КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
В добуржуазной Японии 1 страница
Массовое почитание императора сознательно культивировалось (посредством государственного синтоизма) правителями эпохи Мэйдзи (1868—1912), видевшими в императорском престоле единственно надежную опору в деле консолидации нации в условиях отсталости и слабости Японии, которой угрожала потеря национальной независимости. Но, формируя систему тэнноистских взглядов, официальные идеологи искусно вплетали в нее глубоко укоренившиеся в национальной этико-политкческой мысли догмы синтоизма, принципы конфуцианства, даосизма, буддийской философии, древние народные представления и верования. Тэнноистская и вообще официальная националистическая идеология в Японии 1868—1945гг. зиждилась прежде всего на идеях движения «за возрождение синто древности», возглавлявшегося школой «национальной науки» (кокуга-куха), а также сторонников синто-конфуцианского синтеза, объединявшихся вокруг школы Мито (Мито гакуха)1 и выдвинувших в конце XVIII — первой половине XIX в. теоретическое обоснование свержения сёгуната и реставрации императорской власти. Общественно-политическая мысль и того и другого направления была обращена в прошлое — к самым истокам японской государственности, воплощавшей, по глубокому убеждению сторонников упомянутых школ, «незамутненный» последующими наслоениями духовных культур Китая и Индии «дух Ямато» (Ямато дамасии)2, поэтому для понимания основополагающих понятий тэнноизма необходимо хотя бы кратко проследить главные этапы развития института монархической власти в Японии и эволюцию взглядов на роль императора, начиная с древности и до реставрации монархического правления (1867 г.). Согласно официальной японской историографии довоенного периода, почитание императора в стране возникло с началом государственности, когда в 660 г. до н.э. мифический император Дзимму основал правящую династию. Современные прогрессивные историки Японии единодушно отрицают возможность существования государства в Японии в VII в. до н.э. На базе достоверного материала по древней истории Японии, опираясь на достижения археологии, они научно доказывают, что лишь в III в. н.э. на Японских островах появляются зачатки государственности — складывается общеплеменной союз с не развившимися еще признаками государственной власти. Становление древнего централизованного государства большинство ученых относит к VII в. (см., например, [127; 128; 65; 107; 105; 11]).
Централизованное государство в древней Японии создавалось в ходе борьбы за власть между правителями зачаточно-государственных образований, носивших характер племенных союзов. Наиболее влиятельным из них к II—III вв. стало «государство» Яматай (северный Кюсю), сумевшее к III— IV вв. подчинить себе племенные союзы центральной Японии и перебазироваться в район Ямато, давший название первому крупному государственному объединению Японии. Источником престижа царей Ямато (носивших титул «ооки-ми») служило выполнение ими функций верховных священнослужителей во время отправления обрядов земледельческих праздников — «мацури»3, главными из них считались «то-сигои» — весенний «мацури» перед началом работ и «ниинамэсай» — праздник преподношения богам первых плодов урожая. Поливное рисоводство, ставшее основой экономической жизни страны, обусловливало исключительное значение кровнородственных общин и их обрядности, носившей коллективный характер. Выполнение функций верховного жреца во время магических богослужений общинных «мацури» наиболее прочно обеспечивало господствующее положение правителя в среде родо-племенной знати.
Это положение подкреплялось также устно передававшимися из поколения в поколение мифологическими сакральными генеалогиями, отражавшими усложнявшийся и иерар-хиизировавшийся культ предков. Божества — покровители той или иной местности сливались в представлениях людей с духами прародителей общины, что с классовым расслоением привело к доминированию в древней синтоистской религии божеств правящего рода, считавшихся в то же время покровителями всей территории древнего государства. Цари Ямато стали устраивать «мацури» в масштабе всей подвластной им территории, выполняя роль верховных священнослужителей; это усиливало государственный культ прародительницы царского рода солнечной богини Аматэрасу и способствовало складыванию представления о царях как о «воплощении божества», а также породило концепцию «сайсэй итти» («единство отправления ритуала и управления государством») [42, с. 12—27]. Таким образом, идеологическое обоснование царской власти в древней Японии опиралось прежде всего на традиции местной религии — синтоизма. Царский род считался обладающим особой магической силой, обеспечивавшей эффективное общение с божествами, без чего не мыслилось благополучное функционирование всего общественного организма. Такое сакральное значение царской власти обусловило сохранение царским родом его верховенствующего положения в иерархической структуре общества, несмотря на то что он был отстранен другими знатными родами от реальных дел по управлению консолидировавшимися в государственный организм общественными единицами. В первой половине V в. царский род был вынужден делить власть с родом Кацураги, во второй половине V в. — с родом Хэгури, в VI в. у власти поочередно оказывались представители родов Отомо, Мононобэ, Сога. А с 645 г. наибольшего влияния добился род Фудзивара, удерживавший бразды правления в течение нескольких веков (см. [24, с. 58—67]). С VI в. началось широкое внедрение буддизма во все сферы общественной жизни, что привело поначалу к соперничеству между синтоизмом и буддизмом за право быть духовной основой японской государственности. Забегая вперед, отметим, что результатом этого процесса явилось складывание к VIII в. синкретических синтоистско-буддийских форм коллективного сознания, когда религиозные системы синтоизма и буддизма обслуживали различные потребности общества и индивида (см. [32]).
Наиболее точно функциональное «разделение труда» между буддизмом и синтоизмом в VI—VII вв. определил американский ученый Р. Миллер: «Буддизм служил духовным и эстетическим запросам эпохи, а традиционные мифологические представления и представления о предках служили опорой социальной структуры, а также средством определения различий статуса внутри этой структуры» (цит. по [32. с. 29]). Советскому ученому А.Н. Мещерякову на материале тщательно проанализированных им памятников VI—VIII вв. удалось доказать, что «политическим орудием» буддизм был основном в руках служилой знати и иммигрантских родов Кореи и Китая, не располагавших сакральными генеалогиями местного синто, в то время как ценностная система синтоизма охраняла интересы родо-племенной знати. Отношение же царского рода к буддизму было противоречивым. С одной стороны, буддизм привлекал царский род как уже готовая институциональная система, способная в большей мере, нежели синтоизм, органично связанный с родо-племенным строем, противостоять центробежным тенденциям; с другой стороны, «буддизм фактически десакрализовывал синтоистские основы царской власти, превращаясь до некоторой степени из ее опоры в соперника. Буддизм изолировал царя от идеологической системы сакральных генеалогий, переводя царя в другую шкалу оценок, где определяющей является этическая, т.е. нефиксированная, оценка поступков» [32, с. 79—80]. Поэтому политика царской власти в области идеологии в этот период не отличалась последовательностью. Стремясь создать систему государственного синтоизма на базе мифов об Аматэрасу и Дзимму, т.е. сформировать общегосударственную синтоистскую идеологию, усилив ее конфуцианством, цари пытались также подчинить своим целям и буддизм, способствуя его распространению под своим контролем. Только имея в виду всю сложность идеологической ситуации в Японии в VI—VIII вв., можно понять мероприятия царского рода в области религии и идеологии.
К VIII в. относится начало применения японскими правителями в посланиях китайским и корейским императорам термина «тэнно» (дословно «небесный государь», переводится в нашей литературе как «император») [36, с. 6—7]. В японских источниках они титуловались «сумэра-микото» («верховный правитель, передающий слова небесного божества»)4. Титулом «тэнно» обозначались только японские верховные правители, иностранные короли и императоры именовались обычно в японской литературе «котэй». В начале VII в. сторонники китайской идеологии, эклектически сочетавшей элементы буддизма, конфуцианства и в какой-то мере даосизма, предприняли попытку сформулировать идею абсолютной власти монарха. В 604 г. программа централизованного государства во главе с монархом была составлена в виде «Уложения Сётоку»5, представлявшего собой руководство по управлению государством и впервые в письменной форме постулировавшего принципы взаимоотношений между правителем и подданными. «Уложение» свидетельствует о существовании в Японии в тот период уже сложившейся синтоистской традиции обожествления монарха, поскольку, используя конфуцианскую концепцию «сильного совершенномудрого правителя», Сётоку, однако, не воспринял идею «мандата Неба», обосновывавшую в конфуцианской традиции возможность смены неправедного правителя. Идеи, содержавшиеся в «Уложении», и прежде всего концепция гармоничных отношений правителя и подданных, питали культ императора на протяжении всей дальнейшей истории страны. Именно после знакомства с институтами китайского государства в Японии появилось представление о том, что в лице тэнно может совмещаться и высший религиозный авторитет, и реальная власть главы государства. Переворот Тайка (645 г.), в ходе которого царскому роду удалось свергнуть владычество Сога, считается началом непродолжительного (до IX в.) периода «прямого правления императора», хотя и в этот промежуток, строго говоря, власть царского рода не была абсолютной: он в той или иной мере делил ее с родом Фудзивара. После переворота и последовавших за ним реформ, которые постепенно осуществлялись в течение полувека и получили окончательное оформление в кодексе «Тайхорё» (701 г.), развитие японской раннесредневековой государственности было связано с буддизмом. Император, продолжая отправлять функции синтоистского жреца, в то же время выступал как защитник буддизма, он укреплял и узаконивал свою власть не только на основе сакральной генеалогии, но и насаждая буддизм, при этом придавая большое значение таким внешним проявлениям религиозности, как сооружение храмов и статуй. Буддизм был первоначально воспринят в Японии лишь правящей верхушкой и в первую очередь как свод неких магических обрядов, приносящих спокойствие и порядок в государство. Подобное понимание буддизма (по существу, в духе представлений местной религии) способствовало его быстрому распространению и мирному сосуществованию с синтоистским культом. Во второй половине VII в. из Китая также была заимствована церемония вручения новому императору в связи с восшествием на престол знаков императорской власти. Такими знаками считались «три божественные регалии» — зеркало, меч и яшмовые подвески — предметы тройного магического ритуала племенных вождей северного Кюсю и знаки власти царей Ямато. В дальнейшем сформировалась концепция «трех божественных регалий» — одна из ключевых в идеологической структуре мифа о «божественном» происхождении императорской власти (подробнее см. [42, с. 27—29; 99, с. 85—110]). С конца VII в. при восшествии на престол нового тэнно при дворе стал отправляться ритуал дайдзёсай, в основу которого был положен главный синтоистский праздник — «ниинамэсай». После реформ Тайка государственное управление стало осуществляться на основе законов, получивших потом общее название «системы рицурё», согласно которой устанавливалась строгая и довольно сложная иерархическая структура институтов, возглавлявшихся императором и копировавших порядки танского Китая. Прежде всего для ослабления клановой системы и централизации управления земля была изъята из-под власти отдельных родов и объявлена государственной (фактически царской) собственностью, вводилась система «хандэн», при которой подданные наделялись землей (подушные наделы, жалованные земли), и одновременно вводились три повинности — трудовая, поземельный налог и налог с ремесленных изделий. Главной идеологической основой господства рода тэнно по-прежнему оставалась ритуальная система синтоизма, поэтому центральное положение среди вновь созданных государственных учреждений отводилось Управлению по делам небесных и земных божеств (Дзингикан), чиновники которого отвечали за организацию религиозных ритуалов. Последние были возведены в категорию государственных праздников, а в роли верховного священнослужителя большинства из них выступал сам тэнно. Крупные синтоистские храмы, связанные с культом императорского рода, а также посвященные божествам — покровителям наиболее влиятельных аристократических родов, выделялись в особую категорию государственных храмов (канся), контролировавшихся непосредственно Дзингиканом или администрацией провинций. Кроме того, становление централизованного государства сопровождалось мероприятиями по формированию общегосударственной идеологии путем письменной фиксации официального канона синтоизма. Итогом государственных усилий в этом направлении явилось составление летописно-мифологических сводов «Кодзики» (712 г.) и «Нихон секи» (720 г.), систематизировавших синтоистские мифы, восходившие к далекому прошлому, а также перестроивших сакральное генеалогическое дерево родо-племенной аристокра- тии, исходя из необходимости обоснования концепции «божественного» происхождения императорской власти. Именно интерпретация мифов «Кодзики» и «Нихон секи» с явным упором на миф о «прародительнице» императорской династии — богине Аматэрасу, а также мифологизированное повествование о первых императорах, начиная с основателя государства императора Дзимму, послужили в дальнейшем фундаментом идеологии тэнноизма. Официальная историография рассматривала «Кодзики» и «Нихон секи» как свидетельство существования у японцев с глубокой древности духа почитания императоров, трактуя эти своды как изложение народных верований и обычаев. На самом деле, хотя в «Кодзики» и «Нихон секи» и отражены в значительной мере архаические мифологические представления простых японцев, все же костяк их составляют более поздние, усложненные представления, привязанные к иерархической структуре государства с его своеобразной официальной мифологической символикой, во многом использующей заимствованные из Китая и Кореи конфуцианские и даосские концепции. «Вторичная» мифология «Кодзики» и «Нихон секи» подробно изложена и проанализирована в работах многих исследователей (см., например, [24, с. 15—23; 42, с. 30—37; 1, т. 1, с. 65—66, 376, 479—480, т. 2, с. 221, с. 685—686; 99, с. 27—54]), поэтому отметим лишь, что главная цель их написания состояла в стремлении царского рода усилить единый культ Аматэрасу и ослабить таким образом влияние знатных аристократических родов, бывших главными носителями децентрализаторских тенденций. Хотя роль буддизма в жизни общества с VII в. неуклонно возрастала, все же идеологической базой законности наследственного правления продолжала служить система синтоистских сакральных генеалогий, что, по словам А.Н. Мещерякова, «вело... к значительному усилению культа предков, общей консервации верований и мысли, основой которой неизменно служил миф» [32, с. 53]. Считается, что государство «древней императорской системы» достигло своего расцвета в VIII—X вв., или, по японской периодизации, в эпоху Нара (710—794)6 и ранний период Хэйан (794—1185)7, когда общество функционировало на основе «системы рицурё». Однако это мнение не выдерживает сопоставления с известными историческими фактами. Так, в начале IX в. император Сага предпринял безуспешную попытку реорганизовать систему управления государством, чтобы усилить свою личную власть. Вдобавок могущественный аристократический род Фудзивара, по традиции с VIII в. поставлявший жен для тэнно и принцев царской крови, с 858 г. завладел постом регента (сэссё) при малолетних императорах, который ранее занимали члены императорского рода. В 887 г. был создан институт «кампаку» (канцлера) при взрослом тэнно, также всецело находившийся в руках Фудзивара. Таким образом, к IX в. установилась система аристократического правления с политически пассивным тэнно, сохранявшим, однако, свой религиозный престиж верховного священнослужителя при отправлении синтоистских земледельческих обрядов. Уже с IX в. система государственного землевладения приходит в упадок, все большую роль в экономике страны начинают играть частные поместья (сёэн), фактическое ведение хозяйства в которых передается в руки местных феодалов-управляющих. Старые аристократические роды постепенно отходят также от политических дел. Придворная аристократия ведет весьма замкнутый образ жизни, бóльшую часть времени посвящая участию во всевозможных церемониях и ритуалах, а также совершенствуясь в занятиях различными видами искусства. Выше всего при дворе начинают цениться творческие способности, и прежде всего в поэзии и прозе. Период Хэйан известен как «золотой век» культуры Японии, отмеченный пышным расцветом утонченных форм искусства, создававшихся художественными талантами преимущественно придворной аристократии. Императоры стали символом особого, аристократического понимания прекрасного, заложившего фундамент традиционной японской эстетики. Это естественное соединение религиозно-ритуальной социальной функции института императорской власти с культивированием утонченных форм искусства имеет весьма важное значение для понимания особенностей духовной роли сакрализованного тэнно в истории Японии, но, к сожалению, в данной работе нет возможности исследовать эту область, и в дальнейшем мы почти не будем касаться самого неразработанного и самого увлекательного аспекта культа императора. Разложение государственного землевладения привело к ослаблению государства, политической децентрализации, усилению сначала экономического, а потом и политического влияния местной феодальной знати, опиравшейся на воинские дружины — самураев. С XI в. явно обозначились признаки упадка власти дворцовой аристократии. Система правления «сэссё — кампаку», установленная домом Фудзивара сменилась правлением «инсэй» (экс-императоров-монахов). Император Сиракава в 1086 г. отрекся от престола и постригся в монахи, после чего, опираясь на выросший политический авторитет буддийской церкви и на представителей нового военного дворянства (Минамото, Тайра и др.), объявил о создании своего правительства [25, с. 80]. В результате в Киото находился бесправный императорский двор, где продолжали сохраняться регенты и канцлеры из дома Фудзивара, но фактически страной правили отрекшиеся от престола и принявшие буддийский сан экс-императоры. Структура высшей политической власти еще более усложнилась, когда шедшая еще с середины XI в. борьба двух феодальных лагерей военного дворянства (букэ) Тайра и Минамото закончилась победой последнего и установлением новой системы правления — сёгуната Камакура (1185—1333)8, Император двора в Киото узаконил власть Минамото, присвоив ему в 1192 г. титул «сэйи тайсёгун» («великий военачальник, покоряющий варваров»). Сам титул не был новым, ранее он давался тем представителям придворной знати, которые особо преуспели в ведении карательных экспедиций против айнов, непокорных аборигенов Северной Японии. Однако с присвоением этого титула Минамото он стал наследственным, а самое главное — делал его обладателя фактически главой нового правительства (бакуфу) в Камакура, располагавшим реальной властью в стране. Но с начала XII в. и власть сегуна стала номинальной — страной стали управлять сиккэны («держатели власти») из дома Ходзё (вассалов Минамото). Такая многослойная структура власти с невообразимо большим количеством чисто номинальных должностей и титулов была очень непрочной. В XIII в. императорский двор в Киото не раз пытался восстановить свои верховные прерогативы, используя военную мощь то одного, то другого лагеря влиятельных феодальных домов, однако это не удавалось. С 1333 г. только на два с половиной года в стране возродилась прямая императорская власть — эти события получили в японской историографии название «реставрации Кэмму» (Кэмму тюко) (1333 —1336) по одному из девизов годов правления императора Годайго, главного героя этих бурных лет. Император Годайго взошел на престол в 1318 г., а в 1321 г. он осмелился ликвидировать институт экс-императоров: после смерти своего отца (императора Гоуда) Годайго не стал отрекаться от престола и принимать постриг, а сосредоточил свои усилия на подготовке заговора против дома Ходзё, за что и был низложен последним и сослан на пустынный остров Оки. В 1333 г. Годайго бежал из заточения и примкнул к заговору, возглавлявшемуся верными ему феодалами Ёсисада Нитта и Масасигэ Кусуноки, вскоре разгромившими войска сёгуната. Поскольку же пост регента в это время оказался вакантным, свергнув с трона императора Когэн, возведенного Ходзё после ссылки Годайго, последний оказался полновластным правителем страны. Но уже в 1336 г. верховный военачальник императорских войск Такаудзи Асикага вероломно нарушил долг верности императору и, заняв со своими войсками Киото, объявил себя сегуном. Император Годайго успел бежать со своими наиболее преданными сторонниками в Ёсино, считая себя законным правителем, поскольку обладал тремя священными регалиями. Такаудзи Асикага возвел на престол другого императора, происходившего из «северного» ответвления правящей династии, соперничавшего с «южным», к которому принадлежал Годайго. Наличие двух дворов в стране дало название целому периоду истории — «Намбокутё», закончившемуся в 1392 г. падением «южного» двора, когда император Гокамэяма был вынужден передать «божественные регалии» императору «северного» двора [25, с. 106—107; 99, с. 129—231; 7, vol. 2, с. 204]. С тех пор трон наследовали императоры «северного» двора, но уже в период сёгуната Токугава (1603—1867), во время разработки школой Мито одной из главных концепций их учения, «тайги мэйбун»9, обсуждался вопрос о законности наследования императорской власти и широко распространилась точка зрения о законности «южного» двора. После революции Мэйдзи (1867—1868) была официально признана законность прав на престол «южного» двора и возведены синтоистские святилища в честь верных вассалов императора Годайго — Ёсисада Нитта, Масасигэ Кусуноки, Тикафуса Китабатакэ и других, поклоняясь которым японцы должны были проникнуться духом верноподданности императору [99, с. 131]. Возвращаясь к событиям двоецарствия, необходимо остановиться на очень важном для понимания процесса развития монархических идей в Японии документе. Речь идет о трактате Тикафуса Китабатакэ (1293—1354) «Дзинно сётоки» («Записи о законности наследования божественных монархов»), в котором этот верный приверженец «южного» двора на основе концепции «трех божественных регалий» доказывал сакральные права императора Годайго. Для нас данный документ представляет интерес прежде всего как первый образец теоретических рассуждений о «божественном» праве императоров, соединенных с четко выраженной идеей «уникальности Японии как страны богов», превосходство которой над другими странами определяется непрерывной линией наследования престола с момента «разделения Неба и Земли». Кроме того, Тикафуса Китабатакэ заложил фундамент этноцентрической этики синтоизма, трактуя «три божественные регалии» как воплощающие добродетели императора и членов императорской семьи: зеркало — честность, меч — мудрость, яшмовые подвески — милосердие. Только император, по мысли Китабатакэ, мог управлять страной, делая эти добродетели главными принципами политики. Отсюда основу нравственности народа он видел в «соблюдении верности верховному правителю, даже если ради этого придется пожертвовать жизнью» (см. [172]). В довершение всего Китабатакэ, признавая полезность буддизма и конфуцианства, а также других учений, отводил им роль, подчиненную синтоистскому вероучению. Все эти идеи и способ их аргументации были восприняты почти без изменения и лишь развиты и осовременены в значительно более позднюю эпоху — в период возрождения монархизма уже в новое время, а также идеологами тэнноизма после Мэйдзи. Мифологическое обоснование концепции монархической власти и японской истории престолонаследия свидетельствовало о существенном значении в общественном сознании в XIV в. древних представлений о том, что лишь соответствие мифу обеспечивает нормальное функционирование социума. Вместе с тем, как показал советский исследователь Г.Е. Светлов, в период двоецарствия предпринимались первые попытки модифицировать догматику синто путем заимствований из других учений, что привело к рождению учения «исэ синто»10, призванного укрепить культ императора, вводя новые понятия, использовавшие буддийские категории. Именно идеи «исэ синто», по словам Светлова, воплощены в трактате «Дзинно сётоки» [42, с. 71—75]. Таким образом, после короткого периода «реставрации Кэмму» политическая власть императора, особенно при Камакурском сёгунате, стала откровенно номинальной. В этот период главной социальной функцией двора оставалось отправление религиозного культа, в наименьшей степени подвергшегося буддийскому влиянию. В то время как все синтоистские святилища были преобразованы для отправления смешанного синто-буддийского культа, два главных синтоистских святилища Исэ и Идзумо оставались чисто синтоистскими [8, с. 519]. В условиях падения политического влияния императорского института двор понимал, что единственной возможностью для него вписаться в изменившуюся социальную структуру было сохранить за собой религиозный престиж, основанный на ритуальной роли императорского рода и синтоистской мифологии. Поэтому в условиях нехватки финансов, когда экономическая база существования двора все более истощалась, при проведении пышных дворцовых церемоний (особое значение придавалось ритуалу «дайдзёсай») прибегали даже к продаже придворных должностей для сбора недостающих средств. Когда в начале XIII в. император Тюке при восшествии на престол смог провести лишь церемонию «сэн-со» (главным элементом ее являлась передача «трех божественных регалий»), а обряды «сокуисики» (церемония восшествия на трон) и «дайдзёсай» не отправлялись, в народе это вызвало насмешливое отношение к его правлению как «полуцарствованию» (хантэй). Из-за борьбы «северного» и «южного» дворов, поражения сторонников концепции монархической власти Тикафуса Китабатакэ, подчеркивавших преобладание права «трех божественных регалий» над силой оружия, религиозный престиж института императорской власти пошатнулся до такой степени, что в период второго сёгуната — Асикага11, императорский двор влачил бедственное существование. С середины XV в. прекратилось отправление обрядов, связанных с императорским культом, не проводились церемонии «нии-намэсай» и «дайдзёсай», киотоский двор пришел в полное запустение, оказавшись без средств к существованию. Поскольку прекратилось проведение церемоний возведения в сан наследного принца (после того, как их прошел император Гокамэяма в 1368 г., они не отправлялись 315 лет), то наследование трона шло хаотично, без соблюдения традиций [99, с. 131]. Во время сёгуната Асикага бакуфу размещалось в императорской столице Киото, отношение сегуна к императору и дворцовой аристократии было откровенно непочтительным. Третий сегун Асикага — Ёсимицу особенно известен в этом отношении. Он присвоил своей жене титул, который давался только императрицам. В ходе официального визита императора в сёгунский замок весь церемониал был направлен на то, чтобы подчеркнуть равное положение сегуна и императора. Во второй половине XV в. вследствие ослабления власти сёгуната в стране развернулась междоусобная борьба феодалов. Особенно опустошительной была «смута годов Онин» (1467—1477). В этот период положение двора стало поистине бедственным, императорский дворец был разрушен, как и значительная часть Киото. Тело усопшего императора Токудзи было захоронено только через шесть недель после его кончины, а восшествие на престол другого императора отсрочилось на 20 лет [7, т. 2, с. 204]. В период междоусобных войн «система родовитости» (ми-бун сэйдо), существовавшая со времени законов рицурё, пришла в упадок. Согласно этой системе, высота положения в социальной иерархии определялась степенью близости к самому родовитому — императору. В XV — первой половине XVI в. знатность происхождения не давала никаких социальных привилегий и не сулила экономических выгод, положение в обществе завоевывалось военной силой и экономической мощью. Это привело к большим перемещениям во всех сословиях и, в частности, к коренному изменению облика военно-феодальной аристократии, немалую часть которой составляли теперь выходцы из самых низов социальной лестницы. В японской исторической литературе этот период очень метко назван «гэкокудзё» («низший подавляет высшего», или, в переводе Н.И. Конрада, — «низы одолевают верхи»). Постепенное падение власти, а затем и престижа императорского дома объясняется социально-классовыми сдвигами, исподволь созревавшими в японском обществе еще с VIII в. Развитие феодальных отношений неминуемо подрывало основы централизованной политической структуры, свойственной ранней государственности. Центробежные силы укреплявшейся провинции к XV в. изменили старые порядки, базировавшиеся на родовитости происхождения. Правда, необходимость консолидации страны для отражения угрозы монгольского нашествия в XIII в. на какое-то время оживила интерес к синто с его огромным этноцентрическим объединительным потенциалом, что явилось одной из причин рецидива «прямого императорского правления» в период «реставрации Кэмму», но закономерное движение феодального общества к этапу политической раздробленности свело на нет ставшие ненужными старые социальные структуры. В этой связи хотелось бы отметить способность указанных структур в условиях японского общества не исчезать безвозвратно, а, уйдя в тень даже на длительный период, порождаться в случае возникновения социальной необходимости в новых формах, но со стойким сохранением сущностного субстрата. Именно так и случилось с институтом императорской власти.
Дата добавления: 2015-07-02; Просмотров: 711; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |