Глаза XI о тех специфических последствиях, которые порождаются любовью к физическим удовольствиям в демократические времена 2 страница

Просветите демократические народы, дайте им свободу и развяжите им руки. И они без труда возьмут у природы все, что она в состоянии им предложить; они усовершенствуют все утилитарные искусства и ремесла и с каждым днем будут делать жизнь более удобной, легкой и приятной; само их государственное устройство будет естественным образом побуждать их двигаться в данном направлении. Я нимало не опасаюсь того, что они сами по себе остановятся в развитии.

Однако, когда человек начинает находить удовольствие в этом честном и законном поиске благосостояния, появляется опасность, что он в конечном счете может растерять все самые возвышенные свойства своей природы и, желая улучшить весь окружающий

его мир, способен дойти до собственной деградации. Опасность состоит в этом, и только в этом.

Поэтому законодателям и всем честным и просвещенным людям, живущим в демократическом обществе, нужно без устали стремиться возвышать души своих сограждан, направляя их мысли к небесам. Всем тем, кого волнует будущее демократических обществ, необходимо объединиться и всем сообща постоянно работать, воспитывая в недрах этих обществ вкус к бесконечному, возвышенные чувства и любовь к нематериальным наслаждениям.

Если в числе идей, распространенных среди демократического народа, встречаются какие-либо из тех зловредных теорий, согласно которым со смертью всякая жизнь прекращается, то люди, придерживающиеся этих взглядов, должны считаться истинными врагами данного народа.

В материалистах очень многое вызывает во мне раздражение. Их учения мне кажутся опасными, а их высокомерие вызывает у меня отвращение. Какая-либо польза от их системы взглядов могла бы, по-видимому, обусловливаться тем, что она воспитывает в человеке скромное представление о своей собственной значимости в этом мире. Материалисты, однако, сами не дают оснований относиться к ним подобным образом; уверовав в то, что они вполне доказали свое тождество с животными, они при этом обнаруживают столько гордости, словно им удалось убедиться в собственной богоравности.

Для всех наций материализм—это опасная болезнь человеческого духа, но особенно страшен он для демократического народа, так как он превосходным образом сочетается с теми пороками сердца, которые лучше всего знакомы людям, живущим при демократии.

Демократия благоприятствует формированию в людях склонности к материальным удовольствиям. Эта склонность, если она становится чрезмерной, вскоре приводит человека к мысли о том, что вокруг него нет ничего, кроме материи; в свою очередь, материализму удается внушить людям пылкую, безрассудную страсть ко все тем же материальным наслаждениям. Таков порочный круг, к которому влекутся демократические нации. Было бы неплохо, если бы они видели опасность и предотвращали бы ее.

Большее число религий представляет собой не что иное, как всеобщее, простое и практически эффективное средство преподать людям идею бессмертия души. Этим определяется та основная польза, которую религиозные убеждения приносят демократическому народу, а также то обстоятельство, что данные убеждения куда более необходимы демократическому народу, чем любым другим сообществам.

Поэтому, когда какая-нибудь религия пускает в недрах демократического общества глубокие корни, надо быть очень осторожным, чтобы их не повредить; скорее, их следует бережно охранять как самое дорогое наследие аристократических времен; не пытайтесь отнимать у людей их старинные религиозные убеждения, дабы заменить их новыми, и бойтесь, как бы в период перехода от одних взглядов к другим, когда душа на некоторое время вообще остается лишенной веры, любовь к материальным наслаждениям не проникла и не распространилась бы в ней, полностью завладев ею.

Учение о метемпсихозе, безусловно, не более разумно, чем материализм; тем не менее, если бы демократия оказалась перед абсолютной необходимостью выбора между ними, я не стал бы колебаться, поскольку полагаю, что граждане меньше рискуют, умственно отупляя и унижая себя, когда они думают, что их душа перейдет в тело свиньи, чем тогда, когда они вообще перестают верить в существование души.

Вера в духовное, бессмертное начало, временно соединенное с материей, столь необходима для величия человека, что она дает положительные результаты даже тогда, когда не связана с учением о непреложности посмертного вознаграждения и наказания, и независимо от того, во что верят люди: считают ли они, что после смерти божественное начало, заключенное в человеке, возвращается к Господу, растворяясь в нем, или же убеждены, что оно переселяется в другое существо.

И те и другие верующие рассматривают тело в качестве вторичного, низшего начала нашей природы; они пренебрежительно относятся к нему даже в том случае, если поддаются его влиянию; и, напротив, они питают естественное уважение и тайное восхищение перед духовным началом в человеке и тогда, когда подчас отказываются подчиняться его власти. Этого достаточно, чтобы придать их идеям и вкусам некоторую возвышен-

ность, воспитывая в них бескорыстное, как бы самопроизвольное стремление к чистым чувствам и глубоким мыслям.

Не вполне ясно, к каким конкретным представлениям относительно того, что должно происходить с человеком в загробной жизни, пришли Сократ и его последователи, однако одно-единственное твердое убеждение в том, что душа не имеет ничего общего с телом и что она переживет его, оказалось достаточным для придания всей платонической философии устремленности к возвышенному, что отличает ее от других учений.

Читая Платона, осознаешь, что среди его предшественников и современников было много писателей, восхвалявших материализм. Сочинения этих писателей либо не дошли до нас, либо сохранились в очень незначительных отрывках. То же самое показательно почти для всех времен: литературная слава большей частью связана с духовностью. Инстинкт и вкусы человечества поддерживают это учение; они, часто вопреки осознанному желанию самих людей, сохраняют его, удерживая в памяти имена тех, кто был с ним связан. Поэтому едва ли следует полагать, что страсть к материальным наслаждениям и обусловленные ею воззрения когда-либо смогут удовлетворить весь народ целиком, каковыми бы ни были времена и общественно-политическая обстановка Человеческое сердце значительно шире, чем принято считать; оно одновременно способно заключать в себе тягу к земным благам и любовь к небу; иногда кажется, что оно без памяти отдано одной из этих страстей, но проходит немного времени, и оно всегда вспоминает о другой своей страсти.

Нетрудно понять, что в демократические времена особенно важно обеспечить господство в обществе духовных убеждений; гораздо труднее, однако, сказать, каким образом демократические правительства должны обеспечивать это господство.

Я не верю ни в силу воздействия, ни в долговременность официальных философских доктрин, а когда речь заходит о религиях, сросшихся с государством, я всегда думаю, что, хотя они и могут иногда служить временным интересам политических сил, всегда, раньше или позже, в судьбе церкви они играют гибельную роль.

Я не принадлежу к числу тех, кто полагает, будто для того, чтобы поднять престиж религии в глазах народа и выразить свое уважение к проповедуемой ей духовности, следует опосредованно придать ее священнослужителям то политическое влияние, в котором им было отказано законом.

Я глубоко убежден в том, что участие священнослужителей в общественных делах таит в себе почти неизбежную угрозу вере, и я настолько убежден в необходимости любой ценой сохранить христианство в новых демократических обществах, что предпочту видеть священников запертыми в храмах, нежели разгуливающими вне их стен.

Какие же все-таки средства остаются в распоряжении правительства, желающего вернуть людям духовные убеждения и удержать их в границах той религии, в традициях которой они воспитывались?

То, что я собираюсь сказать, наверняка повредит мне в глазах политиков. Я считаю, что единственным эффективным средством в руках правительств, с помощью которого они могут способствовать росту авторитета учения о бессмертии души, является сила личного примера. Каждый божий день они должны вести себя таким образом, будто сами верят в это учение; и я думаю, что, лишь скрупулезно подчиняясь нормам религиозной морали при решении важных государственных дел, они могут льстить себя надеждой на то, что они учат граждан понимать, любить и уважать это учение в сумятице мелочных дел.

Глава XVI КАКИМ ОБРАЗОМ ЧРЕЗМЕРНАЯ ЛЮБОВЬ К БЛАГОСОСТОЯНИЮ МОЖЕТ ВРЕДИТЬ ЭТОМУ БЛАГОСОСТОЯНИЮ

Между нравственным самосовершенствованием души и улучшением материальных условий существует значительно более тесная связь, чем принято считать; эти две стороны человеческой жизни можно обособить друг от друга, рассматривая поочередно каждую из них, но совершенно разделить их невозможно, не теряя в конце концов обе из виду.

Животные наделены теми же чувствами, что и мы, и более или менее сходными вожделениями: у нас нет таких плотских страстей, которыми мы отличались бы от них, и всякое наше физическое ощущение, хотя бы в зачаточном состоянии, свойственно также любой собаке.

Отчего же тогда животные способны удовлетворять лишь самые насущные и элементарные из своих потребностей, в то время как мы до бесконечности разнообразим наши удовольствия и беспрестанно увеличиваем число наших потребностей?

Над животным миром нас возвышает способность использовать силы души для поисков материальных благ, в которых животное руководствуется одними лишь инстинктами. В человеке ангел обучает грубую тварь искусству удовлетворять свои потребности. Именно благодаря тому, что человек обладает способностью с презрением отречься от потребностей своего тела и даже от самой жизни — вещь совершенно немыслимая для животных, — люди могут накапливать земные блага в той степени, которая недоступна пониманию животного.

Все, что облагораживает, возвышает, расширяет душу, делает ее более пригодной для успешного решения даже тех задач, которые не входят в круг ее интересов.

Напротив, все то, что истощает и унижает душу, уменьшает ее способности решать как основные, так и частные проблемы, угрожая ей почти полным бессилием. Таким образом, необходимо, чтобы душа всегда оставалась большой и сильной, хотя бы для того, чтобы она могла время от времени использовать свое величие и силу на службе телу.

Если люди когда-либо полностью удовлетворятся материальными благами, весьма вероятно, что они мало-помалу начнут утрачивать искусство создавать эти блага и закончат тем, что станут наслаждаться ими без разбора, не желая ничего иного, подобно животным.

Глава XVII ПОЧЕМУ ВО ВРЕМЕНА РАВЕНСТВА И РЕЛИГИОЗНЫХ СОМНЕНИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НЕОБХОДИМО НАПРАВЛЯТЬ НА ОЧЕНЬ ОТДАЛЕННЫЕ ЦЕЛИ

В века веры конечная цель жизни находится за пределами земного существования.

Поэтому люди, живущие в такие времена, совершенно естественным образом и, так сказать, безотчетно привыкают в течение долгих лет созерцать ту неподвижную цель, к которой они беспрестанно идут, и шаг за шагом неприметно для себя учатся подавлять в себе тысячи незначительных, мимолетных желаний, чтобы быть в состоянии как можно полнее удовлетворить эту единственную, безмерную, постоянно томящую их страсть. И даже тогда, когда эти люди хотят заниматься земными заботами, их поведение вполне обнаруживает такого рода навыки. И здесь, на земле, они охотно ставят перед собой какую-нибудь общую, определенную цель, на достижение которой они направляют все свои силы. Вы не увидите их меняющими ежедневно предмет своих желаний; они действуют по заранее разработанным планам, без устали продвигаясь к намеченным целям.

Это дает объяснение тому обстоятельству, что религиозным народам часто удается исполнение великих замыслов и деяний, надолго переживающих свое время. Они обнаружили, что, будучи занятыми мыслями о том свете, они открыли великий секрет успеха на земле.

Религии прививают людям общие навыки поведения, обусловленые заботами о будущем. В данном отношении они не менее полезны для счастливой жизни на этом свете, чем для вечного блаженства. Это один из самых важных политических аспектов религий.

Но по мере того, как свет веры меркнет, кругозор людей сужается, словно цели их деятельности с каждым днем кажутся им все более близкими.

Как только они привыкают не думать о том, что будет после их смерти, они с легкостью вновь впадают в то полное, скотское безразличие к будущему, которое вполне соответствует определенным инстинктам человеческой натуры. Утратив способность связывать свои ожидания с далеким будущим, они тотчас же обнаруживают естественное стремление к тому, чтобы их малейшие желания исполнялись незамедлительно, и может

показаться, что с того самого момента, как они отчаялись обрести вечную жизнь, они склонны вести себя так, словно не просуществуют больше одного дня.

В века безверия, следовательно, всегда нужно опасаться, как бы люди не поддались воле случая, ежедневно увлекающего их желания, и, не отказавшись полностью от целей, которые можно достичь лишь в результате длительных усилий, не лишили бы себя всего великого, безмятежного и долговечного.

Если у настроенного подобным образом народа общественный строй становится демократическим, отмеченная мною опасность возрастает.

Когда каждый человек постоянно стремится изменить свое общественное положение, когда огромная арена соперничества открыта для всех, когда богатства приобретаются и теряются в мгновение ока средь всеобщей демократической сумятицы, идеи о возможности быстрого и легкого обогащения, об огромных состояниях, накапливаемых и теряемых, образы случайности во всех ее формах сами собой приходят в головы людей. Социальная неустойчивость общества благоприятвует естественному непостоянству желаний. Благодаря вечному вращению колеса фортуны значение настоящего сильно возрастает, оно заслоняет собой будущее, которое держится в стороне, и люди не хотят задумываться о чем-то более далеком, чем завтрашний день.

В тех странах, где, к несчастью, безверие и демократия сосуществуют, философы и члены правительства должны постоянно пытаться убедить людей в необходимости добиваться в своей деятельности достижения далекой цели; это важнейшая их задача.

Моралисту нужно научиться защищать собственные взгляды, приспосабливаться к духу своего времени и своей страны. Каждый день он должен стараться доказать своим современникам, что даже среди окружающего их вечного вращения задумывать и осуществлять долгосрочные замыслы легче, чем это представляется. Он должен показать им, что, хотя облик человечества сильно изменился, методы, с помощью которых люди могут обеспечить собственное процветание в этом мире, остались прежними и что в демократиях, как и в любом другом обществе, удовлетворить главную, мучительную жажду счастья человек может только в том случае, если он изо для в день подавляет в себе тысячу мелких, конкретных желаний.

Задача правителей не менее ясна.

Во все времена представляется важным, чтобы люди, управляющие народами, вели себя, руководствуясь соображениями о будущем. Но значение этого требования еще более возрастает в века демократии и безверия, чем когда бы то ни было. Поступая таким образом, руководители демократических правительств не только обеспечивают условия процветания государства, но и своим личным примером обучают рядовых сограждан искусству вести частные дела.

Необходимо, чтобы они, насколько это возможно, исключили роль случайности из мира политики.

Стремительный и незаслуженный взлет того или иного придворного в аристократических странах производит на людей лишь кратковременное впечатление, так как весь комплекс общественных институтов и убеждений обычно заставляет каждого человека медленно идти по тому жизненному пути, с которого он не может сойти.

Нет ничего, однако, опаснее подобных примеров тогда, когда их наблюдает демократический народ. Они подталкивают его сердце к той пропасти, в которую его увлекают все обстоятельства его жизни. Поэтому главным образом во времена скептицизма и равенства с особой осторожностью следует избегать как благосклонности народа, так и милости королей, которые случайно приобретаются или теряются, не заменяя собой ни знаний, ни честной службы. Следует пожелать, чтобы каждое повышение вызывалось вполне определенными усилиями, чтобы ни один из высоких постов не доставался никому слишком легко и чтобы честолюбцы были вынуждены подолгу рассматривать предметы своих желаний прежде, чем им удастся их заполучить.

Необходимо, чтобы правительства прилагали усилия с целью вернуть людям то самое влечение к будущему, которое более уже не внушается им религией и социальным строем, чтобы они без громогласных заявлений ежедневно на практике учили граждан тому, что богатство, слава, власть являются наградой за труд, что большой успех приходит в результате сильного желания и что достигнутое без усилий не обладает никакой подлинной ценностью.

Когда люди приучились задолго предвидеть все то, что должно произойти в их земной жизни, и жить надеждой, им становится трудно постоянно ограничивать свои мысли строгими рамками этой жизни. Они всегда готовы перешагнуть эту границу и окинуть взором все то, что лежит по другую ее сторону.

Я не сомневаюсь в том, что, приучая граждан думать о будущем в этом мире, их постепенно подвигают незаметно для них самих к восприятию религиозных убеждений.

Таким образом, средство, позволяющее людям до определенного момента вообще обходиться без веры, быть может, в конце концов оказывается той единственной оставшейся у нас возможностью, с помощью которой человечество способно длинным, окольным путем вернуться к вере.

Глава XVIII ПОЧЕМУ АМЕРИКАНЦЫ С УВАЖЕНИЕМ ОТНОСЯТСЯ КО ВСЕМ ЧЕСТНЫМ ПРОФЕССИЯМ

У демократических народов, не знающих наследственных богатств, для того чтобы жить, каждый человек работает или же работал прежде, или же работали его родители. Поэтому идея труда как необходимой, естественной, достойной человека обязанности со всех сторон воздействует на мышление людей.

Для этих народов труд не только не постыден, но, напротив, является делом чести; общественное мнение настроено не против труда, а за него. Богатый человек в Соединенных Штатах считает себя обязанным, дабы поддержать свой авторитет, посвящать досуг каким-либо общественным делам. Он считает, что его репутация пострадает, если он будет жить просто в свое удовольствие. Именно для того, чтобы избавиться от обязанности постоянно трудиться, так много богатых американцев отправляются в Европу: здесь они находят обломки аристократических обществ, в которых праздность еще считается уделом благородных людей.

Равенство не только реабилитирует труд, оно возвышает идею труда, приносящего доход.

В аристократических обществах презираются не столько сам труд, сколько люди, работающие ради получения прибыли. Труд славен тогда, когда желание работать вызывается честолюбием или одной лишь доблестью. Однако в аристократиях весьма часто бывает так, что человек, работающий ради славы, не оказывается совершенно бесчувственным к соблазну наживы. Оба этих желания, тем не менее, встречаются лишь в самых потаенных уголках его души. Он тщательно скрывает от взора окружающих факт их связи. Он охотно скрыл бы этот факт и от самого себя. В аристократических странах едва ли встретятся государственные служащие, которые бы не утверждали, что они совершенно бескорыстно служат Отечеству. Размеры их жалованья — частный вопрос, который иногда их волнует, но по поводу которого они делают вид, будто он их не волнует вовсе.

Таким образом, понятие прибыли совершенно отделяется от понятия работы. В действительности они вполне могут сопрягаться, но традиционное мышление их разделяет.

Напротив, в демократических обществах эти два понятия всегда неразрывны, их единство совершенно очевидно. Поскольку желание жить в достатке при отсутствии крупных состояний является всеобщим, каждый нуждается в приумножении своих средств или же в изыскании новых для своих детей. Поэтому все ясно понимают, что если и не полностью, то хотя бы частично трудиться их заставляет необходимость зарабатывать деньги. И даже те люди, деятельность которых направляется главным образом жаждой славы, поневоле свыкаются с мыслью, что ими движет отнюдь не только этот мотив, и осознают, что, кем бы они ни были, в их душах желание обрести известность сочетается с желанием жить в достатке.

Как только труд, с одной стороны, начинает восприниматься всеми гражданами как достойная уважения неотъемлемая часть человеческой жизни и как только, с другой стороны, становится очевидным, что трудятся если не исключительно, то в значительной мере ради получения жалованья, колоссальное различие, существующее между разными

профессиями в аристократических обществах, исчезает. И хотя все они и не становятся равными, у них, по крайней мере, появляется одно общее свойство.

Нет такой профессии, которой люди занимались бы не ради денег. Наличие заработной платы, вознаграждающей людей за труд в любой сфере деятельности, придает всем профессиям черты фамильного сходства.

Это служит объяснением отношения американцев к различным видам деятельности.

Американские служащие не считают обязанность работать унизительной необходимостью, так как у них трудятся все люди. Они не чувствуют себя ущемленными при мысли о том, что получают жалованье, ибо сам президент также работает ради жалованья. Только он получает деньги за то, что руководит, а они за то, что подчиняются руководству.

В Соединенных Штатах профессии бывают более или менее трудными, более или менее прибыльными, но при этом нет занятий благородных или низких. Все честные профессии здесь в почете.

Глава XIX ЧТО ДЕЛАЕТ ИНДУСТРИАЛЬНЫЕ ПРОФЕССИИ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫМИ ПОЧТИ ДЛЯ ВСЕХ АМЕРИКАНЦЕВ

Из всех полезных занятий, как мне представляется, сельское хозяйство у демократических народов совершенствуется медленнее всего. Часто даже можно подумать, что оно застыло на месте по сравнению со многими другими отраслями, которые развиваются стремительно.

Все склонности и навыки людей, порожденные равенством, однако, естественным образом побуждают их заниматься коммерцией или промышленностью.

Представьте себе активного, образованного, свободного, вполне обеспеченного человека, обуреваемого множеством желаний. Он недостаточно богат, чтобы жить в праздности, но он слишком богат, чтобы жить под беременем страха и нужды, и мечтает о том, чтобы улучшить свое положение. У этого человека уже появился вкус к материальным наслаждениям, и он видит, как тысячи других людей предаются им на его глазах; он сам уже начал их вкушать и сгорает от нетерпения приобрести средства для более полного удовлетворения своих потребностей. Между тем жизнь проходит, время торопит. Что ему делать?

Обработка земли вознаграждает за труд почти с полной гарантией, но далеко не сразу. Земледелец обогащается понемногу, с великим трудом. Занятия сельским хозяйством подходят тем, кто богат и уже имеет большие излишки, или же тем, кто беден и нуждается лишь в средствах существования. Человек делает свой выбор: он продает землю, оставляет дом и начинает заниматься какой-нибудь рискованной, но выгодной деятельностью.

А ведь в демократических обществах имеется очень много людей этого типа, и по мере того как равенство условий становится все более реальным, их число увеличивается.

Демократия, таким образом, не просто умножает количество тружеников, она заставляет их выбирать тот или иной вид работы и, отвращая от сельского хозяйства, привлекает в коммерцию и промышленность ¹.

Подобные соображения появляются даже у наиболее состоятельных граждан.

¹ Много раз уже отмечалось, что промышленники и коммерсанты обнаруживают чрезмерное влечение к материальным наслаждениям, и вину за это возлагали на коммерцию и промышленность; я считаю, что в данном отношении последствия были приняты за причины.

Склонность к материальным удовольствиям в людях возбуждается отнюдь не коммерцией и промышленным производством; скорее, сама эта склонность заставляет людей искать пути достижения успеха в промышленных и торговых предприятиях, благодаря чему они надеются как можно полнее и быстрее удовлетворить свои страсти.

Если занятия торговлей и промышленностью и усиливают влечение к материальному благополучию, то это происходит потому, что всякая страсть крепнет по мере того, как она овладевает человеком, возрастая с каждой попыткой ее утолить. Все те причины, которые обеспечивают в человеческом сердце преобладание любви к земным богатствам, также способствуют развитию промышленности и торговли. Одна из этих причин — равенство. Оно благоприятствует процветанию торговли не непосредственно, порождая в людях склонность к коммерческой деятельности, а опосредованно — тем, что усиливает, проникая в души большинства людей, любовь к материальному благополучию.

В демократических странах человек, сколь бы он ни был богат, почти всегда недоволен размером своего состояния, так как находит, что он беднее своего отца, и боится, как бы его сыновья не стали беднее, чем он сам. Большинство богатых людей в демократических обществах беспрестанно помышляют о способах приобретения богатства, вполне естественным образом обращая свои взоры на торговлю и промышленность, в которых они видят самые быстрые и эффективные средства обогащения. В данном отношении они разделяют внутренние мотивы поведения бедняков, не испытывая их лишений, или, скорее, ими движет самый могущественный из стимулов — нежелание идти ко дну.

При аристократии богатые люди одновременно власть имущие. То внимание, которое они постоянно уделяют важным общественным делам, мешает им заниматься мелочными заботами, связанными с торговой и промышленной деятельностью. И даже если кто-то из них вдруг начнет склоняться к коммерции, воля класса тотчас же встанет преградой ему на этом пути, так как, сколько бы ни восставал человек против власти большинства, он никогда не может полностью избежать его гнета, а ведь даже в самом классе аристократии, с особым упорством отказывавшейся признавать права национального большинства, складывается свое, узкоклассовое большинство, которое и управляет остальными*.

В странах демократии, где деньги не приводят к власти своих обладателей, а часто и удаляют от нее, богатые люди не знают, что им делать в свободное время. Разнообразие бередящих душу желаний, широкие финансовые возможности, влечение к необычному, которое почти всегда испытывают те, кому так или иначе удалось подняться над толпой, заставляют их действовать. Им открыта лишь одна дорога — коммерция. В демократических обществах нет деятельности более значительной и блестящей, чем торговля; она притягивает к себе взоры общественности и пленяет воображение толпы; к ней устремлена вся энергия человеческой страсти. Ничто — ни собственные предрассудки богатых людей, ни чьи-то чужие предубеждения — не мешают им приниматься за коммерцию. Богачи, живущие в демократическом обществе, никогда не образуют собой какого-либо замкнутого класса, имеющего собственный моральный кодекс и силу для его поддержания; классовые идеи и мнения не ограничивают их деятельности, ведя которую они руководствуются общественным мнением всей страны. Более того, крупные состояния, известные демократическим народам, как правило, имеют торговое происхождение, и должно смениться несколько поколений, прежде чем их обладатели полностью утратят навыки негоциантов.

Будучи весьма ограничены политической системой в сфере общественной деятельности, богатые люди демократических государств повсеместно бросаются в коммерцию; здесь они могут развернуться во всю ширь и применить свои природные способности; по рискованности и масштабности их торгово-промышленных начинаний можно даже составить себе некоторое представление о том пренебрежении, с каким они относились бы к индустриальной деятельности, если бы были рождены в лоне аристократии.

Следующее наблюдение в равной мере приложимо ко всем гражданам демократических государств, будь они бедны или богаты.

Люди, живущие в условиях демократической нестабильности, постоянно собственными глазами наблюдают проявления случайности, и в конце концов им начинают нравиться все виды деятельности, в которых случай играет определенную роль.

Поэтому торговля и привлекает их всех не только тем, что обещает быть прибыльной, но и тем, что доставляет острые ощущения.

Соединенные Штаты Америки вышли из-под колониальной зависимости Англии всего полвека тому назад; число крупных состояний у них очень мало, а капиталы еще более редки. На земле тем не менее нет народа, который добился бы столь же стремительного прогресса торговли и промышленности, как американцы. В настоящее время они являются второй морской державой мира, и, хотя их промышленники вынуждены сражаться с почти неодолимыми объективными трудностями, они не упускают возможности ежедневно добиваться новых успехов.

В Соединенных Штатах крупные промышленные проекты реализуются без особых мучений потому, что промышленностью интересуется все население; для выполнения этих проектов свои усилия добровольно объединяют как самые бедные, так и самые богатые граждане. Поэтому то и дело изумляешься, наблюдая, какую большую работу

спокойно выполняет нация, не имеющая, так сказать, своих богачей. Американцы лишь вчера прибыли на землю своего обитания, но уже перевернули вверх дном для своей выгоды весь естественный, природный порядок вещей. Гудзон они соединили с Миссисипи, а Атлантический океан — с Мексиканским заливом, создав путь сообщения длиною более пятисот лье через континент, разделяющий два океана. Самые длинные железные дороги, построенные в мире на сегодняшний день, находятся в Америке.

Дата добавления: 2015-07-02