Духовный эмбрион

Становится очевидным, что новорожденный ребенок дол­жен проделать некую созидательную работу по формированию своей психики, аналогичную той работе, которую проделал эмбрион при формировании физического тела. Перед ним развертывается период жизни, совершенно отличный от внут­риутробного и при этом совсем не похожий на жизнь взрос­лого человека, которым ему предстоит стать. Эта послеродовая работа — созидательная деятельность, осуществляемая в так называемый «период формирования» и превращающая малы­ша в некий «Духовный Эмбрион».

Похоже, что человек проходит два эмбриональных периода. Один — внутриутробный, как у животных, второй — послеродо­вый, свойственный только человеку. Длительное младенчество делает человека существом, совершенно отличным от животных, и именно с этой точки зрения мы и должны его рассматривать. Оно образует барьер, за которым человек становится совершен­но не похожим на других живых существ. Способности человека не являются ни продолжением, ни трансформацией способно­стей животных. Его появление на земле было эволюционным скачком живой природы, исходной точкой нового хода событий.

Именно различия между видами, а никак не сходство, по­зволяют нам различать их. Именно нечто новое формирует новый вид. Это новое не является простым производным от старого, а всегда проявляет оригинальные черты. Оно несет в себе характеристики, прежде не существовавшие. Это новый импульс в царстве жизни.

Так было, когда появились млекопитающие и птицы. Они принесли с собой нечто новое. Они были не просто копиями, разновидностями или продолжением ранее существовавших особей. После того как вымерли динозавры, новыми характе­ристиками птиц стали: активная защита яиц, строительство гнезд и самоотверженная забота о птенцах. Бесчувственные же рептилии, напротив, всегда бросали свои яйца. А млекопи­тающие даже превзошли птиц в защите своего вида. Они не строят гнезд, но вынашивают потомство в своем теле и питают его своей кровью.

Это были совершенно новые биологические черты.

Затем на сцене появился новый персонаж — человек. Если говорить о человеке как о биологическом виде, то его эмбрион имеет двойную жизнь. Он создан по новому проекту и имеет, по сравнению с другими тварями, новое предназначение.

На этом моменте нам следует остановиться и, исходя из этого, заново начать изучение развития ребенка и психологии человека. Если работа человека на земле связана с его духом, с его творческим разумом, тогда его дух и его разум должны стать точкой опоры его существования и всех трудов его тела. Вокруг этой точки организуются поведение человека и даже его физическое строение. Развитие человека осуществляется внутри определенного духовного пространства.

Сегодня эта идея, бывшая всегда в центре внимания ин­дийской философии, получает распространение также и на Западе. Сам опыт подсказывает нам, что причины физических нарушений часто кроются в состоянии психики, когда дух более не в состоянии осуществлять должный контроль.

Если природа человека действительно управляема некоей «духовной субстанцией», если он так зависим от нее, что этим обусловлено все его поведение, тогда первейшей заботой о новорожденном младенце должна быть забота о его психиче­ской жизни, а не только лишь о жизни тела, что, к сожалению, происходит сегодня.

В процессе развития ребенок не только обретает способно­сти человека — силу, разум, язык, — в то же самое время он адаптирует свое существо к условиям окружающего мира. И это — прямая заслуга той особой психологической формы, которая так отличает его от взрослых. У ребенка иные, нежели У нас, отношения с окружающей средой. Взрослые наслажда­ются своей окружающей средой, они могут вспоминать ее и ду­мать о ней; ребенок же впитывает ее. То, что он видит, не просто запоминается, это образует часть его души. Он воплощает в себе все, что видят его глаза и слышат его уши. Одни и те же вещи не произведут в нас никакого изменения, в ребенке же произ­ведут преобразования. Этому особому виду жизненной памяти, которая не является сознательной памятью, а впитывает образы в самую жизнь индивидуума, сэр Перси Нанн (Percy Nunn) дал особое название — «Мнеме»1.

Одним из примеров этого, как мы видим, является язык. Ре­бенок не «запоминает» звуки, а воплощает их и потом может их воспроизводить в совершенстве. Он овладевает языком во всей сложности его правил и исключений не потому, что он изучает его, и не благодаря своей памяти. Возможно, его память созна­тельно никогда не сохраняла его язык, и все же язык становится частью его психической жизни и его самого. Несомненно, тут мы имеем дело с феноменом, отличным от чисто мнемонической деятельности, — мы имеем дело с одним из самых странных ас­пектов разума младенца. В ребенке существует особый вид чув­ствительности, который заставляет его поглощать все вокруг себя, и одна эта работа по наблюдению и поглощению позволяет ему адаптировать себя к жизни. Он делает это благодаря бессо­знательной силе, которая существует только в детстве.

Первый период жизни ребенка — это период адаптации. Мы должны ясно понимать, что подразумевается под адаптацией в этом смысле, и отличать ее от формы адаптации, существующей у взрослых. Именно особая адаптивность ребенка делает землю, на которой он родился, единственной, где ему захочется жить, а родной язык — единственным языком, которым он владеет в совершенстве. Взрослый, живущий за рубежом, никогда не суме­ет адаптироваться таким же образом и до такой же степени. По­думайте о миссионерах. Это люди, которые по своей воле едут в дальние края, чтобы исполнить там свое предназначение, и если вы будете расспрашивать их об этом, они скажут: «Мы жертвуем своей жизнью, живя там». Это признание показывает ограниче­ния в способности взрослого к адаптации.

Но вернемся к ребенку. Он начинает любить землю, на которой родился, и не важно, где она находится. Возможно, жизнь там и тяжела, но такого счастья он больше не обретет нигде. Один любит холодные равнины Финляндии, другой — песчаные дюны Голландии. У каждого эта адаптация, эта лю­бовь к стране пришла от того ребенка, которым он когда-то был.

Именно ребенок зарождает это, а взрослый уже обнаружи­вает в себе. И тогда он чувствует свою принадлежность к этой стране, и он обязан любить ее, чувствовать ее очарование, и нигде больше он не найдет такого счастья и покоя.

В Италии было время, когда родившиеся в деревнях жили и умирали, ни разу за свою жизнь не совершив дальней поездки. Когда же Италия стала государством, некоторые, вступив в брак или в поисках работы, стали покидать родные места, а потом испытывали страдания от странной болезни: бледности, де­прессии, слабости, анемии. Были испробованы многие лекар­ства, и, наконец, в качестве последнего средства доктор пропи­сывал страдальцу воздух родных мест. И почти всегда этот совет давал прекрасные результаты: у пациентов улучшался цвет лица и они выздоравливали. Люди говорили, что воздух родных мест — лучшее лекарство, даже если климат там был гораздо хуже тех мест, где они жили потом. Но что действительно было нужно этим страдальцам, так это покой, дать который их под­сознанию могли обычные места их детства.

Нет ничего более важного для нас, чем эта впитывающая форма разума, которая формирует взрослого и адаптирует его к любому общественному строю, климату или стране. На этом основано все наше образование. Заметим, кстати, что каждый, кто говорит: «Я люблю свою страну», произносит не поверх­ностные или фальшивые слова, а открывает очень важную грань в себе и своей жизни.

Поэтому мы можем понять, как ребенок благодаря особен­ностям своей психики впитывает обычаи и привычки страны, в которой живет, пока не сформирует в себе типичного

индивидуума для своего места и времени. Еще одна из загадоч­ных характеристик, которую человек приобретает в детстве, — это манера поведения, соответствующая его региону. Обще­известно, что обычаи и особый менталитет, характерный для района проживания, являются приобретенными, поскольку не являются естественными или врожденными.2

Таким образом, перед нами возникает более понятная карти­на активности ребенка. Ребенок развивает поведение, адаптиро­ванное не только для своего времени и региона, но и для местно­го менталитета. Вот, например, в Индии так велико уважение к жизни, что почитание животных прочно укоренилось в сердцах людей. Столь глубокое чувство у людей уже взрослых возникнуть не может. Если мы скажем: «Жизнь достойна уважения», это еще не станет нашим ощущением. Я могла бы думать, что индийцы правы, что я тоже должна уважать животных. Но во мне это зву­чало бы просто голосом разума, это не задевало бы моих эмоций. То почитание коровы, которое есть у индийцев, нам, европей­цам, испытать не дано. Также и коренной индус, как бы рассуди­телен он ни был, не может этого избежать. Эти ментальные ха­рактеристики кажутся наследственными, но на самом деле это понятия, в младенчестве впитанные ребенком из окружения. Однажды в саду, прилегающем к местной школе Монтессори, мы увидели маленького индийского мальчика немного старше двух лет, который пристально смотрел на землю и, кажется, про­водил по ней линию пальцем. Там был муравей, который мог с трудом передвигаться, потому что у него не хватало двух ног. Ре­бенок заметил его затруднение и старался помочь, прокладывая ему путь пальцем. Любой мог бы подумать, что этот ребенок-индус, должно быть, «унаследовал» такую любовь к животным.

Другой ребенок, привлеченный этой сценой, подошел, увидел муравья, наступил на него и раздавил. Этот второй ребенок был мусульманин. Христианский ребенок, возможно, поступил бы так же или прошел бы равнодушно мимо. И было бы вполне допустимо подумать, что ощущение барьера между людьми и животными, из которого следует убеждение, что любви и милосердия заслуживают только люди, является еще одним примером наследственности. Но это не так.

У народов мира существуют разные религии, и даже если какой-то народ решает отказаться от старых догм, то сердце его чувствует странное смятение. Эти верования и чувства являются нашей неотъемлемой частью. Как говорят в Европе, «они у нас в крови»._Все социальные и моральные привычки, формирующие личность человека, принадлежность к касте, и всевозможные другие чувства, которые делают его типич­ным индусом, типичным итальянцем или типичным англича­нином, формируются во младенчестве, благодаря той загадоч­ной ментальной силе, которую психологи назвали «Мнеме».

То же самое относится и к привычной манере держаться, позам и походке, характерным для того или иного народа. Не­которые племена в Африке выделяются особым телосложени­ем, позволяющим им справляться с дикими зверями. Другие интуитивно тренируются для развития слуха, и все члены пле­мени отличаются тонким слухом. Каждая черта личности, впи­танная ребенком, фиксируется навсегда, и даже если позднее рассудок отказывается от нее, что-то все-таки остается в подсо­знании. Ибо ничто из того, что формируется в детстве, не может быть стерто полностью. «Мнеме» (которую мы можем считать высшим видом памяти) не только создает особые черты инди­видуума, но и не дает им угаснуть. То, что впитал ребенок, остается навсегда, это решающая составная часть его личности. И то же самое происходит с его частями тела и органами, так на каждом взрослом нестираемый отпечаток индивидуальности запечатлевается в раннем периоде жизни.

Поэтому надежда изменить взрослых слаба. Когда мы го­ворим: «Этот человек плохо воспитан» или когда делаем за­мечание по поводу чьих-то дурных манер, мы легко можем обидеть или унизить, заставив их осознать свои недостатки. Но этим не исправить ошибки, потому что они прочно уко­ренились в человеке.

То же самое объясняет адаптацию человека, назовем это так, к разным историческим эпохам, потому что взрослый человек из древних времен не смог бы жить в современном мире, а ребенок адаптируется к цивилизации на том уровне, которого она достигла, когда он попадает в нее. И каким бы ни был этот уровень, он успешно создает человека, который может жить в этом мире согласно его обычаям. Это говорит о том, что истиной функцией младенчества в онтогенезе че­ловека является адаптация — создающая модель поведения, которая позволяет человеку свободно действовать в окружа­ющем его мире и влиять на него.

Поэтому сегодня ребенок должен считаться точкой, соеди­няющей разные исторические эпохи, разные уровни цивили­зации. Младенчество действительно важный период, ведь, когда мы хотим внедрить новые идеи, изменить или улучшить обычаи и характерные особенности народа, вдохнуть новую силу в национальные черты, мы должны действовать через детей, потому что со взрослыми много нам не добиться. Если мы действительно стремимся к лучшему и хотим нести свет цивилизации в наше общество, то для достижения этих целей мы должны обратиться именно к детям.

Так, в последние годы британской оккупации Индии одна семья британских дипломатов часто отправляла своих двух детей с индийской няней обедать в один из индийских рос­кошных отелей. Там няня, сидя на полу, учила детей есть рис руками, как это принято в Индии. Идея состояла в том, чтобы дети в будущем не испытывали чувства презрения и отвраще­ния к этой особенности индийцев, которая обычно вызывает у европейцев неприязнь. Потому что именно такие различия в повседневной жизни и возникающее отсюда чувство враж­дебности являются главными причинами разногласий между людьми. И опять же если современные обычаи кажутся упад­ническими и если желательно возродить старые, то, кроме как через детей, нам результата не добиться.

Чтобы оказать влияние на общество, мы должны обратить свое внимание на детство. Из этого положения вытекает важ­ность дошкольных учреждений, потому что именно малыши созидают человечество, а создавать они могут только из того материала, который мы им даем.

Огромное влияние на детей оказывает образование, при этом окружающая ребенка среда является инструментом, ибо ребенок впитывает свою окружающую среду, берет из нее все и воплощает это в себе. Со своими неограниченными возмож­ностями он вполне может быть преобразователем человечест­ва, так же как он является его творцом. Ребенок несет нам великую надежду и новое видение. Существует много такого, что мы, учителя, можем сделать, чтобы привести человечество к более глубокому пониманию, более высокому уровню бла­госостояния и к более высокому уровню духовности.

Это значит, что ребенка с самого рождения надо считать существом, обладающим важной психической жизнью, и от­носиться к нему соответственно. Сегодня ментальной жизни новорожденных детей действительно стало уделяться гораздо больше внимания. Она стала настолько интересна психологам, что вполне возможно появление новой науки, как это уже случилось с гигиеной и педиатрией, предметом которых явля­ется жизнь тела ребенка.

Но если психическая жизнь существует даже у новорож­денного младенца, то она должна уже быть в нем заложена, иначе она не могла бы существовать. На самом деле она должна также присутствовать в эмбрионе, и когда эта идея впервые получила признание, возник естественный вопрос относительно того, когда же можно сказать, что начинается психическая жизнь эмбриона. Как мы знаем, иногда ребенок рождается в семь месяцев, а не в девять, и в семь месяцев он уже достаточно развит, чтобы жить. Таким образом, пси­хика семимесячного ребенка, как и психика девятимесячно­го, должна быть способна к функционированию. Этот при­мер, на котором нет необходимости задерживаться, показы­вает, что я имею в виду, когда говорю, что всякая жизнь окрашена психической энергией. Каждый вид живого суще­ства наделен в той или иной мере психической энергией и неким видом психологии, какими бы примитивными они ни были. Если мы посмотрим на одноклеточных, то увидим, что даже у них есть подобие сознания: они перемещаются прочь от опасности, к еде и т.д.

Однако еще совсем недавно считалось, что у младенца нет психической жизни, и лишь недавно его ментальные возмож­ности, ранее не замечаемые, были приняты наукой.

Некоторые факты как будто озарили сознание взрослого. Они указывают нам на нашу ответственность. Неожиданно сам процесс рождения так поразил воображение людей, что результаты этого мы видим не только в психотерапии, но и в литературе.

Психологи сейчас говорят о «трудном переживании рож­дения», имея в виду не мать, а ребенка — ребенка, который страдает молча и кричит в момент, когда осуществился его переход и родовые муки закончены.

Вынужденный резко адаптироваться к окружению, совер­шенно отличному от того, в котором он жил, и начать выпол­нять функции, не свойственные ему ранее, все это в состоя­нии невыразимой тревоги, — вот самое тяжелое и драматиче­ское испытание всей человеческой жизни. Так говорят современные психологи, придумавшие выражение «ужас рож­дения»1 для обозначения этого критического и решающего момента в психической жизни ребенка.

Конечно, мы имеем дело с бессознательным страхом, но если бы разум ребенка мог говорить, он передал бы ситуацию следующими словами: «Зачем вы бросили меня в этот ужас­ный мир? Что мне делать? Как жить по-новому? Как я могу вынести этот ужасный шум, который раньше был для меня не громче шепота? Как я могу воспроизвести эти трудные функ­ции, которые ты, моя мать, раньше выполняла за меня? Как мне переваривать пищу и дышать? Как мне переносить силь­ные изменения климата, ведь я всегда жил при умеренной и постоянной температуре твоего тела?»

Ребенок не осознает того, что произошло. Он не может знать, что перенес муки рождения. И все же в его душе дол-

Впервые это выражение было употреблено в 1923 г. Отто Франком, одним из пер­вых учеников Фрейда, в его теории «Травма рождения». Хоть эта теория и не получила широкого признания, понятие страха рождения, или ужаса, нашло свое законное место в области психологии бессознательного.

жен остаться какой-то след, даже неосознанный; он чувствует в своем подсознании и выражает своим криком то, что я по­пыталась передать.

Итак, работающие в этой области вполне естественно по­лагают, что должны существовать способы помочь ребенку в его первой адаптации к миру. Давайте не будем забывать, что даже самые маленькие дети могут испытывать страх. Когда в первые часы жизни их быстро опускают в ванночку, то часто при этом наблюдают, как они делают хватательные движения, как будто падают и хотят удержаться. Это типичная реакция страха. Как же природа помогает новорожденному? Безуслов­но, она делает некоторые приготовления: например, она на­деляет мать инстинктом крепко прижать малыша к груди. Это защищает его от света. И сама мать остается некоторое время беспомощной. Оставаясь неподвижной ради своего же блага, она передает необходимое спокойствие своему ребенку. Все происходит так, как будто мать неосознанно понимает опас­ность, которая может быть нанесена ее ребенку. Крепко держа его, она дает ему тепло своего тела и защищает от слишком большого разнообразия ощущений из окружающего его мира.

В мире людей эти защитные меры не столь активны, как у самок в мире животных. Мы видим, например, как кошка прячет котят по темным углам и как она беспокоится, когда кто-то к ним приближается. У матери защитный инстинкт не такой сильный и поэтому легче утрачивается. Не успеет ребе­нок родиться, как кто-то его уже забирает, моет, одевает, под­носит к свету, чтобы посмотреть цвет его глазок, обращаясь с ним скорее как с неодушевленным предметом, нежели с живым существом. Управляет этим процессом уже не природа, а человеческий разум, причем неправильно, поскольку делает это без должного понимания и исходя из привычной мысли, что у ребенка нет психической жизни.

Это очевидно, что период рождения, или, скорее, этот краткий момент рождения, должен рассматриваться отдельно.

Он не касается психической жизни ребенка в целом. Это один эпизод — его первая встреча с внешним миром. История жизни показывает, как хорошо природа позаботилась о млекопитающих в этот период жизни. Перед тем как детеныши появятся на свет, мать изолирует себя от стада и еще некоторое время после их рождения держится с ними в стороне. Наиболее заметно это у некоторых видов животных, которые живут стада­ми или стаями, таких как лошади, коровы, слоны, волки, олени и собаки. Все они ведут себя одинаково. Во время периода изо­ляции у детенышей-зверей есть время адаптироваться к своему окружению. Они живут одни со своей матерью, которая окружа­ет их своей любовью, присматривая за ними и защищая. В этой фазе детеныши-животные постепенно начинают вести себя как другие представители их видов. Во время этого короткого перио­да изоляции происходит непрерывная психологическая реакция со стороны детеныша на стимулы окружающей среды, и эти ре­акции следуют общему плану поведения, присущему данному виду. Таким образом, когда мать воссоединяется с остальными, детеныш может войти в это сообщество уже подготовленным к тому, чтобы стать его частью, и не только в физическом плане, но и психологическом; при этом детеныш ведет себя как жеребе­нок, волчонок, теленок и т. д.

Хотелось бы отметить, что даже прирученные млекопита­ющие сохраняют свои типичные старые инстинкты. Мы ви­дим, как домашние собаки и кошки прячут детенышей, за­крывая их своим телом. Это продолжение инстинктов дикой природы, и таким образом сохраняется близость между ново­рожденным и его матерью. Можно сказать, что детеныш по­кинул тело матери, но все равно остается с ним вместе. Луч­шей практической помощи для постепенного перехода от пер­вого образа жизни к следующему и не придумать.

Поэтому сегодня мы должны охарактеризовать эту жиз­ненную фазу следующим образом: видовые инстинкты живот­ного пробуждаются в первые дни его жизни.

Трудные обстоятельства жизни не просто вызывают или стимулируют инстинктивные ответные реакции, уместные для ситуации и ограниченные ею, так, наблюдаемые нами дейст­вия являются частью самого плана творения.

Если это происходит с животными, то что-то подобное долж­но происходить и с человеком. То, с чем мы имеем дело,— это не просто трудный момент, это решающий момент для всего буду­щего. Происходит своего рода пробуждение потенциальных спо­собностей. Их задачей будет руководство огромной творческой работой, которую предстоит проделать ребенку, этому «духовно­му эмбриону». И поскольку природа отмечает очевидными фи­зическими знаками каждое важное изменение в развитии психи­ки малыша, то мы видим, как пуповина, с помощью которой ре­бенок был прикреплен к матери, отпадает через несколько дней после рождения. Эта первая фаза необычайно важна, ибо во время этой фазы происходит подготовка таинственных сил.

Так что мы должны помнить не только о травме рождения, но и о вытекающей отсюда возможности или невозможности той деятельности, которая неизбежно должна последовать за рождением. Потому что, хотя в ребенке и нет никаких опре­деленных предустановленных форм поведения (как у живот­ных), между тем он должен иметь способность формировать свое поведение. Ребенок не обладает атавистической памятью, которая направляла бы его, но тем не менее он будет ощущать туманные побуждения, не имеющие формы, но заряженные по­тенциальной энергией, предназначенной для направления и воплощения в нем такой формы человеческого поведения, которую он находит в своем окружении. Эти бесформенные побуждения мы назвали «небула» (туманность)1. Когда рожда­ется животное, заложенная в нем наследственность будет управлять его движениями, подскажет ему нужные пищу и формы защиты, свойственные его виду.

Человеку приходится вырабатывать все это в процессе жизни в своем социуме, так что ребенку после рождения приходится организовывать свою жизнь в соответствии с обычаями своей со­циальной группы. Он не рождается с ними, ему приходится впи­тывать их извне. Важнейшей задачей младенчества является работа по адаптации, замещающая собой наследственные «шаб­лоны поведения», присутствующие у животных эмбрионов.

Так, с учетом той особой роли, которую выполняет ребенок, мы можем приступить к изучению развития ребенка как «глав­ного механизма» жизни человечества. Это очень интересно.

Этот малыш, далеко не завершенный даже в физическом плане, должен развивать себя до тех пор, пока не станет тем сложным существом, каким является человек. У него отсутствует «пробуждение инстинктов», которое существует у новорожден­ных животных на первом этапе их контакта с миром. Однако, не­взирая на то что он уже родился, он продолжает вести эмбрио­нальную жизнь, посредством которой формирует то, что кажется похожим на «систему человеческих инстинктов».

И поскольку в его случае ничего заранее не предустанов­ленно, ему придется создавать для себя всю ментальную жизнь человека и все моторные механизмы, являющиеся средством ее выражения.

Это неповоротливое существо еще не может держать свою голову на весу, но уже готово вести себя как тот ребенок, которого воскресил Иисус. Сначала, говорится в Евангелии, ребенок сел, потом встал, и «отдал его Иисус матери его». Точно так же и неподвижный ребенок будет в конце концов «возвращен человечеству» для активной жизни на земле.

Мускульная инертность ребенка напоминает нам об от­крытии Когхила (Coghill) — органы формируются после обра­зования нервных центров, уже готовыми к работе. Также в ре­бенке уже заложены психические шаблоны поведения, еще до того, как он начинает двигаться. Таким образом, исходная точка младенческой подвижности не моторика, а психика.

Самая важная сторона человеческого развития — психика. Потому что движения человека должны быть организованы в соответствии с установкой и под руководством его ментальной жизни. Разум — это то, что отличает человека от животных, и формирование разума должно происходить прежде всего. Все остальное является результатом.

Кода ребенок рождается, его органы еще не вполне сфор­мированы, скелет не отвердел, двигательные нервы не покрыты оболочкой из миелина, которая изолирует их друг от друга и позволяет передавать команды мозга. Поэтому тело остается инертным, как если бы это был грубый макет тела.

Поэтому человеческое существо прежде всего растет ин­теллектуально, а остальное развитие принимает свою форму и образ действия полностью из жизни его разума.

Это наилучшим образом показывает важность первого года жизни и приоритет разума в развитии индивидуума как харак­терную черту сынов человеческих.

Далее развитие ребенка состоит из многих этапов, следу­ющих в определенном порядке, потому что они подчиняются общему закону. Детальное исследование постнатального эмб­рионального развития показывает, когда завершается форми­рование черепа, когда сходятся хрящи, постепенно закрывая роднички, когда стираются некоторые швы, в частности лоб­ный, и как затем меняются относительные пропорции струк­туры всего тела, и, наконец, начинается отвердение конечно­стей. Также известно, когда покрываются миелином спинно­мозговые нервы и когда мозжечок, который отвечает за равновесие тела и имеет при рождении очень малые размеры, вдруг начинает бурно расти, пока не достигает своих нормаль­ных пропорций относительно полушарий головного мозга. И наконец, когда видоизменяются эндокринные железы и же­лезы, принимающие участие в пищеварительном процессе.

Эти факты, хорошо известные уже на протяжении продол­жительного времени, показывают последовательность стадий «зрелости» физического развития, идущих параллельно с со­ответствующими изменениями в физиологии нервной систе­мы. Так, например, если нервы и мозжечок еще не достигли должного уровня зрелости, то ребенок не сможет удерживать равновесие и поэтому не сможет сидеть и стоять.

Ни обучение, ни упражнения не могут ничего поделать с этими ограничениями. По мере своего созревания органы, отвечающие за моторику, начинают мало-помалу подчиняться командам разума, что обусловливает поначалу некоординиро­ванное движение — так во взаимодействии с окружающей средой приобретается необходимый опыт.

Благодаря этому опыту и упражнениям постепенно движе­ния ребенка становятся координированными, и наконец он уже полностью подчиняет их своей воле.

В отличие от животных у человека нет врожденной коор­динации движений, ему приходится их оттачивать и коорди­нировать самому. У него нет даже определенной цели, он дол­жен найти ее для себя. Конечно, это сильно отличает его от детенышей большинства млекопитающих, которые с рожде­ния ходят, бегают и прыгают, как это свойственно их виду. Почти сразу они могут выполнять самые сложные маневры: например, лазать, если того требует их наследственность, перепрыгивать через препятствия или быстро взлетать.

Человек, напротив, никаких навыков с собой в этот мир не приносит, однако имеет непревзойденный талант овладения разнообразными достижениями, в том числе требующими спе­циальных навыков, как-то: движения ремесленника, акробата, танцора, музыканта, чемпионов в разных видах спорта.

Но все это приходит не просто в результате созревания органов движения. Это всегда вопрос практического опыта, иначе говоря — обучения. Каждый формирует свои навыки самостоятельно, хотя исходное физическое строение у всех одинаково. Человек самосовершенствуется.

Вернемся к детям. Нам важно различать некоторые сторо­ны природы ребенка.

Мы должны прежде всего осознать, что, хотя дети и начи­нают двигаться, когда их физическое тело в достаточной сте­пени для этого подготовлено, и хотя это происходит в силу достижения ими необходимой зрелости, тем не менее состо­яние их психики от этого не зависит. Ибо в человеке, как мы видели, сначала развивается психическая сторона. Органы ждут, сколько необходимо, когда произойдет это развитие, и тогда разум начинает их использовать. Но когда органы начи­нают действовать, начинает происходить дальнейшее менталь­ное развитие, но ему всегда помогают движения, совершаемые в ходе взаимодействия с окружающей средой. Поэтому полу­чается, что если не дать ребенку возможности двигаться, когда он к этому готов, то его умственное развитие будет затруднено.

Хотя умственное развитие не имеет ограничений, оно в боль­шой степени зависит от способности пользоваться инструмен­тами действия, преодолевая, таким образом, свое собственное бессилие. Но все это время разум развивается самостоятельно.

Ментальный рост несет в себе одну тайну, невидимый секрет своего будущего предназначения. Каждый индивидуум имеет свои скрытые способности, которые еще не могут быть исследо­ваны, пока ребенок находится на психо-эмбриональной стадии.

В этот период мы можем наблюдать только удивительную похожесть всех малышей в мире. Это можно сформулировать так: «Все дети при рождении похожи, они раскрываются одина­ково и по тем же законам». В их разуме происходит примерно то же, что и в эмбриональном теле. Там сегментация клеток всегда проходит через одинаковые стадии так, что с трудом можно уви­деть разницу между одним эмбрионом и другим. Однако из кле­ток со временем появляются такие разные существа, как ящери­ца, птица или кролик. Каждое из них поначалу выстраивает себя одинаково, хотя позднее появляются глубокие различия.

То же самое происходит и с «духовным эмбрионом», из которого в дальнейшем могут возникнуть гениальный худож­ник, общественный деятель, святой или обычный человек. И эти обычные люди могут иметь разные склонности и вкусы, которые и обусловливают их разное положение в социуме. Ибо понятно, что не предначертано всем «делать одно и то же», «вести себя одинаково», как это бывает у низших тварей, чья активность ограничена их наследственностью.

Но мы не можем предугадывать это дальнейшее развитие, эти различные направления, равно как и не можем учитывать их формирования духовного эмбриона в постнатальный пери­од, в котором происходит формирование человека.

В этот период мы можем только помогать жизни раскрыться, и происходит это для всех одинаково. Для всех существует пер­вый адаптационный период, и для всех именно духовная сторона инициирует развитие жизни. И если в этот период оказывается помощь в соответствии с потребностями человеческой жизни, то польза от этого будет огромна, потому что каждый сможет потом лучше развить свои индивидуальные способности.

Следовательно, может быть только один способ обучения и обращения с крохотным младенцем. Если обучение должно на­чинаться с рождения, то это может быть обучение только одно­го вида. Нет смысла говорить о разных технологиях для индий­ских малышей, китайских малышей или европейских малышей, или делать различия для социальных классов. Мы можем гово­рить только об одном методе — том, который следует естест­венному раскрытию человека. У всех малышей одни и те же психологические потребности, и они проходят через одну и ту же череду событий на пути к становлению человека. Все мы должны пройти через одни и те же фазы роста.

И поскольку тут ничего не зависит от личного мнения, то и никакой философ, мыслитель или исследователь, работа­ющий в лаборатории, не может ничего предложить или пред­писать то или иное обращение.

Только природа, установившая определенные законы и оп­ределившая потребности человеческого существа на разных этапах его развития, может диктовать метод обучения, кото­рому мы должны следовать, ибо он устанавливается своей целью — удовлетворять потребности и законы жизни.

Эти законы и эти потребности ребенок сам" должен ука­зывать своими спонтанными проявлениями и своим разви­тием. Его спокойствие и счастье, интенсивность его усилий и постоянство свободных реакций будут служить их свиде­тельством.

Единственный наш долг — учиться у него без промедления и служить ему как можно лучше.

Сегодня медицинская психология выделяет момент рож­дения как короткий, но решающий период из последующего периода развития. И хотя его интерпретация в настоящее время основывается только на фрейдистских взглядах, тем не менее там приводятся реальные данные и проводится ценное разграничение. Речь идет о «симптомах регрессии», имеющих непосредственное отношение к травме рождения, и «симпто­мах подавления», связанных с обстоятельствами, которые могут произойти во время последующего периода роста. Ре­грессия не является подавлением. Она означает своего рода бессознательное решение новорожденного — решение идти назад, а не вперед в своем развитии.

«Травма рождения», как теперь понимают, ведет к чему-то гораздо более худшему, чем крики и протесты ребенка, она приводит к аномалиям в развитии. Результатом оказывается психическое изменение или, скорее, девиация психических сил. Вместо того чтобы идти той тропой, которую мы назы­ваем нормальной, развитие ребенка отклоняется в нежелатель­ном направлении.

Вместо того чтобы прогрессировать, те, кто переживает негативную реакцию по поводу послеродового шока, похоже, испытывают привязанность к своему состоянию до рождения. Существует несколько симптомов регрессии, но у всех общим является следующее: кажется, что страдалец подумал о насто­ящем моменте и сам себе сказал: «Пойду-ка я туда, откуда пришел». Если маленький ребенок много спит, это считается нормальным,."до слишком долгий сон ненормален даже для новорожденного, и Фрейд считал такой сон своего рода убе­жищем, в которое уходит ребенок, выражая неприятие по от­ношению к жизни и к миру.

Кроме того, разве не во сне находится царство подсознатель­ного? Когда нас сильно что-то тревожит, прибежищем нам слу­жит сон, потому что во сне мы видим сны, а не реальность, во сне есть жизнь, в которой не надо бороться. Сон — место, куда мы уходим от мира. Примечательно также положение тела во сне. Естественное положение новорожденного малыша — ру­ки возле лица, ноги подтянуты. Иногда эта позиция сохраняется и у взрослых и, можно сказать, показывает возвращение к поло­жению тела в утробе матери. Еще одним симптомом регрессии могут быть и приступы плача у ребенка при пробуждении. Он ка­жется испуганным, как если бы ему пришлось пережить заново тот ужасный момент, который принес его в этот неприятный мир. Маленькие дети часто страдают от кошмаров, и это немало добавляет им неприятия жизни-;

Позднее регрессия может проявиться как тенденция цеп­ляться за других, как будто боясь остаться в одиночестве. Такое поведение — знак не привязанности, а страха. Ребенок робок

и всегда хочет находиться с кем-нибудь рядом, желательно с матерью. Он не любит никуда ходить и предпочитает дом и изоляцию от внешнего мира. Все, что, казалось бы, должно радовать его в этом мире, наполняет его тревогой, и ему отвра­тительна мысль о новых экспериментах. Окружающая его об­становка, вместо того чтобы казаться привлекательной, как должно это быть для ребенка, отталкивает его, и если с самого младенчества ребенок чувствует отвращение к окружению, от которого он зависит в своем развитии, то это не даст ему нор­мально вырасти. Также не захочет этот ребенок покорить мир, и не для него будет впитывание мира, чтобы сделать его своей частью. Впитывание всегда будет для него сложным, и он его никогда не завершит. Он будет ходячей иллюстрацией к изре­чению «Человек рожден для скорби». Его все утомляет. Каждый вдох стоит ему усилий, и что бы он ни делал, все противно его наклонностям. Людям такого типа требуется больше отдыха и сна, чем другим. Часто у них плохое пищеварение. Легко можно представить, какое будущее ждет таких детей, потому что эти симптомы долговременные и могут остаться у них на всю жизнь. Такие дети плаксивы, постоянно требуют помощи, ка­жутся ленивыми, грустными и подавленными. Вырастая, они по-прежнему чувствуют отвращение к миру, не любят новых знакомств и остаются очень робкими. В борьбе за существова­ние эти люди оказываются слабее других. В социальной жизни им не хватает радости, храбрости и счастья.

Это жестокая месть со стороны бессознательной психики. Можно забыть то, что есть у нас в сознательной памяти, но бессознательная, которая, кажется, ничего не чувствует и ни­чего не помнит, делает кое-что похуже, потому что впечатле­ния, созданные на этом уровне, передаются мнеме. Они запе­чатлеваются в самой личности.

В этом большая опасность для человечества. Ребенок, ко­торый не обеспечен условиями для нормального формирова­ния, позже отомстит за себя обществу через того взрослого, которого он сформирует в себе. Наша слепота не вызывает сопротивления, как это было бы со взрослыми, но способст­вует формированию людей, которые слабее, чем должны быть.

Она производит внутренние изменения, которые становят­ся помехой в жизни индивидуума, и формирует людей, меша­ющих мировому прогрессу.

Выше я подчеркнула то важное значение, которое специа­листы придают сейчас моменту рождения для развития пси­хической жизни человека. Но до сих пор мы говорили только о более ранних наблюдениях, тех, которые указывают на опас­ность регрессии. В связи с этим мы должны сейчас рассмот­реть защитные меры, существующие у всех млекопитающих по отношению к своим детенышам. Натуралисты давно уже пришли к выводу, что в первые дни после рождения материн­ская забота тесно связана с пробуждением в новорожденном общих инстинктов вида, из чего мы можем сделать опреде­ленные выводы, очень полезные для более глубокого понима­ния психологии маленького ребенка.

Мы понимаем необходимость уделять внимание адаптации ребенка к своему миру и в то же время помнить о шоке в момент его рождения, потому что это показывает нам, что он также, не в меньшей степени, чем мать, нуждается в особом обращении. Мать и ребенок подвергаются разного рода опас­ностям, и им обоим приходится преодолевать серьезные труд­ности. Однако для ребенка опасность для его телесной жизни, хотя и очень большая, менее серьезна, чем угроза его менталь­ной жизни. Если бы единственной причиной регрессивных симптомов была травма рождения, тогда симптомы были бы у всех детей. Вот почему мы предпочитаем более содержательную гипотезу, которая основывается и на человеке, и на животных. Понятно, что в первые дни жизни происходит нечто крайне важное. Если в животных просыпается наследственное поведе­ние, то что-то подобное (как мы говорили выше) должно про­исходить и в ребенке, потому что, хотя у него и нет никаких наследственных моделей поведения, которым он должен следо­вать, тем не менее у него есть «потенциал», способный вызвать его развитие, и происходит это через контакт с внешним миром.

На основании этого мы сформировали концепцию «небул», уподобляя творческие энергии, которые позволяют ре­бенку впитывать окружающий мир, звездным туманностям,

из которых берут происхождения небесные тела. Частицы в небесных туманностях находятся так далеко друг от друга, что последняя практически не имеет плотности, но все равно они создают нечто видимое, что с большого расстояния кажется спутником звезд. Так же как эта туманность с течением вре­мени меняется на что-то более позитивное, так и мы можем представить медленное возникновение чего-то ненаследствен­ного, но производимого инстинктивной тенденцией, которая является наследственной. Например, ребенок получает из небулы языка подходящие стимулы и руководство по формиро­ванию в себе родного языка, который у него не является врож­денным, но есть что-то, что он находит в своей окружающей среде и впитывает согласно непреложным законам. Благодаря туманной энергии языка ребенок начинает отличать звуки раз­говорной речи от других звуков и шумов, которые до него доносятся все вперемешку. Благодаря этому он может вопло­щать тот язык, который слышит, так совершенно, как если бы это было чертой его расы. Аналогичным образом он прини­мает социальные роли и обычаи, которые делают его челове­ком, принадлежащим конкретно его месту жизни.

Небула языка не содержит язык особого вида, который ребенку предназначено развить, но из нее может родиться любой язык, который при рождении обнаруживает ребенок в своем окружении, и каждый ребенок разовьет свой язык за один период времени и следуя той же процедуре, во всех детях во всех странах мира.

Здесь мы видим существенное различие между человеком и животными. Новорожденное животное производит почти сразу особые звуки, своего рода модель которых является час­тью его наследственности, тогда как ребенок остается немым очень продолжительный период времени, после чего говорит на том языке, на котором говорят вокруг него. Так что гол­ландский ребенок, растущий среди итальянцев, будет говорить по-итальянски, а не по-голландски, несмотря на длинную гол­ландскую родословную своих родителей.

Понятно, что ребенок не наследует определенную модель языка, но наследует способность конструировать язык через неосознанное впитывание. Эта потенциальность, которую можно уподобить потенциальности генов зародышевой клетки, контро­лирующих рост тканей так, чтобы они образовали точный и сложный орган, и есть то, что мы называем «небула языка».

Точно так же небулы, которые имеют отношение к спо­собности ребенка адаптироваться к своей окружающей среде и к появлению в нем соответствующего социального поведе­ния, не воспроизводят в нем через наследственность ранние модели поведения, через которые прошла эта раса на своем пути к современному уровню цивилизации, но дают ребенку после рождения способность впитывать те конкретные моде­ли, которые он находит в своем окружении. И это в равной степени верно для остальных его ментальных приобретений. Как справедливо заметил Каррель1, «сын ученого не наследует никаких знаний своего отца. Оставьте его на необитаемом острове, и он будет не лучше наших кроманьонских предков».

Давайте на этом остановимся и проясним один момент. У читателя могло создастся такое впечатление, что когда мы говорим о небулах, то имеем ввиду разные инстинктивные способности, существующие независимо друг от друга, и тогда читатель мог бы возразить, что это затмевает неотъемлемую целостность разума. Но аналогия с туманностью проводится здесь только в целях описания и совершенно не подразумевает атомистической концепции строения разума. Для нас менталь­ный организм является динамическим целым, которое транс­формирует свою структуру благодаря опыту освоения окружа­ющего мира; при этом им управляет энергия (орме)2, особыми видоизмененными стадиями которой являются эти небулы.

Давайте представим, что по каким-то неизвестным причи­нам небула языка не будет функционировать. Тогда не будет развиваться речь. Эта аномалия, которая не столь уж редко

встречается, вызывает форму немоты у детей, имеющих абсо­лютно нормальные органы речи и слуха и чей мозг также в норме. В моей практике было несколько подобных случаев, которые поставили в тупик отоларингологов и невропатологов и оказались для них полной загадкой. Было бы интересно изучить эти случаи и выяснить, что произошло в первые дни жизни этих несчастных.

Эти идеи смогут объяснить многие факты, остающиеся се­годня непонятными в других областях жизни, например связан­ные с адаптивностью человека к обществу. Они могут представ­лять собой даже большую научную ценность, чем факты, свиде­тельствующие о предполагаемых последствиях родовой травмы. Я считаю, что многие регрессивные тенденции обусловлены от­сутствием жизненного стремления, который вел бы ребенка к социальной адаптации. В этих случаях ребенок ввиду недостатка необходимой чувствительности ничего не впитывает из окру­жающей его среды или впитывает неправильно. У него не полу­чается развить то, что называется «любовью к окружающей среде», потому что эта среда его не только не привлекает, а даже отталкивает, а ведь благодаря именно этой среде он должен об­рести свою независимость.

В этом случае не происходит обычного впитывания харак­терных особенностей своего народа, его обычаев, религии и т. д., и в результате возникает настоящая моральная аномалия, чело­век не на своем месте, изгой, демонстрирующий многие из вышеупомянутых регрессивных симптомов. Если принять, что человек имеет творческую чувствительность вместо наследст­венных моделей поведения, и адаптация к окружающей обста­новке происходит благодаря ей, то становится понятно, что вся психическая жизнь индивидуума стоит на фундаменте, заложен­ном в самые ранние годы жизни. Но тогда следует задуматься над вопросом, не существует ли каких-либо причин, в результате ко­торых пробуждение этой творческой чувствительности может произойти с задержкой или не произойти вовсе? На этот вопрос до сих пор нет ответа, и искать его надо в жизни тех несчастных, состояние которых ставит науку в тупик и заставляет ее говорить о нерешенных загадках.

В настоящее время мне известен только один случай, ко­торый может подсказать направление исследования. Речь идет о молодом человеке, недисциплинированном и не желающем учиться, — трудном мальчике с тяжелым характером, обрек­шим его на изоляцию. Он был красив, здоров и при этом неглуп. Однако в первые пятнадцать дней жизни ребенок сильно страдал от недоедания, что привело к такой потере веса, что он стал похож на скелет, особенно лицом. Нанятой для него кормилице он показался отвратительным, и она стала называть его «кожа да кости». После первых двух недель и всю оставшуюся жизнь он развивался нормально. Он рос крепким ребенком (иначе он бы тогда умер), однако, когда он стал юношей, он стал преступником.

Однако хватит еще не подтвержденных гипотез. Есть один факт первостепенной важности. Небула чувствительности на­правляет духовное развитие новорожденного так же, как гены обусловливают развитие тела из оплодотворенной яйцеклетки. Так что давайте окружать новорожденных детей такой же осо­бой заботой, как та, которую проявляют высокоразвитые жи­вотные по отношению к своим детенышам в короткий период сразу после их рождения, когда пробуждаются психические особенности вида. В данный момент мы говорим не только о заботе о ребенке в первый год или первые месяцы жизни, и более того, мы не ограничиваемся областью только телес­ного здоровья. Но целью нашей является сформировать под­ход, важный для сознательных матерей и для всей семьи: дол­жен появится особый свод правил, точных и четких, по обра­щению с детьми как в момент рождения, так и в последующие несколько дней.

Дата добавления: 2015-06-27