Неомарксизм 19 страница

Специалисты отмечают, с одной стороны, обострение в последние годы действительной правовой коллизии, конфликт между принципом Нерушимости границ и правом народов свободно распоряжаться своей удьбой, а с другой стороны, стремление некоторых сил на Западе ле-итимировать на этой основе использование силы для гуманитарного мешательства с целью помочь самоопределению этнических меньшинств в ущерб территориальной целостности государств. Так, А. Коновалов подчеркивает, что «никакая норма международного права не трактует право на самоопределение как право на сецессию. Этнический национализм не имеет строгих легальных оснований для утверждения «мы — нация и поэтому, должны иметь собственное государство». В Декларации прав меньшинств (1992) говорится о защите прав меньшинств на активное участие в культурной, религиозной, социаль­ной, экономической и общественной. жизни. И ни слова о праве на государственное отделение» (см.: Коновалов. 1999. С. 8). Между тем, несмотря на Резолюцию СБ ООН 1244 (принятой на его 4011-м засе­дании 10 июня 1999 г.), в соответствии с которой международный военный контингент в Косово призван обеспечить условия для сохра­нения этого края в составе Югославии и для совместного проживания всех национальностей и религиозных конфессий, населявших его до конфликта, события развиваются в направлении самоопределения ко­совских албанцев. «Никто на Западе не скрывает, что отделение Косово — вопрос 2—3 лет. А ведь резолюция 1244 гарантирует целостность Югославии и совместное мирное проживание в Косово представителей различных национальностей и конфессий. Если Косово отделится от Югославии, это будет первый случай после Второй мировой войны, когда границы суверенного государства (Югославии) изменятся с по­мощью внешней военной силы (НАТО). Надо ли говорить, что означал бы такой прецедент для безопасности Европы?» (Коновалов. 2000). Такое развитие событий противоречит внутриполитическим традициям некоторых стран — членов НАТО, вопреки которым они принимают в нем активное участие. Например, Франция не подписала текст Европейской конвенции о правах человека, дополненный «рамочным соглашением по национальным меньшинствам». Причиной послужило то, что, не давая термину «национальные меньшинства» четкого определения, указанный текст, тем не менее, обязывает обеспечивать Им определенные права — в частности, в культурной и языковой сферах — и запрещает принудительную ассимиляцию. Тьерри де Монб-Риаль, директор ИФРИ, пишет: «В 1992 году, опираясь на эдикт Вилье-Коттре 1593 года, обязывавший использовать французский язык во ^всех официальных документах, Франция отказалась подписать европейскую хартию о защите региональных языков. Таким образом, Фран­ция считает, что права человека должны быть гарантированы индиви­дуально, а не коллективно». И далее: «Лидеры нашего общественного мнения, не упускающие случая, чтобы вспомнить о праве народов на самоопределение, должны знать, что французская традиция идет в ином направлении» {Монбриаль. 1997. С. 1999). А разве не «в ином направлении» идет британская традиция, традиция страны, правитель­ство которой еще более настойчиво выступало за коллективные гаран­тии прав албанского населения Косово?

Конечно, нельзя не видеть того, что основные принципы являются главным каналом проникновения в международные отношения обще­человеческих норм взаимодействия между социальными общностями. Как отмечает немецкий юрист Г. Каде, в десяти основных принципах взаимоотношений между государствами «были сформулированы ос­новные международно-правовые нормы политических взаимоотноше­ний и этические правила, соблюдение которых всеми государствами-участниками... является непременной предпосылкой дальнейшего про­гресса» (цит. по: Коршунов. 1988. С. 119). Правомерно и утверждение о том, что «действительное право не может существовать без нравст­венной основы» и поэтому «нельзя говорить о легитимации, полностью игнорируя моральный аспект проблемы» {Захаров. 1994. С. 115). Однако нельзя согласиться с выводом о том, что, «когда нравственная норма требует вмешательства ради предотвращения или превращения несправедливости, а то и преступления, тот или иной правовой принцип не может служить препятствием» (там же). Необходимость соотнесения правовых норм и нравственных ценностей не тождественна подмене первых вторыми. Международные отношения ждут произвол и анархия, если будет стерто всякое различие между правом и моралью. Их взаимодействие основано не только на наличии ряда объединяющих их общих черт, но и на существенных особенностях каждого из этих общественных институтов.

4. Взаимодействие права и морали в международных отношениях

Взаимодействие международного права и международной морали, их диалектическое единство не исчерпываются общностью основных принципов поведения международных акторов. В основе этого единства лежат: их генетическая общность (т. е. общность социальных основ происхождения, обусловленность особым родом общественных отно­шений): функциональная общность (регулятивное назначение); об-

яшость международного права и международной морали в плане их нормативно-ценностной природы (и право, и мораль представляют собой обязательные правила поведения, приобретающие роль юриди­ческого или нравственного долга и ответственности за его нарушение, отражающие существующий уровень развития международной системы, человеческой цивилизации в целом) (см. об этой: Дмитриева. 1991. С. 54-56; Коршунов. 1988. С. 193).

Вместе с тем нравственное и правовое единство не означает тожде­ственности международного права и международной морали. В одних принципах преобладают юридические элементы (например, в принципе суверенного равенства государств), в других, напротив, — моральные элементы (например, в принципе сотрудничества). «Единство означает лишь тождественность их идейного содержания» (Дмитриева. 1991. С. 22). В рамках объективно обусловленного единства мораль и право характеризуются существенными различиями, которые необходимо учитывать при анализе той роли, которые они играют в регулировании международных отношений. Суммируя выводы специалистов, указанные различия можно свести" к следующим основным поло­жениям.

Во-первых, правовые нормы носят фиксированный характер, за­писанный в соответствующих уставах, соглашениях, международных договорах и т.п. С этим тесно связан и институциональный характер права вообще и международного права в частности: оно тесно связано с государственными институтами и межправительственными органи­зациями (ООН и ее организации, Совет Европы, другие региональные организации). Система международного права охватывает, таким образом, правовое сознание, правовые нормы, правовые отношения и правовые институты. В отличие от системы международного права, в механизме нравственного регулирования международных отношений последний элемент (т. е. институты) отсутствует. Однако следует иметь в виду и специфику международной морали. Она «также непосредственно связана с государством: она создается и реализуется в процессе межгосударственного отношения (конечно, данная особенность относится лишь к одной разновидности международной морали — межгосударственной)» (Дмитриева. 1988. С. 57). Следует оговориться, что эта «институциональность» условна, относительна, ибо в конечном итоге институты, продуцирующие между-народные моральные нормы (государства, межправительственные организации), не являются некими специализированными органами по выработке и распространению всеобщих нравственных правил взаимодействия на мировой арене.

В конечном итоге и государства, и международные организации опираются на нравственные нормы, складывающиеся в самой практике международного общения, основой которых являются вырабатываемые в процессе всей истории человеческой цивилизации универсальные образцы поведения и взаимодействия социальных общностей и индивидов. С другой стороны, в разработке и развитии норм между­народной морали и роль такого социального института, как наука (хотя в данном случае речь идет об ином смысле самого термина «институт»), выглядит бесспорной.

Во-вторых, международная мораль и международное право разли­чаются сферами своего действия: моральные нормы носят всеохваты­вающий характер, в то время как право имеет в каждый данный момент ограниченную сферу применения. «Во многом международные отно­шения регулируются одновременно нормами как права, так и морали. Например, военная агрессия является и нарушением общепризнанных правовых норм, и моральным преступлением. Однако моральные нормы шире и эластичнее, чем нормы правовые» (Коршунов. 1988. С. 197).

И моральные, и правовые нормы связаны с системой ценностей, принятой в той или иной социальной общности и определяющей выбор средств для обеспечения ее потребностей и интересов. Для того чтобы эти средства были адекватными и гарантировали достижение поставленных целей, они должны согласовываться с обязательными в системе международных отношений образцами, т.е. с такими способами поведения, которые признаны как нормальные или допустимые в определенной обстановке. Полностью они могут быть понятными только в той социокультурной среде, в которой они сформировались. Но это не говорит о невозможности их передачи или заимствования. Содержащийся в них универсальный элемент способствовал тому, что некоторые из них были закреплены и формализованы в нормах меж­дународного права.

Закрепление общепринятых образцов поведения имеет большое практическое значение: от степени согласованности с ними поведения общности зависит ее успех в системе международных отношений, ими определяется предсказуемость действий актора и в конечном счете ди­намическое равновесие самой международной системы. Однако далеко не все универсальные образцы поведения могут быть формализованы в международно-правовых нормах. Значительно большая их часть за­крепляется в нормах международной морали. В принципе каждая эт­ническая, территориальная или функциональная общность имеет свой специфические образцы поведения и собственные системы ценностей, которые не подвержены влиянию международного права. В то же время общность способна модифицировать некоторые из них под воз­действием существующих и вновь возникающих в международной жизни правил и норм этического поведения. Необходимость их усвоения и применения во взаимодействии с другими международными акторами (что может быть достигнуто только при условии определенной трансформации таких правил и норм с учетом собственных образцов-поведения и ценностей) особенно возрастает в современных условиях взаимозависимости и кризисных явлений в развитии человеческой ци­вилизации. Но если моральные нормы допускают и даже предполагают такую трансформацию, то правовым нормам это противопоказано. Последние рассчитаны на внешнее поведение актора и носят преиму­щественно рациональный характер; их пределы четко изучены и на­правлены на достижение стандартов такого поведения (см. об этом: Дмитриева. С. 58—62).

В-третьих, международное право и международная мораль раз­личаются с точки зрения форм, методов, средств и возможностей воз­действия на поведение международного актора, а следовательно, и возможностей регулирования системы международных отношений. Правовое регулирование предполагает использование средств при­нуждения (международный суд, военные, экономические и политические санкции, исключение из членов межправительственных организаций, разрыв дипломатических отношений и т.п.). Основной регулятор в соблюдении нравственных норм международного поведения — мировое общественное мнение. Его влияние на участника международных отношений может оказаться более эффективным, чем воздействие международного права. Специфика международного права состоит в том, что, в отличие от внутригосударственного законодательства, его нормы носят, как правило, рекомендательный характер и применяются с согласия его субъектов. Случаи обязательного и насильственного применения норм международного права довольно редки и всегда вы­зывают проблемы.

Различия международно-правовых и моральных норм могут служить источником возникновения противоречий между ними (см.. об этом: Дмитриева. С. 73—75). Это не отменяет их единства и взаимодействия как регуляторов системы международных отношений и вместе с тем требует глубокого понимания особенностей, которые присущи Каждому из них. В данной связи необходимо остановиться на специфике этического измерения международных отношений, которая будет рассмотрена ниже.

376 Глава 12. Проблема правового регулирования международных отношений ЛИТЕРАТУРА

1. Баталов Э.Я. Политическое — слишком человеческое // Полис. 1995.

2. Бекпазар-Юзбашев Т.Б. Права человека и международное право. М., 1996.

3. Бдищенко И.П., Солнцева ММ. Мировая политика и международное право. М., 1991.

4. Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

5. Гроций Г. О праве войны и мира. Три книги, в которых объясняются естественное право и право народов, а также принципы публичного права. М, 1956.

6. Действия Международного Комитета Красного Креста в случае нарушений между­народного гуманитарного права. М., 1994.

7. Дмитриева Г.К. Мораль и международное право. М., 1991.

8. Жирар М. (рук. авт. колл.). Индивиды в международной политике. М., 1996.

9. Захаров Ю.М. Легитимация международного вмешательства во внутренние дела го­сударства // Мировая экономика и международные отношения. 1994. № 3.

10. Коновалов А А. Формирование стратегии национальной безопасности России в ус­ловиях меняющейся политической ситуации в Европе и мире (рук. текст лекции). 1999.

11. Коновалов АА. Как Россия и США «потеряли» друг друга // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 7.

12. Корту нов А. Реализм и мораль в политике — Прорыв. Становление нового полити­ческого мышления. М., 1988.

13. Курс международного права: В 7 т. Т. 1. Понятие, предмет и система международного права. М., 1989.

14. Курс международного права: В 7 т. Т. 2. Основные принципы международного права. М„ 1989. '

15. Макиавелли Н. Государь. М., 1990.

16. Монбриаль Т. де. Память настоящего времени. М., 1997.

17. Нахлик СЕ. Краткий очерк международного гуманитарного права. М., 1993.

18. Орджоникидзе С. Концепции гуманитарной интервенции исполняется год. Но этот «младенец» уже успел подорвать всю систему международных отношений // Неза­висимая газета. 2000. 20 аир.

19. Офуатеи-Коджое. ООН и зашита индивидуальных и гражданских прав // Между­народный журнал социальных наук. 1995.

20. Поздняков Э.А. Мировой социальный прогресс: мифы и реальность // Мировая эко­номика и международные отношения. 1989. № 11.

21. Пустогарон В.В. Между народи ос гуманитарное право: Учебное пособие. М., 1997.

22. Пучала Д. Ж. Мировые имиджи, мировые порядки и «хсуюдцые войны»: мифы ис­тории и Объединенные нации // Международный журнал социальных наук. 199э. № 11.

23. Спасский Н. Н. Новое мышление по-американски // Мировая экономика и между­народные отношения. 1991. >Л> 12.

24. Смуте М.-К. Международные организации и неравноправие государств // Между­народный журнал социальных наук. 1995. Ноябрь.

25. Тузмухамедов Б. Утраченные иллюзии // Сегодня. 1996. 1 нояб.

26. Тункин Г.И. Право и сила в международной системе. М., 1983.

27. Веппи РИ. Ь'епцмге соп1ге 1'ОХИ // Ьйр:/Ау\у\У. шопс1е-а1р1отацдие.1г/1999/12/ ВЕМГО5 Г>ЬуШ§..Л2220.Ыт1

28. ВШг Т. Бос1ппе оР 1Ье 1п1егпа1юпа1 Соттшпйу // Аййг姧 Ьу Впи§Ь Рпте Мт1§1ег Топу ВЫг 1о 1Ье Есопопйс С1иЬ. СЫсадо, 111. 1999. 22 АрпХ ■

29. ВоиСои1 С. Тгайе йе ро1ето1о§1е. 8осю1о§1е ие§ §иегге§. Р., 1970.

30. СИетйНег-Сепйгеаи М. Ь'огйге ^пйНдие т1егпаиопа1, ипе сЫтеге? // Ьйр:/Ау\улу. топйе-а1р1отаияие.Рг/1999/07/СНЕМ1ЬЬ1ЕК_ОЕ№.,/12220.Ь1т1

31. Со11агй С.А. 1п§1г011юп§ йе§ ге1аиоп§ т1егпаиопа1е§. Р., 1985.

32. ВеткИе1 Р. Е1етеп1§ роиг ипе йюопе йе§ Ке1а1юп§ т1егпаиопа1е§. Р., 1986.

33. Ритетоге М. Ма1юпа1 Рп1еге§1§ т Рп1егпа1юпа1 8ос1е1у. НЬаса; >1.У., 1996.

34. СгеаИ А. Ье§ 1о1§ йе 1а диегге // Ьйр:/Лу\у\у топДе-Й1р1ота11дие.1'г/1999/09/аге5Ь/ 12468.Ыт1

35. МагНп Р-М. Шгойисиоп аих ге1а1юп§ т1егпаиопа1е§. Тои1ои§е, 1982.

36. Моп1Ъпа\ Т. йе. Ье топйе аи Роигпаи! йи §с1ес1с // Кдт§е§, 2000.

37. Могеаи Ое/агдеа РИ. Ье§ ге1а1юп§ т1егпа1юпа1е§ йап§ 1е топйе й'ащоигсГЬш. Еп1ге д1оЬаН§аиоп е1 РгадтепШюп. Р., 1991.

38. Могеаи Ое/агдеа РИ. Ке1аиоп§ т1егпаиопа1е§. 2. С)ие§1юп§ тошЦа1е§. Р., 1992.

39. Мог§еп(Иаи. РоШс§ атопд Ма1юп§. ТЬе 81гидд1е Рог Ротеег апй Реасе. ТЬЫ Еййюп. >1.У., 1961.

40. ВохепаиЗ. ТигЬи1епсе ш №огЫ РоНис§. №У., 1990.

41. ЗсИуиапепЪегдег С. Ротеег роНис§. А 81ш1у оР ХУогЫ 8оае1у Ь., 1964.

42. №а1асИ Ьоп М. Е1аЬоге аи §ет й РОСБЕ, а Гитзи йе§ сйоуеп§ 1е поиуеаи ташРе§1е йи саркаН§те тошНа1 // Мопйе й1р1ота^ие. Реупег 1998.

43. №епАА. ТЬе адеп1-§1гис1иге ргоЬ1ете т т1егпаиопа1 ге1аиоп§ // Рп1егпаиопа1 Огдаш§аиоп. 1987. №41.

ГЛАВА 13

Этическое измерение международных отношений

Присутствие этической лексики в словаре акторов международных отношений — факт совершенно очевидный и потому общеизвестный. Вооруженное вторжение того или иного государства на территорию другого почти всегда аргументируется либо необходимостью обеспечить собственную безопасность путем восстановления справедливого равновесия сил, либо стремлением защитить права этнически родственных национальных меньшинств, либо отстаиванием общезначимых ценностей, либо ссылками на исто­рические, религиозные и т. п. соображения. Ни одно правительство не хочет выглядеть агрессором в глазах как собственного народа, так и международного общественного мнения, каждое ищет моральных оправданий своего поведения на мировой арене. К мо­ральным мотивам в объяснении своих действий нередко прибегают и другие акторы. Например, транснациональные корпорации утверждают, что они помогают экономичес­кому и культурному развитию слаборазвитых стран; международные террористы моти­вируют свои акции необходимостью борьбы против нарушения тех норм (высших для них норм), приверженцами которых они являются, даже если эти нормы не совпадают с общепринятыми. Исламские фундаменталисты, например, исходят из убеждения о наличии на Земле единой и единственно легитимной общности всех людей в социальном, политическом, военном и конфессиональном отношении «уммы», которая не ограничена никакими географическими пределами и может существовать только при непрерывной экспансии (Байге. 1993. Р. 100—103). Этические представления индивидуальных акторов международных отношений очень разнообразны. Несовпадение нравственных установок и ценностей порождает различия в отношении к правовым нормам (особенно с точки зрения оценки их справедливости) и влияет па их соблюдение или несоблюдение. Важна также упомянутая особенность юридических норм, а именно их рекомендательный характер в отношении обязанностей субъектов международного права, и добровольность в их исполнении.

В данной главе будут рассмотрены, во-первых, взаимодействие права и морали в сфере международных отношений, общее и особенное в их содержании и проявлении, во-вторых, специфика трактовок международной морали представителями различны? теоретических школ и направлений в истории и в настоящее время; наконец, императивы международной морали в свете процессов глобализации, свойственных современному этапу мирового развития.

1. Мораль и право в международных отношениях: общее и особенное

Взаимодействие международного права и международной морали, их диалектическое единство не исчерпываются общностью основных приншшов поведения международных акторов. В основе этого единства лежат их генетическая общность (т.е. общность социальных основ происхождения, обусловленность особым родом общественных отно­шений); функциональная общность (регулятивное назначение); об­щность международного права и международной морали в плане их нормативно-ценностной природы. И право, и мораль представляют собой обязательные правила поведения, приобретающие форму юридического или нравственного долга и ответственности за нарушение этого долга, отражающие существующий уровень развития международной системы и человеческой цивилизации в целом (см. об этом: Дмитриева. 1991. С. 54-56; Коршунов. 1988. С. 193).

Вместе с тем нравственное и правовое единство не означает тожде­ственности международного права и.международной морали. В одних принципах преобладают юридические элементы (например, в принципе суверенного равенства государств), в других — элементы моральные (например, в принципе сотрудничества). «Единство означает лишь тождественность их идейного содержания» {Дмитриева. 1991. С. 22). В рамках объективно обусловленного единства мораль и право харак­теризуются существенными различиями, которые необходимо учитывать при анализе той роли, которую они играют в регулировании меж­дународных отношений. Указанные различия можно свести к следую­щим основным характеристикам.

Во-первых, правовые нормы носят фиксированный характер вслед­ствие того, что они записаны, например, в уставах соответствующих межправительственных организаций, соглашениях, международных Договорах и т. п. С этим тесно связан и институциональный характер права вообще и международного права в частности: оно тесно связано с государственными институтами и межправительственными органи­зациями (ООН и ее организации, Совет Европы, другие региональные организации). Система международного права охватывает такие эле* Венты, как правовое сознание, правовые нормы, правовые отношения ^и правовые институты. В отличие от нее, в механизме нравственного Регулирования международных отношений последний элемент, т.е. ин­ституты, отсутствует. Но у международной морали есть одна специфи­ка: она «непосредственно связана с государством: она создается и реа-Изуётся в процессе межгосударственного отношения (конечно, дан­ная особенность относится лишь к одной разновидности международной морали — межгосударственной)» (Дмитриева. 1991. С. 57). Следует, однако, оговориться, что «институциональность» достаточно условна, относительна, ибо в конечном итоге институты, продуцирующие международные моральные нормы (государства, межправительственные организации), не являются некими специализированными органами по выработке и распространению всеобщих нравственных правил взаимодействия на мировой арене.

И государства, и международные организации опираются на нрав­ственные нормы, рождающиеся из практики международного общения. Основой нравственных норм являются универсальные образцы поведения и взаимодействия социальных общностей и индивидов, вы­рабатываемые в процессе всей истории человеческой цивилизации. С другой стороны, в разработке и развитии норм международной морали бесспорна роль и такого социального института, как наука (хотя в данном случае речь идет об ином смысле самого термина «институт»).

Во-вторых, международная мораль и международное право разли­чаются по сферам своего действия: моральные нормы носят всеохва­тывающий характер, в то время как право имеет в каждый данный момент ограниченную сферу применения. «Во многом международные отношения регулируются одновременно нормами как права, так и мо­рали. Например, военная агрессия является и нарушением общепри-' знанных правовых норм, и моральным преступлением. Однако мораль­ные нормы шире и эластичнее, чем нормы правовые» (Коршунов. 1988. С. 197).

И моральные, и правовые нормы связаны с системой ценностей, принятой в той или иной социальной общности и определяющей выбор средств для обеспечения ее потребностей и интересов. Для того чтобы эти средства были адекватными и гарантировали достижение поставленных целей, они должны согласовываться с обязательными в системе международных отношений образцами, или, иначе говоря, с такими способами поведения, которые признаны как нормальные или допустимые в определенной обстановке. Полностью они могут быть поняты только в той социокультурной среде, в которой они сформи­ровались. Но это не означает невозможности их передачи или заимст­вования. Содержащийся в таких способах поведения универсальный элемент способствовал тому, что некоторые из них были закреплены и формализованы в нормах международного права:

Закрепление общепринятых образцов поведения имеет большое практическое значение: от степени согласованности с ними поведения той или иной социальной общности зависит ее успех в системе меж­дународных отношений. Также общепринятые образцы поведения оп­ределяют предсказуемость действий актора и в конечном счете дина­мическое равновесие самой международной системы. Однако далеко не все универсальные образцы поведения могут быть формализованы в международно-правовых нормах. Большая их часть закрепляется в нормах международной морали. В принципе каждая этническая, тер­риториальная или функциональная общность имеет свои специфические образцы поведения и собственные системы ценностей, которые не подвержены влиянию международного права. В то же время любая из перечисленных общностей способна модифицировать некоторые из собственных ценностей под воздействием правил и норм этического поведения, существующих и вновь возникающих в международной жизни. Необходимость их усвоения и применения во взаимодействии с'другими международными акторами (что может быть достигнуто только при условии определенной трансформации таких правил и норм с учетом собственных образцов поведения и ценностей) особенно возрастает в современных условиях взаимозависимости и кризисных явлений в развитии человеческой цивилизации. Но если моральные нормы допускают и даже предполагают такую трансформацию, то пра­вовым нормам это противопоказано. Последние рассчитаны на внешнее поведение актора, носят преимущественно рациональный характер, их пределы четко изучены и существуют для достижения стандартов такого поведения (см. об этом: Дмитриева. 1991. С. 58—62).

В-третьих, международное право и международная мораль раз­личаются с точки зрения форм, методов, средств и возможностей воздействия на поведение международного актора, а следовательно, и возможностей регулирования системы международных отношений. Правовое регулирование предполагает использование средств при­нуждения (международный суд, военные, экономические и политичес­кие санкции, исключение из членов межправительственных организа­ций, разрыв дипломатических отношений и т. п.). Основной регулятор соблюдения нравственных норм международного поведения — мировое общественное мнение, причем его влияние на участника междуна­родных отношений может оказаться более эффективным, чем воздей­ствие международного права. В то же время специфика международного права состоит в том, что, как уже говорилось, в отличие от внутригосударственного законодательства, его нормы носят, как пра­вило, рекомендательный характер и применяются с согласия его субъ­ектов. А, как уже отмечалось, случаи обязательного и насильственного Применения норм международного права относительно редки и всегда вызывают проблемы.

Таким образом, признавая, хотя бы на словах, существование мо­ральных норм и необходимость следовать им во взаимодействии на мировой арене, разные участники международных отношений понимают эти нормы по-разному.

Вышесказанное не отменяет того, что главным для понимания меж­дународной морали является не вопрос о том, каким нормам следуют международные акторы йе /ас1о, а о том, существуют ли некие мораль­ные ценности, которыми они руководствуются в своем поведении или которые влияют на это поведение. Вместе с тем различия международ­но-правовых и моральных норм могут служить источником возникно­вения противоречий между ними (см. об этом: Дмитриева. 1991. С. 73— 75). Однако различия не отменяют единства и взаимодействия международно-правовых и моральных норм в качестве регуляторов системы международных отношений, но требуют глубокого понимания особенностей, которые присущи каждому из них. В данной связи необходимо остановиться на особенностях трактовок международной морали представителями различных идейных течений и теоретических школ.

2. Многообразие трактовок международной морали

Проблема политической морали сама по себе очень сложна. Это про­является как в конфликте (несовпадении) между различными системами ценностей в разных культурах, и идеологиях, так и в конфликте теоретических представлений о политической морали.

Как подчеркивает П. де Сенарклянс, «структура той или иной по­литической системы не может быть понята без учета принятых в ней принципов, а объяснение этих принципов невозможно без анализа их нормативных и идеологических основ» (8епагс1ет; 1992. Р. 166). При этом социологическое понимание культуры ориентирует на точный, конкретный анализ политических систем, базирующийся на выявлении культурных кодов, или, иначе говоря, «исторически сформировавшихся смысловых систем, выполняющих функцию контроля по отношению к трансформации социальных и политических процессов» (Байге. 1993. Р. 89).

Общим для разных культурных кодов является вопрос о легитим­ности политического действия и, следовательно, о необходимости от­личать власть от авторитета. Общим является также признание обо­снованности политической критики и оценка ее как идеологической по своему характеру. Ниже мы обратимся к анализу мировых религий.

Конфессионально-культурные представления

В рамках конфуцианской культуры, основывающейся на земной морали, власть и авторитет имеют тенденцию к слиянию и сосредоточению в руках Императора, обладающего «мандатом» Неба. Император, однако, может использовать «мандат» лишь в исключительных обстоятельствах.(политические катаклизмы, угроза разрушения социальной гармонии и т. п.). Буддистско-индуистский культурный код, для которого характерна обращенность к потустороннему (понимаемому крайне метафизически), ориентирован, в отличие от конфуцианского, на создание могущественной религиозной элиты, претендующей на только ей известный справедливый социальный порядок, соответствующий божественным предписаниям. Тем самым политическое действие обесценивается, становится вторичным, а роль монарха оказывается десакрализованной: она ограничивается функцией поддержания земного порядка и лишь в этом качестве признается и легитимизируется религиозной элитой. В этих условиях политическая дискуссия, поли­тическое оспаривание, так же как и политическое участие, ограничены.

Дата добавления: 2015-07-02