Собрание сочинений по психопатологии в 2 тт. Т. 2 9 страница

б) Больные нередко переживают феномен, в котором они настоятельным образом осознают, что за ними или над ними кто-то есть. Этот кто-то поворачивается с ними, если они оборачиваются. Они «чувствуют» его, «действительно» кто-то здесь есть. Но они не ощущают прикосновения, они совсем ничего не ощущают, они также не могут его увидеть. Некоторые больные, несмотря на это, рассуждают: никого нет, другие убеж1 дены в существовании этого кого-то, присутствие которого они так живо осознают. Речь здесь, очевидно, не идет об обмане чувств, поскольку отсутствует чувственный элемент, речь не идет о бредовых идеях, поскольку имеется переживание, которое само только в оценке осмысляется правильно или в порядке бреда1.

в) Еще третий пример, из царства чувств, должен продемонстрировать, что посредством простого погружения в отдельные феномены без системы и без теории приходят к представлению и определению таких феноменов, которые прежде всего присоединяются друг к другу. Говорят об экстатических чувствах. В них

' Эти и сходные феномены я вскоре буду описывать в другом месте на иримере случаев, как «достоверные осознания».

можно быстро отличить, если не различные феномены, то различные нюансы — правильность отдельного примера здесь, естественно, не важна. Обнаруживают, во-первых, общее воодушевление, растроганность, одержимость всем возможным, во-вторых, глубокое внутреннее блаженство, которое тут и там производит из себя отрадное представление, в-третьих, чувство блаженного подъема и помилования, освящения и большого значения. Такие и сходные быстро проводимые различения требуют, если они должны иметь ценность, феноменологического развития, т. е. уточнения и феноменологического фиксирования.

Мы знаем теперь средства психопатологической феноменологии (выразительные движения, обследование, самоописания) и пути приведения к собственному представлению (генезис, условия и положения вещей при появлении феноменов, их содержания, имеющиеся в них уже известные феноменологические элементы, символические указания и т. д.), и мы знаем, что в конце концов только призыв к другим привести феномен к собственному представлению с учетом всего сказанного остается лишним. В феноменологической работе поэтому будут встречаться отдельные случаи, добытые из них общие описания и назначения наименований. это не упрек, а только констатация факта, что феноменология, собственно, именует просто непосредственно данное. Только что путь, который в отдельном случае может вести к более общему пониманию, и что относительной полноты феноменологического ограничения всегда трудно достичь. При этом нужно обдумать, что переживание отдельного больного всегда бесконечно по многообразию, что феноменология, однако, выбирает оттуда только нечто общее, которое при переживании другого случая, который мы поэтому называем тем же, такое же, в то время как та бесконечность индивидуального все время меняется. Существует, значит, отношение, что феноменология, с одной стороны, абстрагирована от бесконечности меняющихся составных частей, с другой — обращена вовсе не к абстрактному, а к полностью наглядному. Только насколько что-то можно довести до действительной, непосредственной данности, т. е. наглядно, является предметом феноменологии.

Предположим, что описанными феноменологическими ограничениями может быть в общем представлен и осознан ряд феноменов. Мы тут, по всей видимости, во второй раз оказываемся

перед хаосом бесчисленных названных феноменов, которое еще никак не удовлетворяют нашу научную потребность. Для ограничения отдельных феноменов надо провести систематизацию, чтобы многообразие душевного планомерно осознать и сделать до соответственно достигнутой границы обозримым. Феномены можно совершенно по-разному систематизировать в соответствии с целью, которую в данный момент имеют. Например, можно распределить по генезису, по возможным телесным условиям, по содержаниям, по значению, которое имеют феномены с какой-нибудь точки зрения (к примеру, логические, этические, эстетические феномены душевного). Всем этим принципам систематизации отдадут должное на своем месте. Для самой феноменологии они мало удовлетворительны. Здесь мы ищем систематизацию, которая распределяет душевные феномены по их феноменологическому родству, так как, к примеру, бесконечно многочисленные цвета в цветовом круге или цветовом шаре сделаны феноменологически удовлетворительно обозримыми. Теперь при сегодняшнем уровне феноменологии обнаруживается, что имеются группы явлений, между которыми вообще незаметно никакое родство: чувственные ощущения и мысли, иллюзии и бредовые суждения, разделенные пропастью, совсем не связанные переходами феномены. Такие, совсем не сходные, феномены, можно только поставить рядом, а не распределять дальше. Насколько эти разделения в конце концов будут редуцироваться до одного или нескольких основных различий, еще нельзя предвидеть.

Полностью разделенным феноменам, с другой стороны, противостоят группы обозримо распределенных, сходных явлений. Между ними обычно тогда также имеются переходы, как между цветами. Примером1 такой систематизации сходных феноменов в обзоре являются псевдогаллюцинации. При более близком рассмотрении отдельных случаев оказывается, что имеются переходы между нормальными представлениями и полностью развившимися псевдогаллюцинациями (которые никогда не являются достоверными и всегда остаются внутри, в воображаемом пространстве). Чтобы сделать их обозримыми, удается обнаружить четыре главные противоположности, между которыми могут

Для меня здесь снова неважно, правилен ли именно выбранный пример.

Он должен только служить наглядному представлению цели.

колебаться эти феномены в ряде переходов. Если мы в каждом из этих рядов, к примеру, опишем место, то у нас будет особенный феномен, который находится между представлением и псевдогаллюцинацией, достаточно феноменологически охарактеризованный. Этими четырьмя противоположностями являются:

Выраженные псевдогаллюцинации:?. Имеют определенный рисунок, представляются нам полно со всеми деталями

2. Имеют в отношении отдельных элементов ощущений полную адекватность соответствующим восприятиям

3. Постоянны и легко могут быть удержаны тем же способом

4. Независимы от воли, не Moiyr быть произвольно вызваны и изменены. Они принимаются с чувством пассивности и рецептивности

Нормальные фантазии: Имеют неопределенный рисунок, представляются нам неполно и только в отдельных деталях

Имеют эту адекватность только в очень немногих, элементах ощущений или не имеют совсем, например, в воображаемом лице все серо

Непостоянны и размыты и должны все время производиться снова

Зависимы от воли, могут по желанию быть вызваны и изменены. Они производятся с чувством активности.

Этот пример, который мы в этом месте не будем рассматривать дальше, показывает, как, к примеру, удается сгруппировать сходные феномены чисто феноменологически, когда только действительно пережитые стороны этих феноменов предоставляют исходные моменты для распределения, в то время как додуманное, теоретическое еще остается совсем далеко. Из изложения одновременно выявляется, как важно, чтобы, используя предметное слово, отличать феноменологические переходы от феноменологических пропастей. Первые допускают феноменологические систематизации, последние только противоположные пары или перечисления. Тем самым, одновременно естественно, что на признание феноменологически новой группы феноменов, которые отделены от предшествующих пропастью, решатся только с трудом и только при наглядном представлении. Несмотря на это, при современном уровне, при котором многие все душевное хотят свести к возможно малому числу простых качеств, лучше принять больше некоторых феноменов, которые потом вскоре

все же систематизируют, чем впасть в пошлость из малого числа элементов выстроенных психологических систем.

В то время, как собственно идеалом феноменологии является обозримо упорядоченная бесконечность нередуцированных душевных качеств, в противоположность этому имеется другой идеал, идеал по возможности малого числа последних элементов, как, к примеру, в химии. Из их комбинаций должны быть выведены все более сложные душевные феномены, разложением на такие элементы должны быть достаточно изображены все душевные феномены. Наконец, такой взгляд в своей последовательности не может считать бессмысленным обойтись одним единственным конечным душевным атомом, из которого в различных сочетаниях строится все душевное. Этот ориентированный на естествознание идеал имеет, наверняка, смысл для генезиса душевных качеств. Так как бесконечно многообразные цвета генетически сводятся только к количественно различающимся оттенкам, можно пожелать генетически выяснить другие душевные феномены и затем, возможно, под этим углом зрения систематизировать и иначе. Но для феноменологии самой такое требование представляется совершенно бессмысленным. Феноменологический анализ имеет целью осознавать душевные феномены с помощью четкого ограничения. Он, среди прочего, действует при этом также так, что выявляет душевные качества, которые встречаются в только что имевшемся в виду как часть. Это разложение комплексных образований на такие части, которое является только одним путем, считается тем собственно только для генезиса рассчитаны мнением единственным анализом. Для него, например, восприятие было бы выяснено через разложение на элементы ощущений, пространственный взгляд и интенциональный акт, в то время как истинная феноменология только сравнением с фантазией, которая выстроена из тех же элементов, с суждением и др. доходит до характеризации восприятия как нередуцированного душевного качества. Если поэтому, вероятно, иногда, концепции «разложения на конечные элементы», так же как концепции «разложения как ограничения конечных качеств» удается выдавать себя за свободных от генетических точек зрения и за чисто феноменологических, то все же при каждом случае она (т. е. концепция впадает обратно в смешение с генетическим рассмотрением: для нее возникают

тогда комплексные образования снова из собирающихся элементов. В противоположность этим взглядам у феноменологии нет даже идеала возможно меньшего числа конечных элементов. Напротив, она не хочет ограничивать бесконечность душевных феноменов, хочет однако, насколько это возможно — это, конечно, бесконечная задача — сделать их обозримыми, их четко осознать и сделать в отдельности снова узнаваемыми.

Мы изложили, даже если только в самых общих чертах, цель и метод феноменологии, которой, хотя и всегда занимались, но которая никогда, по-настоящему, не приходила к беспрепятственному развитию. Поскольку ее смешение с другими исследовательскими задачами всегда было ее тоавным дефектом, мы хотим еще раз кратко перечислить, чего не надо в феноменологии и с чем ее нельзя путать.

Феноменология имеет дело только с действительно пережитым, только с наглядным, не с какими-либо вещами, которые, как представляется, лежат в основе душевного, теоретически конструируются. При всех своих определениях она должна себя спрашивать: и это, действительно, переживается? И это, действительно, дано в сознании? Ее определения имеют свою достоверность тем, что представление душевной действительности снова и снова удается, они только тем могут быть опровергнуты, что до сих пор неверно представленные факты представляются верно, не тем, что из каких-либо теоретических положений выявляется невозможность или отличительность. Феноменология ничего не может приобрести через теорию, в лучшем случае потерять. Правильность отдельного представления не контролируется по общим критериям. Она должна находить свой масштаб всегда в себе самой.

Феноменология имеет дело с действительно пережитым. Она рассматривает душевное «изнутри» в непосредственном представлении. Она поэтому имеет дело не с исследованием выходящих наружу явлений, моторными феноменами, выразительными движениями как таковыми, объективными достижениями. В какой мере выразительные движения и самоописания являются не предметом, но средствами феноменологии, было изложено выше.

Феноменология, далее, не имеет дело с генезисом душевных феноменов. Она только предварительное условие для такого генетического исследования, сама, однако, оставляет их совер-

шенно в стороне и не может быть ими ни опровергнута, ни поддержана. Исследование возникновения цветов, восприятий и т, д. чуждо феноменологии. Совсем по-особенному опасны для нее в меньшей степени такие фактические генетические исследования, чем те «мозговые мифологии», которые интерпретировали феноменологию и заменяли ее конструкциями физиологических и патологических мозговых процессов. Вернике, который сделал значительные феноменологические установления, такими интерпретациями с помощью ассоциативных волокон, деюнкции и т. п. исказил их. Эти конструкции обычно не дают феноменологическим исследованиям дойти до конца. Они хотя в начале и занимаются вынужденно феноменологией, но когда они затем добираются до своей теории, чувствуют прочную почву и находят феноменологическое в странной недооценке своих собственных истоков «субъективной».

Наконец, феноменологическое рассмотрение нужно также отграничить от генетического понимания душевных процессов, того своеобразного, применимого только к душевному понимания, для которого душевное с очевидностью «вытекает» из душевного, для которого само собой разумеется, что тот, на которого напали, разъярен, обманутый любовник ревнив. Мы говорим как при феноменологическом представлении, так и при этом осмыслении вытекания друг из друга о «понимать». Чтобы избежать путаницы, назовем феноменологическое понимание душевных состояний статичным пониманием, которое осмысливает только факты, переживания, способы сознания и является основой их ограничения и характеризапии. Понимание связей душевных переживаний, вытекание душевного из душевного назовем генетическим пониманием. Поскольку теперь феноменология не имеет дела с этим генетическим пониманием, ее нужно в большей мере рассматривать совершенно отдельно от него, однако, ее возможным предметом являются регулярные последствия душевного, которые переживаются в действительности и вместе образуют своеобразное феноменологическое единство. Возможно, примером этому является переживание воли. Это феноменологическое следствие является чем-то совсем ильм, чем понятое вытекание одного из другого. Мы ограничиваем феноменологию статически понятым.

Само собой разумеется, что мы, рассматривая психопатологию как целое, наш собственный интерес находим в генетически понятом, в отношениях зависимости, лежащих вне сознания, в

установлении телесных причин душевных процессов, одним словом, в связях. Феноменология учит нас знать только те формы, в которых происходит все переживание, все душевно действительное, она учит нас знать не содержания личной отдельной жизни и не лежащие за пределами сознания основы, на которых это душевное плавает как пена на море, как тонкий поверхностный слой. Проникнуть в глубины этого лежащего вне сознания всегда будет больше привлекать из-за уже известных связей, чем просто делать феноменологические установления, точное соблюдение которых все же является предварительным условием для всех дальнейших исследований. Единственно в феноменологически найденных формах происходит доступная нашему непосредственному осмыслению действительная душевная жизнь, для того, чтобы понять которую, мы в конце концов исследуем все те же лежащие вне сознания связи.

В заключение мы наметим еще отдельные задачи феноменологии. Вообще не существует ни одной области психопатологической феноменологии, которая была бы замкнута. Даже там, где феномен наглядно ясен, как при некоторых видах ложного восприятия, хорошая казуистика, которая может служить подтверждением опыта, так скудна, что тщательно описанные случаи все еще имеют большую ценность. Относительно видов ложных воображений, которые с успехом могут быть исследованы особенно при высших чувствах, нужно еще много сделать. Нужно только подумать о вопросе зрительных галлюцинаций в объективном пространстве одновременно с реальными восприятиями. К феноменологии переживаний бреда едва приступили. То, что об этом имеется, находится в работах о чувствах как первом симптоме паранойи. Феноменология патологических чувств невероятно бедна. Лучшее можно найти в отличных работах Жане, в которых, однако, придается мало значения тщательному ограничению и порядку1. Личностное сознание систематически обрабатывалось Оестеррайхом. Для таких проблем наибольшее значение имели бы феноменологические описания психиатров, 1 В развитии феноменологии чувств нужно прежде всего учесть работы Гейгера: Das Bewusstsein von Gefuhlen, Munchener Philosoph. Abhandl, Th. Lipps zu seinem 60. Geburtstag gewwidmet, и: Zum Problem der Stiminungseinfuhlung, Zeitschr. f. Asthetik 6, l. 1911.

у которых в руках материал, и самоописания, более подробные чем до сих пор.

В гистологии требуется давать себе отчет при обследовании коры головного мозга о каждом волокне, каждом зернышке. Абсолютно аналогично феноменология требует: нужно отдавать себе отчет о каждом душевном феномене, каждом переживании, которое обнаруживается при обследовании больных и в их самоописаниях. Ни в коем случае нельзя довольствоваться общим впечатлением и некоторыми вытянутыми ad hoc деталями, а нужно знать о каждой детали, как ее нужно воспринимать и оценивать. Поступают некоторое время таким образом, тогда становится, с одной стороны, кое-что менее удивительно, что видели часто и что тот, кто работает только с общим впечатлением, не осознал и в зависимости от моментального направления его впечатлительности находит снова и снова удивительным и еще никогда не бывшем; с другой стороны, однако, обращают внимание на то, что для кого-нибудь действительно незнакомо, и испытывают обоснованное удивление. Не представляет опасности, что это удивление когда-либо прекратится.

Само собой разумеется, что многие психиатры уже поступают совершенно так и по праву восприняли бы как дерзость, если бы им представляли бы это как новое. Но феноменологическое отношение вовсе не так распространено, чтобы его не нужно требовать все снова и снова. Можно надеяться, что из него еще вырастет ценное обогащение знании того, что действительно переживают больные.

КАУЗАЛЬНЫЕ И «ПОНЯТНЫЕ» СВЯЗИ МЕЖДУ ЖИЗНЕННОЙ СИТУАЦИЕЙ И ПСИХОЗОМ ПРИ DEMENTIA PRAECOX (шизофрении)

Понятные связи представляют собой нечто совсем иное, чем каузальные связи. Так, например, мы понимаем поступок, исходя из мотивов, а движение объясняем каузально как следствие возбуждения нервных клеток. Мы понимаем, как аффекты вызывают настроения, а настроения становятся источником для определенных надежд, фантазий и опасений, но мы объясняем возникновение и исчезновения восприимчивости памяти усталостью и восстановлением сил и т. д. Понимание одного психического явления, исходя из другого психического явления, называют также психологическим объяснением, и ученые-естествоиспьггатеяи, которые имеют дело только с чувственно воспринимаемым и казуальным объяснением, выражают вполне понятное и справедливое неприятие психологического объяснения в том случае, если оно призвано заменить их работу. Понятные психические связи были названы также внутренней каузальностью, и таким образом выявилась та непреодолимая пропасть, которая существует между этими, только условно называемыми каузальными и настоящими каузальными связями, внешней каузальностью.

Два вида анализа — понимание и каузальное объяснение — при исследовании человека взаимодействуют, хотя и очень сложным, но при более точном методологическом осмыслении, тем не менее, вполне обозримым и ясным способом. В данном труде мы не ставили перед собой задачи детально проанализировать эти отношения. В большей степени мы стремились выявить каузальные и понятийные связи в конкретных случаях. Будет ли и насколько способствовать нашему пониманию (сути вещей)

понимание (как метод), так называемое психологическое объяснение, может показать только привлечение конкретного материала. Его мы хотим расширить. Однако прежде представляется необходимым в очень краткой тезисной форме определить методологические условия этого направления исследования и установить (терминологическую) связь между употребляемыми словами и (обозначаемыми ими) устойчивыми понятиями1.

Методологический обзор

Мы не имеем намерения при помощи данных тезисов навязать наши взгляды тем исследователям, которые продвигаются к цели совсем другими путями. Мы хотим лишь для тех, кто стремится к аналогичной цели, сделать понятными методологические предпосылки, на основе которых мы работаем. В связи с этим мы просим с пониманием отнестись к категоричной форме изложения, без которой мы не смогли бы достичь необходимой здесь краткости.

1. Внешний и внутренний смысл. Мы сравниваем — и это только лишь сравнение — данность воспринимаемого органами чувств внешнего мира с данностью чувственно не воспринимаемого внутреннего мира. Растения, животные и все другие предметы могут конкретно и по отдельности быть восприняты и описаны нами, кроме того, мы можем поставить чувственные факты в связь при помощи объяснения, каузального мышления. Подобным образом мы можем сделать доступными и описать душевные состояния, факты душевной жизни, переживания, способы существования сознания как таковые (например, представления, мысли, чувства, псевдогаллюцинации, бредовые идеи, побуждения и т. д.). Во-вторых, мы можем понять психические связи: понять, как из одного психического вытекает другое, как поступки возникают на основе мотивов, как настроения и аффекты вытекают из ситуаций и переживаний. Чувственному восприятию противопоставляется делающее его видимым осознание душевного, каузальному объяснению — психологическое

' Из имеющейся литературы заслуживают особого внимания Sinunel, Probleme der Geschichtsphilosophie, Кар. 1, а также Max Weber, Roscher и Knies и т. д. в SchmoUera Jahrbuchern Bd. 27, 29, 30: 1903—1906.

понимание. Так как оба способа сделать душевную жизнь доступной называются «понимать», мы отличаем понимание состояний как статическое понимание от понимания связей как генетического понимания. Осознание психических состояний, их разграничение, описание и упорядочение является задачей феноменологии1, понять так, чтобы это было убедительно; психические связи — совсем иная задача психологии, основным методом которой является понимание.

1. Генетическое понимание. Понимание того, как одно психическое вытекает из другого, может быть разнообразным. Первое важное разграничение провел Зиммель, который стал различать понимание сказанного от понимания говорящего. Так, если мы считаем, что содержания отдельных мыслей вытекают одно из другого по законам логики, мы понимаем эти связи рационально. Если же мы понимаем содержание мыслей как вытекающих из настроений, желаний или опасений думающего, то только тогда мы понимаем эти связи собственно психологически, или иначе, сопереживая душевному миру другого. Если рациональное понимание всегда приводит к выводу, что содержанием души является рациональный, понимаемый без всякой психологии комплекс, то понимание через сопереживание вводит внутрь собственно душевных взаимосвязей. Если рациональное понимание является только вспомогательным средством психологии, то понимание через сопереживание самой психологией.

3. Психология, основным методом которой является понимание. и функциональная психология (исследующая осуществление психических функций экспериментальная психология — прим. пер.) «Понимающая» психология имеет совсем другие задачи, чем развившаяся из (общей) психологии функциональная психология. Они не мешают друг другу, и ни одна из них не имеет основания критиковать другую, так как обе преследуют совсем различные цели. Функциональная психология, которая может прийти к результатам, которые могут быть использованы только экспериментальным путем, поступает следующим образом: участвующие в эксперименте лица получают задания, выполнение которых затем измеряется по различным параметрам. Зависимость результатов от различных факторов планомерно исследу-

' Феноменологию развил Гуссерль (Logische Untersuchungen, zweiter Band). Для наших целей ср. мое сочинение о феноменологическом направлении исследований в психопатологии, с. 314.

ется при изменении поставленных условий и таким образом постепенно анализируется комплексный результат функций, расчленяемый на более элементарные, устанавливаются также причины такого осуществления функций и строятся теории о каузальных зависимостях. Исследуются ли память, восприятие, объем сознания, работоспособность и т. д., все в принципе используют один и тот же метод и воздвигай в течение десятилетий ценное здание физиологической психологии, которую не сумели оценить только те ученые-психологи, которые ошибочно считают психологию, основывающуюся на понимании, за единственную психологическую науку'.

Эта функциональная психология не ставит целью что-либо понимать, она никоим образом не внедряется внутрь психического, а обращается со всем психофизическим механизмом в принципе как с не имеющим души живым существом, функции которого исследуются. Она может, будучи объективной психологией (по сравнению с психологией понимания и феноменологией как субъективной психологией), прийти к необычайно точным результатам. Но она по своей сути никогда не сможет дать ответа на вопросы, которые ставят феноменология и психология, базирующаяся на понимании. Столь же ошибочным, как презрение некоторых ученых-психологов по отношению к функциональной психологии как таковой, является то, что исследователи естественнонаучного направления, признающие только чувственное, только эксперимент и статистику, презирают «понимающую» психологию. Эти направления исследований преследуют различные цели. Ошибочной может стать только попытка подменить друг друга и перенести что-либо из одной области в другую.

4. Очевидность генетического понимания и ее корни. Когда Ницше убедительно растолковывает нам, как из осознания слабости, убогости и страдания произрастают моральные принципы, моральные требования и религия спасения, так как душа вопреки своей слабости таким обходным путем пытается удовлетворить свое стремление к власти, мы сталкиваемся с непосредственной

1 Экспериментальная психология приняла благодаря школе Кюльпе совсем новое развитие, выходящее за рамки функциональной психологии, так как эксперименты с планомерно проводимым самонаблюдением содействовали развитию феноменологии, функциональная психология требует проведения экспериментов. Но не все эксперименты служат только функциональной психологии, хотя, конечно, большинство из них.

очевидностью, которая не нуждается в дальнейшем обосновании, не должна быть сведена к какой-либо другой очевидности. На таких фактах осознания полной очевидности в противовес обезличенным, изолированным объясняемым связям и базируется психология понимания1. Эта очевидная ясность достигается при опытном постижении человеческой личности и не может быть индуктивно доказана через повторяющийся опыт. Ее убедительная сила заключается в ней самой. Признание такой очевидности является предпосылкой психологии понимания так же, как признание реальности восприятия и наличия причинных связей является предпосылкой естественный наук. Вопрос о психологическом генезисе этой очевидности находится за рамками методологии так же, как генезис восприятия и очевидности убедительности какой-либо причинной связи находится за рамками исследования предпосылок естественных наук. Вопросом о генезисе очевидного понимания занялась психология сопереживания. Однако она не интересует нас с точки зрения методологии. Мы хотели бы все же заметить, что мнение, будто бы понимание, базирующееся на очевидности, может быть обосновано повторяющимся опытом и не является последним, исходным, столь же ошибочно и должно быть опровергнуто, как и мнение, что очевидность принципа причинности может быть доказана опытным путем. Это мнение остается ошибочным, даже если психологический генезис очевидности свидетельствовал бы о повторяемости опыта.

5. Очевидность понимания и действительность, понимание и толкование. Если Ницше и переносит названную нами убедительно понятую связь между сознанием слабости и моралью на единичный процесс возникновения христианства, то такой перенос на частный случай может быть ошибочным, несмотря на правильность общего, идеально-типического понимания этой связи.

Суждение о действительности понимаемой связи в единичном случае основывается не только на ее очевидности, но прежде всего, на объективном материале чувственных, осязаемых, реальных точек опоры (содержание речевых высказываний, духов-

Дата добавления: 2015-06-04