Имя Зверя. Том 2. Исход Дракона 8 страница

— В том-то и беда, — парировала ноори. — Тебя испугали, и, увы, слишком сильно. На всю оставшуюся жизнь. Как жаль, что из-за этого погибнет и всё остальное… Пойдём, Гончая. Я покажу тебе, где есть оружие. Приложи остриё мне к горлу. Убей меня по первому подозрению. Ты ведь почувствуешь магию, верно? Конечно, верно, иначе и быть не может, иначе воплощающийся Тёмный не выбрал бы тебя в восприемницы.

— Тёмный… восприемницы… — Алиедора покачала головой. — Как вы любите пугать себя и других. Правильно, ведь иначе какой вообще смысл жить? Нет, надо пророчества погрознее, конец мира самое меньшее, верно? А на самом-то деле угроза совсем не оттуда.

— Ты увидишь… я тебе покажу…

— Что ты мне покажешь, Мудрая? Иллюзию? Движущиеся картинки? Обманное видение? Как я узнаю правду?

— Получается, что тебе вообще ничего не докажешь. Ты всё сможешь объявить «иллюзией, движущимися картинками, обманным видением».

— Мне плевать на это, — не выдержала Алиедора. — Мне нужен Тёрн. И нужно убраться отсюда. Из вашей проклятой башни и с вашего проклятого острова! Вместе с дхуссом, разумеется. Вот и всё. А свои пророчества, Тёмных и Светлых, «концы миров» и всю остальную галиматью, которой пичкают легковерных и падких на красивые сказки, — можешь засунуть себе в одно место. Не буду даже говорить, в какое, такие слова не приличествуют благородной доньяте.

— Хочешь сделку? — прошипела ноори. — Вы, из Некрополиса, обожаете торговаться. Ты увидишь то, что я хочу тебе показать, а после этого я выведу тебя из башни, если тебе так уж надоела жизнь и ты так жаждешь расстаться с нею посреди разливающейся Гнили.

— Я же всё равно не поверю. — Алиедора пожала плечами.

— Видишь? Тупик получается. Никто никому не верит, никто ничего не может сделать, и все сидят. Хотя я уже сто раз могла тебя убить.

— Хватит болтать. — Ярость было сдерживать всё труднее и труднее. — Хочешь убить — убивай! Посмотрим, что у тебя из этого выйдет.

— Мне не нужна твоя смерть, — терпеливо повторила ноори. Чёрные слёзы на белых щеках высыхали, оставляя тёмные дорожки, словно от потёкшей краски на потном лице уличного комедианта. — Мне нужна твоя помощь.

— А мне нужен Тёрн. И свобода.

Ноори вздохнула.

— Тогда почему мы теряем время?

Алиедора стиснула зубы. А ведь и правда, ноори не пыталась пустить в ход магию.

— Сделка всегда лучше схватки, — проговорила Мудрая, с трудом поднимаясь на ноги. Руки Алиедора ей не развязала. — Идём, дитя Некрополиса. Я покажу тебе нашу правду. А потом ты уже станешь судить.

Гончая нагнулась к трём оставшимся ноори. Лежат без чувств. Конечно, будь у неё верные, как смерть, эликсиры, за спину волноваться бы не пришлось, а так — придут в себя, попытаются напасть…

— Не тревожься за моих братьев. Они не тронут тебя.

— Это ещё почему? — немедля подбоченилась Алиедора. — Очень мне нужна жалость этих ноори!

— Потому что они согласны со мной. Ты нам сейчас нужна не как враг, но как союзница. Если мы не переубедим тебя, если ты не согласишься привести дхусса к нам — всё пропало. Погибнем и ты, и мы, и вообще все, кто только живёт на свете.

— Довольно слов, — поморщилась Гончая. — Показывай, ноори, что ты хотела мне показать, и покончим с этим!

— Тогда идём.

* * *

Всю жизнь. Всю жизнь, Тёрн, ты готовился именно к этому дню. Всю жизнь, как только понял, что к чему. А до той поры — было совсем другое. Но, даже не зная всех обстоятельств, ты чувствовал, что обязан отыскать разгадку. Она нашлась, и куда раньше, чем ты рассчитывал изначально; и много ли радости в таком знании?

Вокруг тебя тьма. Её создавали непроницаемой, старались, чтобы она скрыла бы и поглотила, но вместо того — для таких, как он, мрак послужил путеводной звездой, каким бы странным это ни казалось.

Ты слишком долго носил в себе запретное, как тебе казалось, знание. Выяснилось, что лучше бы ты кричал об этом на всех площадях.

Ты полагал, что своим молчанием ты защищаешь и оберегаешь. Ты слишком поздно понял, что никого не спас, не защитил и не уберег. Вместо этого… ты сам знаешь.

Темнота вспучивалась, переливалась, словно вино из кубка в кубок. Клубы её то надвигались на дхусса, то почти совершенно рассеивались. Протянувшиеся из окон-линз звёздные лучи тонули в плотном мраке, не в силах пробиться сквозь его покровы. Алиедоры не было — убежала, исчезла, но, быть может, оно и к лучшему. Глядишь, уцелеет, когда всё кончится.

— Покажитесь, — негромко сказал дхусс, заговорив на языке Смарагда. — Покажитесь, Великие Мудрые! Настала пора нам поговорить лицом к лицу.

Клубы метнулись туда-сюда, кое-где каменного пола коснулись звёздные лучи; над плитами медленно густело серебристое сияние, собираясь в три женские фигуры, облачённые в длинные, до пят, одеяния. На месте глаз вспыхнули голубоватые огоньки, точь-в-точь словно звёзды, спустившиеся с летнего небосклона.

— Ты пришёл, Великий Тёмный, — три голоса, сливаясь, произнесли это в унисон. — Мы столько разыскивали тебя — а ты явился сам!

— Когда я понял, что вы не оставите измышлённые вами и на деле не существующие опасности, то решил искать встречи сам. Я не соглал вам, когда сказал, что сдаюсь. Я устал бегать и скрываться, Великие Мудрые. Мне нужно убедить вас. Сейчас — или никогда.

— Твоя жертвенность достойна похвалы. Ужас не смог овладеть тобой. Согласен ли ты…

— Великие Мудрые, — перебил дхусс, — я вырос, поклоняясь вам. Но потом понял, что есть нечто поважнее хранимого вами Смарагда. Избавлю вас от необходимости переспрашивать. Весь мир вокруг нас. Этот мир поражён Гнилью, она подступает всё ближе. Всегда и всеми говорилось, что Три великие Сестры, хранящие племя ноори, способны справиться с нею, что нам ничего не угрожает. Настало время выйти из заточения. Знаю, вы сами не в силах покинуть башню Затмений, но рати Смарагда могут одолеть Гниль.

Несколько мгновений сотканные из звёздной пыли и лунного света фигуры молчали. Очевидно, не в силах ничего молвить от удивления.

— Ты — воплощённый Тёмный, — наконец раздалось в ответ. — В тебе заключена смерть Смарагда. Мы не можем этого допустить.

— Это не так, Великие. — Несмотря ни на что, дхусс говорил негромко и почтительно. — Я знаком с вычислениями Мудрых. В них вкралась ошибка. Если что и грозит Смарагду, так это Гниль, подступающая всё ближе.

— Тебе невдомёк, что Гниль сделает со всем Листом, если мы остановим её? Или попытаемся остановить, нанеся достаточно тяжкий урон?

— Я не верю в конечную гибель сущего. Смерти нет; есть вечное обновление.

— Пустые слова, — заколыхались пустые рукава призраков. — Ты — великий Тёмный. Сила разъярённых небесных духов вложена в тебя, очень скоро она вырвется на свободу, и Смарагд погрузится в волны. А сам Лист будет сожран Гнилью, почернеет, иссохнет и сорвётся с Великого Древа, которое одно вечно по-настоящему. Сила духов и слово Зверей, их завет — всё сошлось в тебе воедино, дхусс Тёрн. Что ж, мы рады узреть, что не одним лишь ноори свойственны отвага и самопожертвование.

— Они свойственны моему народу куда больше, чем вашим благородным сородичам. — В голосе дхусса теперь явственно чувствовался гнев.

— Этот спор пуст и не имеет смысла, — остановили его звёздные тени. — Чем раньше свершится очищение и преображение, тем лучше.

— Для кого? — дерзко спросил Тёрн.

— Для Смарагда, конечно же, не для нас во всяком случае. Нам ничего не надо, дхусс Тёрн. Лишь бы жил Смарагд и те, кто его населяет, наши далёкие потомки.

Голоса звучали дружно и согласно, с одинаковыми интонациями, одинаковым тембром, почти неотличимые друг от друга. Звёзды-глаза ярко мерцали, чуть заметно шевелились рукава, и всё выше, пышнее поднималось слабое гало вокруг голов, так похожее на развевающиеся по ветру волосы.

— Вы не поможете. — Это был уже не вопрос.

— Мы поможем, — тотчас ответили призраки. — Поможем тем, кому помогали всегда. Ноори, тем, кому мы отдали нашу плоть и кровь. А Гниль побеждена будет, когда исчезнет воплощение Великого Тёмного. То есть ты, дхусс Тёрн.

— Проклятое дитя.

— Названия не имеют смысла. Есть только Смарагд и ноори. Они должны жить.

Дхусс усмехнулся, могучие мышцы вздулись, шевельнулись шипы.

— А что станет с остальным миром?

— Мы ответили тебе — с развоплощением Великого Тёмного уйдёт и Гниль. Если в тебе остался тот свет, что мы увидали в тебе изначально, ты не станешь спорить. Каждая из нас в своё время совершила подобный шаг. Это была цена. Очень и очень небольшая, если разобраться.

— Великие Мудрые, — Тёрн скрестил руки на груди, — значат ли ваши слова, что мне предстоит встать рядом с вами?

Могут ли призраки лгать? — казалось, говорил весь его облик.

— Нет, — заколыхались серебристые контуры. — Ты не встанешь. Ты не ноори. Ты дхусс. Великие Мудрые не лгут. Мы не можем ничего тебе обещать. Смарагд удерживается от Гнили, это верно. Но если мы попытаемся уничтожить её во всём остальном мире, случится то, о чём мы тебе сказали.

— Что вы мне сказали? Вы сказали, что Лист почернеет и сгниёт! Но как он почернеет и сгниёт, если Гнили не станет?

Призраки, казалось, тихо засмеялись, звёздные покровы чуть заметно колыхнулись.

— Она не исчезнет, к сожалению. Она просто уйдёт вглубь, если мы и преуспеем в укрощении её на поверхности. Станет разъедать самые основы нашего мира, пока он, наконец, и в самом деле не превратится в груду чёрного праха. Она должна остаться. Естественный элемент, средство баланса. Мы просто не дадим Гнили разгуляться больше, чем потребно. Сможем ограничить её.

— Это не так. — Тёрн оставался спокоен, но спокойствие явно давалось ему недёшево. — Какой «баланс», что с чем уравновешивается? Слишком много злодейств и крови объясняется этим замечательным, поистине для всех спасительным принципом. «Это поддержание равновесия», «это сохранение баланса»… А на самом деле — спасение и сохранение зла, простого и понятного, потому что нет желания подвергать себя опасности или хотя бы пачкать руки. Гниль есть именно такое зло, простое и понятное. У неё нет своей правды, там вообще никакой правды быть не может. Как не может её быть у болезней.

— Тебе не понять, — печально прошелестели призраки. — Ты не посвящён во все тонкости баланса сил земных и небесных, удерживающих наш Лист на Великом Древе.

— Я не посвящён, это так, — кивнул Тёрн. — Но я знаю, что есть простые вещи, не оправдываемые никакими балансами и равновесиями.

— Ты всегда был упрямцем, сын Омми з’Элмы.

— Омми з’Элма воспитала меня, но я не её сын, Великие Мудрые. Вам это отлично известно, как и мне. Приведшую меня на этот свет звали Эррида, капитан клана Морры, воительница народа дхуссов.

— Ты глубоко проник в своё прошлое, дхусс. — Казалось, голоса призраков зазвучали чуть растерянно.

— Безмолвная Арфа сильна во мне, — спокойно сказал Тёрн. — Наставник Роллэ учил меня хорошо.

— Даже слишком хорошо, по мнению многих Мудрых.

— Разве сейчас это важно? — Дхусс пожал плечами.

— Ты прав. Сейчас важно лишь одно — лишить Великого Тёмного, великого врага нашего мира, того тела, где он обосновался. Огненный меч, рассекающий небеса, встретит лишь пустоту.

— Огненный меч есть просто комета. Небесное тело, подчинённое строгим законам. Кому, как не вам, хозяйкам башни Затмений, знать это наверняка!

— Верно. Комета предстаёт обычному взгляду просто небесным телом, каких немало среди хрустальных сфер. Но важна не она, важны те силы, что мчат на ней, кто оседлал её, превратив знак гибели всего живого.

— Это очень красиво, — вежливо кивнул Тёрн. — Красиво и вполне годится для сказки, пугать детей. Кто видел этих духов, «оседлавших комету»? Кто установил, что они полны злобы и решимости покончить с нашим миром? Откуда вообще это взялось?

Тихий смех. Так, наверное, и впрямь могут смеяться звёзды.

— Мы видели это, дхусс. Своими собственными глазами, пока ещё пребывали в наших изначальных телах. Кометы, как ты знаешь, движутся раз и навсегда предначертанными путями, возвращаясь спустя должное число лет. Повторяется всё, и роковой Небесный Сад в том числе. Мы видели. Мы знаем.

— Я не верю. Наставник Роллэ повторял мне каждый день: «Подвергай сомнению!», уверял, что это есть первейшая заповедь мастера Беззвучной Арфы. Слова, видения, дивинации — всё это хорошо, но я побывал в ином мире, Великие Сёстры. Кровь — это кровь, она горяча, красна и очень быстро покидает тело. Это не смутные тени, танцующие на пороге сознания; когда дравшийся плечо к плечу с тобой умирает у тебя на руках и ты ничего не можешь с этим сделать — вот настоящий факт. И ты проклинаешь все до единого пророчества, заклинания и чары, потому что они не в силах спасти одного-единственного друга.

— Мы трижды спасали Смарагд, — прошелестели тени. — Только и единственно поэтому ты видишь нас. Иначе мы бы ушли, сгинули и расточились. Мы сходились с этими сущностями лицом к лицу. И у нас на руках тоже умирали друзья, из плоти и крови. Мы помним… мы знаем… И потому оставим этот пустой спор, дхусс. Сила Великого Тёмного воплощена в тебе, и, пока ты не избавлен от неё, Смарагд в страшной опасности. Покорись воле неизбежного, Тёрн.

— Никогда, — спокойно ответил дхусс, буднично и безо всякой патетики. — Есть такая песня, Великие, «Одиннадцать дхуссов у башни», про то, как воины моего клана, клана Морры, — он коснулся татуировки на щеке, сейчас слабо светящейся алым, — про то, как одиннадцать дхуссов-наёмников отказались сдаться навсинайским магам, хотя повод был совершенно пустяковый — записались в стражу купеческого каравана, негоциант попался на провозе чего-то недозволенного, сочли, что их долг — вступиться за нанимателя. Вступились… и показать спину уже не могли. С тех пор их знают все у дхуссов. Они не покорились воле неизбежного. Погибли, да. Повод, как говорят, смешной и нелепый. А ведь могли бы жить и жить — но уже без чести. Вы понимаете меня, Великие Сёстры?

— Нет, — последовал ответ. — Мы не всеобщи, не вездесущи и не всемогущи. Мы защищаем, как можем, Смарагд и ноори, но растянуть обре-тённые нами силы на всех живущих у нас не получится. Поэтому мы делаем лишь то, что нам доступно. И направляем наши помыслы тоже на это. Не стоит пересказывать нам истории от других племён и народов — пусть у них появятся свои охранительницы и защитницы. Оставим сие. Нас ждут более срочные дела. Великий Тёмный будет изгнан.

— Мне поистине тяжко слышать это. — Тёрн говорил медленно, делая паузы перед каждым словом. — Но пусть так. Только никакие «развоплощения Великого Тёмного» уже не помогут. Потому что никакого Тёмного нет и никогда не было.

Тихий смех.

— Предоставь судить об этом нам, дхусс. Мы трижды спасали Смарагд и ноори.

— Сей Тёмный, похоже, особо ненавидит именно ноори. — Дхусс скрестил руки на груди, вскинул подбородок. — Что ж, не стану больше спорить. Был не прав, сознаю. Алиедора говорила… впрочем, уже неважно. Хочу лишь спросить Великих Сестёр, неусыпных хранительниц Смарагда, — а как же девочка Мелли?

— Девочка Мелли причинила нам тяжкий урон и продолжает причинять, — вздохнули призраки. — Зачем Великий Тёмный в тебе привёл её сюда, мы понимаем. Гниль очень сильна в ней, очень. Мы весьма озабочены, наши братья и сёстры делают всё, что могут, дабы утратить не столь многое и не столь многих. Но за это придётся держать ответ, дхусс.

— Я готов, — хладнокровно ответил Тёрн. — Сожалею лишь о задержке. И о потерянных из-за этого сёстрах и братьях.

— Твои слова делают тебе честь, дхусс.

— Мне, но не вам. Потому что вы ведь всегда лгали в своих сказаниях, верно? О «трёх величайших чародейках, пожертвовавших всем для народа ноори» знают все. Но всегда старательно умалчивалось, что именно вы сделали для означенного спасения.

— Тебе этого знать не надо, — прошелестели призраки. Вывести из себя их было невозможно.

— Об этом я предпочту судить сам. — Тёрн не терял хладнокровия. — Итак, где же ваши Мудрые? Никак не справятся с одним-единственным дитём Гнили? Настоящим Роковым Дитём, во что вы никак не желаете поверить?

— Они скоро будут здесь, дхусс. Совсем скоро. Подожди. Прости, что не можем предложить тебе ни еды, ни питья, ибо сами в подобном давно не нуждаемся и не имеем запасов.

— Я подожду, — легко согласился дхусс.

* * *

Они шли вверх по бесконечным лестницам, и невольно Алиедора подумала, что не могла настолько обознаться: когда она обходила (или, вернее, обегала) башню в самый первый раз, строение показалось ей куда меньше. Теперь один зал переходил в другой, лестница извивалась, словно кишка неведомого чудовища. Клинки звёздного света полосовали тьму — сколько же длится эта ночь? Или, быть может, уже прошёл целый день, а она, Алиедора, каким-то образом его и не заметила? Нет, едва ли, ни голода, ни жажды она не испытывает.

— Здесь, — холодно сказала ноори. Шла она нетвёрдо, то и дело потирая шею; Алиедора не стала снимать петлю.

Они поднялись на самый верх. Гончая могла поклясться, что уже бывала здесь, но… тогда ничего подобного тут и в помине не было!

Стены башни сходились над их головами, стягиваясь в острое копейное навершие. Чёрный камень вдруг сделался совершенно прозрачным, и прямо над головой Алиедоры плыли пугающе огромные звёзды, словно небеса вдруг решили спуститься пониже к несчастной земле. Ни туч, ни облаков, лишь плывут, навечно связанные незримыми цепями, небесные сёстры-Гончие.

— Я покажу тебе, — проговорила ноори, вскидывая руки и странно, неестественно выворачивая запястья, так, что ладони оказались точно вдоль земли.

— Оружие, — холодно напомнила Алиедора. — Ты обещала мне оружие. Чтобы я «приложила его тебе к горлу». Твои слова, ноори, не мои. Никто тебя за язык не тянул. Так что давай. Я жду.

— Хорошо, — покорно сказала Мудрая. Свела ладони вместе, повела в одну сторону, в другую — Гончая ощутила на шее дыхание ледяного ветра. Да, в нём тоже слышалась музыка, почти такая же, как у Тёрна, именно что «почти». Музыка дхусса была тёплой, сильной, большой, словно добрый мохнатый пёс. Творимое схваченной ноори — холодным, острым, режущим, словно вырезанный из вечного льда клинок. И тут, и там волнами переливалась, звучала неслышимая музыка, но как же различалось лежащее у них в основе!

Великий Дракон, милостивый, милосердный, как у таких учителей вырос ученик, подобный дхуссу?!

— Ноори держат слово, — с презрением бросила Мудрая. — Вот, возьми. Да смотри, не порежься — звёздные лезвия самые острые в мире.

Алиедора усмехнулась.

— Нет ещё такого лезвия, что я… ай!

— Вот то-то же.

На указательном пальце проступила капелька тёмной крови. Как Гончая ухитрилась так оплошать перед этой гордячкой-ноори?

Сотканный из звёздного света клинок, однако, зашипел, над ним поднялись зеленоватые завитки не то дымка, не то пара, и по лезвию стало расползаться скверного вида тёмное пятно.

— Поганая кровь, — холодно заметила ноори. Она не старалась оскорбить, просто сказала как есть.

— Другой не имею, — огрызнулась Алиедора. — Показывай, что хотела, и покончим с этим!

— Кажется, ты собиралась приставить это, — кивок на испорченный кинжал, — мне к горлу?

— Не указывай, — буркнула Гончая, но лезвие к тонкой шее ноори всё-таки поднесла. — Раз уж так настаиваешь.

— Что ж, смотри…

Звёздное небо словно обрушилось на них. Алиедора застонала — таким мгновенным, мастерским и неотразимым оказался этот удар. Нет, Мудрая не старалась причинить ей вред. Она словно выбросила её сознание — вместе со своим — туда, в надзвёздные выси, где пролегли пути небесных Гончих, где дуют совсем иные ветра и где проложили себе дорогу пламенные кометы.

«Смотри сама», — услыхала Алиедора.

Они словно парили в неведомой вышине, над скрытым ночной тьмою миром, и внизу, под ними, яростно пылала в ужасающей своей красоте комета. Шар чистого огня, влекущий за собой длинный хвост раскалённого флёра, словно фата невесты.

«Смотри, Гончая, смотри!»

Алиедора вгляделась, обмирая от накатившего вдруг ужаса. Там, на поверхности пламенного шара, плясали, извивались, то скрываясь в огненных безднах, то вновь выныривая, сотни, тысячи, миллионы жутких бестелесных существ, больше всего напоминавших толстых змей со множеством коротких лапок и громадных, в половину тела, пастей, что распахивались, точно ворота замка. Пасти распахивались, из них изливались струи пламени, вздымался алый пар, и твари ныряли обратно, в огневеющие недра кометы.

«Таран, — подумала обмирающая Алиедора. — Неостановимый таран, что несётся прямо на наш мир, и остановить его не может уже ничто».

Но путь кометы пролегал через высокие небесные сферы, она никак не могла столкнуться с твердью мира, не могла врезаться в Лист. Какую угрозу она являет?

«Смотри!» — словно хлыстом обожгла чужая мысль.

Просторы зелёного и голубого внизу, белые покрывала облаков, протянувшиеся на сотни и сотни лиг. И единственная чёрная точка среди этого великолепия; единственная, потому что даже горы или тёмные леса не черны. Вершины хребтов одеты сверкающей ледяной бронёй, сам камень сер, коричневат, красен или жёлт; чащи отливают густой синевой, словно старая сталь.

И единственная чёрная песчинка, чёрное зерно там, внизу, на омываемом тёплым морем Смарагде. Что это? Человеческая фигурка… неведомая сила подхватывает Алиедору и несёт её прямо к ней. Сквозь ночную тьму и облака, на которых пляшет отблеск проносящегося в высоте пламенного шара, Гончая мчалась прямо к чёрной фигурке, уже не сомневаясь, что она увидит.

Тёрн, конечно же, Тёрн. Кого ещё может показать ей эта ноори?

А ещё выше, над кометой, где лежат хрустальные сферы звёзд, начиналась пляска многоцветных огней, алые, зеленоватые и жёлтые полотнища разворачивались от горизонта до горизонта, словно и впрямь расцветали весенние луга, щедро украшенные живыми драгоценностями самой природы.

«Небесный Сад, — услыхала Алиедора. — Гнездовье пожирателей падали. Пусть тебя не обманет кажущаяся красота, за всеми этими огнями — ничего, кроме пустоты и голода».

Слова, слова, слова, подумала Алиедора. Это всё, что ей оставалось — защищаться отчаянным неверием.

«А теперь последнее. Вот что произойдёт, если Великий Тёмный воплотится окончательно».

Комета неслась над миром, и чёрная фигурка словно тянулась к ней, воздев руки. Тёрн? Это таки он? Ничего не разглядеть…

Всё ближе и ближе. Мир кажется детской игрушкой, но зато теперь становится лучше видно чёрное зерно. Оно отнюдь не рядом с башней Затмений. Напротив, оно далеко на востоке, рядом с красивым городом, где белое смешивается с розовым и чуть приправлено ажурной зеленью. Что такое? Дым и пожары? Окраины игрушечного городка затянуты дымом, залиты желтоватым гноем — сомнений нет, здесь прорывалась Гниль. Чёрная фигурка со всех сторон окружена сменяющими друг друга волнами алого пламени и белого не то снега, не то льда, попеременно сменявшими друг друга. А вот и другие ноори, Мудрые, если судить по диковинным одеяниям и маскам, закрывавшим лица.

Так что же, это Тёрн? Ноори показывает ей, Алиедоре, что случится, если «Воплощённый Тёмный» не будет уничтожен?

Она вгляделась. Чёрная фигурка становится больше, больше, и…

Нет, это не дхусс. Это… это… Алиедора не находила слов.

Девчонка. Та самая, что тащилась хвостом за дхуссом, за её, Алиедоры, дхуссом! Дитя Гнили. Случайно уцелевшая «лялька чорная», спасённая и выращенная рыцарями-магами Ордена Гидры, как считал сам Тёрн.

Комета приближалась, нарастала, заливая мир внизу сплошным алым заревом. Алиедора подняла бестелесный взгляд — от воздетых рук девочки-чудовища вверх тянулись неисчислимые нити, и по ним вниз, к земле, устремились полчища огнедышащих духов.

Девочка захохотала, и Алиедора каким-то чудом увидела сейчас нечеловеческий рот от самых ушей, ряды острых зубов.

А призраки все валили, валили сплошной массой, разевая пасти в беззвучном рёве, вниз, на замерший в тупой покорности мир. Там, где они касались земли, вспухали новые и новые пузыри Гнили. Они лопались, но из них появлялись уже не знакомые Алиедоре многоножки, но такие же призраки, как и те, что явились вместе с кометой. Теперь выдыхаемое ими пламя действительно жгло — жгло всё вокруг, но главным образом — саму землю, словно орда задалась целью обратить в пламя весь Лист, сделав его почти точным подобием своей собственной кометы.

Девочка хохотала.

«Это и есть Воплощённый Тёмный? — мысленно спросила Алиедора. — Не очень-то похож на Тёрна, не находишь?»

Тишина, показавшаяся невыносимо-звенящей, пустотой великого Ничто, окружающего Лист.

«Это… не так! Не… может… быть!» — вдруг ворвалось в сознание. Кажется, ноори кричала от боли, от ужаса, от внезапного осознания; это хорошо, боль порой очищает.

Алиедору словно ударила в затылок невидимая рука. Перед глазами взвихрилась радуга, и она вновь очутилась на самой вершине башни Затмений. Рядом, упав на колени, бурно рыдала девушка-ноори. Мудрая. Во всяком случае, по названию.

Что-то тут не так, запоздало подумала Гончая. Слишком уж она молода для подобного титула. «Мудрыми» в её понимании могли стать разве что старцы.

Но во всяком случае уже не пытается её, Алиедору, прикончить.

Доньята выпустила серый с тёмным пятном от собственной крови клинок. Чужому оружию она не верила, тем более сотворённому чародейством.

— Вставай, — неловко сказала она. Неловко, потому что вроде как врагу теперь требовалось выказать хоть какое-то, но участие, иначе от этой ноори вообще ничего будет не добиться. — Вставай. Скажи толком, в чём дело.

— Ты! — яростно вскинулась ноори, лицо всё мокро от слёз. — Это ты!.. вмешалась, исказила, подстроила! Некрополис прислал чародейку под видом Гончей! Обман, везде обман!

— А, — поняла Алиедора. — Ты увидела не то, что прежде, и решила, что это вмешалась злокозненная Гончая? Поверишь ли, нет, но я ничего не делала. Честное слово!

Не помогло. Мудрая продолжала рыдать так, словно на её глазах только что рухнул весь мир.

С подобным Гончих справляться не учили. Особенно когда нужно не убить, а совсем наоборот.

— Подожди… — совсем по-старому, из тех времён, когда она ещё до смерти боялась Некрополиса и была самой обычной девушкой, проговорила Алиедора, негромко и даже с растерянностью. Нагнулась, протянула руку…

Чёрная волна, уже знакомая по самому первому столкновению с Наблюдающим Роллэ. Гаснущие чувства, мысли, исчезающий свет.

Ничто.

Глава XVII

Отряд мэтра Ксарбируса, оставив позади безжизненные, опалённые демоническим пламенем камни, медленно и с трудом карабкался по отвесным скалам, окружавшим котловину. Опять выручила сила Брабера вкупе с гибкостью Нэисс и ловкостью Стайни. В ночном мраке они взобрались на гребень и обессиленно повалились наземь.

— Нет уж, этот ров ихний меня доконал, распечать тех, кто его вырыл… — простонал гном, с наслаждением вытягивая ноги. Огромный меч валялся рядом, чего Брабер раньше никогда себе не позволял. — То туда, то обратно… а ещё и стены эти!

— И зачем, спрашивается, вниз лазали? — ни к кому не обращаясь, уронила сидха. — С таким же успехом могли здесь оставаться.

— Мы узнали… ох-ох-о, бедная моя спина… кое-что очень важное, любезная моя Нэисс. Прорывы Гнили ведут к самопроизвольным открытиям порталов на демонический план, и попадающие сюда демоны отнюдь не радуются обществу многоножек.

— Уж не думаете ли их стравить, мэтр?

— Ты проницательная, милая Стайни. Во всяком случае, это шанс. Вот где пригодились бы такие «отходы магических практик», как таэнги с их заклятиями призывания!.. О, загрустили все. Вспомнили мэтра Кройона? Да, признаюсь, мне тоже его не хватает. И особенно его, э-э-э, несравненного поэтического дара.

Они наскоро, всухомятку, перекусили остатками припасов. Воды поблизости не нашлось, пришлось потратить запас из фляг.

Молчали. Не осталось сил даже на простой разговор. Даже на простой вопрос: «А что теперь делать-то, мэтр?» Сам мэтр, похоже, мучился тем же самым вопросом, ворочался с боку на бок, кряхтел; сна явно не предвиделось.

Над головами пламенела комета. Все последние месяцы она медленно смещалась по небосводу и совсем не собиралась, как положено обыкновенной комете, исчезнуть за горизонтом.

Долго отдыхать, однако, не пришлось. Может, оно и к лучшему: никто не успел впасть в мрачное отчаяние от, похоже, постигшей их полной неудачи. Башня стояла прямо перед ними, и Мудрые Смарагда больше не пытались преградить им путь, но попасть внутрь чёрного острия, взнесённого над бесплодным камнем, оказалось невозможно.

Тёрн где-то там. Но как к нему пробиться? И… не слишком ли поздно?

На востоке уже посветлел край неба, когда Брабер вдруг с проклятием схватился за свой меч.

— Поспать не дадут, распечать их всех!

Остальные устало зашевелились.

На башню Затмений вновь накатывалась Гниль. Снова, как и в прошлый день, на голом камне вспухали и лопались пузыри, только сегодня они казались вдвое больше вчерашних. От кислой вони, казалось, невозможно дышать, всех скрутило жестоким кашлем. Зажимая рот ладонью и то и дело содрогаясь всем телом, Ксарбирус поспешно открыл алхимический баул, на скорую руку смешал три каких-то настоя, дал всем выпить по полглотка. Жидкость обжигала, была отвратительной на вкус, но всё-таки помогала.

Волны многоножек катились к башне, повторяя всё тот же приём, стараясь построить живые висячие мосты и через них дотянуться до цитадели Мудрых.

Дата добавления: 2015-06-04