Часть Вторая осень 32 страница

– Погоди… прежде чем ты его заберешь… – попросил раб-священник. И нагнулся прикоснуться ко лбу своего друга: – Да благословит Са тебя, орудие Своего промысла… Покойся с миром.

…И тут же, безо всякой паузы, с быстротой кусающей змеи Са'Адар подхватил с полу фонарь – и с силой метнул. Мощи и меткости его броска оставалось только изумляться. Уинтроу успел заметить, как округлились от ужаса глаза Гентри – а в следующий миг тяжелый металлический фонарь угодил старпому прямо в лоб. Стекло от удара разбилось, Гентри повалился со стоном. Фонарь упал рядом с ним и покатился под уклон, ибо корабль как раз кренился на борт. По полу пробежала масляная дорожка, но огонек не погас.

– Лови фонарь! – рявкнул на Уинтроу Са'Адар, выдергивая цепь из обмякших рук мальчика. – Живо, живо, пока пожар не начался!

Предотвращение пожара было делом первейшим, тут двух мнений быть не могло. Уинтроу бросился за фонарем, замечая в то же время, как слева и справа от него начали шевелиться рабы. Металл гремел по металлу – цепь с лихорадочной быстротой продергивали сквозь ушки кандалов. Уинтроу сгреб фонарь и поспешно поднял его, убирая подальше от разлитого масла. Он вскрикнул, поранив ногу о кусок разбившегося стекла, но вскрик боли тотчас сменился воплем ужаса – он увидел, как один из освобожденных рабов для начала сомкнул руки на горле потерявшего сознание Гентри и, кажется, вознамерился его придушить.

– Нет!… – закричал Уинтроу… Но раб уже приподнял старпома – и что было силы шарахнул его головой о ту самую скобу, к которой недавно крепилась цепь. Уинтроу увидел, как мотнулась голова старпома, и понял каким-то внутренним чутьем, что его заступничество опоздало. Гентри был мертв… А рабы освобождались с такой быстротой, с какой вообще было возможно продергивать цепь.

– Отлично сработано, малыш, – хлопнул Уинтроу по плечу один из рабов. Мальчик смотрел на тело старпома… Он видел, как тот же самый раб отцепил ключи от пояса Гентри. Все происходило так быстро, и он, Уинтроу, определенно был частью происходившего, но где именно было его место? Он не знал. Уж в убийстве Гентри участвовать он всяко не хотел…

– Он не был плохим человеком! – вдруг крикнул Уинтроу. – Не надо было его убивать!…

– Тихо! – резким голосом приказал Са'Адар. – Всех переполошишь, а мы еще не готовы! – И он оглянулся на Гентри: – Хороший человек, говоришь? А как же он мирился с тем, что на этом корабле происходило? Иногда требуется жестокость, чтобы превозмочь жестокость еще большую, – добавил он уже тише. Такого изречения Са Уинтроу до сих пор не слыхал… Са'Адар вновь посмотрел Уинтроу в глаза. – Ты вот о чем лучше подумай, – велел он ему. – Стал бы ты нас обратно приковывать, как он тебе приказал?… Ты, сам носящий на лице татуировку?

Ответа ждать он не стал, и Уинтроу испытал этакое виноватое облегчение, ибо не знал, как ответить. Если, заново прикрепив цепь, он сохранил бы жизнь Гентри… стал бы он это делать? Если, заново прикрепив цепь, он обрек бы всех этих несчастных на жизнь в вечном рабстве… стал бы он это делать? Сколько вопросов, а ответов – ни одного. Уинтроу снова посмотрел в застывшие черты Гентри… Он крепко подозревал, что и старпом ответов на такие вопросы не знал.

Жрец между тем быстро ходил по трюму туда и сюда, отмыкая одну цепь за другой. Бормотание освобождавшихся рабов сливалось с гулом стихии: снаружи вовсю разыгрывался шторм.

– Проверь карманы ублюдка: может, там и от этих кандалов ключик найдется, – попросил кто-то хриплым шепотом, но Уинтроу не пошевелился. Просто не мог. Лишь наблюдал с ошарашенной отстраненностью, как двое рабов обшаривали одежду старпома. Кандальных ключей у Гентри при себе не было, но его поясной нож и иные мелкие принадлежности живо разошлись по рукам. Кто-то из невольников мимоходом плюнул на тело… А Уинтроу все никак не мог сдвинуться с места. Стоял столбом, держа в руке фонарь, – и смотрел, смотрел…

– До настоящей свободы нам еще далеко, – тихо обращался Са'Адар к окружившим его людям. – Но мы выберемся, если будем вести себя по-умному. А потому – тихо! Всем молчать! Надо освободить как можно больше народу, пока на палубе ни о чем не догадываются. Мы превосходим числом, но мы истощены и в цепях. С другой стороны, этот шторм вполне может сыграть нам на руку… Они все будут заняты, а потом станет слишком поздно! – Тут он обернулся к Уинтроу и улыбнулся, но улыбка вышла жесткая. – Пошли, паренек! Тащи фонарь! Потрудимся во имя Са!… – И тихо предупредил остальных: – Посидите еще в темноте, а мы пока выпустим остальных. Терпение, друзья! Терпение и отвага! Молитесь! И помните: если вы слишком рано поднимете шум, вы всех нас обречете на смерть, да и то, что совершил этот храбрый малыш, пойдет коту под хвост! – И опять обратился к Уинтроу: – Показывай, куда идти. Надо один за другим обойти все трюмы, и тогда мы сможем застать команду врасплох. Это наш единственный шанс…

Уинтроу, онемевший от потрясения, повел его в темноту… Сверху раздался первый перестук тяжелых капель по палубе: начинался дождь. Шторм, разыгрывался шторм… И грозил охватить корабль не только снаружи, но и изнутри.

– Плевать мне на погоду… Я хочу этот корабль!

– Так точно, кэп. – Соркор, казалось, собрался было сказать что-то еще, но передумал.

– Пустимся за ним, – продолжал Кеннит. Он стоял на шкафуте и смотрел вдаль, держась за поручни обеими руками, по-сухопутному. Там, впереди, поблескивал серебром корпус живого корабля, резавшего высокие волны. Он звал Кеннита, он манил… – У меня есть предчувствие, – не отрывая от него взгляда, проговорил капитан. – Этот будет нашим!

Налетевший гребень ударил «Мариетту» в скулу. Взвилась пена и всех вымочила с ног до головы. Ледяная вода приятно захолодила болезненно горевшее тело, но даже этот, в общем-то, легкий толчок едва не снес Кеннита с ног… вернее, с ноги. Лишь руки на поручнях и крепкая хватка помогли ему удержать равновесие. «Мариетта» перевалила гребень и нырнула вниз, и Кеннит опять едва устоял. Он уронил костыль, и деревяшку немедленно утащила вода, ринувшаяся в шпигаты. Пришлось еще крепче вцепиться в фальшборт и проорать Соркору, скрывая свой позор:

– Проклятье! Да выровняй же ее!

Вряд ли, правда, старпом услышал его. Только что стоявший подле капитана, он уже убежал к штурвалу и теперь раздавал команды матросам.

– Давай я в каюту тебя отведу? – возникла у Кеннита за плечом вездесущая шлюха. На самом деле он только что собирался именно это ей и приказать. Она, как всегда, все испортила. Теперь придется ждать, чтобы позволение себя отвести выглядело как его собственная идея, а не ее. Или пока он не придумает достойного повода туда отправиться. Вот же херня!… Здоровая нога начала уже уставать. А больная просто свисала – бесполезный груз, горячий, тяжелый ком боли.

– Принеси мою палку, – велел он ей. И немало повеселился, глядя, как она гоняется за треклятой деревяшкой по палубе, захлестываемой волнами. В то же время было заметно, что ноги Этты обрели истинно моряцкую цепкость. Никакой неловкости в ее движениях теперь не было. Будь она мужчиной, Кеннит, пожалуй, сказал бы, что у нее задатки толкового моряка.

А потом – со всей внезапностью, столь характерной для здешних вод – на них обрушился мощный дождевой шквал. Струи и полотнища воды хлестали по кораблю, а ветер, казалось, дул сразу со всех сторон. Но рев Соркора перекрывал шум непогоды – старпом дельно и четко командовал. Между тем то, что началось как обычный средненький шквал, быстро перерастало в нечто принципиально иное. В Хаузеровом проливе всегда было течение, и при некоторых фазах прилива довольно-таки кляузное… но в этот раз шторм явно сговорился с водными потоками – вместе они подхватили «Мариетту» и отправили ее в самый настоящий полет над волнами. Впереди летел живой корабль… Кеннит смотрел во все глаза, ожидая, когда же там начнут сворачивать паруса: Соркор скоро загнал команду на реи – брать рифы. Скорость и так уже превосходила всякое вероятие, и Кривой остров был совсем недалеко. Наверняка живой корабль обойдет его с востока, ведь там лучше фарватер… Тогда «Мариетта» примет западнее. И они обратят в свою пользу всю силу воды и ветров, чтобы обогнать живой корабль, отрезать его и запереть. Тонкая и точная работа, не прощающая ошибок. Кеннит совсем не был уверен, что у них все выйдет как по-писаному. Но, если уж на то пошло, он сомневался и в том, что проживет сколько-нибудь долго. И если ему не доведется умереть на палубе живого корабля, что ж, он сделает это и на «Мариетте»…

Соркор теперь сам встал к штурвалу. Кеннит сразу определил это, ибо в некоторый момент корабль перестал сражаться с каждой набегающей волной – наоборот, «Мариетта» как бы даже с удовольствием взлетела на очередной гребень, все набирая и набирая ход… Кеннит прищурил глаза и попытался разглядеть впереди облюбованную жертву. «Мариетта» перевалила через целых три волны, прежде чем ему это удалось… Он увидел живой корабль – и почти одновременно ушей Кеннита достиг отчаянный визг Проказницы.

Как же туго ей, оказывается, приходилось! Паруса, которыми никто не занимался, бешено хлопали, она штурмовала валы чуть ли не боком. Кеннит пришел в форменный ужас, глядя, как она соскальзывала в ложбины между волнами… исчезала, казалось бы, навсегда… но потом, тяжело переваливаясь, все-таки появлялась. Кеннит изо всех сил напрягал зрение, силясь разобраться, что же там происходит. Палубы «Проказницы» были скверно освещены, но все же он рассмотрел метавшихся людей – очень много людей, вот только никто из них и не думал заниматься спасением корабля. Кеннит подавил стон отчаяния. Подобраться настолько близко к живому кораблю!… И только для того, чтобы увидеть, как несчастное судно тонет у него на глазах из-за дурости команды!… Невыносимо…

– Соркор! – взревел он, тоже умудрившись превозмочь рев шторма. Планы следовало срочно менять; никаких обгонов и попыток отрезать – если преследуемые будут идти так, как шли сейчас, для них дело кончится очень просто – на скалах. – Соркор! – выкрикнул Кеннит. – Догоняй их! И готовь абордажную команду из лучших матросов!

Ветер и дождь все-таки унесли его слова прочь. Держась за фальшборт и кое-как прыгая на здоровой ноге, Кеннит попробовал пробраться на корму. При каждом неуклюжем подскоке ему казалось, будто он сует несчастную культю в кипящее масло. Одновременно его затрясло еще и от холода – волны становились все выше, и каждый гребень неминуемо окатывал его, а Кеннит ничего не мог сделать – только крепче цеплялся за поручни. Наконец произошло неминуемое – очередная оплеуха волны вышибла из-под него здоровую ногу. Миг, пока он висел на руках, а вода утекала в шпигаты, растянулся на целую вечность… Потом подлетела Этта. Сгребла его в охапку – безо всякой осторожности, без оглядки на раненую ногу. Она подлезла под его руку, обхватила Кеннита поперек тела и помогла выпрямиться.

– Давай я тебя вниз отведу!…

– Нет! Помоги лучше к штурвалу добраться. Я сам руль возьму, а Соркор абордажную команду пускай ведет…

– Какой абордаж в такую погоду?!

– Просто… отведи меня… на корму!!!

– Кеннит, тебе вообще сегодня не стоило бы на палубу выходить. Ты же горишь весь! Ну пожалуйста, разреши мне…

Его гнев невозможно было передать никакими словами.

– Ты что, – сказал он, – вообще уже за мужика меня не считаешь? Вон он, мой живой корабль, моя мечта! И он вот-вот окажется у меня в руках! А ты хочешь, чтобы я в каюте лежал?! Проклятье, женщина!… Или помоги мне, или хоть на дороге не стой!…

Она выбрала первое и принялась ему помогать. Это было кошмарное путешествие по палубе, то и дело выскакивавшей из-под ног. По короткому трапу Этта втащила его, словно мешок с картошкой. В ее усилии чувствовался гнев. И, когда обрубок его ноги въехал прямо в ступеньку, так что Кеннит едва не вырубился от боли – она даже не подумала извиняться. Преодолев трап, Этта буквально взвалила его к себе на плечи, и так, на трех ногах, они худо-бедно доковыляли до штурвала.

Соркор круглыми от изумления глазами смотрел на своего капитана…

– Я беру штурвал, – коротко распорядился Кеннит. – Наш живой корабль попал в переплет! Готовь абордажную команду, да смотри, бери пополам бойцов и матросов! Надо нагнать ее, и как можно быстрее, пока она в Хаузер слишком далеко не забралась…

Далеко впереди них очередная волна подняла «Проказницу» на гребень. У несчастного корабля был вид совсем покинутого командой: волны и ветер подталкивали и несли ее куда им было угодно. Порыв ветра донес до слуха пиратов очередной отчаянный вопль – и судно вновь кануло в пропасть между волнами…

А направлялась она – вернее, ее несло – по западному фарватеру.

Соркор только головой покачал… Они с Кеннитом стояли рядом, но все равно приходилось кричать:

– Таким манером, как она сейчас движется, ее не перехватишь! И даже если бы могли выделить матросов, как же можно идти на абордаж в такую погоду? Отступись лучше, кэп! Другой встретим!… А этой пускай распорядится судьба…

– Я – ее судьба! – проорал в ответ Кеннит. Его охватывал ужасающий гнев. Весь мир – все стихии, все люди – сговорились между собой, чтобы отнять у него его мечту. – Я возьму штурвал! – повторил он. – Я хорошо знаю этот пролив, я уже водил здесь корабли, помнишь? А ты заставь команду добавить чуток парусов, чтобы настигнуть ее. Помоги мне хотя бы догнать ее и заставить выброситься на мель! Если и тогда мы ничего не сможем поделать, я отступлюсь!…

Она – там, впереди – опять закричала. Это был нескончаемо долгий, жуткий, западающий в душу вопль смертной тоски. Он звучал в ушах, звучал и звучал… И наконец смолк.

– Ох! – выдохнула Этта, содрогнувшись. – Спасите же ее, кто-нибудь!… – Прозвучало это, словно молитва. Она переводила взгляд с одного мужского лица на другое. Дождь промочил и прилизал ее черные волосы и потоками сбегал по лицу, точно слезы. Она объявила: – Штурвал могу держать я! Силы у меня хватит! Если Кеннит встанет со мной и будет направлять мои руки, мы удержим «Мариетту» на курсе!

– Точно, – возликовал Соркор, и Кеннит запоздало сообразил, что это-то и была настоящая причина его упрямства и возражений. Он просто боялся, что Кеннит на своей единственной ноге не справится с корабельным штурвалом.

Пришлось – нехотя и сугубо про себя – признать, что, возможно, старпом был не так уж не прав.

– Угу, – сказал он таким тоном, будто именно об этом все время и думал. Соркор уступил ему свое место. Подмена получилась бы очень неловкой, но Этта вовремя ухватилась за рукоятки штурвала. Кеннит встал у нее за спиной. Одну руку он положил на штурвал, чтобы помогать ей, а другой обхватил Этту, чтобы удерживать равновесие. Он чувствовал напряжение ее тела, но присутствовало и кое-что иное. Возбуждение. Бешеный азарт… На миг Кенниту показалось, будто не Этту он обнимал, а сам корабль.

– Говори мне, что делать! – крикнула она через плечо. Он ответил:

– Просто держи как держишь. Когда придет время, я дам знать.

Он не отрывал глаз от серебристого живого корабля, сражавшегося с волнами.

Он плотно прижимал ее к себе, временами наваливаясь на спину, но его тело было для нее не обузой – скорее, защитой от дождя и пронизывающего ветра. Правая рука обхватывала ее, левая крепко держала штурвал… И все равно ей было страшно. Ну зачем она на это вызвалась?… Этта так стискивала рукоятки, что пальцы скоро начало ломить. Она как могла напрягала руки, чтобы противостоять любому неожиданному движению корабля. Всюду вокруг была только тьма, и ревущий ветер, и дождь, и вода, несущаяся за бортом. Только впереди время от времени вспыхивали белизной буруны: это волны разбивались о заросшие ракушками скалы. Этта понятия не имела, что делает. Быть может, вот прямо сейчас она правит прямехонько на скалу – и не сможет даже догадаться об этом, пока не раздастся удар… Она могла стать причиной гибели всей команды – всех, до последней души на борту!…

Потом у ее левого уха тихо прозвучал голос Кеннита. На сей раз он не кричал, а почти шептал, но все равно она слышала.

– На самом деле ничего страшного и даже очень сложного здесь нет… Подними глаза, посмотри кругом! Попробуй почувствовать сквозь штурвал весь корабль. Вот так… А теперь расслабь руки. Будешь так душить дерево – нипочем не успеешь отреагировать. Вот, вот… Теперь чувствуешь ее? Она с тобой разговаривает, ведь так? «И кто это там такой, – думает она сейчас, – чья это там такая легкая рука на руле?…» Так что держи курс и постарайся ободрить ее. Вот так, вот так, отпусти чуточку… именно чуточку… Вот так и держи!

Он говорил тем же голосом, что и в минуты любви. Тихо, почти задыхаясь… и так ободряюще. Никогда она еще не чувствовала себя ближе к нему, чем сейчас, когда ей выпало разделить с ним его любовь к кораблю, который он вел сквозь яростный шторм. Никогда еще она не чувствовала себя сильней, чем сейчас, когда она крепко и бережно держала штурвал, помогая «Мариетте» взбираться на крутые горбы волн. Где-то наверху Соркор орал на матросов. Они рифили какие-то паруса, и происходившее по-прежнему казалось ей непостижимым, но внезапно ее охватила жгучая жажда постигнуть. Ибо это не было чем-то превыше ее разумения. И, стало быть, она сможет! Об этом ей убедительно говорили и обхватившая ее рука Кеннита, и вес его тела, прижимавшегося к ее спине, и тихий голос, звучавший над ухом. Она сощурилась, смаргивая с ресниц дождь. Сырость и холод перестали быть для нее чем-то таким, чего следовало всеми силами избегать. Нет! Отныне это была всего лишь часть жизни – быть может, не самая приятная, однако закономерная… часть ее жизни. Жизни, которая неслась вперед, словно подхваченный течением и ветром корабль. Жизни, которая что ни день выковывала из нее новую личность. Личность, достойную уважения – и самоуважения… В какой-то миг она спросила его:

– Ну почему всегда не может быть как теперь?…

Он изобразил удивление и спросил громче:

– Что? Шторм, который того и гляди швырнет нас на Проклятые скалы, милее тебе, чем спокойное плавание в тихих водах?…

Она расхохоталась. Ее обнимал ее капитан. Ее обнимал неистовый шторм. Ее обнимала эта новая жизнь, которую Кеннит ей подарил.

– Ты – мой шторм, Кеннит! – сказала она. И добавила потихоньку, про себя: – И, когда я несусь на крыльях твоих ветров, я даже сама себе нравиться начинаю…

ГЛАВА 33
СУДНЫЙ ДЕНЬ

Уинтроу слыхал о религиозных учениях, признававших существование в загробном мире определенных царств, населенных демонами, коим дано было право вечно терзать души людей… Вот такой преисподней, наверное, следовало уподобить корабль, мчавшийся в водовороте свирепого шторма и населенный двуногими бестиями, неистово вопившими и бившимися друг с другом…

Священные писания Са никого не запугивали посмертными муками, и Уинтроу верил: истязания собратьев были собственным изобретением человечества, и благой Всеотец сокрушался, глядя с небес на такие деяния. Этой жуткой ночью на корабле Уинтроу во всей полноте постиг истинность учения Са. Вокруг завывал ветер, хлестал ливень… Но не стихии проливали кровь и исторгали жизни из тел. Этим занимались люди, создания Са. И ничего от Са не было в кровавом кошмаре, происходившем на палубах.

С того момента как Са'Адар запустил фонарем в Гентри, от Уинтроу уже ничего не зависело. Не он начал кровопролитие, не он был зачинщиком смертоубийства. Он вообще даже внутренне никаких решений не принимал. Просто ходил вместе с Са'Адаром и помогал освобождать невольников от цепей. Было ли это правильно? Или лучше было бы попытаться предупредить отца и команду?… Не задавай себе таких вопросов, Уинтроу. Не позволяй им вообще возникать. Эти смерти случились не по твоей вине…

«Это не моя вина», – раз за разом твердил себе мальчик. Да что он мог сделать в одиночку, как остановить бешеный поток ненависти и насилия? Он был листочком, подхваченным ураганом…

Узнать бы еще мнение Гентри на сей счет…

Они с Са'Адаром пробрались в самый нижний трюм «Проказницы» и снимали цепи с «расписных», когда наверху послышались первые крики. Там начинался бой, и, едва упала длинная общая цепь, как «расписные» рванулись к выходу, попросту сшибив Уинтроу с ног. Са'Адар повел их, светя фонарем, и замешкавшийся Уинтроу остался один в чернильном мраке, перепуганный и вконец сбитый с толку. И вот он ощупью пробирался по трюмам, то и дело падая в грязь, переползая через тела рабов, то ли слишком ослабевших, то ли слишком запуганных, чтобы принимать участие в схватке. Другие метались туда и сюда, окликая друг друга и расспрашивая, что происходит. Уинтроу то проталкивался между людьми, то на ощупь полз вдоль переборок… и все никак не мог отыскать главный трап наверх. А ведь он отлично знал корабль, знал его весь, до последнего дюйма. Вот только это знание плохо помогало ему теперь, когда «Проказница» превратилась в кромешный лабиринт смерти, крови и страха. По палубе у него над головой грохотали шаги, раздавались крики ярости и ужаса… предсмертные крики…

И вот раздался еще один голос, голос, жутко прозвеневший по всем трюмам, и мечущиеся рабы ответили эхом испуганных воплей… «Проказница»! – ахнул про себя Уинтроу.

– Проказница!… – закричал он что было сил, только молясь, чтобы она услышала его, услышала и поняла, что он спешит ей на помощь. Наконец-то его руки, протянутые вперед, нащупали трап, и он со всей возможной быстротой устремился наверх.

…Едва выбравшись на палубу, под льющий как из ведра дождь, Уинтроу споткнулся о тело матроса, прижатое крышкой полузакрытого люка. Это был Майлд… Уинтроу не мог разобраться в потемках, как именно тот погиб, он видел только, что Майлд был мертв. Уинтроу опустился подле него на колени. Где-то совсем рядом шла борьба, но Уинтроу был способен осознавать одну только эту смерть. Грудь Майлда еще хранила тепло… Дождь и брызги, летевшие из-за борта, успели уже выстудить его руки и лицо. Туловище остывало медленнее…

Они умирали каждый миг – и рабы, и члены команды. «А ведь Проказница все это переживает, – сообразил вдруг Уинтроу. – Она же все это чувствует. И она там одна…»

Он еще додумывал эту мысль – а сам уже вскочил на ноги и, спотыкаясь, поспешил в ее сторону. Его путь лежал через шкафут, где, как он помнил, под парусиновым тентом устраивался спать кое-кто из матросов: холод и дождь были все-таки лучше, чем вонь, проникавшая в кубрик. Теперь тент, конечно, свалился, ветер рвал его, а под ним и поверх него рвали друг дружку люди. Рабы превратили свои кандалы в оружие, страшное в ближнем бою. И гвоздили цепями безо всякой пощады.

Уинтроу как мог лавировал между озверевшими от крови бойцами, крича:

– Остановитесь, остановитесь! Корабль не вынесет этого, прекратите!…

На него не обращали никакого внимания. Там и сям на палубе валялись люди. Кто-то еще шевелился, другие уже нет. Уинтроу через них перепрыгивал. Он все равно ничего не мог поделать. Разве что попытаться помочь кораблю. Проказница отчаянно кричала, вновь и вновь бросая в ночь его имя… Уинтроу споткнулся обо что-то, вполне могущее быть телом, увернулся от чьих-то протянутых рук… и наконец-то достиг короткого трапа, ведущего на бак.

– Проказница!… – закричал он. Собственный голос показался ему тонким, жалким и никому не слышным за ревом шторма… Но Проказница услыхала.

– Уинтроу, Уинтроу!… – взывала она, как кричит имя своей матери ребенок, увидевший страшный сон. Уинтроу бегом взлетел на бак… и оттуда его едва не смыло за борт налетевшей волной. Он судорожно вцепился в ступеньку трапа и некоторое время думал только о том, как бы вздохнуть. Едва схлынула вода, он не рассуждая кинулся вперед, к носовым поручням. Он по-прежнему не ощущал Проказницу, лишь видел внизу ее темную тень.

– Проказница!… – закричал он в который раз.

В первый миг она не ответила… Он еще крепче схватился за поручни – и потянулся к ней всем своим существом, всей силой души. И вот… как теплые руки, обнимающие в холодной и страшной ночи… их восприятия наконец воссоединились.

Но потом ему в душу хлынуло ее потрясение, ее ужас.

– Они убили Комфри! Там никого нет, у штурвала!…

Новая волна – и оба, носовое изваяние и мальчик, окунулись в холодную соленую воду. Уинтроу опять боролся за жизнь, в то же время ощущая отчаяние корабля: шторм грубо тащил «Проказницу», лишенную управления, по громадным волнам. Ее морякам было не до парусов и снастей. Некоторые заперлись в кормовой каюте и дрались не на жизнь, а на смерть. Остальные один за другим умирали на палубах, где прежде служили. Жизнь обрывалась за жизнью – и Проказница словно бы теряла частицы себя самой. Уинтроу никогда раньше не ощущал с такой ясностью, сколь велик океан и сколь мал скорлупка-кораблик, оберегающий его жизнь… Вот схлынула волна, и он сумел встать на ноги.

– Что мне делать? – спросил он Проказницу.

– Скорее беги к штурвалу! Бери управление! – прокричала она сквозь завывания ветра. И внезапно издала самый настоящий рев: – Да скажи им, чтобы прекратили убивать друг друга! Не то все погибнут! Клянусь – все!!!

И Уинтроу побежал обратно через шкафут и, набирая в грудь сколько мог воздуху, стал кричать бившимся там людям:

– Вы слышали ее! Вы слышали! Она всех вас убьет, если не перестанете драться! Прекратите же!… Кто умеет, лезьте на мачты, не то мы все умрем еще до утра! И пропустите меня к штурвалу!…

Налетела очередная волна… Стена воды обрушилась на Уинтроу сзади. Она подхватила его и понесла, он полетел – неизвестно куда. Он молотил руками, но кругом была лишь вода – ни палубы, ни снастей. Вот так и окажешься за бортом, даже сам того не заметив… Он открыл рот, хотел закричать – но лишь вдохнул соленую воду. А в следующий миг его всем телом шарахнуло о поручни левого борта. И он успел вцепиться в них – и удержался, как ни старался поток унести его через фальшборт. Какому-то рабу, оказавшемуся с ним рядом, повезло меньше. Он тоже ударился о поручни, но не смог ухватиться, перевалился наружу – и упал за борт.

Вода с громким журчанием убегала в шпигаты… Люди на палубе корчились, как выброшенные на сушу рыбы, и отчаянно выкашливали воду. Уинтроу сразу вскочил на ноги и устремился дальше на корму. «Как комар в луже… – пришло ему в голову. – Бьюсь, как комар в луже… Просто потому, что всем живым существам свойственно до последнего пытаться спастись…» Большинство людей, оставшихся на палубе, были не моряками, – Уинтроу это понял по тому, как они хватались за снасти и поручни, как долго приходили в себя после каждой волны, окатывавшей палубу. По всей видимости, им удалось обнаружить ключ от кандалов: кто-то уже освободился, между тем как другие продолжали нести свои цепи, привычные, словно одежда. Из палубных люков высовывались еще лица. Люди окликали находившихся на палубе, о чем-то спрашивали, давали советы… Когда накатывалась очередная волна, они старались спрятаться от воды – но сколько ее проливалось вниз, в трюмы, их, похоже, не волновало. Корабль качался, вода носила по палубе тела погибших рабов и матросов. Уинтроу смотрел на восставших, плохо веря собственным глазам… Неужели они дрались за свободу только затем, чтобы вскорости утонуть? Неужели они в пылу сражения всю команду поубивали?…

Тут раздался громкий голос Са'Адара:

– Вот он! Вот он, наш мальчик!… Уинтроу, скорее сюда! Они там заперлись! Есть какой-нибудь способ выкурить этих крыс?…

Жрец, оказывается, вел за собой отряд торжествующих «расписных». Они сгрудились перед дверью в кубрик корабельного начальства на юте. У них на уме было только одно – убивать, убивать…

– Шторм нас утопит, если я не доберусь до штурвала! – крикнул им Уинтроу. Он приложил все усилия, чтобы его голос прозвучал властно, по-мужски: – Прекратите убийство, не то море всех нас утопит! Выпустите остаток команды, пусть они делают свое дело! Умоляю вас! У нас в трюме воды прибывает с каждой волной!…

Ему опять пришлось схватиться за ступеньку трапа, на сей раз – ведущего на ют. Он с ужасом увидел, как вода захлестывает открытые трюмные люки.

– Закройте крышки люков! Задрайте их! – крикнул он во всю силу легких. – И пусть люди встанут к помпам! Не то все больные и вообще все, кто прячется внизу, очень скоро утонут! А потом и мы следом отправимся! – Он посмотрел вверх, на паруса: – Их надо зарифить! Чтобы нас не так несло ветром!

– Ну, я туда не полезу, – громко объявил один из рабов. – Я не для того цепи скинул, чтобы вот так сдохнуть!

– Тогда сдохнешь, когда будем тонуть! – яростно заорал в ответ Уинтроу. Голос все-таки сорвался и превратился в пронзительный мальчишеский выкрик. Кое-кто из рабов попытался было прикрыть трюмные люки… но если для этого требовалось хотя бы отпустить руки, цеплявшиеся за что-либо надежное – нет, на это они не шли…

– Скалы!… – закричала Проказница. – Скалы впереди!… Уинтроу, штурвал! Штурвал!…

– Выпусти команду!… Пообещай им, что оставишь им жизнь, если они спасут нас! – взревел Уинтроу, обращаясь к Са'Адару.

И без оглядки кинулся вверх по трапу.

…Комфри умер прямо за штурвалом. Его ударили сзади. Убивший его так и оставил тело матроса висеть там, где его застигла смерть, и Комфри, запутавшись в спицах штурвала, весом своего тела не позволял ему вовсе уж свободно мотаться туда-сюда.

– Прости меня… прости… – бессвязно бормотал Уинтроу, оттаскивая долговязое безжизненное тело прочь. Комфри сдавал свою последнюю вахту, а Уинтроу ее принимал. Подскочив наконец к беспорядочно крутившемуся штурвалу, он с усилием его удержал. И на всю глубину наполнил легкие воздухом для ужасающего крика:

– ГОВОРИ МНЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ!

А про себя сотворил кратенькую молитву, чтобы его голос достиг ушей Проказницы наперекор шторму.

– КРУТО НА ЛЕВЫЙ БОРТ! – донесся ее ответный крик. И не просто долетел по ветру, – казалось, Уинтроу самими ладонями, сжавшими рукоятки штурвала, ощутил биение этого голоса. «Так ведь штурвал-то – он тоже из диводрева!…» – дошло до него. И он как можно плотнее обхватил рукоятки ладонями, взывая – и плевать, если это было греховно! – не к Са, но только к своему единению с Проказницей. И улетучился куда-то былой страх растворения в ней, потери себя…

Дата добавления: 2015-07-02