Вступление 5 страница. – я бы на месте трески, – сказала Алиса, чьи мысли все еще вертелись вокруг песни, – сказала бы дельфину: «держись подальше

– Я бы на месте трески, – сказала Алиса, чьи мысли все еще вертелись вокруг песни, – сказала бы дельфину: «Держись подальше, пожалуйста, мы не собираемся брать тебя с собой!»

– Им положено иметь его при себе, – сказал Якобы Черепаха, – ни одна здравомыслящая рыба не позволит себе остаться без дельфина.

– Что, правда? – изумилась Алиса.

– Конечно, – ответил Якобы Черепаха. – Какой рыбе захочется прослыть бездельфицей?

– Вы имели в виду «бездельницей»? – спросила Алиса.

– Я имел в виду то, что сказал, – обиделся Якобы Черепаха. А Грифон добавил:

– Давай, теперь ты расскажи о своих приключениях.

– Я могу рассказать вам о них, начиная с утра, – сказала Алиса Алиса с некоторой робостью, – но нет смысла возвращаться ко вчерашнему дню, потому что тогда я была другим человеком.

– Объясни это все, – потребовал Якобы Черепаха.

– Нет, нет! Сначала приключения, – нетерпеливо воскликнул Грифон, – объяснения отнимают ужасно много времени.

И Алиса начала рассказывать о своих приключениях, начиная с того момента, как она впервые увидела Белого Кролика; поначалу ее слегка беспокоило, что оба существа придвинулись к ней слишком близко, каждый со своей стороны, и открыли глаза и рты слишком уж широко, но в процессе рассказа она постепенно осмелела. Ее слушатели молча внимали, пока она не дошла до того, как читала Гусенице «Ты уж стар, папа Вильям», а слова получались совсем другими; тут Якобы Черепаха протяжно вздохнул и сказал:

– Это очень странно.

– Все это страннее некуда, – согласился Грифон.

– Получались совсем другими! – задумчиво повторил Якобы Черепаха. – Я бы хотел услышать, как она сейчас что-нибудь прочитает. Вели ей начать, – он посмотрел на Грифона, словно полагал, что тот имеет какую-то власть над Алисой.

– Встань и прочти «Это голос лентяя»,[ [33]] – распорядился Грифон.

«Как же эти существа любят командовать и заставлять отвечать уроки! – подумала Алиса. – Можно подумать, я в школе!»

Тем не менее, она поднялась и начала декламировать, но голова ее была полна Омаровой Кадрилью, так что она сама не знала толком, что говорит, и слова, разумеется, получились очень странными:

Это голос омара; я слышу сей голос:

«Не варите так красно! Попудрите волос!»

Поправляет он пуговиц ряд и ремень

Своим носом, носки развернув набекрень.

Если после отлива песок всюду сух,

Он ругает Акулу презрительно вслух,

Но когда приплывают акулы в прилив,

Его голос дрожащий не столь горделив.

– Это не то, что я учил в детстве, – сказал Грифон.[ [34]]

– Ну, я прежде этот стих не слышал, – сказал Якобы Черепаха, – но, по-моему, это редкостная чепуха.

Алиса ничего не сказала; она снова села, закрыв лицо руками и думая, встанут ли вещи на свои места хоть когда-нибудь.

– Я бы хотел, чтоб она объяснила это, – сказал Якобы Черепаха.

– Она не может объяснить, – поспешно возразил Грифон. – Читай дальше.

– Но насчет носков? – упорствовал Якобы Черепаха. – Как это он мог развернуть их носом, спрашивается?

– Это первая балетная позиция, – ответила Алиса; однако все это ее ужасно озадачило, и ей хотелось поскорей сменить тему.

– Читай следующую строфу, – нетерпеливо повторил Грифон, – она начинается: «Я в саду его видел…»

Алиса не осмелилась ослушаться и, хотя и была уверена, что все опять получится неправильно, продолжила дрожащим голосом:

Я в саду его видел, даю вам зарок,

Как Сова и Пантера делили пирог:

Мигом съела Пантера пирог со стола,

А Сове только блюдце пустое дала.

И в придачу была еще ложка одна,

Как великая милость, Сове отдана;

А Пантере нож с вилкой достались сперва,

Ну а после уже, на закуску – …

– Какой смысл читать всю эту чушь, – перебил Якобы Черепаха, – если ты ничего не объясняешь? Это, уж наверняка, самая запутанная вещь, какую я когда-либо слышал!

– Да, думаю, лучше остановиться, – сказал Грифон, и Алиса была только рада так и сделать.

– Попробуем еще одну фигуру Омаровой Кадрили? – продолжал Грифон. – Или ты хочешь, чтобы Якобы Черепаха спел тебе песню?

– Ой, песню, пожалуйста, если Якобы Черепаха будет так добр! – ответила Алиса столь горячо, что Грифон довольно-таки обиженно заметил:

– Гм! Ну, о вкусах не спорят! Ладно, старина, спой ей «Черепаховый суп»!

Якобы Черепаха тяжело вздохнул и запел прерывающимся от рыданий голосом:[ [35]]

Красивый суп, ты зелен и густ!

Наш котелок горяч и не пуст!

Кто не поклонится? Кто так глуп,

Чтоб не отведать красивый суп?

Кра-а-а-сивый суп!

Кра-а-а-сивый суп!

Е-э-да ве-э-э-черняя,

Красивый, красивый суп!

Красивый суп! К чему нам уха,

Дичь или прочая чепуха?

Кто не отдаст все, лишь бы к столу п-

одали этот красивый суп?

Кра-а-а-сивый суп!

Кра-а-а-сивый суп!

Е-э-да ве-э-э-черняя,

Красивый, кра-СИВЫЙ СУП!

– Еще раз припев! – крикнул Грифон, и Якобы Черепаха только было начал его повторять, как вдалеке послышался крик «Суд начинается!»

– Вперед! – воскликнул Грифон и, схватив Алису за руку, помчался, не дождавшись конца песни.

– Какой еще суд? – пыталась спросить задыхавшаяся от бега Алиса, но Грифон в ответ лишь повторил «Вперед!» и побежал еще быстрее, а сзади бриз доносил до них все слабевший и слабевший печальный голос:

Е-э-да ве-э-э-черняя,

Красивый, красивый суп!

Глава XI. Кто украл торты?

Когда они прибежали, Червонные Король и Королева сидели на своем троне, а вокруг собралась большая толпа – всевозможные мелкие птички и зверьки, а также целые колоды карт; перед ними стоял Валет, в цепях, под охраной двух солдат с обеих сторон, а возле Короля находился Белый Кролик, с трубой в одной руке и пергаментным свитком в другой. В самом центре зала суда стоял стол, а на нем – большое блюдо с фруктовыми тортами; они выглядели столь аппетитно, что Алиса от одного взгляда почувствовала изрядный голод. «Хорошо бы суд поскорей закончился, – подумала она, – и роздали угощение.» Но, похоже, шансов на это не было, так что она принялась осматривать все вокруг, чтобы как-то убить время.

Алиса никогда прежде не бывала в зале суда, но читала об этом в книжках, и к немалому своему удовольствию обнаружила, что знает, как называется почти все здесь. «Это судья, – сказала она себе, – потому что у него большой парик.»

Судьей, кстати говоря, был Король, и ему пришлось надеть корону поверх парика (если хотите увидеть, как ему это удалось, взгляните на картинку), что, по всей видимости, доставляло ему изрядное неудобство и, разумеется, совершенно не шло.

«А это скамья присяжных, – думала Алиса, – и эти двенадцать созданий,

– (она была вынуждена назвать их «созданиями», поскольку некоторые из них были зверьками, а некоторые – птицами) – полагаю, и есть члены жюри присяжных». Она повторила про себя эти последние слова два или три раза, весьма гордясь собой, ибо считала (и была права), что очень немногие девочки ее возраста знают, что это означает. Впрочем, «присяжные заседатели» тоже было бы подходящим названием.

Все двенадцать присяжных очень деловито писали на грифельных досках.

– Что они делают? – шепотом спросила Алиса Грифона. – Им ведь нечего записывать, пока суд не начался!

– Они записывают свои имена, – прошептал в ответ Грифон, – потому что боятся забыть их до конца процесса.

– Какие глупые! – начала Алиса громким возмущенным голосом, но тут же осеклась, поскольку Белый Кролик выкрикнул «Тишина в зале суда!», а Король надел очки и принялся обеспокоенно оглядываться по сторонам, высматривая говорившего.

Алиса могла видеть – столь же отчетливо, как если бы заглядывала им через плечо – как присяжные пишут «какие глупые!» на своих досках, и она даже заметила, что один из них не знал, как пишется «глупые», и вынужден был спросить об этом соседа. «Воображаю, во что превратятся их доски к концу заседания!» – подумала Алиса.

У одного из присяжных скрипел карандаш. Этого, разумеется, Алиса не могла вынести, так что она обошла зал кругом, подошла к нему сзади и очень скоро улучила момент, чтобы выхватить карандаш. Она сделала это так быстро, что бедный маленький присяжный (это был Ящерица Билл) не смог понять, что случилось; так что, поискав карандаш вокруг, он вынужден был до конца дня писать пальцем; толку от этого было немного, ибо палец не оставлял следа на доске.

– Герольд, зачитайте обвинение! – сказал Король.

Заслышав это, Белый Кролик трижды громко дунул в трубу, развернул пергаментный свиток и прочел следующее:

Дама Червей в честь летних дней

Наделала тортов,

Валет Червей был всех наглей,

Их – хвать, и был таков.[ [36]]

– Выносите вердикт,[ [37]] – обратился Король к присяжным.

– Не сейчас, не сейчас! – спешно перебил Кролик. – До этого еще полно дел!

– Вызовите первого свидетеля, – сказал Король; и Белый Кролик, трижды дунув в трубу, возгласил:

– Первый свидетель!

Первым свидетелем был Шляпник. Он вошел с чашкой в одной руке и куском бутерброда в другой.

– Прошу прощения, ваше величество, – начал он, – за то, что я принес сюда это, но я не совсем закончил пить чай, когда за мной прислали.

– Вам следовало закончить, – сказал Король. – Когда вы начали?

Шляпник посмотрел на Мартовского Зайца, который сопровождал его в суд рука об руку с Соней.

– Четырнадцатого марта. Думаю, тогда, – сказал он.

– Пятнадцатого, – сказал Мартовский Заяц.

– Шестнадцатого, – добавила Соня.

– Запишите это, – велел Король присяжным, и те, охваченные рвением, записали на свои доски все три даты, затем сложили их и перевели ответ в шиллинги и пенсы.

– Снимите вашу шляпу, – приказал Король Шляпнику.

– Она не моя, – сказал Шляпник.

– Краденая!

– воскликнул Король, поворачиваясь к присяжным, которые немедленно зафиксировали для памяти этот факт.

– Я держу их на продажу, – добавил в качестве объяснения Шляпник, – своей собственной у меня нет. Я шляпник.

Тут Королева надела очки и принялась пристально вглядываться в Шляпника, который сразу же побледнел и засуетился.

– Давайте ваши показания, – сказал Король, – и не нервничайте, не то я велю казнить вас на месте.

Это, похоже, совсем не ободрило Шляпника; он продолжал переминаться с ноги на ногу, с тревогой поглядывая на Королеву, и в растерянности откусил большой кусок от чашки вместо бутерброда.

Как раз в этот момент Алиса почувствовала очень странное ощущение, которое сильно ее озадачило, пока она не поняла, что же это было: она снова начала расти. Сначала она подумала, что ей надо встать и покинуть зал, но затем решила остаться, пока для нее будет хватать места.

– Может, не будешь так давить? – сказала Соня, которая сидела рядом.

– Я еле могу дышать.

– Я ничего не могу поделать, – кротко ответила Алиса, – я расту.

– Ты не имеешь права расти здесь, – сказала Соня.

– Не говори вздор, – сказала Алиса уже более резко, – ты ведь тоже растешь!

– Да, но я расту с пристойной скоростью, – сказала Соня, – а не этаким смехотворным манером.

И она встала, очень рассерженная, и ушла в другой конец зала.

Все это время Королева продолжала разглядывать Шляпника и, как раз когда Соня пересекла зал, приказала одному из судейских чинов: «Принесите мне список певших на последнем концерте!»; при этом несчастный Шляпник затрясся так, что с него слетели ботинки.

– Давайте показания, – сердито повторил Король, – или я велю вас казнить независимо от того, нервничаете вы или нет!

– Я человек маленький, ваше величество, – начал Шляпник дрожащим голосом, – и я лишь только что начал пить чай… не больше недели назад или около того… и что-то с бутербродом, он стал такой тонкий… и потом… пари, пари…

– Пороть кого? – удивился Король.

– Пари, пари, нето… – попытался ответить Шляпник.

– Разумеется, не то! Совершенно не то вы тут порете! – гневно перебил Король. – Вы что, за дурака меня держите? Продолжайте показания!

– Я человек маленький, – продолжал Шляпник, – и многие вещи парили… только Мартовский Заяц сказал…

– Я не говорил! – тут же перебил Мартовский Заяц.

– Говорил! – настаивал Шляпник.

– Отрицаю, – заявил Мартовский Заяц.

– Он это отрицает, – сказал Король, – опустите эту часть.

– Ну, во всяком случае, Соня сказала… – продолжал Шляпник и с опаской поглядел на Соню, ожидая, не станет ли и она отрицать; но Соня ничего не отрицала, потому что крепко спала.

– После этого, – возобновил рассказ Шляпник, – я отрезал себе еще бутерброд…

– Но что сказала Соня? – спросил один из присяжных.

– Это я не могу вспомнить, – сказал Шляпник.

– Вы должны вспомнить, – заметил Король, – или я велю вас казнить.

Бедный Шляпник выронил чашку и бутерброд, и упал на одно колено.

– Я человек маленький, ваше величество… – начал он.

– Вы и впрямь небольшой мастер говорить, – сказал Король.

Тут одна из морских свинок зааплодировала и была немедленно подавлена судейскими чинами. (Поскольку это довольно сложное слово, я объясню вам, как это было сделано. Они взяли большой холщовый мешок, засунули туда морскую свинку головой вперед, затянули отверстие мешка веревкой и уселись сверху.)

«Хорошо, что я увидела, как это делается», – подумала Алиса. – Я часто читала в газетах 'Беспорядки были подавлены', и никогда не понимала, что это значит – теперь буду знать.»

– Если это все, что вам известно, то вы можете идти, – продолжил Король.

– Я не могу идти, – сказал Шляпник, – я ведь стою на коленях.

– Тогда вы можете ползти, – ответил Король.

Тут вторая морская свинка зааплодировала, и была подавлена.

«Итак, с морскими свинками покончено, – подумала Алиса. – Теперь дело пойдет лучше.»

– Я, пожалуй, пойду допью чай, – сказал Шляпник, со страхом глядя на Королеву, которая читала список певцов.

– Вы свободны, – сказал Король, и Шляпник стремглав выскочил из зала суда, даже не задержавшись, чтобы надеть ботинки.

– И отрубите ему голову там снаружи, – добавила Королева, обращаясь к одному из судейских; но Шляпник скрылся из глаз раньше, чем судейский успел дойти до двери.

– Вызовите следующего свидетеля! – распорядился Король.

Следующим свидетелем оказалась кухарка Герцогини. Она несла перечницу; и Алиса догадалась, кто это, прежде чем она вошла в зал, ибо публика у двери начала дружно чихать.

– Давайте ваши показания, – сказал Король.

– Не-а, – ответила кухарка.

Король обеспокоенно посмотрел на Белого Кролика, который сказал, понизив голос:

– Ваше величество должны подвергнуть эту свидетельницу перекрестному допросу.

– Ну, должен так должен, – меланхолично вздохнул Король, и, скрестив руки на груди и сведя глаза к самой переносице (так, что зрачки едва не пропали из виду), спросил низким голосом:

– Из чего делаются торты?

– Из перца, главным образом, – ответила кухарка.

– Из патоки, – раздался сонный голос позади нее.

– Схватите за шиворот эту Соню! – завизжала Королева. – Отрубите голову этой Соне! Вышвырните эту Соню из зала! Подавите ее! Ущипните ее! Оборвите ей усы!

В течение нескольких минут в зале царила полная неразбериха, пока все пытались выдворить Соню, а к тому времени, как суматоха улеглась, кухарка исчезла.

– Неважно! – сказал Король с большим облегчением. – Вызывайте следующего свидетеля, – и он негромко добавил, обращаясь к Королеве: – Право же, дорогая, следующий перекрестный допрос должна проводить ты. У меня от этого голова болит!

Алиса наблюдала за Белым Кроликом, который мял в руках список; ей было очень интересно, что из себя будет представлять следующий свидетель – «пока что они собрали не больно-то много доказательств», сказала она себе. Вообразите ее удивление, когда Белый Кролик прочитал следующее имя:

– Алиса!

Глава XII. Показания Алисы

– Здесь! – крикнула Алиса, совершенно забыв от волнения, как она выросла за последние несколько минут, и вскочила столь поспешно, что опрокинула краем юбки скамью присяжных, так что те посыпались на головы толпы внизу и так и остались лежать вокруг, весьма напоминая золотых рыбок из аквариума, который она нечаянно опрокинула неделю назад.

– Ой, простите, пожалуйста! – воскликнула она в ужасном смущении и принялась торопливо подбирать их, поскольку в голове у нее все стоял тот случай с рыбками, и ей смутно чудилось, что присяжных надо собрать и посадить обратно на скамью как можно быстрее, или они умрут.

– Процесс не может продолжаться, – веско изрек Король, – пока все присяжные не будут на надлежащих местах – все, – повторил он, подчеркивая последнее слово и сурово глядя на Алису.

Алиса взглянула на скамью и увидела, что в спешке сунула Ящерицу Билла вверх ногами, так что бедняга лишь меланхолично помахивал хвостом, не имея возможности двигаться. Она быстро вытащила его и посадила правильно; «впрочем, это не так уж важно, – сказала она себе, – пожалуй, что так, что этак – пользы для суда от него одинаково».

Как только присяжные более-менее оправились от потрясения, вызванного падением, а их доски и карандаши были найдены и вручены им, они тут же приступили к работе, с великим усердием записывая историю происшествия – все, кроме Ящерицы Билла, который, как видно, все никак не мог прийти в себя и лишь сидел с открытым ртом, уставясь в потолок.

– Что вам известно об этом деле? – обратился Король к Алисе.

– Ничего, – ответила Алиса.

– Вообще ничего? – упорствовал Король.

– Вообще ничего, – подтвердила Алиса.

– Это очень важно, – сказал Король, поворачиваясь к присяжным. Они уже начали записывать это на своих досках, когда Белый Кролик перебил его.

– Ваше величество, конечно, имели в виду не важно, – сказал он очень почтительным тоном, но при этом смотрел на Короля сердито и корчил ему страшные рожи.

– Конечно, я имел в виду неважно, – поспешно сказал Король и принялся бормотать вполголоса «важно – неважно – важно – неважно…», словно пытался определить, какое из слов звучит лучше.

Одни присяжные записали «важно», другие – «неважно». Алиса видела это, поскольку стояла достаточно близко, чтобы смотреть на их доски; «однако это не имеет никакого значения», – подумала она про себя.

В этот момент Король, который перед этим что-то торопливо писал в записной книжке, воскликнул: «Тишина!» и прочел по книжке:

– Правило Сорок Два. Всякий, чей рост превышает милю, должен покинуть зал суда.

Все посмотрели на Алису.

– Во мне нет мили, – сказала Алиса.

– Есть, – сказал Король.

– Почти две мили, – добавила Королева.

– Ладно, в любом случае я не уйду, – сказала Алиса, – к тому же это не настоящее правило, вы его только что выдумали.

– Это самое старое правило в книге, – сказал Король.

– Тогда бы оно было Номер Один, – сказала Алиса.

Король побледнел и поспешно захлопнул книжку.

– Выносите вердикт, – обратился он к присяжным тихим дрожащим голосом.

– Есть еще одно доказательство, с позволения вашего величества, – сказал Белый Кролик, торопливо вскакивая с места, – только что найдена эта бумага.

– Что в ней? – спросила Королева.

– Я еще не открывал ее, – ответил Белый Кролик, – но, кажется, это письмо, написанное подсудимым… ээ… кому-то.

– Так и должно быть, – заметил Король, – писать никому, знаете ли, слишком уж необычно.

– Кому оно адресовано? – спросил один из присяжных.

– На нем вовсе нет адреса, – ответил Белый Кролик, – тут вообще ничего не написано снаружи, – он развернул бумагу, пока говорил, и добавил, – на самом деле, это вообще не письмо; это стихи.

– Написаны почерком подсудимого? – спросил другой присяжный.

– Нет, – ответил Белый Кролик, – и это-то как раз самое подозрительное. (Присяжные растерялись.)

– Очевидно, он подделал чужой почерк, – сказал Король. (Присяжные вновь просветлели.)

– С позволения вашего величества, – сказал Валет, – я не писал этого, и они не могут доказать обратного: в конце не подписано имя.

– Если вы не подписались, – сказал Король, – это лишь ухудшает ваше положение. У вас должен был быть злой умысел, иначе вы бы поставили подпись, как честный человек.

Раздались общие аплодисменты: это была первая по-настоящему умная вещь, сказанная Королем в этот день.

– Это доказывает его вину, – сказала Королева.

– Это не доказывает ничего подобного, – сказала Алиса. – Вы ведь даже не знаете, о чем эти стихи!

– Прочтите их, – сказал Король.

Белый Кролик надел очки.

– Откуда мне следует начать, ваше величество? – спросил он.

– Начните сначала, – серьезно сказал Король, – и читайте, пока не дойдете до конца; тогда остановитесь.

Вот стихи, которые прочитал Белый Кролик:

Они твердят: бывая с ним,

Меня назвали вы.

«Он мил, – она сказала им, –

Но не пловец, увы.»

Он им сказал, хоть я не знал

(А правда им видна):

Что было б с вами, коль скандал

Раздула бы она?

Я ей – один, они им – два,

А вы нам – три иль пять;

Моими бывшие сперва,

Вернулись к вам опять.

И будь я в дело вовлечен,

Иль хоть она – тогда

Их отпустить велел бы он

Свободно, как всегда.

Лишь тот припадок с ней виной

(Как замечал я всем),

Что больше вам не быть стеной

Меж нами, им и тем.

Что ей так нравятся они,

Пускай не знает свет.

Ему – ни слова! Сохрани

Меж нами наш секрет.

– Это самое важное свидетельство из всех, что мы слышали доселе, – сказал Король, потирая руки, – так что пусть присяжные…

– Если кто-нибудь из них сможет объяснить эти стихи, – сказала Алиса (она так выросла за последние минуты, что ничуточки не боялась перебивать его), – я дам ему шестипенсовик. Я не верю, что здесь есть хоть капля смысла.

Присяжные дружно записали на своих досках «Она не верит, что здесь есть хоть капля смысла», но никто из них не попытался объяснить стихи.

– Если здесь нет смысла, – сказал Король, – это избавляет нас от проблем, поскольку, сами понимаете, нам не придется искать таковой. И я еще не знаю… – продолжал он, разворачиваю бумагу со стихами у себя на колене и глядя на них одним глазом, – мне кажется, кое-какой смысл тут есть, в конце концов: «Но не пловец, увы» – вы не пловец, не так ли? – добавил он, поворачиваясь к Валету.

Валет печально покачал головой.

– Разве я похожу на пловца? – сказал он. (Он, несомненно, не походил, будучи целиком сделан из картона.)

– Очень хорошо, пойдем дальше, – сказал Король и принялся бормотать стихи про себя. – «А правда им видна» – это, конечно, про присяжных… «Я ей – один, они им – два» – ага, вот что он сделал с тортами, понимаете ли…

– Но там дальше «Вернулись к вам опять», – заметила Алиса.

– Ну так вот же они! – торжествующе воскликнул Король, указывая на торты на столе. – Ничто не может быть яснее, чем это. Затем опять – «Лишь тот припадок с ней виной» – дорогая, я думаю, у тебя никогда не бывает припадков? – обратился он к Королеве.

– Никогда! – яростно закричала Королева, швыряя чернильницу в Ящерицу Билла. (Несчастный маленький Билл к этому времени уже перестал писать на доске пальцем, обнаружив, что он не оставляет следа; но теперь он снова принялся торопливо писать, пользуясь – пока их хватало – чернилами, стекавшими по его лицу.)

– Тогда это отпадает, – сказал Король, с улыбкой оглядывая зал. Стояла мертвая тишина.

– Это каламбур, – сердито добавил Король, и все засмеялись. – Пусть присяжные вынесут свой вердикт, – сказал Король, должно быть, уже в двадцатый раз за день.

– Нет, нет! – сказала Королева. – Сначала приговор – потом вердикт.

– Чушь и ерунда! – громко сказала Алиса. – Что за идея – выносить сначала приговор!

– Придержите язык! – крикнула Королева, багровея.

– И не подумаю! – ответила Алиса.

– Отрубить ей голову! – завопила Королева во весь голос. Никто не двинулся.

– Кому вы страшны? – сказала Алиса (к этому времени она уже выросла до своего нормального размера). – Вы всего-навсего колода карт!

И тут все карты поднялись в воздух и посыпались на нее; она слегка вскрикнула, наполовину от страха, наполовину от гнева, и попыталась отбиться от них… и обнаружила, что лежит на берегу реки, положив голову на колени сестры, которая осторожно смахивает с ее лица сухие листья, упавшие с деревьев.

– Просыпайся, Алиса, дорогая! – сказала сестра. – Ох, ну и долго же ты спала!

– Ой, я видела такой удивительный сон! – сказала Алиса, и рассказала сестре – насколько она могла вспомнить – про свои странные приключения, о которых вы только что прочитали; и когда она закончила, сестра поцеловала ее и сказала: «Это и в самом деле был удивительный сон, дорогая; но теперь беги домой, а то опоздаешь к чаю.» И Алиса встала и побежала, думая на бегу (насколько она могла это делать), какой же это все-таки был чудесный сон.

Но ее сестра осталась сидеть на берегу, склонив голову на руку, глядя на закат и думая о маленькой Алисе и всех ее чудесных приключениях, пока тоже не начала дремать, и вот что ей привиделось:

Сначала ей грезилась маленькая Алиса: снова миниатюрные ручки смыкались на ее колене, снова блестящие нетерпеливые глаза смотрели на нее снизу вверх

– она могла расслышать каждый оттенок ее голоса, и видела этот забавный жест, когда Алиса встряхивает головой, откидывая вечно лезущие в глаза волосы – и в то же время она слышала – или ей так казалось – как все вокруг ожило и наполнилось странными существами из сна ее сестренки.

Длинная трава шелестела у ее ног – это спешил Белый Кролик; перепуганная Мышь с плеском плыла по соседней луже; слышно было, как гремят чайные чашки за столом у Мартовского Зайца и его друзей, продолжавших свое бесконечное чаепитие, и как резкий визгливый голос Королевы осуждает на казнь несчастных гостей; снова малыш-поросенок чихал на колене у Герцогини, в то время как вокруг бились тарелки и блюдца; снова слышался крик Грифона и скрип грифеля Ящерицы Билла, и полузадушенные взвизгивания подавленных морских свинок сливались с далекими рыданиями несчастного Якобы Черепахи.

Так она сидела с закрытыми глазами, почти поверив, что находится в Стране Чудес, хотя и знала, что стоит ей снова открыть глаза, и все вокруг превратится в скучную реальность – трава просто шелестит на ветру, а вода журчит оттого, что качается тростник; звон посуды превратится в позвякивание овечьих колокольчиков, а пронзительные крики Королевы станут голосом мальчишки-пастуха; чихание ребенка, и восклицания Грифона, и все прочие странные звуки окажутся (она знала это) просто смешанным шумом скотного двора, а мычание далекого стада займет место тяжких стенаний Якобы Черепахи.

И наконец она представила себе, как ее маленькая сестренка в свое время сама станет взрослой женщиной; и как она сохранит, даже и в зрелые годы, простое и любящее детское сердце; и как она соберет вокруг себя уже других маленьких детей, и заставит их глаза блестеть от страстного желания услышать необыкновенные истории, может быть, даже этот давний сон о Стране Чудес; и как она будет делить с ними их простые огорчения и простые радости, вспоминая собственное детство и счастливые летние дни.

Примечания переводчика

[1] Речь идет о сестрах Лиддел: Первая – Лорина (lorina), Вторая – Алиса (Alice) и Третья – Эдит (Edith). Описываемая речная прогулка состоялась 4 июля 1862 года; Алисе тогда было 10 лет, однако в повести ей 7 (ее точный возраст указан во второй книге, «Алиса в Зазеркалье»).

[2] Интересно, что перед этим Алиса уже открыла эту дверцу, и нигда не сказано, чтобы она вновь ее запирала – да и зачем бы ей это понадобилось? Впрочем, в Стране Чудес, разумеется, дверь могла захлопнуться и сама собой, тем паче что такое случается и в обычном мире.

[3] 9 футов – это не так уж много, меньше трех метров; чтобы наплакать столько, размер явно недостаточный. Впрочем, не будем забывать, что дело происходит в Стране Чудес.

[4] У Кэрролла именно так – «руке», а не «лапе»; впрочем, столь респектабельный (хоть и пугливый) Кролик вполне этого заслуживает.

[5] Стихотворение Исаака Уоттса (isaac watts, 1674-1748); как и большинство пародируемых Кэрроллом в этой книге, относится к дидактическим стишкам, которыми в изобилии пичкали британских детей.

Трудолюбивая пчела

Проводит с пользой день,

И взятку с каждого цветка

Ей собирать не лень.

О, сколь старательно она

Из воска строит сот,

В котором сохранить должна

Душистый сладкий мед!

Пускай вот так, среди забот,

Течет моя весна,

Не то занятие найдет

Дата добавления: 2015-06-28