственно, совсем нет, только удобным способом выражения для логического обозначения ошибочного результата при проверках больных. Персистирующий разделительный распад в принципе довольно невероятен и Липманном не доказан. Подумать только, в примере Липманна: понятие "собака" распадается "разделительно" на голову, туловище, ноги, далее на внутренности, мех и мускулы, они снова дальше, затем на пространственные и временные, причинные и целевые отношения, на стократные ассоциации и т. д. Нужно сразу сознаться, что полученные таким образом элементы бесконечны числом уже в примитивном сознании, и тогда в определенных местах, к примеру, между туловищем и головой должен наступить персистирующий распад? Все же вероятно, что толкования ошибок с помощью такого анализа бесконечно нуждающимся в продолжении образом только по одному принципу распада логических признаков едва ли будут передавать больше познаний, чем толкование с помощью обозначенных Липманном как "прежние рубрики" понятий нарушения внимательности и памяти. Можно было бы пожелать, чтобы психология действий когда-нибудь принесла здесь прогресс.

Не имеет смысла останавливаться дальше на очень важных вюрпбургских взглядах, поскольку мы едва ли могаи бы разъяснить их, не распространяясь широко. В рамках этого реферата мы вынуждены ограничиться ссьикой на литературу.

Еще мы хотели бы указать на возможность рассматривать способность действий, которые ведь полностью отличаются от того, что называют волей, как инструмент в прежнем смысле, так как соответствующие понятия встречаются в наших описаниях хабитуса. Существует странный антагонизм между спонтанными, инстинктивными, интуитивными сериями понятий и мыслительными процессами с разложенными понятиями и выводами (в обоих, конечно, "действия"). Оба состоят в интимном отношении двоякого вида: то, что, к примеру, врач чисто понятийно выстроенно выучил и продумал, и что он должен при постановке диагноза вначале шаг за шагом приобретать в процессе мышления заново, это позже приходит ему в голову без усилий, полностью инстинктивно. Он может, однако, потом развить результат более или менее легко снова для кого-то другого в процессе мышления. С другой стороны, однако, некоторым людям приходят на ум потоки представлений, мысли, которые невозможно было бы объяснить генетически как механизированное, ставшее неосознанным мышление. Так же как, к примеру, один от природы обладает грацией, другой с усилием может научиться нескольким

грациозным движениям, так и более для нас необратимая способность органического, здесь психического к целесообразным образованиям привносит, что в душе одного эти целесообразные (для познания или для практических задач) мыслительные образования возникают сами по себе, в душе же другого они едва появляются и только по необходимости замещаются выученными, частично механизированными мыслительными связями. Несмо1ря на это, в том спонтанном, инстинктивном собрании представлений перед нами еще нет настоящего мышления, если мы хотим отличить простые действия от осознанных, оформленных до сообщаемых понятий. В продолжение наших прежних рассуждений об ассоциациях мы можем различать: 1 — богатство понятий; 2 — целесообразное схождение понятий для практической или теоретической цели; 3 — мыслящий выплеск, развитие и понятийная фиксация мыслей до только теперь передаваемых мыслей; 4 — механизация мыслей. После этого мы можем выдвинуть в качестве особого типа слабоумного "мыслительно" механизированного, который не обладает ни идеями (2), ни мыслительными способностями (3), однако внешне, насколько хватает механизации выученного в благоприятной среде ("ошибкой нашего времени является то, что каждый дурак чему-то учился") имеет идеи и внешне думает, когда репродуцирует выученное или механизированное.

С давних времен было двойное стремление установить степени и типы слабоумия. При сложном составе того, что называется слабоумием, очевидно, что можно найти степени не для всего, а только для отдельных функций, для подвергшихся анализу сторон интеллекта. Некоторыми методами, как мы видели, делается попытка определить степень даже количественно.

Типы слабоумия ищут, в то время как степень всегда можно определить только с чисто психологических точек зрения, двумя путями, психологическим и клиническим, различие между????-

' Дня всего состояния функциональной способности тоже, несмотря на Э1>· пытались отграничить степени тем, что проводили сравнение со стадия "и развития ребенка. Эти попытки собственно не удались и не вышли за рам<и общей точки зрения, которая лежит в ее основе. Еще Золлер (Der Idiot une] der Imbezille) справедливо подчеркивал, что взрослые слабоумные являются не остановившимся в развитии детьми, а "монстрами". Новейшие попытки отгра ничить особые виды слабоумия или же функциональной способности от имгецильности как инфантилизма (Di Gaspero, Arch. f. Psych.) уводят слишь. 'ч далеко в клиническую область, чтобы они могли нас здесь заинтересовать. Д"я отдельных функций оказались подходящими для разграничения типов разделена? которые проявляются в процессе развития, так например, у Штерна языкорое развитие в стадии субстанции, действия и отношения, которые пригодны д.? я типов высказываний при опыте с картинками.

рыми сначала нужно четко подчеркнуть, в то время как оба, возможно, приведут когда-нибудь к одному и тому же результату. Различие состоит в том, что психологическое членение слабоумия на типы основывается на особой изоляции одной точки зрения, в то время как клиническая классификация, кроме нее, оперирует к тому же этиологическими, прогностическими и другими отношениями и привлекает всю симптоматологию, в которой стоит слабоумие, к установлению типов. Так, получены клинические описания хабитуса типов деменции, которые известны всем (слабоумие при прогрессивном параличе): паралитическая, алкоголическая, эпилептическая, старческая деменция,— типы конечных состояний, которые описывает Крэпелин и т. д.

Также использовались методы проверок интеллекта, чтобы точнее исследовать эти клинические формы деменции1. Можно вполне утверждать, что эти работы относительно получения более точного анализа форм слабоумия закончились безрезультатно. Насколько они имеют ценность, они выполняют не больше, скорее, меньше, чем описания хабитуса при обычном наблюдении. Точность благодаря схеме только мнимая. Никаких проблем, собственно, при этом не выдвигается, ни на какой вопрос не дается ответа. Получают в распоряжение материал с ответами на соответствующие вопросы по интеллекту, не зная, что с этим делать. То, что считают, сколько пациентов, к примеру, правильно выдержали проверку Масселона, не улучшает дела. Нам кажется, что неудача этих опытов частично состоит в том, что цель слишком рано была задана слишком высоко. Мы владеем методами, оценка которых нам еще по большей части неясна. Эти методы не могут быть достаточны, чтобы сразу анализировать клинические формы деменции. Необходимо промежуточное звено: знание и методическое установление психологических типов интеллекта, которые могут приобрести только симптоматологическое значение и которые, как фундамент, могут служить развитию клинических типов деменции, которые вбирают в себя больше, чем только симптомы слабоумия. Здесь представляются близколежащими исследования корреляций, которые могут сна-

Seiffer, Uber psychische, insbesondere Intelligenzstorungen bei multipler Sklerose, Archiv f. Psych. 40.— Wukf, Der Intelligenzdefekt bei chronischem Alkoholisrnuis, Diss., 1905.— Noack, Intelligenzprufvungen bei epileptischem Schwachsinn, Diss., 1905.— Все работы из клиники Циена.

2 Работу Зайффера здесь позволительно нам привлекать, насколько она касается анализа интеллекта. Впрочем, она ценна подробной схемой и описанием всего психического хабитуса больного с множественным склерозом.

чала не учитывать клинический диагноз отдельного случая, если случай соответствует только определенным общим условиям.

Теперь у нас еще задача кратко привести, какие типы интеллекта установили нам психологи. На протяжении нашего сообщения нам многократно встречались типы для функций при отдельных исследовательских методах, например, типы при описании картинок. Сходно были разработаны типы по восприятию, по представлениям, по памяти и т. д. Для настоящего интеллекта можно найти, например, у Вундта (Phys. Psych. 3, 636) "основные формы предрасположений интеллекта". Он различает наблюдательный, изобретательный, аналитический и умозрительный талант. Негативное всегда могло бы соответствовать типу деменции. Или Мойманн противопоставляет комбинирующему разуму аналитический. На те или иные разграничения нужно только указать, не имея возможности сказать, что мы могли бы эти типы уже использовать. Кто занимается проверками интеллекта, должен их во всяком случае знать.

Мы подошли к концу. Несомненно, сообщения об отдельных путях анализа недостатка интеллекта нигде не привели нас к систематическому окончанию. Это цель, которую мы не мости, да и не хотели достичь. Мы в большей мере преследуем намерение — в соответствии с задачей реферата — следовать за ходом мыслей авторов настолько хорошо, насколько мы были в состоянии, и по возможности выдвинуть проблемы, как они есть, и не дать их выбросить за борт в пользу системы как мнимо решенные. Тем самым была удовлетворена и наша научная потребность, которая, хотя и стремится к систематическому окончанию, не может, однако, выносить какую-либо готовую систему, потому что она ведь несостоятельна, и если она принимается как правильная, действует убийственно.

' Ср. об этом подборку у Мойманна цит. соч. 10 лекция "Wissenschaftliche Begabungslehre".

2 Meumann, Intelligenz und Wille, Leipzig 1908. Кроме того, нужно указать между прочим на Лёвенфельдта (Uber die Dummheit, Wiesbaden 1909), который основываясь на богатом опыте в рационалистическом образе мыслей, неоднократно в беззаботном тоне делает "обзор в области человеческой недостаточности".

К АНАЛИЗУ ЛОЖНЫХ ВОСПРИЯТИЙ

(достоверность и суждение о реальности)

В 1895 г. Кандинский выделил из истинных галлюцинаций группу феноменов, которые он объявил патологической разновидностью чувственных представлений, воспоминаний и фантазий. Он назвал эти прежде особо не выделяемые патологические представления "собственно псевдогаллюцинациями"1.

В противоположность представлениям они имеют несравнимо большую чувственную определенность. Перед внутренним взором во всех подробностях разом встает совершенно отчетливо делая картина. "Внутренний глаз" смотрит на никогда не виденные ландшафты и помещения, животных и людей, физиономии и многое другое. Совершенно независимо от воли эти предметы появляются и исчезают. Сознание по отношению к ним находится в состоянии рецептивное™ и пассивности. Только переключая внимание на внешние восприятия или при закрытых глазах на черном внутреннем фоне, субъект может заставить эти предметы исчезнуть, при направлении внимания в пустое пространство они тотчас возникают заново. Пространство, в котором они появляются,— это внутреннее представляемое пространство, то самое, в котором всплывают картины наших воспоминаний. Они возникают не в черном внутреннем фоне, как некоторые субъективные световые видения и объемные картины, тем более не в

Ранее Хаген уже называл псевдогаллюпинациями все феномены, которые можно было принять за галлюдинации. Было бы желательно использовать это слово в том смысле, как понимает его Кандинский. Только Кандинский четко разграничил это понятие и вложил в него позитивное содержание. Основополагающая работа: Кандинский. Критические и клинические наблюдения в области обманов чувств. Берлин, 1885.

пространстве восприятия. Для краткости Кандинский противопоставляет "объективное пространство" "субъективному пространству". Между описанными, выраженными псевдогаллюпинапиями и нормальными представлениями существует ряд феноменов, которые образуют переходы между обеими сторонами.

Напротив, между псевдогаллюпинапиями и истинными галлюцинациями лежит огромная пропасть. Псевдогаллюпинапии имеют всегда еще нечто такое, что выделяет их принадлежность к представлениям. Напротив, только истинные галлюцинации обладают той достоверностью, тем личным присутствием, какое свойственно объектам восприятия. Истинные галлюцинации носят характер объективности, псевдогаллюцинации могут быть в высшей степени яркими, отчетливыми, интенсивными, но они никогца не станут достоверными. Но самая бледная, нечеткая, неопределенная галлюцинация сохраняет характер объективности. Кандинский попытался дать такой ответ, выдвинув теорию, о которой много спорили и спорят: необходимым условием объективного характера должно быть раздражение субкортикальных ганглиев.

Первьм, кажется, начал подробно изучать фундаментальные исследования Кандинского Штерринг. Понятие объективного характера испытало у него некоторые изменения. Объективный характер не остался для него чем-то данным, иксом. Штерринг полагал обнаружить, что характер объективности зависит от включения в объективное пространство, а также заданной этим самым соотнесенностью с движениями глаза и всего тела. Сам Штерринг противопоставляет эту зависимость известной зависимости, например, пространственного представления вообще от двигательных ощущений мускулов глаза. Последняя экспериментально установлена, но для субъекта она неосознанна и поэтому психологически непонятна. Первая, напротив, осознанна и психологически понятна. Обобщающее определение Штерринга гласит: "Объективный характер зрительных восприятий в противоположность субъективному характеру псевдогаллюпинапий —

Дата добавления: 2015-06-04