ДЕЖУРСТВО 3 страница

Ребров отрешенно наблюдал за суетящи­мися людьми. Они были похожи на мощные источники исходящих от них различных волн. Своими энергетическими колебаниями эти волны быстро заполняли пространство вокруг дома. Майор впервые увидел, что че­ловек занимает гораздо больший объем, не­жели он себе представлял. С виду тело напо­минало рой очень мелких пчел, двигающих­ся разными группами в своих направлениях. Этот рой атомов и молекул вперемешку с внутренними энергиями был окружен плот­ным туманом сантиметров на двадцать. А сверху его на полметра покрывало необыч­ное свечение. И весь этот кокон интенсивно излучал какие-то энергии, которые и запол­няли окружающее пространство с невероят­ной быстротой.

Реброва похлопывали по плечу, что-то спра­шивали, он что-то отвечал, не отвлекая внут­реннего взора от созерцания происходящего процесса. Подошел доктор, стал интересовать­ся, не ранен ли он. И тут майор обернулся и обратил внимание на этого человека. Он по­нял вопрос гораздо быстрей, чем тот успел произнести его до конца. Но одновременно Ребров воспринял и другие, более сильные мысленные волны, словно в докторе говорили разные люди о совершенно противоречивых вещах с явным перевесом негатива. Причем майор настолько явно чувствовал мысли вра­ча, как будто все это происходило в его собст­венном мозгу.

Наконец суета сует закончилась. По распоряжению начальства Реброва отправили домой. Он сел в мили­цейский «бобик» вместе с другими сотрудниками, которые вызвались его сопроводить. Едва взревел мотор, майор переключился на другое восприятие. Его внимание привлек ра­ботающий двигатель. Как ни странно, но Ре­бров узрел то, что происходило внутри. Он ясно видел, как вспрыскивается переливаю­щийся разными оттенками бензин и смеши­вается с воздухом. Как искра воспламеняет эту смесь, как происходит взрыв. Сила взры­ва отталкивает поршень. Этот поршень пе­редает энергию на коленчатый вал. Через коленвал она уходит на колеса. И колеса вра­щаются, цепляясь за асфальт. И вроде бы преобразующаяся энергия, движущая их, должна приближать Реброва к дому. Но, как ни странно, вместо этого он почему-то ощу­тил, что дом приближается к нему.

Майор смотрел на весь этот загадочный мир с нескрываемым удивлением. Он точно раздво­ился. С одной стороны, это было для него в но­винку. А с другой стороны, он чувствовал, что все это когда-то уже видел: и Космос, и атомы, и волны. Он знал этот мир!!!

Из предосторожности Ребров не стал ничего сообщать коллегам о своих потрясающих ощущениях, дабы не прослыть сумасшедшим. Хотя, гля­дя на всю эту реальную окружающую кра­соту изменившегося мира, он осознавал на каком-то глубинном уровне, что безумен как раз людской мир со всей его эмоцио­нальной грязью и потребностями живот­ного.

Добравшись до дома, Ребров тихонько во­шел в квартиру, чтобы не разбудить близких. Он даже не стал включать свет, поскольку пре­красно видел в темноте. По сути и не было темноты как таковой. Мир переливался разно­образной световой гаммой. Каждый шаг майо­ра и прикосновение к чему-либо порождало новый всплеск волновых колебаний и их взаи­модействие.

Ребров постелил себе на диване и улегся. Вернее сказать, погрузился как начинка в слоеный пирог в такую же необычную сре­ду атомов и молекул, движущихся по разным траекториям. Он ощутил блаженное состоя­ние расслабления и попытался закрыть глаза. Однако, даже прикрыв веки, по-прежнему видел все ту же объемную картинку помеще­ния со всем его жизненным движением «не­движимого имущества». Ребров усмехнулся про себя: «Как же теперь спать-то?» Не пред­ставляя как быть, он стал рассматривать эту чудную самостоятельную жизнь его кварти­ры. Потом в голове сами собой стали прокру­чиваться в обратном порядке все события прошедшей ночи. И когда мысль дошла до потрясающего проницательного взгляда светлого лика, перед глазами Реброва вспыхнула яркая ослепительная вспышка и он прова­лился в глубокий сон.

* * *

Майор проснулся, когда на улице был уже полдень. Зрение стало обычным, как и прежде. Однако Ребров чувствовал себя совершенно другим человеком, точно внутри него произо­шел глобальный позитивный переворот. Тело, как ни странно, вообще не болело. Наоборот, оно было полно сил, словно к нему вернулась вторая молодость. Весь организм стал легким и подтянутым.

Дома никого не было. Дочь ушла в ин­ститут, жена, очевидно, на рынок. Ребров, насвистывая веселую мелодию, сделал за­рядку, чего давно уже не делал. Потягал за­пылившиеся гантели. И в бодром настрое­нии отправился в душ. Помывшись, он при­вычным движением выдавил из тюбика крем для бритья и стал наносить его помаз­ком на двухдневную щетину, не переставая напевать себе под нос. И тут, взглянув на себя в зеркало, Ребров замер. Его волосы, пятнадцать лет назад начавшие седеть, пре­вратились в темно-коричневые. Мелкая сет­ка морщин на лице пропала. Исчезли меш­ки под глазами и желтизна кожи. Лицо ка­ким-то непонятным образом восстановило свой естественный здоровый цвет. Но самое главное — глаза. Они стали не только на­сыщенно-карими, но и отражали такую си­лу и блеск, какие были не свойственны Реброву даже в молодости. Майор присел на краешек ванны. А затем снова вскочил, вглядываясь в собственное отражение. Он пытался осмыслить: какие метаморфозы произошли с его организмом? Но потом перестал себя мучить подобными «пустяками». Ведь это было всего лишь тело.

Закончив утренние процедуры, Ребров по­шел на кухню. Заварил себе, как обычно, чай. Сделав глоток, он впервые, как ни странно, по­чувствовал настоящий аромат и вкус этой на­сыщенной воды. В нем проснулся здоровый аппетит. Пошарив в почти пустом холодильни­ке, он вытащил остатки продуктов и, сотворив из них бутерброды, с удовольст­вием стал их есть. Впервые за многие годы Ре­бров с наслаждением позавтракал. Напевая все ту же веселую мелодию, он оделся и отправил­ся в РОВД отписываться за свой «несанкцио­нированный героизм».

Ступая привычной дорогой, которой ходил уже столько лет, Ребров все больше убеждался в том, что вокруг него, оказывается, сущест­вует потрясающий мир, и он сам — частица этого природного чуда. Ребров шел и не чув­ствовал веса собственного тела. Краски стали намного ярче, насыщеннее, точно с глаз спа­ла некая мутная пелена. Он видел подлин­ную, живую, окружающую красоту. Слышал, как в действительности поют птицы. Даже в чириканье воробьев уловил некий незатей­ливый спор. Он стал понимать этот мир на каком-то невербальном уровне.

Ребров подошел к остановке. Дожидаясь автобуса, он впервые за многие годы обра­тил внимание на кору дерева, находящегося неподалеку. Тонкие изящные изгибы чередо­вались с толстыми выпуклыми частями, за­вораживающе играя светотенью каждой про­жилки. А все вместе выглядело великолеп­ным загадочным рисунком, похожим на таинственный лабиринт, прочерченный не­видимой рукой от корней до самой верхуш­ки. Целая жизнь внутри, целая судьба сна­ружи... Сколько всяких событий произошло возле этого дерева и благодаря ему у других существ...

Майор подумал: «Да, каждому определено свое место в этой жизни. И каждый в этой жиз­ни — многократно судьбоносный элемент... Странно... Поразительно... Почему же эти тай­ны бытия открылись именно мне?» Этот во­прос не выходил у него из головы.

В это время подъехал автобус, и перед ним распахнулись двери. «Докажи» — услышал Ре­бров позади себя неестественно громкий, за­дорный девичий голос. Майор оглянулся, по­чему-то подумав, что это адресовано именно ему. Но, увидев обнимающуюся молодую пару, которая, не обращая ни на кого внимания, на­слаждалась своим счастьем, слегка смутился и вошел в автобус.

Ребров с трудом протиснулся внутрь, чтобы не заслонять другим проход к выходу, и встал возле сидящих старушек, мирно болтающих друг с другом. В голове эхом повторялось слово незнакомой девушки. И тут одна из старушек с такой же необычной интонацией, как показа­лось Реброву, произнесла между разговором фразу: «Богу, что...» Майора несколько удиви­ли эти совпадающие звуковые частоты. Слова запали в душу. Сколько он потом ни прислу­шивался к их разговору, больше ничего подоб­ного так и не услышал.

Ребров озадаченно вышел на своей оста­новке. В голове сами собой складывались слова, произнесенные разными людьми: «До­кажи Богу, что...» Проходя мимо театра, май­ор привычно скользнул глазами по афишам и тут же вновь возвратился к ним. Среди всей галиматьи слов необычно была написана фраза «ты Человек». Ребров для эксперимен­та отвернулся. Потом снова взглянул на пе­стрящую рубрику афиши. И снова его взгляд сразу безошибочно попал на эти слова, точ­но сейчас это была для Реброва самая важ­ная информация. Он встряхнул головой, слегка опешив от своих открытий, и продол­жил свой путь.

До РОВД оставалось совсем немного, бук­вально двести метров. Дорога пролегала через парк. Ребров шел не спеша, прогулочным ша­гом, раздумывая над необычной составленной фразой. «Докажи Богу, что ты Человек... Дока­жи Богу, что ты Человек», — прокручивалось в его голове. Неожиданно где-то совсем рядом звонкий детский голосок громко произнес: «...и Бог поверит в тебя». Майор вздрогнул и от удивления даже обернулся.

— Правильно, бабуль? — счастливо улыба­ясь, лепетал пятилетний малыш, теребя за руку свою пожилую бабушку, сидящую на лавочке.

— Правильно, правильно, мой хороший, — ответила умиленная старушка и поцеловала внука в лоб.

Эта сцена и главное эти слова просто по­трясли Реброва до глубины души. В голове моментально сложилось готовое предложе­ние: «Докажи Богу, что ты Человек, и Бог по­верит в тебя». Нечто Сущее общалось с ним, как вполне реальное живое существо. Оно да­вало в знаках ответ на волнующий его вопрос. Неожиданно Реброва осенило. Это же было всегда! Это Сущее не появилось из ниоткуда и никуда не исчезало, оно постоянно присут­ствовало рядом с ним в течение всей его жиз­ни. Только он, словно слепец, не замечал та­кой поддержки, этих знаков, которыми щедро осыпала его Судьба. Как же все просто, мудро и ясно... «Докажи Богу, что ты Человек, и Бог поверит в тебя...»

* * *

Ребров зашел в райотдел и удивился сам се­бе, своим новым открытиям и наблюдениям. Люди, говоря о его вчерашних действиях, словно примеряли это «покрывало» на себя. Одни смотрели на все сквозь пелену зависти. Другие гордились за себя, что работают с человеком, который всегда придет на помощь. Третьи радовались за показатели и за ту награду, ко­торая их ожидает за такого подчиненного. Четвертые тайно посмеивались, считая его «простофилей» и «дурачком», добровольно «подставившим свою задницу под пули ради семьи какого-то торгаша». И лишь единицы, его настоящие друзья, искренне были просто рады, что все обошлось и их друг остался жив и невредим. Ребров точно чувствовал людей изнутри. Каким-то непонятным образом он ощущал, что на самом деле они думают. Ока­зывается, из ста процентов всех высказанных поздравительных слов лишь десять соответст­вовали искренним чистым помыслам. Ос­тальные девяносто процентов — точно от лу­кавого. Эх, люди, люди... Однако Реброва это обстоятельство, вместо то­го чтобы разозлить, изрядно рассмешило. Ведь каждый из сотрудников на­ивно полагал, что он один такой тайнодум своего «великого величества Мнения». Но в этом-то Ребров и узрел глобальный об­ман, поскольку вокруг находились такие же штампованные клоны легиона Эго, и мало кто из них был действительно по-настоящему индивидуален в блеске истины своего душев­ного мира.

Ребров взглянул на жизнь будто под другим углом зрения. Проходя мимо «обезьянника», он подумал: а чем отличались по внутренней сути сотрудники от задержанных? Ничем, та­кие же люди. Раньше задержанные являлись для Реброва потенциальными преступника­ми, грязью людского общества. Сейчас он впервые смотрел на них человеческими глаза­ми. Это были те же люди, со своей душой, внутренним миром, своими хорошими и плохими мыслями, недостатками, слабостями. И внешнее отличие было всего лишь в том, что однажды они поддались на провокацию своего Негатива, не замедлившего поглотить их порожденными обстоятельствами. Но от этого ведь никто по большому счету не застра­хован, в том числе и сотрудники, поскольку данная проблема является поприщем внутреннего гло­бального сражения между силами добра и зла в каждом человеке.

Удивительно, но люди с крайне злобным складом ума в этот день как-то сторонились Реброва, как будто боялись выбелиться чем-то светлым и добрым и пошатнуть свою избран­ную некогда позицию. Но таких внутренних злыдней выявилось в стенах РОВД немного, впрочем как и искренне добрых. В основном люди показались Реброву стоящими на погра­ничной полосе между добром и злом. Куда их прельстит мысль, туда и клонило, словно пья­ных штормило то в одну крайность, то в дру­гую. Но они упорно карабкались на нейтраль­ную полосу, будто боялись потерять из виду этот важный для них жизненный ориентир. Но люди не видели одного — объемной карти­ны, всего того, что сразу бросилось в глаза Реброву. Ползали-то они по кругу.

Майор засел в дежурке писать рапорт, но его постоянно отвлекали поздравлениями, так что отписывался он практически до вече­ра. То один заглянет поговорить по душам, то другой... Люди словно не могли с ним на­говориться. Они рассказывали разные жизненные случаи, анекдоты, всякие пустяки, лишь бы растянуть время и задержаться возле Реброва подольше. К вечеру, когда ушло начальство, в дежурке вообще собралась боль­шая гогочущая компания. И если раньше сотрудники бежали после работы поскорее домой, то сегодня никто и не думал расхо­диться. Все смеялись, шутили, подбадривали майора, «благословляя» на новые подвиги. Люди заражали друг друга веселым смехом, отдыхая душой. Но, пожалуй, самым неверо­ятным было то, что никто в этот вечер не только не пил, но даже и не вспомнил о вод­ке. Как говорится, когда поет душа, тело все­цело наслаждается.

Домой Ребров пришел далеко за полночь. Даже ложась спать, он никак не мог отойти от своих впечатлений насыщенного дня. Мир менялся вокруг него с поразительной быстро­той. И он менялся вместе с ним, хотя и не ус­певал все осмыслить до конца и объяснить привычной логикой. Теперь он просто дове­рял своей интуиции. Ребров был уверен — она знала о мире практически всё. Сегодня, когда он писал рапорт, интуиция подсказала ему, что это будут последние его отчетные бумаги в РОВД, хотя логика утверждала скорее обрат­ное. «Ну что ж, — подумал он про себя, — по­живем — увидим».

* * *

На следующий день Ребров должен был идти к своему другу-врачу на очередной ос­мотр. Он чувствовал себя вполне здоровым. Но остатки старого сознания требовали до­казательств, каких-то подтверждений то­го, что его тело действительно в полном по­рядке.

Увидев посвежевшего, резко изменившего­ся майора, друг несказанно удивился. Он ос­мотрел его, пропальпировал печень, измерил давление... И в растерянности пожал плечами. Не веря собственным глазам, врач направил Реброва на повторные анализы. Попросил сделать УЗИ и часика два погулять.

Все эти два часа майор волновался, как сту­дент на экзамене. Вернее, волновалось внеш­нее, какое-то поверхностное «я», с которым было связано его старое привычное мышле­ние. Но новое большое «Я», набиравшее внут­ри него невероятную силу, от которой и исхо­дила эта самая интуиция, оставалось спокой­ным. Поэтому и Ребров, размышляя, то ходил взад и вперед, со страхом ломая голову над не­определенным будущим, то проникался таким спокойствием, перед которым любые страхи таяли, как снег под теплыми лучами яркого солнца.

Еле дождавшись назначенного срока, майор поспешил в поликлинику. Подойдя к двери врача, он в нерешительности остановился. Пе­ред глазами всплыла серая дверь того частного дома, за которой недавно ночью его ждала пу­гающая неизвестность. Но это видение дли­лось буквально секунду. Ребров на удивление легко справился со своим временным испугом. Что-то хорошее вновь охватило майора изнутри. И именно оно давало возможность увидеть мир в светлых тонах, настраивая сознание на исключительно положительную волну. Ребров уверенно открыл дверь и шагнул навстречу своей судьбе.

Его друг выглядел несколько озадаченным.

— Заходи... Только что принесли твои ре­зультаты. Присаживайся...

Некоторое время врач рассматривал бума­ги, сверяясь с прошлыми записями. Ребров сидел молча. Следуя наработанной годами привычке опера, он исподтишка наблюдал за мимикой доктора. Тот тер лоб, поправлял оч­ки, удивленно взмахивал бровями, с интере­сом что-то сравнивал. Пациент понял еще до разговора, что самое страшное для него уже позади.

— Слушай, ничего не пойму... Вроде все нормально, все в норме... Здоров ты, паря, как бык. Ну-ка, колись, чем там лечился?

— Да ничем, — пожал плечами Ребров и до­бавил: — Так, к знахарке одной съездил...

— К знахарке, говоришь?! Наверное, моло­денькая да смазливая? — хмыкнул доктор. — А меня не познакомишь?

— Пожалуйста! Вот только адрес дома оставил...

— Если дома, не беда, я терпеливый, умею ждать... Ну, что я могу еще сказать о те­бе... — кивнул он на результаты медицинского обследования. — Как говорят в наро­де, если человек по-настоящему хочет жить, медицина здесь бессильна.

Они рассмеялись. Решив все вопросы, май­ор поспешил распрощаться.

— Так адресок не забудь! — напомнил ему врач напоследок.

— Постараюсь, — ответил Ребров, прекрас­но понимая, что эту просьбу ему вряд ли удаст­ся когда-нибудь исполнить.

* * *

На третьи сутки Ребров несколько адапти­ровался в новом для себя состоянии необыч­ного видения мира. Все вроде оставалось прежним, но воспринимал он все иначе. Точно сознание преодолело какую-то грань и за ней полноводной рекой бурлила жизненная сила, с помощью которой Добро и Любовь переполняли душу и изливались на мир сво­ей изумительной внутренней Свободой. Ребров больше чувствовал это состояние, чем понимал. В нем пробудилась какая-то не­утолимая жажда познания. Как будто он го­лодал веками, а сейчас перед ним распахну­лись двери в мир, полный сочных плодов. Ему хотелось все попробовать, оценить раз­нообразный вкус, цвет, их красоту, напиться из живительного источника. В общем, насы­титься вдоволь тем, чего он был так долго лишен.

Ребров искренне жалел людей, не видев­ших всего этого великолепия, существовавшего прямо у них под носом. Они, точно мумии, ходили, обмотанные в пелене каких-то нескончаемых забот. И, несмотря на то, что страдали от это­го, в действительности не желали избавиться от своих повязок, отчуждающих их от настоя­щего мира, потому что боялись потерять свои надуманные устои, раствориться в неизведан­ной среде. Но Ребров отлично понимал, что все эти страхи на самом деле — иллюзия, об­ман, порожденный для своих рабов ненасыт­ным Эго. В основном люди были лишены красоты из-за животной прихоти, ибо не ве­дали о самой главной своей силе — истинной Свободы Души.

В этот день майора вызвали в РОВД, хотя у него был выходной. Требовалось уладить кое-какие формальности по поводу того не­забываемого дежурства. Сегодня он ощущал себя как-то по-особенному. Помимо удиви­тельного состояния сознания, в котором Ре­бров пребывал уже несколько дней, он явно ощущал еще и чье-то стимулирующее при­сутствие рядом с собой. Это потрясающее ощущение силы добра, какой-то могучей, до боли родной души, вновь и вновь возвра­щало его мысленный взор к прекрасному ли­ку, запомнившемуся в ту судьбоносную ночь. Сегодня эти подсознательные чувства поче­му-то особенно усилились. Это придало Реброву необъяснимую уверенность в своем бу­дущем.

На подходе к РОВД, возле трассы, он столк­нулся нос к носу с бомжом, тем самым Вась­кой, который постоянно дежурил в их «обезь­яннике». Того, очевидно, выпустили, отметив перед начальством все свои «галочки». Увидев майора, бомж засиял в своей щербатой улыбке, словно встретил своего друга.

— Здравствуй, Ребров!

Майор улыбнулся. Впервые в жизни этот бомж произнес его фамилию полностью, с бук­вой «р».

— Здорово, Иннокентий Петрович! Ну что, выпустили?

— Да зачем я им теперь нужен! — махнул тот рукой. — Там появилась публика гораздо инте­ресней.

— Понятно.

— Сигаретки у вас не найдется? — вежливо осведомился бомж.

Ребров поискал по карманам. Вытащил пач­ку и протянул своему случайному собеседнику.

— На, держи.

Тот с подчеркнутой аккуратностью взял одну сигарету.

— Да можешь забрать всю! Я бросил курить.

— Благодарствую... Это хорошо, что броси­ли, — пробормотал бомж, хищно пряча пачку в замусоленный карман. — А огоньку не най­дется?

Ребров достал зажигалку и с улыбкой сказал:

— Дарю.

— Благодарствую, — довольным голосом произнес Иннокентий Петрович и, наигранно вздохнув, добавил: — Эх, мне бы вашу желез­ную волю...

— Да кто ж тебе мешает ее иметь? — усмех­нулся Ребров.

— Обстоятельства-с.

Майор с улыбкой покачал головой.

— Да, да, да, — затараторил бомж. — Не извольте-с сомневаться. Именно обстоятельства-с: отсутствие жилья, необходимых средств...

— Ерунда! Знаешь такое выражение: «Тот, кто хочет, достигает большего, чем тот, кто может».

— Так-то оно так... Да только поздно мне чего-то добиваться. Моя персона, знае­те ли, не востребована-с на этом празднике жизни.

— Ну, почему же... Все могут найти место под солнцем. Было бы желание.

— Эх, да кабы солнце лишь растило... Оно ведь еще и разлагает.

— Да, Иннокентий Петрович, философ­ствовать ты мастак, — усмехнулся Ребров, собираясь распрощаться с этим «индиви­дуумом».

Однако бомжа точно заклинило в неудержи­мой болтовне.

— Да я что... Была бы у меня подходящая работа... Да я бы горы свернул... Да хоть какая-нибудь крыша над головой...

— Так устройся дворником или сторожем: и крыша, и заработок, — предложил Ребров, посматривая в сторону РОВД.

— Ученая степень-с не позволяет спускать­ся до таких низов.

Майор с удивлением уставился на бомжа и, еле сдерживая накативший комок смеха, спросил:

— Какая такая степень?

— Ученая-с... Вы не ослышались... Я ведь бомжем не всю жизнь был, вот последние де­сять лет... А раньше на Севере работал. Геохимик я... Занимался изучением распределения процессов миграции химических элементов в земной коре...

Смех у Реброва мгновенно пропал, уступая место неподдельному интересу.

— А что же ты раньше об этом молчал?

— А-а, — махнул тот рукой. — Ка­кой смысл-то об этом рассказывать? Людей смешить? Целый кандидат и бомжует.

Реброву стало как-то не по себе. Столько лет общался с этим человеком и, по сути, совер­шенно его не знал.

— Да, да, — продолжал бомж, польщенный таким вниманием со стороны майо­ра. — Было дело... Когда-то штудировал труды Вернадского, Ферсмана, Гольдшмидта... Кандидатскую даже защитил. А тут на тебе, развал Союза! Наше объединение и закрыли. Сразу никто никому не нужен стал. Эх, думаю, куда же теперь? Вот и поехал домой. Родители у меня в селе живут, тут не­далеко. Ну, помаялся, поскитался, да и в го­род подался. У своей знакомой стал жить, вроде как в гражданском браке. Только с работой беда. Сунулся в одно место — не бе­рут. В другое — то же самое. В третьем ска­зали месяца через три подойти, может быть
освободится должность младшего научного сотрудника. Представляете, мне, кандидату наук, предлагают, как подачку, должность младшего научного сотрудника и то с при­ставкой «может быть»! — ткнул он себя в грудь. — Такая меня тогда злость взяла!.. Ну, я и послал их всех к такой-то матери. Получается, мои знания на хрен никому не нужны стали! Обиделся я на весь свет. Все эта власть виновата, развалила такую страну...

— Подожди, подожди... У тебя же было жи­лье, документы...

— Было да сплыло, — недовольно буркнул бомж, досадуя, что его прервали на самом лю­бимом месте. — С горя-то я к водочке малость пристрастился. И сожительница моя меня и выставила вместе с чемоданом за порог. Ну и пошло-поехало... Вещи свои пропил, доку­менты украли... Стал по вокзалам да чердакам ночевать. Сначала страшновато было, потом ничего, привык.

— А родители живы?

— Не знаю. Я, как в город тогда подался, больше у них и не был.

— Почему?

— Да неловко как-то... Уехал кандидатом, вернулся бомжем... Нет уж, пусть лучше все се­ло думает, что я остался кандидатом... Родите­ли так гордились этим... Вот такая у меня горь­кая судьбинушка... Да была бы нормальная власть, не случилось бы такого...

И дальше бомжа понесло — он перешел на оскорбительные выражения в повышенной тональности относительно «ви­новников» его жизни. Ребров тем временем погрузился в собственные думы. Этот старею­щий человек оказался практически на дне, но до сих пор жил иллюзорными амбициями прошлого. Для него важнее была не ежеднев­ная работа над собой, над своей ленью и эго­центризмом, а сохранение надуманного мифа о себе у тех людей, которым, по сути, это бы­ло не важно. Майор прекрасно понимал, что ни власть, ни время перемен не виноваты в судьбе собеседника. Виновен он сам. Он позволил гневу и гордости захватить сознание и обвить его своими корнями. Он распустил свою лень и сделал из себя законченного ал­коголика. Этот человек с треском проиграл свой жизненно важный внутренний бой. По­этому и винит всех и вся вокруг себя, но толь­ко не главного носителя своих несчастий — собственное Эго, рабом которого он стал на всю свою оставшуюся жизнь. Рабами не рож­даются, рабами становятся.

Жизнь продемонстрировала Реброву этот яркий пример, точно хотела подчеркнуть значимость внутренней победы над чудо­вищным владыкой — эгоцентризмом, кото­рый тяготеет над большей частью человече­ства. Она показала, что этого дракона нуж­но цепко приковать в своем сознании и удерживать его силой воли, веры и всеобъ­емлющей любви. Только тогда исчезнет чер­ная туча негатива и в сознании наступит долгожданная ясность и четкость видения. Вот тогда мир и раскроет перед чистым взо­ром все свои истинные ценности.

Майор стоял в задумчивости возле тарато­рившего о своем наболевшем бомжа, когда рядом взвизгнули тормоза новенькой иномарки. Водитель некоторое время присматривал­ся к странной парочке, а потом, хлопнув по рулю, стал выходить из машины.

— Ё-моё, Ребров! Сколько лет, сколько зим?
Майор оглянулся, и глаза его живо заблестели:

— Вот это новости! Серёга!

Бомж обернулся и деловито засобирался.

— Ладно, пойду я...

— Бывай, — кивнул Ребров, не отрывая взгляда от своего однополчанина, благодаря которому он когда-то ступил на путь юриспру­денции. — Глазам своим не верю...

Они крепко пожали друг другу руки и по-братски обнялись.

— Сто лет тебя не видел... Молодец, хорошо выглядишь! — улыбаясь, сказал Серёга.

— А ты, я смотрю, «момончик» себе наел, — пошутил Ребров, используя их старый студен­ческий жаргон.

— Так не без этого! По должности вроде как положено, — похлопал тот по своему животу, облаченному в дорогой костюм.

— А ты куда пропал? Как смылся из мили­ции, так ни слуху ни духу. Хоть бы открытку прислал, мол, жив-здоров.

— Ты же знаешь, какой из меня писатель! Помнишь, как сочинение сдавал?!

Они засмеялись, вспоминая подробности.

— Да разве такое забудешь, — заметил Реб­ров.

— Честное слово, до сих пор писать не умею.

— А как же ты работаешь?

— Так я ведь не пишу, я только расписы­ваюсь.

— А, тогда понятно...

Они снова рассмеялись.

— И где ты «обитаешь»?

— Я сейчас концерном владею.

— Да ну?!

— Уже седьмой год. Спасибо, что хоть юридическое образование в молодости «по­имел». Сейчас в бизнесе глаз да глаз нужен, в документах особенно. Все норовят полруки оттяпать. Конкуренция, сам понимаешь... Слушай, хорошо, что я тебя встретил! А я тут голову ломаю... Мне начальник службы безо­пасности позарез нужен. Пойдешь ко мне ра­ботать? Ты мужик честный, порядочный. О твоих оперподвигах я наслышан. Земля, как никак, слухами полнится... Машину тебе дам, с жильем, если надо, подсоблю. Оклад две ты­сячи баксов...

— В год?

— Ну, Ребров, ты в своем РОВД совсем от­стал от жизни! — хмыкнул приятель.— В ме­сяц, конечно. Плюс квартальная премия. Ну, как, согласен?

Ребров стоял, опешив от такого неожидан­ного предложения. Кто-то одобрительно по­хлопал его по правому плечу. Майор повер­нулся, но сзади никого не было. Он взгля­нул на серое здание РОВД, и точно камень с души свалился. Ребров почувствовал, что все, что должен был сделать на этом перекрестке судеб, он уже сделал. Ничего его больше здесь не держало. Майор ощутил эту внутреннюю свободу. Посмотрев на небо, он увидел, как из-за туч выглянуло ослепи­тельное солнце. Ребров зажмурился и ему на миг привиделся улыбающийся знакомый светлый лик. Повернувшись, он с улыбкой ответил:

— А почему бы и нет?

Дата добавления: 2015-06-28