Часть Вторая осень 19 страница

– Значит, у него нет чести, – проговорила она тихо, но слышно ее было в каждом уголке. – А что может быть общего у торговцев с тем, у кого нет чести? Если он не намерен держать свое слово – мы отзовем свое. Перестанем посылать дань… Будем торговать своими товарами где пожелаем, не отправляя даром в Джамелию их лучшую часть… – И закончила уже совсем тихо: – Выдворим «новых купчиков». Будем править своей страной сами.

В ответ на такие слова поднялся нестройный гвалт голосов. Кто-то возмущался, кто-то чуть не визжал от испуга, что-то восторженно ревел, высказывая госпоже Хупрус полное одобрение. Потом в конце ряда, где сидели Вестриты, неожиданно поднялся Давад Рестар.

– Послушайте… – прокричал он, однако, когда никто не обратил на него внимания, тяжеловесно взобрался на свой стул. – ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ! – проревел он на удивление громко для такого несолидного и невзрачного человека. Все взгляды обратились к нему, гомон стал постепенно смолкать.

– Это безумие, – объявил он. – Подумайте лучше, что случится после! Вы думаете, он просто так возьмет и выпустит Удачный из рук? Да он пришлет сюда корабли, полные вооруженных солдат. Он отберет наши владения и передаст их тем самым «новым купчикам», которых мы собрались выгонять, а наши семьи угодят к ним в рабство. Нет! Мы должны вести с «новыми» дела. Дать им… не все, конечно, просто чтобы удовлетворились. Пусть сделаются частью нас, как когда-то поселенцы с Трех Кораблей. Нет, я не говорю, что мы научим «новых» всему, что знаем сами, или что им будет позволено торговать с Дождевыми Чащобами, но…

– Тогда каково будет твое слово, Рестар? – гневно спросил кто-то из задних рядов. – Коли ты уж взялся говорить от имени своих приятелей «новых купчиков», так скажи – сколько они хотят с нас получить?

– Если бы сатрап, – поддержал кто-то, – желал в самом деле посылать боевые корабли Внутренним Проходом, он начал бы с того, что уже давным-давно очистил бы эти места от пиратов. А я вот слыхал, будто старые сторожевые галеры гниют у причалов, ибо налогов не хватает ни на ремонт, ни на то, чтобы команды нанять: все деньги уходят на сатрапские развлечения. И ему нет ни малейшего дела ни до пиратов, ни до морских змей, которые угрожают нашей торговле. У него все мысли только о развлечениях! И он-то еще собирается нам грозить?… Я вообще не понимаю, зачем составлять послания с требованиями! Действовать надо! Давайте сами возьмем и выгоним «новых». Что нам Джамелия?

– А товары мы продавать где будем? Вся лучшая торговля – на юге… Либо туда, либо к северным варварам!

– Джамелия нам необходима! Что мы без нее? Это – поэзия, музыка и искусство… наша прародина, в конце концов! Мы не можем прекратить там торговлю и в то же время…

– А змеи?! Проклятые работорговцы привлекают змей. Надо потребовать, чтобы невольничью торговлю во Внутреннем Проходе поставили вне закона…

– Мы – люди чести! Даже если сатрап не желает помнить о своем слове, мы по-прежнему связаны нашим…

– Заберут наши дома, наши земли, а нас самих погонят в неволю! И мы окажемся ровно там же, где были наши пращуры – преступники и ссыльные без надежды на помилование…

– Надо нам для начала снарядить свои собственные сторожевые корабли. Не просто гонять «новых купчиков» от устья реки Дождевых Чащоб, но еще истреблять змей и пиратов. И Калсиде объяснить однажды и навсегда, что граница между нами проходит не по Чащобам. Их власть оканчивается за Ближним заливом. А то они совсем…

– Так ты нас разом в две войны втравить хочешь? С Джамелией и с Калсидой? Забыл, что, если бы не Джамелия и не сатрап, Калсида нас уже давно попыталась бы подмять? Вот чем мы на самом деле рискуем, если решим отпасть от Джамелии! Войной против Калсиды!

– Война? Кто говорит о войне? Все, что требуется, – это попросить, чтобы сатрап Касго держал обещания, данные нам сатрапом Эсклеписом!

И вновь зал взорвался нестройным хором негодующих голосов. Почтенные торговцы вскакивали и кричали, кто-то лез на стулья… Для Малты все это было лишено малейшего смысла. Она подозревала, что и для остальных тоже.

– Мама, – прошептала она умоляюще. – Я умираю, пить хочу! Тут так душно! Можно хоть воздухом пойти подышать?

– Не теперь! – отрезала мать.

– Малта, закрой рот! – добавила бабушка. Она даже не посмотрела на внучку: пыталась следить за разговором двух мужчин немного впереди.

– Пожалуйста! – призывала со сцены Янни Хупрус. – Пожалуйста, выслушайте! Пожалуйста!… – Голоса в самом деле постепенно стали стихать, и тогда она заговорила – нарочито тихо, заставляя людей примолкать. – Вот такова наибольшая опасность, грозящая нам, – сказала она. – Мы вечно ссоримся между собою. Мы говорим множеством голосов… и в результате ушей сатрапа не достигает ни одного. Поэтому нам нужна небольшая, но сильная группа, которая донесет то, что мы имеем сказать. И, составляя послание, мы должны быть едины и искренни. К единому мощному голосу он вынужден будет прислушаться, но доколе мы бьемся между собою, как…

– Мне в туалет выйти надо! – прошептала Малта, пустив наконец в ход аргумент, против которого взрослым было нечего возразить. Бабушка, конечно, неодобрительно покачала головой, но все же ее выпустили. Давад Рестар, тот вообще не заметил, как она шмыгнула мимо, – так заслушался Янни Хупрус.

Малта приостановилась у стола с закусками, чтобы налить себе стаканчик вина. Тут выяснилось, что не она одна покинула свое место. В разных концах зала собирались группки людей: они говорили между собой, едва обращая внимания на женщину из Чащоб. Некоторые спорили, кто-то молча кивал, выражая ей одобрение. Почти все кругом были изрядно старше Малты. Она начала было высматривать Сервина Трелла, но, увы, он сидел со своим семейством и, похоже, алчно внимал происходившему. «Политика!» – фыркнула про себя Малта. Она была убеждена: если просто не обращать внимания на политику – жизнь будет идти точно так же, как шла и всегда… Ну а сегодня было очень похоже на то, что споры продлятся до самой ночи и, кажется, сведут на нет какую ни есть вечеринку. Малта тяжело вздохнула и, взяв вино, вышла наружу, в живительный холодок зимнего вечера.

Было уже совершенно темно. Факелы вдоль дорожки успели совсем выгореть. В небесах горели льдистые звезды. Малта посмотрела на них и опять задумалась о кристаллах огня. «Синие и зеленые – самые редкие и дорогие…» Она не могла дождаться случая рассказать об этом Дейле. О, она заранее знала, как именно это скажет! Так, как если бы всем, кроме Дейлы, про это уже давным-давно было известно!… Да, с Дейлой подобными новостями делиться следовало в первую очередь, ибо никто не разносил слухов с такой скоростью, как она. Уж будьте уверены – она всем все перескажет. Разве не она всем как есть разболтала о зеленом бальном платье Малты?… – Присовокупив, ясное дело, и историю о том, как Давад Рестар ее силком домой отвозил. Что за глупость она сделала, напрямик все выложив Дейле! Но тогда она была вне себя, и ей просто необходимо было излить хоть кому-нибудь душу. Ну ничего! Сегодняшнее позволит ей расплатиться с Дейлой сполна. Она не будет рассказывать ей, какая здесь была скукотища, – только о том, как она стояла на улице и болтала с Янни Хупрус о кое-каких драгоценностях…

Малта прошлась вдоль ряда карет, понемногу прихлебывая вино. Некоторые кучера, спасаясь от холода, сидели в каретах, другие ежились на своих сиденьях. Несколько кучеров собрались у поворота на подъездную дорожку и потихоньку сплетничали между собой… и, кажется, передавали по кругу фляжечку.

Она добралась почти до самого конца ряда, пройдя мимо экипажа Давада и того, что привез торговцев из Дождевых Чащоб. Ее плащ, который она считала немодным и ветхим, остался внутри, и она начала уже чувствовать вечернюю прохладу. Малта зябко прижала руки к груди (положив себе ни в коем случае не пролить на платье вино) и пошла дальше. Остановилась рассмотреть герб на дверце кареты… Какой глупый герб – петух в короне! «Хупрус», – сказала она себе и обвела герб пальцем, запоминая. Там, где ее палец скользил по металлу, тот некоторое время светился, и Малта поняла, что герб был выполнен из джидзина. Теперь этот металл употреблялся не так часто, как когда-то. Лишь старейшие уличные музыканты еще делали из него свои цимбалы и ручные колокольчики: джидзин имел свойство мерцать от ударов. Очень привлекательно для глаз, но в действительности медные сплавы звучали все-таки лучше. «Как бы то ни было, и об этом я Дейле тоже расскажу!»

Малта лениво двинулась дальше, на ходу обдумывая фразы, которые должны были наилучшим образом потрясти Дейлу.

– Странно, как человеческое прикосновение оживляет и джидзин, и кристаллы огня, – примерилась она вслух. Нет, это было не совсем то. Надо придумать нечто более впечатляющее…

Тут почти рядом с нею зажегся голубой огонек. Малта поспешно отступила назад, потом снова вгляделась. Кто-то стоял там, в темноте, слегка опираясь о карету госпожи Хупрус. А голубое сияние исходило от кристалла, пристегнутого у шеи. Невысокая мужская фигура в тяжелом плаще, как было принято одеваться у торговцев из Чащоб. Его шею кутал обширный платок, лицо покрыто вуалью, как у женщин. «Кучер, наверное», – решила про себя Малта.

– Добрый вечер, – смело проговорила она. И уже сделала шаг, чтобы пройти мимо.

– На самом деле, – сказал он негромко, – прикосновению не обязательно быть человеческим. После пробуждения их зажигает огнем любое движение. Смотри!

И он протянул в ее сторону руку в перчатке. Встряхнул кистью… И на манжете вспыхнули два голубых светлячка. Малте просто ничего другого не оставалось, кроме как замереть на месте и смотреть, смотреть… Цвет кристаллов был не какой-нибудь бледненький, – нет, они горели глубоким сапфировым тоном. И плавали в темноте как бы по собственной воле.

– Я думала, синие и зеленые – самые дорогие и ценные, – заметила она. И отпила из стакана, который еще держала в руках. Не спрашивать же напрямую, каким образом простой кучер обзавелся подобными!

– Так оно и есть, – легко согласился мужчина. – Эти, правда, очень мелкие, и, боюсь, безупречными их не назовешь. Их слегка повредили при добыче. – Он пожал плечами, и в потемках Малта заметила это по движению синего огонька возле шеи. – Наверное, они не будут долго гореть, годик-другой, не больше. Я просто не мог позволить, чтобы их выкинули как негодные.

– Конечно! Как можно! – горячо и даже с возмущением поддержала его Малта. Выкидывать кристаллы огня! В голове не укладывается! – Но ты сказал «гореть»? Они что, горячие?

Ее собеседник испустил негромкий смешок.

– Горячие? Не, не в обычном смысле. Вот, потрогай сама.

И протянул ей руку.

Малта робко прикоснулась одним пальцем к заветному огоньку… Нет, он не обжигал. Осмелев, она потрогала еще раз. Кристалл был прохладный и гладкий, точно стекло, и в одном месте, точно, имелась крохотная выщербинка. Малта пощупала второй камешек, потом вновь прижала руки к груди.

– Как они прекрасны! – сказала она и вздрогнула от холода. – Но тут, снаружи, насмерть замерзнуть можно. Пойду я лучше внутрь…

– Нет, не… то есть… тебе холодно?

– Немножко. Я свой плащ там оставила.

И Малта повернулась, чтобы уйти.

– Возьми мой.

Он выпрямился и уже расстегивал плащ.

– Нет, нет, спасибо, обойдусь. Не стоит оставлять тебя без плаща, я лучше пойду…

Малте, правду сказать, сделалось жутко от одной мысли о соприкосновении с одеждой, только что кутавшей его тело, которое она представляла себе не иначе как бородавчатым. У нее пробежал по коже уже настоящий мороз, она поспешила прочь, но он догнал ее:

– Погоди. Возьми хотя бы платок. Выглядит он не особенно, но теплый необычайно… Вот, возьми, накинь.

Он уже снял свой платок – вместе с камешком – и, когда она остановилась, – набросил ей на руку. Платок в самом деле оказался удивительно теплым, но все-таки Малта непременно швырнула бы его обратно… если бы не синий кристалл, подмигивавший ей снизу вверх.

– Ой, – только и сказала она. Возможность поносить кристалл огня… хотя бы несколько минут… можно ли в здравом уме отказаться от подобного?! – Подержи, пожалуйста, – и Малта протянула мужчине свой стаканчик. Он взял его, и она мигом обернула платком шею и плечи. Мужчина носил его скорее как шарф, но платок отличала совершенно воздушная вязка – расправленный во всю ширину, он походил скорее на шаль. И… до чего же он был теплый! Малта устроила его так, что синяя драгоценность оказалась как раз в ложбинке ее бюста. Она не могла оторвать от нее взгляда: – Как прекрасно! Это как… как… даже не придумаю, с чем сравнить!

– Некоторые вещи похожи лишь сами на себя, – проговорил он негромко. – Иную красоту ни с чем невозможно сравнить.

– Да… – согласилась она, вглядываясь в глубины каменного огня.

Он помолчал, потом напомнил ей:

– Твое вино?…

– Ой! – Малта чуть нахмурилась. – Я больше не хочу. Выпей, если желаешь.

– Можно? – спросил он удивленно и вместе с тем весело. Так, как если бы некое тонкое равновесие, уже установившееся между ними, неожиданно качнулось в его сторону.

Малта немедленно разволновалась:

– Ну… я имею в виду… если тебе хочется…

– Хочется, конечно, – кивнул он. Вуаль, покрывавшая его лицо, оказывается, имела разрез. Он точным движением отправил руку со стаканчиком внутрь и умело, одним глотком, опорожнил. А потом поднял опустевший стакан и присмотрелся к нему в звездном свете. – Возьму себе, – сказал он. – Как подарок на память!

Тут до Малты впервые дошло, что он был явно старше ее, и, быть может, ей совсем даже не следовало бы вести с ним беседу: не начал бы еще искать в случайных, ничего не значивших словах какое-то более глубокое значение! И вообще, приличные девушки не стоят в темноте, болтая неизвестно о чем со всякими незнакомыми кучерами…

– Я пойду внутрь. Моя мать, верно, уже гадает, куда я запропастилась, – начала она извиняющимся тоном.

– Конечно, – пробормотал он так, словно его опять что-то развеселило. И Малте вдруг стало самую чуточку страшно. Нет, не так. Не страшно. Она просто насторожилась. И он, кажется, это почувствовал, ибо, когда она двинулась прочь, последовал за нею. Ну то есть просто пошел рядом, ни дать ни взять провожая ее. Она даже слегка испугалась, – не вошел бы этак с ней в самый зал, – но он остановился возле дверей. И вдруг потребовал:

– Мне кое-что нужно получить от тебя прежде, чем ты уйдешь.

– Конечно, – и она подняла руки к платку.

– Твое имя.

Она замерла. Он что, позабыл, что на ней – его платок с кристаллом огня?… Ну так если он позабыл, она ему напоминать не собирается. Конечно, у нее и в мыслях нет оставить себе платок насовсем, нет! Просто чтобы показать его Дейле…

– Малта, – назвалась она. Теперь он легко разыщет ее, когда вспомнит про платок и надумает вернуть его. Легко… но не совсем уж сразу.

– Малта?… – Он явно рассчитывал услышать полное имя, но она притворилась, будто не поняла. – Ясно, – сказал он после некоторой паузы. – Малта. Что ж, доброго тебе вечера, Малта.

– И тебе доброго вечера. – Она повернулась и поспешила в огромные двери, что вели внутрь зала.

Оказавшись внутри, она немедленно сняла и платок, и кристалл. Из чего бы ни был связан этот платок, он оказался тонким, как паутина. Малта скомкала его в ладонях, и он как раз уместился во внутренний кармашек ее плаща. Там она его и оставила. А потом, пряча в уголках губ улыбку удовлетворения, вернулась в зал. Там все так же по очереди выступали с речами почтенные представители торговых семейств. И обсуждали все ту же скучищу: договоренности, компромиссы, рабство, войну, запреты на ввоз-вывоз… Как же ей все это надоело! Поскорее бы уж все закончилось и мать отвезла ее домой, где в тишине и спокойствии своей комнаты она могла бы вполне насладиться созерцанием кристалла огня…

Похоже, никто больше в Клубке не беспокоился, не чувствовал: что-то не так, чего-то недостает… Быть может, разве Сессурии было чуточку не по себе, но остальные выглядели всем довольными. Пища была изобильна и доставалась легко. Здешнее Доброловище было теплым, и новые оттенки солености зажигали дивные блестки на чешуйчатых шкурах, обновленных недавней линькой, – линяли они теперь часто, ибо хорошая пища позволяла легко расти. «Быть может, – недовольно думала Шривер, – все остальные всегда только этого и желали!» Уж не казалось ли им, что эта-то беспечальная жизнь, состоявшая из кормежки и линьки, и была обещанным возрождением?

Она так не думала.

Она знала: Моолкин вел их сюда, взыскуя большего, гораздо большего. Прочие в Клубке были слишком близоруки и не могли уразуметь причин беспокойства, владевшего вожаком. Он вел их на север, следуя за тенью подателя. Несколько раз Моолкин делал остановки в устьях, откуда вытекала теплая вода, лишенная соли. Он вновь и вновь ее пробовал, ожидая чего-то… Остальные не могли понять зачем и хотели одного – скорее следовать за подателем. Однажды Сессурия всех потряс тем, что распустил гриву и приказал остановиться недоумкам, осмелившимся нарушить волю вожака и готовым бездумно уплыть за подателем… Но очень скоро и сам Моолкин недоуменно сомкнул челюсти и покинул теплое устье, устремляясь туда, куда удалялась тень подателя.

Шривер не слишком расстроилась, когда податель остановился и Моолкин предпочел держаться поблизости. Кто она, в самом деле, такая, чтобы задавать вопросы наделенному памятью древних?… Но затем податель опять тронулся в путь, повернув с севера обратно на юг, и Моолкин тем не менее велел двигаться следом, и вот тут-то Шривер начала беспокоиться. Что-то было определенно не так, и Сессурия, похоже, разделял ее беспокойство.

Иногда они замечали другие клубки, сопровождавшие иных подателей. Все выглядели сытыми и довольными, и Шривер поневоле спрашивала себя, а не в ней ли самой скрыта причина. Наверное, она слишком много мечтала. Слишком буквально понимала святые предания… Но потом ей бросалось в глаза, как рассеян был Моолкин – и даже посреди кормления. Пока другие клацали челюстями, рвали и заглатывали добычу, он мог неожиданно прекратить есть и просто повиснуть в воде, широко раскрывая рот и усиленно работая жабрами: вбирал некий ускользающий запах. А когда податель останавливался на время и весь Клубок отдыхал – Моолкин нередко поднимался вверх, почти к самому Пустоплесу, и, прикрыв глаза веками, начинал извиваться в танце. В таких случаях Сессурия присматривался к вожаку так же пристально, как и она, Шривер. Вновь и вновь Моолкин свивал свое тело сложным узлом и скользил, скользил, заставляя всю поверхность своей кожи вбирать токи здешнего Доброловища и все, что они с собою несли. И он трубил – даже не трубил, а скорее негромко бормотал себе под нос что-то из священного пополам со случайными пустяками. Иногда же он высовывал голову из Доброловища в Пустоплес – и вновь погружался, невнятно твердя что-то об огнях, об огнях…

В какой-то момент Шривер поняла, что больше не может этого выносить. Однажды она дождалась, пока его танец не привел к такому изнеможению, что потускнели даже ложные глаза на боках. Едва шевелясь, Моолкин начал погружаться ко дну. Шривер тщательно расслабила гриву, чтобы ее приближение не было истолковано как вызывающее, и начала медленно опускаться рядом.

– Моолкин! – позвала она негромко. – Скажи, твое прозрение оставило тебя? Мы заблудились?

Он приподнял веки и уставился на нее. Потом почти лениво обхватил ее неплотным кольцом, притягивая к себе и вместе с нею опускаясь в мягкий ил.

– Не просто место… – сонным голосом сообщил он ей. – Еще и время, определенное время. И не только место и время, но – клубок. Такой, какой ни разу не собирался со времен древности. Я почти чую Того, Кто Помнит…

Шривер дрогнула всеми своими кольцами, силясь прочесть его память…

– Моолкин, – сказала она затем, – но разве не ты сам – Тот, Кто Помнит?

– Я? – его веки вновь начали опускаться. – Нет. Не вполне. Я – почти помню. Я знаю, что есть место, время и Клубок. И когда я их почувствую – я их сразу узнаю. Мы близко, Шривер… мы совсем близко. Мы должны вытерпеть все и не изведать сомнений. Сколько раз уже время приходило и уходило, а мы его пропускали. И я боюсь – если мы пропустим его еще раз, наша память о старине начнет окончательно блекнуть, и прежними мы не станем уже никогда…

– А какими мы были прежде? – спросила она просто для того, чтобы услышать еще раз.

– Мы были повелителями. Мы вольно носились и в Доброловище, и по Пустоплесу. И то, что знал один из нас, – знали все. Мы разделяли воспоминания обо всех былых временах, с самого изначалия. Мы были могущественны и мудры, и нас чтили все существа, наделенные меньшим разумом, нежели мы…

– А что случилось потом? – задала Шривер ритуальный вопрос.

– Потом пришло время изменить форму. Смешать сущности наших тел и породить новые существа, воспринять новую силу и новые свойства. Настала пора вступить в древний цикл разделения и слияния – и нового роста. Пришло время обновить наши тела…

– А что случится потом? – завершила она свою часть диалога.

– Все соберутся к месту и ко времени Сбора. Память вновь сделается общей, и тогда все, что бережно сохранялось кем-либо одним, опять станет достоянием всех. Так будет завершен наш путь к возрождению. Так настанет для нас долгожданный час торжества…

– Да будет так, – прогудел Сессурия, державшийся неподалеку в Клубке. – Да будет так.

ГЛАВА 25
СВЕЧНОЙ

Свечной был небольшим, но оживленным торговым портом на Срединном полуострове. Альтия бывала здесь раньше – с отцом. Стоя теперь на палубе «Жнеца» и оглядывая шумную гавань, она не могла отделаться от ощущения – если она перескочит с корабля на корабль и пробежится по причалам, то непременно разыщет где-нибудь стоящую у пирса «Проказницу»… и отца на ее борту – как бывало когда-то. Отец будет сидеть в капитанской каюте, принимая городское купечество. А на столе будет отменный бренди, и славная копченая рыба, и выдержанный сыр… И переговоры будут самые что ни есть дружеские – кто-то предлагает товар, кто-то – другой товар или деньги… А каюта будет, как всегда, чистая и уютная… и где-то поблизости – личная каютка Альтии, ее неизменное прибежище…

От внезапной и несбыточной тоски по былому заболело в груди. Альтия со вздохом спросила себя, где-то он теперь, ее кораблик, как-то он поживает под началом Кайла Хэвена… Она только надеялась, что из Уинтроу получился добрый спутник для Проказницы – и это невзирая на ревность, беспрестанно шептавшую: так, как она, Альтия, знала Проказницу, – ее не знает никто. «Скоро, – молча пообещала она и себе, и пребывающему в дальней дали кораблю. – Скоро!»

– Эй, юнга!

Резкий оклик прозвучал прямо за спиной, и Альтия сначала подпрыгнула, а потом только узнала и голос Брэшена, и дразнящую насмешку в нем. Все же она поспешно обернулась:

– Слушаю, господин мой?

– Капитан тебя требует.

– Слушаю! – И Альтия вскочила.

– Погоди чуток.

Ее покоробило, как он воровато огляделся кругом – нет ли кого поблизости, не смотрит ли кто. Неужели не ясно – этим своим оглядыванием он всем дает очень ясно понять, что между ними затевается нечто тайное?… Но что хуже всего, он еще и подошел к ней вплотную, чтобы иметь возможность говорить как можно тише.

– Пообедаем нынче на берегу? – спросил он и тронул рукой свой кошель. Внутри зазвенело. Рядом с кошелем красовался корабельный ярлычок-рекомендация с еще толком не просохшей печатью.

Она пожала плечами:

– Если буду свободна – пожалуй…

И старательно сделала вид, будто не заметила отчетливого приглашения, прозвучавшего в его голосе.

Его взгляд любовно и бережно изучал ее лицо, словно ощупывал:

– У тебя почти совсем сошел ожог от змеиного яда. Я-то уже боялся, как бы ты шрамом на всю жизнь не обзавелась!

Альтия снова пожала плечами, упрямо отказываясь видеть в его глазах нежность.

– Что такое для моряка еще один шрам? Думаю, на борту никто ничего не заметил. И не заметит…

– Так ты решила остаться на «Жнеце»?

– Буду работать, пока длится стоянка в порту. Но, думается, здесь у меня больше шансов попасть на какой-нибудь корабль, идущий в Удачный, чем в других портах, куда «Жнец» может завернуть после. – Альтия знала, что на этом следовало бы и закончить, но любопытство подвигло ее спросить: – А ты что делать намерен?

– Не знаю еще. – Он вдруг усмехнулся ей и признался: – Мне, знаешь ли, место второго помощника предложили. Оплата почти вдвое против того, с чего я у них начинал, да и «второй пом» на ярлычке смотрится куда как получше, чем «третий». Может, и стоит остаться – хотя бы ради этого. Я пока предварительно согласился, но бумаг еще не подписывал. – И, очень внимательно следя за выражением ее лица, он добавил: – С другой стороны, если бы мы нашли приличный корабль, идущий в Удачный… я бы тоже на дом родной вовсе не отказался взглянуть.

Сердце Альтии провалилось куда-то в желудок. «Нет, – сказала она себе. – Пора с этим кончать!» Она растянула губы в улыбке и вымучила этакий небрежный смешок:

– Ну и какова вероятность, что мы снова окажемся с тобой на одном корабле? Не очень-то на это похоже…

Брэшен по-прежнему пристально вглядывался в ее лицо.

– А это зависит, – сказал он, – от того, насколько мы с тобой постараемся. – Собрался с духом и добавил: – Я тут за тебя кое-кому словечко замолвил… Сказал, что ты вкалывала не как юнга, а как самый настоящий матрос. И старпом со мной согласился. Чего доброго, за этим-то капитан тебя и зовет. Может, тоже предлагать будет остаться. На более выгодных условиях.

– Спасибо, – неуклюже ответила она. Неуклюже не оттого, что чувствовала особую благодарность, скорее наоборот: в ней начали разгораться первые искорки гнева. Он что, вообразил, будто без его «словечка» ее и за моряка не признают? Не-ет, она и так полностью заслужила каждый грош матросского жалованья, и в особенности то, что причиталось ей за свежевку на промысле. А он с этим своим «словечком» ни дать ни взять отнял у нее ее собственные заслуги!… Ей оставить бы это мнение при себе, но она все же добавила: – Полагаю, они и сами уже поняли, вкалывала я или нет.

Брэшен все-таки слишком хорошо знал ее. Он поспешно извинился:

– Да я совсем не то имел в виду. То, что тебе не за так просто деньги заплачены, – это все видят. Ты всегда была отменным моряком, Альтия. Это плавание на «Жнеце» только сделало тебя еще лучше. Случись мне в шторм работать на мачте, я, право же, хотел бы, чтобы рядом со мной там была именно ты. И наверху, и на палубе – на тебя можно положиться всегда!

– Спасибо… – повторила она, на сей раз еще более неуклюже, ибо имела в виду именно поблагодарить. Она знала – Брэшен подобными комплиментами не разбрасывается. – Надо мне бежать к капитану, а то как бы он своего доброго мнения обо мне не переменил, – добавила она, подыскивая предлог поскорей улизнуть.

Не успела она сделать и шага, как он вновь ее окликнул:

– У меня свободное время, и я иду в «Красный карниз». Там недурно кормят и подают отменное пиво, недорогое притом. Увидимся на берегу!

Альтия поспешила прочь, только надеясь, что, если не замечать странного взгляда, брошенного ей в спину Риллером, этот взгляд так в воздухе и растворится. Вот же зараза! Она-то предполагала пожить на борту, работая на разгрузке и снабжении корабля, пока не найдет место на следующем. Но с Брэшеном кончится только тем, что придется ей отправляться на берег и снимать комнату… Уже стукнув в двери капитанской каюты, она сообразила, что едва не вошла туда с весьма мрачным видом. Пришлось срочно придавать физиономии приличествующее случаю выражение.

– Войди! – раздалось изнутри.

За все время плавания Альтия всего раз или два сподобилась заглянуть в столовую для начальства. И теперь, войдя, лишь убедилась, что ничего особенного это помещение собою не представляло. Верно, «Жнец» был кораблем-трудягой, а груз его – мясо, жир, сало – к благородным причислить было невозможно. Но верно было и то, что ее отец, например, нипочем не потерпел бы у себя суеты вроде той, которую застала вошедшая Альтия.

Капитан Зихель восседал за столом, а за плечом у него стоял старший помощник. Перед капитаном на столе стоял денежный ящик, лежала стопка ярлычков-рекомендаций, гроссбух и корабельная печать. Альтия знала: кое с кем из команды уже произвели расчет в этот же день. Те, кого под стражей привели на борт из тюрем и долговых ям, сошли на берег свободными. Им, правда, не досталось платы за год жизни и работы на корабле, но каждому вручили ярлычок, подтверждавший затраченное время и труд, и расписку о погашении долга. Альтия попробовала представить, куда, в какие дома этим людям предстояло вернуться – если они еще стояли, те дома… Потом перехватила взгляд капитана и вернулась к реальности.

– Согласно приказанию явился, кэп! – доложила она лихо.

Капитан заглянул в раскрытый гроссбух:

– Эттель, юнга. Вот здесь у меня пометка, что ты заработал дополнительную прибавку, потрудившись для нас еще и свежевщиком. Это так, юнга?

– Так точно, кэп.

Покамест спрашивали и подтверждали очевидное. Альтия стала ждать, что он скажет еще.

Капитан полистал другую книгу, лежавшую на столе, провел пальцем по записям:

– Здесь у меня записано, что твои проворные действия уберегли нашего третьего помощника, да и тебя самого, от цапунов. Уже не говоря про нескольких человек с других кораблей. И… – он пролистнул страницы, отыскивая очередную пометку, – старпом вот тут черкнул, что в тот день, когда мы схлестнулись со змеем, опять же твое проворство не дало одному из людей вывалиться за борт. Это так, юнга?

Дата добавления: 2015-07-02