На границе двух миров

В университетских учебниках социологу рекомендуют занимать нейтраль­ную позицию, когда он сталкивается с респондентами или заключает кон­тракт с администрацией.

Но жизнь опровергает иллюзии, как только социолог-эмпирик начинает проводить опрос и вступает в контакт с живыми людьми. Он изучает соци­альную общность — деревню или предприятие, — не подозревая, что вмеши­вается в систему сложившихся отношений, клановые предпочтения, тради­ционный уклад жизни, где каждому индивиду отведено свое место? А что уготовано социологу. Какую социальную позицию займет он?

Вот конкретный случай, который произошел с известным американским социологом, профессором Д. Миллером, специализирующимся в области индустриальных исследований. Его попросили провести исследование на крупном предприятии. Поначалу к нему относились по-дружески. Но вот наступает первая фаза исследования: для сбора предварительной информа­ции, анализа заводской документации и беседы с экспертами социологу по­долгу приходится вращаться среди руководства предприятия и цехов, кон­сультировать и консультироваться с менеджерами и специалистами функци­ональных служб.

Буквально через месяц, вспоминает свою карьеру прикладника Д. Мил­лер, рабочие начали смотреть на него, как на марионетку администрации или, что еще хуже, штатного агента. Все, о чем социолог выспрашивает у простых людей, воспринимается ими как доносительство, выведывание каких-то сек­ретов с целью передать информацию наверх.

Не ведая о том, другой прикладник Р. Брайн, будучи еще старшекурсни­ком социологического факультета, вознамерился провести эмпирическое исследование на предприятии. Он не ставил перед собой сложных задач, ограничившись обычным опросом. Брайн спрашивал респондентов о том, кто

Геринг А.Г., Огородникова И.А. Скажите, пожалуйста: к вопросу об особенностях метода интевью-ирования // Вестн. Омского ун-та, 1999. Вып. 4. С. 119-122.

кого любит или не любит, кто кому симпатизирует и к кому равнодушен. Особых трудностей не предвиделось, однако рабочие не пошли на контакт. Они отвечали неискренне, отмечая как эмоционально приемлемых буквально всех поименованных в анкете. Опрос грозил сорваться. Пришлось изменить методику и конструкцию вопросника. Во второй раз Брайн спрашивал рес­пондентов только о десяти самых близких им товарищах. Опрос удался, но Брайн пришел к выводу, что исследователь способен сильно влиять на ход и результаты опроса.

Оказывается, социологу трудно оставаться нейтральным, как бы он к это­му ни стремился. Его поведение «в поле» — результирующая двух статусных позиций: статуса, занимаемого в научной среде, и места, отводимого ему в социальной системе объекта исследования. Тесно общаясь с начальством, он может автоматически встать в оппозицию к подчиненным. И наоборот. Он должен быть готов к компромиссу между двумя мирами, в которых он вы­нужден жить и трудиться. Для успешной работы на объекте в разгар «поле­вого сезона» социологу приходится налаживать хорошие отношения по всей пирамиде — и с подчиненными, и с начальством.

Так и поступила доктор наук Хиллари Пилкингтон, преподаватель Центра русских и восточноевропейских исследований Бирмингемского университе­та (Великобритания), приехав на исследование в русскую глубинку. Первым делом, считала она, надо установить дружеские связи с председателем колхо­за. Это намного облегчило бы ход исследования. И вот что из этого вышло:

«Респонденты всегда очень чутко реагировали на отношение председа­теля ко мне. Так, они очень внимательно следили, например, за тем, проедет ли он мимо или остановится поговорить со мной. Каждый день я, как и многие другие, должна была идти пешком из одной деревни е другую (три километра туда и обратно) на работу и обратно, в школу, г детский садик. Это был больной момент для всех. Если председатель ехал в это время мимо, он, как правило, подвозил меня. И... — получалась проблема. С одной стороны, я вроде была с ними, с переселенцами, не когда он подвозил меня, а их, конечно, нет, то получалось, что я все-таки с начальством, а не с ними. С другой стороны, он был со мной нг «ты», как и с ними — и это опять сближало меня со всеми. Поскольку я жила у главного бухгалтера, то приходилось все время поддерживать баланс между хорошими отношениями с руководством и с людьми»¹⁴.

В книге известного земского статистика В.Е. Постникова¹⁵ приводятся описания многочисленных ситуаций, в которых на характер интервью вли­яли социальные факторы. Объезжая села Херсонской губернии, он обнару­жил, что ответы респондентов могут различаться не только по критеригс национальности, но и по чисто географическим критериям внутри одной национальности: допустим, у русских, проживающих не севере и на юге од­ной и той же либо разных губерний. Вот какие впечатления о качестве полу­чаемой информации вынес из своих научных поездок В.Е. Постников: «Пу­тешествуя в прошлом году в северной части Елисаветградского и Александ­рийского уездов, я был очень удивлен большим различием в характере крестьянского населения этого района сравнительно с тавричанами. В Тав-

Пилкингтон X., Омельченко Е. Зачем мне врать? / Опыт применения интервью к изучению русско­язычной миграции [ www.socnet.ru ] Постников В.Е. Южно-русское крестьянское хозяйство. 2-е изд. М., 1907.

рических уездах крестьяне недолюбливают наезжающих чиновников и дер­жат себя обыкновенно несколько грубовато. Те, которых я вызывал к себе чрез посредство сельских властей, большею частью являлись неохотно и первые беседы с ними велись с некоторою неловкостью. Но проходило полчаса, они оживлялись и рассказывали свои дела с самою непринужденною откровен­ностью; при прощаньи же иногда выражали благодарность за то, «что ими интересуются». В северном районе Херсонской губернии крестьяне относятся к приезжающим очень услужливо, а сельские власти держат себя с большою предупредительностью, но узнавать при этом крестьянские дела всегда ока­зывалось очень трудным. В одном селении сельского старосту-раскольника нельзя было упросить сесть во время разговора, и он выстаивал целые часы, бросая ястребиные взгляды. И только в с. Ровном, где я прожил трое суток, на второй и третий день моего пребывания меня осаждали целые толпы кре­стьян за разными советами по их аграрным неурядицам. Меня это очень удивило, но один из крестьян, бывший старшина волости, объяснил мне: «ведь вот вы как и не чиновник, а то приедут, сейчас накричат, а мы завсег­да рады», и т.д. Тавричанин, большею частью не сохраняющий в своей па­мяти или не знавший гнета старой эпохи и живущий в сравнительном про­сторе и достатке, вообще держит себя с достоинством и имеет довольно от­крытый характер. Крестьянин севера Херсонской губернии, и до сих пор еще вспоминающий с горечью злое время военных поселений, кажется недовер­чивым и несколько забитым. Можно думать, что эти особенности в характе­ре местного крестьянского населения остались не без влияния на точность данных подворной переписи в Александрийском и Елисаветградском уездах, которая притом же производилась не самими статистиками, а регистратора­ми, приглашенными уездными земскими управами»¹⁶. Позднее эту особен­ность — различное отношение респондентов к интервью в зависимости от социального происхождения: бывшие крепостные или незнавшие крепост­ного ига, — подтвердят и другие статистики.

Социолога часто воспринимают как «полномочного представителя» орга­нов власти, приехавшего в область, село, на предприятие не с исследованием, а с инспекцией, после которой на местах «будет наведен порядок». Такова одна из социально-политических ролей, которой ученый на самом деле не облада­ет, но которую ему приписывают респонденты. Обращаясь к нему, люди про­сят помощи в решении жизненных проблем или заступничества перед влас­тями. В исследовании X. Пилкингтон и Е. Омельченко был описан курьезный случай. К интервьюеру обратилась старушка, узнавшая, что кто-то приехал к ним в деревню из большого города: «У меня украли лошадь, я вызвала мили­цию, но она ничего не делает, может вы сможете мне помочь?» И заплакала¹⁷.

На границе двух миров, т.е. в маргинальном статусе, можно оказаться, не только вторгшись в управленческую иерархию. В упомянутом исследовании бирмингемских и ульяновских социологов методом глубинного интервью изучались проблемы вынужденных русскоязычных переселенцев, покинув­ших в 1995 г. Казахстан и пытающихся прижиться в России. Выяснилось, что местные и пришлые не очень-то ладили между собой. Как только местные

Постников В.Е. Южно-русское крестьянское хозяйство. 2-е изд. М., 1907. С. XXVI. Пилкингтон X., Омельченко Е. Зачем мне врать? / Опыт применения интервью к изучению русско­язычной миграции [ www.socnet.ru ]

жители видели, что исследователь начинала свой опрос с переселенцев, а не с них, так сразу менялось отношение к исследованию у «коренных» русских. Заранее защищаясь, они говорили: «Мы знаем, они (переселенцы), конеч­но, говорят о нас очень плохо: говорят, наверное, что мы их не любим, го­ним отсюда, но это все неправда». В общении возникал барьер. Местные жители обижались, что их жизнь, такая же трудная, как и у беженцев, уче­ных не интересует: «А эти приехали — дома им дали, деньги получают — а все им не нравится, и мы тоже не нравимся...»

Давление на исследование и исследователя оказывалось не только со сто­роны «местных» русских, но и других переселенцев. Часто респонденты спра­шивали: «А что вам ответили на этот вопрос другие? С кем ты дружишь из переселенцев?» Определенный уровень напряжения между «новыми» и «ко­ренными» русскими подтверждался частыми высказываниями переселенцев о том, что они считают себя более грамотными, культурными и развитыми, чем местные жители. «Поскольку исследователь сначала вошла в общину переселенцев, местные перестали ей доверять. Возможно, чтобы понять обе стороны, нужно, чтобы их изучали разные исследователи, каждый из кото­рых входил бы в отдельную общину и анализировал бы проблемы в их цен­ностном и культурном пространстве. Правда, в этом случае возникли бы проблемы во взаимопонимании исследователей, в сопоставимости резуль­татов их раздельных исследований», — приходят к выводу социологи¹⁸.

Дата добавления: 2015-06-04